Фламинго

«At ek stoovigak Ef ek hann sjonum of sek» [исл. оно замирает, едва я устремлю на него взор]


Не помню точно, когда и где мы с ней познакомились – это было давным-давно, в нашем детстве. В те годы, когда дружба была и естественна, и мимолётна, как лучи солнца по утру, когда первая встреча не переполняла волнением или неловкостью.

Однако при мыслях о ней мне всегда приходит на ум один случай, который произошёл на берегу озера. Мы жили неподалёку и часто приходили сюда купаться, порою дружно всем двором, но в тот день я отправился один. Как обычно, вещи были тщательно припрятаны на берегу, а губы уже давным-давно посинели от долгого купания. Я собрался было вылезать из воды, как издали увидел свою знакомую, сидящую на берегу. На фоне пышных крокодилово-зелёных деревьев и напившихся темно-медных песков её лёгкое цветное платье сияло праздником среди будней. Мне сразу захотелось разыграть её.

— Девочка, – позвал я её из воды, подобравшись почти к самому берегу.

— Какая я тебе девочка? – буркнула она (ей ужасно не нравилось, когда я дразнил её «малявкой», ведь я был старше). – Не отвлекай меня. А ещё лучше вылезай и помоги.

Я немного пожалел о своей затее – мне стало интересно, с чем это она там возится, однако решил продолжать.

— Как же мне вылезти? – озадаченно поднялся я на руки, оставляя позади себя ноги, спрятанные в воде.

— Миша, не валяй дурака, – раздражённо сверкнули глаза, – вылезай, тебе говорят!

— Простите, но какой же я вам Миша? – пожало плечами недоумение. – Вы меня с кем-то путаете. Мне очень нужна ваша помощь!

— Да что с тобой не так сегодня? Кто же ты, если не Миша, который живёт в соседнем доме и вечно запинывает свой дурацкий мяч мне прямо в окно по сто раз на дню, не давая нормально заниматься?

При упоминании этих проделок мне было чертовски сложно сдержать улыбку, но я сочувственно выслушал и продолжал в том же духе.

— Нет, вы определённо меня с кем-то путаете: ведь только сегодня утром я решился показаться людям, выглянуть из этих глубоких прозрачных вод, служащих мне до сего дня домом, и попросить помощи…

— Кто же вы, сударь? – она сдержала смех и, наконец, стала подыгрывать мне.

— Сударь? Ах, если бы… – я слегка преувеличил драму. – Вы режете меня на живую, ведь я не человек, а русал.

— Русал?

Тут моя знакомая не выдержала и разразилась звонким, цветистым, добрым смехом. Оставаться в воде стало бессмысленно, и я вскочил на ноги. Девчонка, сверкнув на меня зорким глазом, попутно перешла на язык глухонемых: она указала рукой на мои человеческие ноги и захлопала в ладоши, слёзы смеха лучились на её щеках. Моё недоумение постепенно сменилось растерянностью, потом негодованием, обидой и, наконец, жаждой мести.

— Я заберу тебя в свой дом на глубине! – пообещала расплата в моём лице.

Ноги бросились к насмешнице, руки стремительно схватили её, и новое платье вместе с хозяйкой было отнесено купаться.

— Ну что? Готова стать женой русала? – грозно спросил я, стоя в воде со знакомой на руках.

— А как тебя хотя бы зовут? – лукаво посмотрела она, крепко обнимая меня за шею.

— Русал Геннадий, – томно промолвил я, широко улыбаясь, – к вашим услугам, мисс.

— Геннадий? – разочарованно выдохнула она, – ни за что! – После чего вырвалась и побежала на берег, попутно смеясь, – только зря платье вымочила…

— Что плохого в Геннадиях? – недоумевая брел я на берег, пытаясь выковырять из себя гарпун того лукавого взгляда.

Я помню, как много подобных взглядов она дарила мне – иногда случайно, иногда намеренно. Редко встречались они мне после того, как мы разъехались.

Помню, как спустя годы в одном из зарубежных музеев я наткнулся на тот самый взгляд.  Меня поразило то, как точно художнику удалось его передать. Картина называлась «Весна»: девушка в светлом качалась на качели вместе с юношей, обнимая его за шею.

— Давай отожмём и высушим тебе платье, Минго, – предложил я, выйдя на берег.

