Жуть

Пролог
Тишина в доме была не пустой, а густой, тяжелой, словно вода в затопленной пещере. Она впитывала каждый звук: скрип старых половиц под собственным весом, мерное тиканье часов в гостиной, прерывистое дыхание Артема. Он сидел на холодном кафеле кухни, прислонившись спиной к дверце холодильника, и смотрел на свои руки. Они были чистыми. Но он помнил, как на них застывала темная, липкая субстанция. Он помнил запах. Медный, сладковатый, тошнотворный запах крови.
Его взгляд упал на стену напротив, где висело старинное зеркало в потемневшей деревянной раме. В его глубине шевельнулась тень. Не его отражение. Нечто другое.
— Я знаю, ты здесь, — прошептал он, и его голос прозвучал хрипло и чуждо. — Покажись.
Тень в зеркале замерла, будто прислушиваясь. И тогда из детской комнаты донесся тихий, мелодичный смех. Смех его дочери. Маши. Которая умерла три года назад.

Часть первая: Тень в зеркале
Артем переехал в старый загородный дом после смерти жены Лены. Врач назвал это острым реактивным психозом на почве утраты, прописал таблетки и посоветовал сменить обстановку. Городская квартира каждый уголком напоминала о катастрофе: вот где Лена заваривала утренний кофе, вот где Маша рисовала свои детские каракули, вот пятно на ковре от пролитого сока.
Дом в лесу должен был стать спасением. Тишина, покой, природа. Первые дни были райскими. Артем читал книги, слушал старые пластинки, найденные на чердаке, часами гулял по сосновому лесу. Но одиночество, как кислота, slowly разъедало защитные барьеры его рассудка.
Первым признаком стал запах. Слабый, едва уловимый аромат духов Лены в пустой спальне. Артем списал это на память, на игру обоняния. Потом начались звуки. Стук каблуков по паркету, когда он был один. Приглушенный шепот из-за закрытых дверей. Он видел краем глаза быстрое движение, оборачивался — никого.
И зеркала. Он начал их ненавидеть. В отражении мир был чуть-чуть иным. Темнее. Иногда в нем что-то двигалось. Высокий, сгорбленный силуэт, всегда остававшийся на периферии зрения. Стоило Артему повернуть голову, чтобы разглядеть его в упор, как тень растворялась, оставляя после себя лишь смутное чувство паники.
Он перестал спать. Ночи превращались в многочасовые бдения. Он сидел в кресле с baseball bat на коленях и вглядывался в полумрак, ловя каждый шорох. Усталость сводила его с ума. Реальность расползалась по швам.
Однажды ночью он увидел ее. Ясно. В зеркале в прихожей. Не тень, а четкую фигуру. Высокую, неестественно худую, с длинными руками, пальцы которых заканчивались темными, заостренными ногтями. Лица не было. На его месте был лишь бледный, размытый овал. Существо стояло прямо за его спиной, склонив голову набок, будто изучая его.
Артем закричал и, развернувшись, ударил битой по пустоте. Зеркало треснуло, и в паутине трещин на мгновение отразились десятки искаженных, ухмыляющихся лиц.
На следующее утро он нашел на полу у разбитого зеркала свою старую семейную фотографию. На снимке он, Лена и улыбающаяся Маша. Но лицо Лены было аккуратно вырезано острым лезвием.

