Секс не повод... 2025

АННОТАЦИЯ

Секс. Эротическая порка. Оба участника старше возраста согласия. Рейтинг 18+.


ОН И ОНА

Она была идеальной партнершей... в своем роде. Он часто вспоминал их первую ночь:

Он осторожно касается ее груди, мягко и аккуратно погладив сосок, чтобы не испугать, чтобы ей вдруг не примерещилась агрессия. И удивленно вскидывает брови.

– У меня грудь не эрогенная зона, – девочка произносит, стараясь, чтобы звучало спокойно, но на самом деле с напряженной настороженностью.

– Буду иметь в виду, – ему как раз удается произнести спокойно. – Но мне можно трогать твою грудь, или тебе неприятно?

– Можно, – девчонка словно продолжает деловые переговоры, закончившиеся было их решением переспать. – Мне никак. Мне всё равно.

Она была такая смешная. Хрупкая, нежная, как первый весенний цветок, как тончайший полупрозрачный фарфор. Он боялся, что может оказаться слишком грубым для нее, а Она почему-то была очень серьезной и чего-то не того ожидала от него, наблюдая пристально и внимательно.

***

Теперь-то они оба точно знали, что нужно каждому и как получить максимальное удовольствие. Они подходили друг другу, как части одного механизма. Сначала Он гладил и целовал ее спокойное расслабленное тело: плечики, ключицы, грудь, пузико. Она погружалась в нирвану покоя и безмятежности, слегка поглаживая его пальчиками по голове и спине. Он не сомневался, что ей приятно, хоть и без малейшего сексуального оттенка. Просто ласка, нега.

Зато Он постепенно заводился, касаясь женской груди и живота руками и губами. А Она была полностью распахнута ему навстречу. И когда, достаточно распалившись, Он входил в нее, Она удивительно чутко чувствовала, как доставить ему подлинное наслаждение, и ловила его ритм, так вовремя напрягаясь и расслабляясь... для него... специально, чтобы ему было хорошо.
Одна из тех вещей, что Он ценил в ней: Она никогда не делала вид, что возбуждена, если этого не было – никаких имитаций оргазмов. Она, не думая о себе, откровенно помогала ему достичь пика, и Он знал, что в это время не нужно заботиться о ней. Ей хотелось услаждать его. Ну что делать, если Она не возбуждается от классического соития, а притворяться не считает нужным?
Зато совершенно не мешает ему делать всё что ему понравится. И против минета ничего не имеет. Только взглянет этак лукаво и потянется губками... А еще Она готова была экспериментировать с любыми позами, и используя любые поверхности, куда можно хотя бы прислониться.

Еще одно отличие от других знакомых ему женщин – Она не признавала разговоров ни непосредственно до, ни во время, ни сразу после секса, полностью погружаясь в физические впечатления. С клитором у него в общем-то получалось. Клитор – эта чудесная жемчужина женской чувственности! И если в первое время Он забывал об особенности своей подруги и пытался говорить ей красивые слова, Она морщила нос и дергала головой: не мешай. Она закрывала глаза, вся уходя в смакование ощущений, время от времени накрывая его руку своей, чтобы задавать правильный ритм – то быстрее, то медленнее, то нежнее, то резче...

Затем ее начинала бить сильная дрожь, Она закусывала губы, сжимала кулаки, выгибалась, постанывая, и в конце концов ее накрывало мощным оргазмом... одним... вторым.. третьим... А после Она могла уснуть, зажав его руку между бедер.

***

Но вообще-то Она ждала другого. Излившись первый раз и отдышавшись, Он переворачивал ее на живот. Наставала его очередь доставлять ей ее сладкое наслаждение. Он никогда не встречал женщин с такой чувствительной спиной. Даже от легкого касания подушечками пальцев Она напрягалась и судорожно втягивала воздух. А Он проводил языком вдоль позвоночника, ловя дрожь ее тела и слушая тяжелое дыхание. Потом переходил к ягодицам, сдавливая и покусывая их!.. О!

Насколько же Она была отзывчива и податлива! Она начинала тихонько мычать и двигать бедрами вперед и назад, словно именно сейчас жаждала его. Но и когда Она находилась в кошачьей позе, ее йони его не ждала. Его подруга мечтала об ином. И рядом на тумбочке лежала гель-смазка, как если бы Он готовился быть с парнем.