— Вот ещё, – отмахнулась она, – само высохнет на такой жаре. И сколько можно так меня называть? Вот возьму и улечу от тебя, куда-нибудь в Италию, и не найдёшь ты там меня ни за что. И мячи тебе будет некуда запинывать, – не унимаясь, дразнила собеседница.

— Подумаешь, уедет, – парировал я в ответ, – сколько окон в доме? Тем более я разве нарочно их запинываю?

— Конечно, нарочно! Думаешь я не знаю? Сколько окон, а залетает почему-то только мне одной!

— Уж больно мне нравится, когда ты бесишься, – рассмеявшись, признался я.

— Ах, так? – и она набросилась на меня с кулачками.

Я, действительно, совсем не называл её по имени и, сколько себя помню, всегда использовал придуманное мною прозвище. За её грациозность, длинные тонкие ноги, а также страсть ко всему розовому я называл её «Фламинго» или, коротко, «Минго», что со временем стало «Минга». Конечно, поначалу она здорово злилась и недоумевала, но потом привыкла и не ожидала от меня ничего другого.

Как было сказано выше, нам было суждено разъехаться, детская дружба осталась забытой на берегу нашего озера. Разве что изредка общие знакомые сообщали мне мимолётом «фламинговые» новости. Так я узнал, что она переехала в большой город, выучилась, затем вышла замуж, развелась и снова приняла предложение. Жизнь старой знакомой не очень-то интересовала меня в суматохе моих собственных попыток и решений «квадратуры круга».

Впрочем, через несколько лет нам довелось встретиться снова.

В тот день я прогуливался по набережной города N, где был проездом уже неделю. Я заметил свою знакомую на другом берегу. Она стояла между тёмными гранитными столбиками, соединяющими дефисы железных перил, выкрашенных в чёрный цвет. Легко опираясь руками на перила, она наблюдала за привычной суматохой на воде. Изредка проплывали небольшие лодки, утки лихо покачивались на волнах и то и дело приводнялись, скользя на ярких лапах. Крякание некоторых из них звучало как сетование антрепренёра на скудную кассу сегодняшнего утячьего представления.

— Минга! – растянуто позвал я, размахивая рукой.

Мне ужасно не хотелось, чтобы моя знакомая потерялась в большом городе, пока дойду до моста и перейду реку.

— Миша!? – так же протяжно откликнулась она и радостно помахала в ответ.

Мы отлично видели друг друга. Рукой я сделал жест, означающий «дай мне одну секунду», и Минга кивнула. Я лихо забросил ногу на перила, изображая стремление броситься в воду. Минга, смеясь, запротестовала обеими руками. (Было видно, что она против заплыва русала.) Она указала на ближайший мост, и мы оба направились к нему, попутно обмениваясь жестами. От моих выходок Минга то и дело смущённо закрывала улыбку рукой или качала головой.

На мосту я, наконец, подбежал к своей знакомой, схватил её и начал кружить как в прежние времена. Зная мою неумолимость в наших обычаях, она разумно не сопротивлялась.

— Ох уж, эти твои карусели, Миша, – она поправила наряд, сбившиеся волосы и грациозно заправила прядь за ушко. – Боже, как же ты теперь возмужал!

С минуту мы с удовольствием разглядывали друг друга. Минга не изменила своему вкусу: лёгкое нежно-розовое пальто идеально сидело на ней, а длинные тонкие ноги в колготках были обуты в модные сапожки чёрной замши.

— Мы ведь лет десять не виделись, Миша? Больше? – задумалась она, не отводя взгляда. – Признайся, ты избегал меня! – очнувшись, добавила девушка с лёгким укором.

— Вот уж неправда, – улыбнулся я, не в силах нарадоваться нашей встрече. – Я попросту не там искал тебя, Минга. Всю Италию объездил, ты же обещала улететь туда, помнишь?

— Да… – кивнула она. – Куда-нибудь на Сардинию, к другим фламинго, как мы с тобой мечтали когда-то.

— Точно! Есть с ними… сардины.

— Вот ещё, сардины-то зачем? – недоверчиво задумалась собеседница.

— Как зачем, – шутил я, зная, что Минга не переносит рыбу, – чтобы окраска была розовой.

— Выдумщик! Чтобы быть розовой, я бы пила клубничные и вишнёвые коктейли!

Через секунду мы оба от души рассмеялись, как в старые добрые времена.

— Кажется, ты неплохо тут устроилась, – довольно заметил я.

— Очень даже хо-ро-шо! – растянула собеседница. – Мой муж просто золото.

— Геннадий, как я понимаю?