Часть вторая: Лики безумия
Жуть перестала быть фантомом. Она материализовалась. Теперь Артем не просто чувствовал присутствие — он видел результаты ее деятельности.
Он просыпался, и вся мебель в гостиной была расставлена в идеальный круг. На стене в спальне проступали влажные пятна, складывающиеся в слова: «Скучаю по тебе». Однажды он нашел на кухонном столе мертвую ворону с переломанными крыльями, а вокруг нее аккуратно расставленные игрушки Маши.
Он звонил врачу, умолял увеличить дозу лекарств. Тот говорил о галлюцинациях, о необходимости госпитализации. Артем бросал трубку. Он знал, что это не галлюцинации. Это было нечто иное. Древнее. Злобное. Оно питалось его горем, его страхом.
Его единственной связью с внешним миром стала соседка, Агата, пожилая женщина, жившая в полукилометре отсюда. Она приносила ему продукты и иногда заходила выпить чаю. Именно она первой произнесла вслух то, о чем он боялся думать.
— Этот дом… он всегда был странным, — сказала она как-то раз, глядя на запотевшее окно. — Старая семья, что здесь жила, уехала внезапно. Говорили, с ума посходили. Дети что-то видели. Говорили о высокой тени, о шепотах в стенах. Они называли ее «Той, что смотрит из угла».
Артем почувствовал, как ледяная дрожь пробежала по его спине.
— Она здесь? — спросил он, и его голос дрогнул.
Агата посмотрела на него своими мутными, старческими глазами.
— Она не в доме, милый. Она в смотрящем. Она — это ты и есть. Твое горе. Твой страх. Твоя вина.
В ту ночь Жуть пришла к нему по-настоящему.
Он проснулся от ощущения, что по его лицу ползет паук. Он вскрикнул, смахнул его, включил свет. На подушке лежала фотография Лены. Та самая, с вырезанным лицом. А на стене над кроватью, написанное чем-то темным и влажным, было одно слово: «ВИНОВАТ».
Воздух в комнате сгустился, стал тягучим и холодным. Из угла, из самой глубокой тени, выползла Она. Теперь у Нее было лицо. Лицо Лены. Но искаженное гримасой нечеловеческой ненависти и боли. Глаза были пустыми черными провалами, а изо рта капала на пол черная смола.
— Ты убил нас, — просипело существо голосом, в котором смешались голос Лены и скрежет разрываемого металла. — Ты был за рулем. Ты отвлекся. Ты.
Артем закричал. Он кричал, пока не охрип, закрывая лицо руками, пытаясь отгородиться от этого кошмара. Он чувствовал ледяное прикосновение длинных пальцев на своей шее.
Когда он пришел в себя, было утро. Солнечные лучи пробивались сквозь шторы. Комната была пуста. На стене не было надписи. На подушке не было фотографии.
Но на его шее остались синяки. Пять четких, темных отпечатков пальцев.

Часть третья: Поглощение
Он окончательно перестал отличать явь от кошмара. Дни и ночи смешались в один бесконечный ад. Он больше не пытался бороться. Жуть стала его постоянной спутницей. Она говорила с ним голосами его умершей семьи, показывая ему сцены аварии снова и снова, в мельчайших подробностях. Он видел искаженное ужасом лицо Лены, слышал последний крик Маши.
Он был виноват. Он это знал. Он отвлекся на сообщение на телефоне. Всего на секунду. Этой секунды хватило.
Его наказанием стало безумие. И оно было милосерднее, чем реальность.
Однажды ночью он встал с кровати и пошел в гостиную. Он знал, что должен делать. Он подошел к запасному баллону с газом для кухонной плиты, сорвал с него шланг и открыл вентиль. Шипящий звук наполнил тишину.
Он сел в центр комнаты, поджидая. Он ждал ее. Своего палача. Своего судью.
Из тьмы выплыла Она. Высокая, худая, с лицом его жены. Она приблизилась к нему и протянула свою длинную, костлявую руку. В ее пальцах был зажат коробок спичек.
Артем взял его. Их пальцы соприкоснулись. Ее прикосновение было обжигающе холодным.
— Прости меня, — хрипло выдохнул он.
Существо склонило голову. В его черных глазницах на мгновение мелькнула искра чего-то похожего на печаль. Или удовлетворение.
Артем чиркнул спичкой.

Эпилог
Пожарные, приехавшие на вызов от встревоженной Агаты, нашли лишь обгорелые руины. Расследование установило утечку газа и несчастный случай. Одинокий психически нездоровый мужчина не справился с бытовой техникой. Грустно, но предсказуемо.
Через месяц участок купила молодая пара из города. Они мечтали о тихой жизни на природе.
Когда грузчики заносили в дом зеркало в старинной раме, найденное на распродаже, женщина на мгновение задержала на нем взгляд.
— Смотри, какое интересное, — сказала она мужу. — Как будто в глубине что-то шевелится.
— Показалось, — улыбнулся он. — Просто пыль на старом стекле.
Он взял ее за руку. Их пальцы сплелись. Они были счастливы и полны надежд.
Их было двое. Им было не так одиноко.
А из темного угла комнаты, из глубины треснутого зеркала, за ними уже наблюдали. Высокая, худая тень ждала своего часа. Готовая принять новый облик. Новую пищу.
Жуть не умирает. Она только ждет.