Он дразнил девушку, поглаживая колечко ануса. Приятно: такая нежная шелковистая кожица… Потом слегка вводил палец... два пальца... три... Без малейших усилий – так легко пальцы ныряли в глубину. Кстати, на этом этапе смазка была не нужна. Он каждый раз удивлялся, но стенки ее ректума были всегда обильно покрыты влагой. Правда, пусть Она и не возражала, но Он обойтись полностью без лубриканта ни разу не решился. То ли ее берег, то ли себя. Впрочем, Он отвлекся. А его женщина уже вся извертелась, нанизываясь на его пальцы то сильным рывком, то быстро и ритмично.

Что ж?! Когда Он был готов, Он с радостью удовлетворял ее желание, и сам получал, пожалуй, не меньшее удовольствие, чем от стандартного проникновения. А Она дышала с громкими вдохами: "ааахххх... ааахххх..." и выдохами, звучащими, как сиплое рыдание, но к рыданию никакого отношения не имевшими. Так дышат в тепле сильно замерзшие люди, которым никак не удается согреться. И дрожала похоже.

И насаживалась глубоко и требовательно, почти снималась с его фаллоса, и снова глубоко насаживалась. Потом начинала резко быстро двигаться и часто-часто дышать. Потом неимоверный выдох – и обмякшее тело под ним. Он не знал, следовало ли называть это оргазмом, но знал, что его женщина получила самый максимальный для себя кайф.
И не важно, что у женщин нет простаты. Очевидно, там у нее и без того достаточно рецепторов, чтобы оказаться на вершине блаженства.

Ну, да. Это не оргазм, а совсем наоборот. То изумительное желанное ею плато, на котором так трудно удержаться перед оргазмом, и которое так легко длить и длить, когда Он входит сзади. Болезненно-сладкая истома, от которой во всём теле наступает обморочная слабость, и которую Она держит сколько выдержит, пока плоть все-таки не отключится, полностью обессилев.

***

Она не любила смешивать удовольствия. Разговоры, споры, беседы, дискуссии – это одно удовольствие. Смотреть фильм или слушать музыку – другое. Наслаждаться едой – третье. Работать или решать какую-нибудь задачу – четвертое. Заниматься сексом – пятое... То есть увлекалась любым занятием, но недовольно хмурилась, если нужно было совместить два дела одновременно. В ее доме никогда не звучало даже фоновой музыки.

С нею своеобразно трансформировалось приснопамятное: секс – не повод для знакомства. Познакомились-то они формально ДО первого раза. Но секс для них стал даже не поводом для знакомства, а самим процессом познания.

На его предложение Она тогда спокойно поведала, что секс – чистая физиология и Она готова согласиться, только если Он не решит потом, что это накладывает на нее какие-то обязательства. И Он, смеясь про себя, поклялся, что никаких обязательств. Она впрямь казалась наивным ребенком.

Позже Он узнал, что у нее вполне сложившийся взгляд на жизнь. Она могла допустить в свой близкий круг и умела не обидно держать дистанцию. Если ей что-то не подходило, Она мягко уходила. Толерантный и самодостаточный человек, не считающий нужным перевоспитывать других и обладающий незыблемыми принципами.

Ему нравилось в ней всё: и равнодушие к быту, и любовь к уюту; и нелюбовь к переменам, и готовность на любые авантюры; и восхищение красивыми вещами, и безразличие к их цене; и благодарность за подарки, и отсутствие жажды обладания; и радость быть рядом с ним, и ненавязчивость; и искреннее доверие, и полное отсутствие ревности; и готовность уступать, и абсолютная независимость; и долгие разговоры обо всём на свете, и молчаливый секс.

Она была красавицей, но Он знал, что только в его глазах. Остальные утверждали, что Она некрасива и более того – не пытается выглядеть лучше и не прибегает ко всяким женским уловкам. И Он верил этим остальным, но это не имело никакого значения. Для него Она была красавицей, и ему этого было достаточно.