— Ах, если бы, – лукаво рассмеялась Минга. – Нет, не Геннадий, конечно, – заметила она так, словно это имя дают только самым что ни на есть избранным, – но он очень хороший.

— Что же в нём хорошего? – не унимался я, поддразнивая её.

Мы пошли прогуляться вдоль набережной, и Минга принялась рассказывать о своём замечательном избраннике.

Оказалось, что муж Минги работает в одной из престижных компаний на высокой должности, и специальность у него какая-то хорошая. Вот уже целых три года, как они женаты, и решились на это всего лишь после месяца знакомства. Он без ума от неё, денно и нощно окружает избранницу подарками, комфортом и заботой. А Минга старается быть ему хорошей женой. У них пока не очень получается с детьми, хотя оба их хотят, но в быту они уже нашли общий язык.

— Просто надо больше помогать друг другу, – мудро заметила Минга. – Мне муж почти всё помогает делать по дому. Он и приберёт, и в магазин сходит или съездит, может приготовить что-нибудь, да и посуду часто моет…

— Моет посуду? – не выдержал я, расхохотавшись. – Минга!

— Ну а что в этом такого? – пожала она плечами. – Когда мы только поженились, и я какое-то время не работала, а занималась налаживанием нашего быта, так как мы переехали в новую квартиру, я ему так и говорила: «Мы же делим твои доходы на двоих, милый, поэтому нам и бытовые обязанности надо делить».

Я продолжал смеяться, не имея сил быть серьёзным.

— Разве я не права? – смеялась и она. – Всё должно быть поровну.

— Какая ты молодец выросла, – успокоился я, – просто умница!

— Да, я такая, – в шутку задрала носик Минга. – Но ты же помнишь, Миша? Наше озеро, где не раз ты сначала намекал, а позже открыто заявлял, что я стану твоей женой. И как я всегда отвечала тебе, – она по-доброму взглянула на меня так, как много раз тогда на берегу, – что этого никогда не будет и что это мой единственный ценный подарок тебе?

Ком какой-то вселенской грусти подкатил к моему горлу. Весёлость как рукой сняло. Я хотел было что-то ответить, спросить, назвать её по имени, но Минга закрыла мне рот своими розовыми пальчиками.

— Молчи, Миша! Сегодня такой праздник, мы сто лет не виделись, обещай его не портить.

Я натянул улыбку и попытался кивнуть. Минга продолжила рассказ.

— Знаешь, он у меня обзавидуешься! Повсюду меня возит, мы выбираем только хорошие отели и вообще ни на чём не экономим. Я тоже теперь работаю, но свои деньги коплю. Я ему так и сказала: «Мне нужны гарантии, знаю я вас, мужчин». А что он? Он со мной согласен. Так я уже накопила на землю, купила участок в области, ничего особенного – всего несколько соток, но всё же. А теперь коплю на дом. Всегда хотела загородный дом…

— Да… – протянул я, чувствуя, как возвращается весёлость. – Ты прекрасно устроилась, Минга!

— Стараюсь, Миш, – улыбнулась она.

— А что ещё он по дому делает? Что-то список дел мне показался каким-то скромным.

— Ты знаешь, – задумалась Минга, – он довольно редко гладит бельё, но зато всегда заправляет кровать. Я этого на дух не переношу, поэтому так и сказала ему: «Не переношу я этого!» Ну а что он? Старается ради меня. У моего мужа прямо научный подход к этому делу – так заправляет что в отелях позавидуют… Ой, а что это я всё его за спиной нахваливаю? Давай к нам зайдём, Миша! Это недалеко, я же так, выходила на минутку.

— Можно, – пожал я плечами. – Конечно давай зайдём.

— А недавно мы купили новую машину. Ну а что? Я люблю комфорт… – всё в том же духе продолжала она, пока мы переходили дорогу, пересекали парк и поворачивали во дворы.

По дороге Минга расспросила меня о жизни.

Её мужа дома не оказалось, поэтому мы продолжили нашу беседу в том же весёлом ключе.

— Ты всё такая же косточка, – приятно удивился я, когда хозяйка дома с грациозной лёгкостью сбросила пальто и осталась в уютной кофточке, гармонирующей с юбкой средней длины. – Не набрала и грамма лишнего веса.

— Я и хотела бы поднабрать, но ты же знаешь: фламинго целый день ест и не полнеет. А ты на каком месяце? – покосилась она на мой скромный, едва только начинающий расти живот.