Ему было комфортно с ней, и Она была первой женщиной, рядом с которой Он задумался о семье.

***

И... Он как-то обсуждал с ней вопросы воспитания и наткнулся на неожиданное признание. Она сказала, что абсолютно, категорически против физических санкций по отношению к детям, да и любых взысканий вообще – это унижает личность и оскорбляет человеческое достоинство.

Но Она знает за собой, что ее возбуждают сцены телесных наказаний, Она получает удовольствие и наслаждение. И потому боится иметь детей – боится себя. Боится, что однажды позволит себе потешить свою нечестивую жажду. Он тогда спросил:

– Подобные желания вызывают в тебе только дети? Или отпустив себя с кем-то другим, ты уже не боялась бы сорваться на ребенке?

– Ты намекаешь на БДСМ? Это не то.
  Нет, вовсе не дети. Дети как раз пробуждают "желания" меньше всего. Но... Тут есть особенность.
  У ребенка нет выбора. И "стоп-слова" тоже нет. Мне упорно кажется, что мамаши и папаши, полирующие ремнем ягодицы своих чад, прячут от самих себя свои постыдные желания и намеренно распаляют себя по поводу вины ребенка. Вина всегда найдется, если на самом деле просто ужасно хочется его выдрать, а признаваться себе не хочется. Да и перед ребенком всё-таки стыдно – так что пусть знает, что сам виноват.
    А в БДСМ приходят люди, которым хочется в этом участвовать. Даже если они договариваются обходиться без стоп-слов, это добровольные отношения. Не знаю, насколько декларации соответствуют действительности, но вроде как верхний заботится о том, чтобы нижний получил удовольствие.
    Однако тому темному, таящемуся внутри меня, что алчет насытиться чьей-то болью и беспомощностью, совершенно безвкусно было бы иметь дело с человеком, который сам наслаждается своей болью или подчиненным положением. А насколько я понимаю, даже сабмиссив, не обладающий и малейшей склонностью к мазохизму, наслаждается наказаниями от своего доминанта. Физически страдает, а эмоционально упивается своей "принадлежностью" верхнему. Нет! Это совсем не то.
    Да если бы добровольность могла удовлетворять физических или моральных садистов, не было бы ни изнасилований, ни сексуального рабства, ни половины наказаний детей.
   Я очень хорошо отдаю себе отчет в своих желаниях: стегать по покорному телу, измученному болью и унижением, но не осмеливающемуся не подчиниться.
   Вероятно, раб сгодился бы, настоящий раб, который вынужден смиряться, у которого нет ни права, ни возможности воспротивиться своим господам. Он боится, или злится, но вынужден покоряться, – усмехнулась Она. – Или, может быть, должник... или пленник... Но в любом случае – не тот, кто ловит кайф.

***

– Я не саб, не маз, и не свитч ни в коей мере. Но и топ я весьма условно. Около БДСМ-тусовки крутятся люди, которым нравится лайт-вариант: лишь пощекотать нервы. Я практиковал только легкую порку. Как верхний. Или, можно сказать, даже не порку, а некоторый намек на нее.
  Ну, вот… –  почему-то слова плохо подбирались, Он то ли стеснялся, что имеет отношение к БДСМ, то ли смущался, что отношение это весьма относительное. Звучало всё неловко и нелепо, но, сетуя на самого себя, Он упорно продолжал, раз уж решился. – Я пользовался ремнем, – Он положил ремень на стол. – Я понимаю, что тебе нужно иное. Я не люблю боль, и мне совершенно не нравится подчиняться. Но я готов попробовать. Это будет добровольно-принудительно. Может, это подойдет тебе и ты перестанешь беспокоиться о "несчастных детях"...
     Только нужно договориться об условных фразах. Когда станет плохо, но будет терпимо, я скажу "желтый", когда боль уйдет за грань, я скажу "красный". Постой, – воскликнул Он, видя, что Она хочет его перебить. – Я не закончил. Это стандартные термины, но "красный" не будет стоп-словом. А только сигналом, что я действительно дошел до пределов своего терпения. Дальше начинается зона, где невольник мог бы оставаться лишь вынужденно, например, выкупая чью-то жизнь. Я постараюсь помнить, что это ради тебя.
   А если я перейду все пределы, и буду готов сделать не знаю что... Нам нужно наше с тобой стоп-слово, лично наше... – Он тяжело дышал.