— Вот же ты заноза! Я очень даже подтянутый атлет, – похлопал я себя по своему теперь нарочно надутому животу.

— Да ты явно всех своих бывших съедаешь, – не унималась Минга.

— Я сейчас тебя съем!

У нас произошла очередная потасовка, коих мы немало пережили на нашем озере.

— На самом деле, – продолжил я, отдышавшись, – у меня есть предположение, что люди хранят в животах воспоминания…

— То есть альбомы с фотографиями уже не в моде? – веселилась собеседница.

Мы отправились на кухню, попутно продолжая шуточный диалог.

— Не всю жизнь, – задумчиво сказал я, – ты же фотографируешь. Есть воспоминания другого рода, и помимо зрительной памяти есть звуки, слова и диалоги, запахи, прикосновения и ощущения. Как всё удержать в голове? Она же не растёт после определённого возраста, то ли дело живот.

— Одним словом, твоих воспоминаний теперь хватит на целый музей, верно? – смеялась Минга.

— На несколько музеев в нескольких городах! – уверенно кивнул я.

Руки молодой хозяйки поставили кипятиться чайник, и фламинго принялась показывать мне своё гнездо. Всё было сделано по последней моде и с хорошим вкусом. Такому жилищу действительно можно было только позавидовать.

Вскоре чайник тягучим свистом позвал нас обратно на кухню.

— Надо же, мне кажется, мы ни разу и не пили с тобой чая сидя на кухне, – заметил я.

— Да, пожалуй, – кивнула она. – Обычно мы таскали еду и термосы на берег.

— А то и заваривали смородину в котелке у костра!

— Ладно, – вздохнула она. – Вообще я не хотела тебя показывать, но ты возьми чашки, а я остальное.

Удивлённый, я взял две большие красивые тонкого фарфора чашки, доверху наполненные тёмным дымящимся ароматным чаем. Минга сноровисто распределила разную снедь на фарфоровом подносе того же мастера.

— Ты только не смейся, – попросила она, пока мы пробирались по широкому коридору куда-то вглубь квартиры.

— Это моя комната, – вскоре смущённо, но в то же время с гордостью объявила Минга, включив свет в просторном, но уютном помещении.

Подумать только: на всю стену напротив её пышной кровати было нарисовано наше озеро из детства.

— Когда уехала из нашего города, в другие квартиры я заказывала фотообои по одной из моих фотографий, а здесь, так как обои уже не в моде, решила…

— Разрисовать всю стену сама, – перебил я, поддразнивая её, чтобы разрядить обстановку.

— Конечно! – она сделала шуточный реверанс с поклоном, изящно изображая тонкую кисть в руке. – Нет, я позвала художницу, – добродушно призналась Минга.

Мы обустроились прямо на полу, расположившись у кровати хозяйки.

— А ведь за столько лет я никого не пускала сюда. – задумалась она. – Никого из гостей или подруг. Конечно, сюда заходит муж, но всё же. Ты первый гость здесь за всё это время.

— Это честь для меня, синьора Минга, – с шутливой помпезностью заметил я, поклонившись Бальзаком. – Признайтесь, фламинго не жилец без озера.

— Пожалуй, – задумчиво улыбнулась она.

— Минга, – всё ещё находясь под впечатлением от озера, теперь я отбросил весёлость и пристально глядел на дорогого мне человека. – Ради Бога, скажи, что всё это вокруг не золотая клетка для тебя.

— Нет, что ты, Миша, – смотрела она мне в глаза; на мгновение в них мелькнула толика грусти, которую хозяйка быстро прогнала. – Может быть, так кажется со стороны, не знаю. Но нет, я совсем не чувствую себя в клетке в этом доме. Мне хорошо здесь.

Она немного помолчала, в задумчивости разглядывая живописную стену.

— Поразительно, – продолжила Минга, – но очень редко кто-то кроме тебя задаёт мне подобные вопросы. – На мгновение она взяла меня за руку. – Но, признаться, я и сама себя спрашиваю о подобном. Как раз недавно размышляла на эту тему. Знаешь, Миша, ведь, пожалуй, каждый человек в своей долгой жизни хоть раз да чувствует себя замерзшей голодной птичкой (патриотически зимующей в родных краях), маленьким и беззащитным существом. В такие минуты, мне кажется, многие задумываются о золотой клетке, и это не обязательно какой-нибудь роскошный дворец. Часто это очень нелёгкий компромисс, когда, чтобы получить что-то, нужно отдать, и порою немало. Но ведь такова жизнь, – улыбнулась она, сдерживая вздох, – правда?

— Конечно, – подтвердил я, улыбнувшись в ответ. – Это правда, Минга, – добавил я тихо.

— Но погоди, – я поднялся, отложив чаепитие, – распахнутая дверь закрывает часть рисунка на стене.

— О, не стоит, Миша! Лучше сядь рядом, – протянулись ко мне в призыве тонкие руки.

Но моё любопытство взяло верх, и я прикрыл дверь, чтобы рассмотреть скрытый кусок произведения.

Большая часть стены представляла собой светлые воды озера, местами спокойные, местами с лёгкими волнами от забывшегося в порыве игры ветра. Вдалеке виднелся другой берег. На нём сквозь вуаль лёгкого утреннего тумана были различимы просыпающиеся деревья и другая растительность. Несколько старых серых рыбацких лодок мирно посапывали на боку в ожидании своих хозяев. Они были едва различимы для зрителя, но воображение живо дорисовало знакомую картину. На небе неспешно плыли редкие беззаботные облачка. Несколько разбуженных не то светом, не то голодом птиц уже непринуждённо неслись по небу, блестя от удовольствия полёта, словно маленькие самолётики.

До чего же я был поражён: кусок за дверью представлял собой совсем другую композицию. Берег, близкий зрителю, лихо загибался сразу за дверью. Были отчётливо видны пышные зелёные деревья, теперь заметно выросшие со времён нашего детства, а под кронами одного из них сидели двое…

— Верно я понимаю, – наконец вышел я из оцепенения, – что это русал Геннадий со своей дамой сердца?

— Прекрати, Миша, где ты видишь там хвост? – рассмеялась птичка. – Вот их я нарисовала сама!

— Минга, Минга, – покачал я головой, улыбаясь её затее. – Ты же знаешь, Геннадий хвоста больше не носит.

— Как мне не хватает наших с тобой дурачеств, Миша!

— Да… – глубже вод озера вздохнул я.

Мы помолчали.

— А твои бесконечные мячи мне в окно, помнишь?

Я кивнул с грустью, осознавая, что мы больше никогда-никогда не вернём это полное золота прошлое, что, может быть, стоило ещё сильнее ценить его.

— А ведь я не сразу догадалась, – продолжала Минга, – что каждый твой мяч, забитый мне в форточку, зливший меня до белого каления, – не что иное как попытка… – осеклась она, – попытка признанья…

— Так, где же твой муж? – оборвал я собеседницу, отводя взгляд. – Мне скоро нужно будет идти.

— Он сегодня не придёт, Миша, – созналась Минга, разрумянившись.

— Как? – озадаченно посмотрел я на неё. – Что за шутки?

— Это не шутки, Миша.

Она встала мне навстречу, и я смотрел на неё в недоумении. Минга подошла и взяла мои руки.

— Прошу, не сердись на меня за эту выходку, – примирительно начала она. – Не порти праздник огорчениями. Подумаешь, небольшой розыгрыш, безобидная шутка. Муж на неделю уехал в командировку, да и не к нему же ты шёл в гости, правда, Миша? Ко мне?

— Конечно, к тебе, – обнял я Мингу и впервые в жизни назвал её по имени.

Сколько мы дурачились с ней, начиная с детства, сколько времени провели в первой юности, сколько я носил её, пушинку, на руках, сколько потасовок мы вместе пережили, сколько безобидных объятий и шуточных танцев было оставлено на том берегу на стене – но ни разу до этого она так по-девичьи, по-женски не прижималась ко мне. Я ещё крепче притянул её к себе, и моя фламинго вдруг растаяла вся без остатка…


В детстве мальчишек, увы, далеко не все игры безобидны и добры. Часто мы пробуем жестокость на вкус: отрываем лапки паукам и крылья мухам, занимаемся прочими глупостями. Лично мне довелось вылавливать из моря медуз. Я складывал их беззащитных и молчаливых на раскалённые южным солнцем камни. Они лежали там рядком и таяли. От них оставались сначала мокрые пятна. Со временем уменьшались и те, исчезая прямо на глазах...

Женщина хранит в себе силу полностью раствориться в избраннике, словно фламинго, сливающийся с закатным светом. Но редкий мужчина умеет испепелить её страхи и сомнения пламенем своего сердца.

(«А что же современные мужья?» – вероятно спросите вы. – Да, они действительно научились заправлять постели.)


9-25