– Новембер Чарли, – вдруг негромко, но уверенно произнесла Она. И в ответ на его удивленный взгляд добавила: – Ни с чем не перепутаешь. Случайно ничего похожего не произнесешь.

– Хорошо. Я постараюсь запомнить. Ноябрь и Чарли Чаплин. Если что, прими во внимание, что я могу слегка перепутать с непривычки. И вряд ли есть смысл пороть меня ремнем, – Он усмехнулся и достал из ящика стола тяжелую плеть. – Удовольствия я точно не получу, ни от боли, ни от унижения. Можешь наслаждаться моей слабостью. Тем, что я против собственного желания принуждаю себя, решив, что так нужно.
  И... мне лечь? Как именно? – спросил Он отчего-то охрипшим голосом.

– Как положено. Со спущенными штанами.

Почему-то стало стыдно. С чего бы? Но Он решил, что так даже правильней – Она же хотела получить вынужденную жертву. А вынужденная жертва наверняка испытывает стыд, оттого что вынуждена подчиняться из-за своего рабского (или детского) положения.

Смущение оказалось настолько сильным, что Он не смог заставить себя снять штаны заранее, и сначала лег, а потом, неловко извиваясь, стянул брюки и белье вниз, обнажив ягодицы и чувствуя, как краска заливает лицо. Однако!

Больно вышло с первого же удара – и больно, и неприятно. Он был прав: боль ему не нравится. Но терпеть можно. И хотя сначала не собирался, теперь Он зачем-то мысленно считал удары. Словно счет приближал его к окончанию процедуры.

Неприятной физически и унизительной по смыслу: позволять своей женщине себя пороть – это как-то... Мда...

Терпимо. Всё еще терпимо, хотя… Он старался лежать неподвижно, но, сдается, это не совсем получалось. Закусывал губу, чтобы удержать себя на месте и не ерзать под ударами. А желание почесать ужаленное место становилось всё непереносимее. Кажется, он тер одну ногу о другую.

А вот тут, пожалуй, уже стало слишком горячо.

– Желтый.

Огонь... Раньше Он никогда не думал, что боль действительно ощущается как ожоги. Видимо, его терпение подошло к концу. Еще один удар – и всё! Ну, ладно, еще один. И еще один.

Какой там "красный" – он щас просто скатится с кровати! Это невыносимо! И к дьяволу все стоп-слова! Еще раз – и всё!

Черт! Она, что не видит, что он уже за гранью?! Садистка! Вот, значит, что ей нравится!

Откуда-то из темной глубины подсознания поднималась обида. Обида?!.. Угу: мало ли, что он сам согласился!.. Она могла бы и не доводить до конца.

А вот злость – это уже слишком. Он, что, правда, злится на нее?!

– Красный!!!

Таак! Он потерялся в своих ощущениях. Стыд потерял всякое значение. Он о нем забыл. Он испытывал только чувство, что где-то там сзади горит. Горит, и терпеть это невозможно. Совсем невозможно! А огненная плеть всё сильнее раздувала костер на его покорно разложенном теле. И волны боли прокатывались по всему телу, достигая самых дальних нервных окончаний. Это необходимо было просто прекратить. Немедленно!

Где-то на периферии сознания Он помнил про ноябрьского Чарли. Если бы можно было бы сейчас добраться до его разума и спросить, Он ни за что не смог бы ответить, почему он лежит, когда тело желает бежать или драться, и почему этот чертов "новембер чарли" невозможно вытолкнуть из сведенных губ.

***

Она смотрела на любимого, который в таком положении нравился ей еще больше, чем всегда. Он молчал: ни звука – ни стона, ни мычания. Она даже перестала слышать его дыхание. Его тело била непрерывная дрожь, отчего-то прекращающаяся на несколько мгновений после каждого удара, когда Он замирал напряженно, и возобновляющаяся с новой силой. Она не замечала свои тяжелые рваные вдохи и выдохи, и словно пила и не могла напиться его болью, которую отчетливо ощущала всем своим существом.

Вдруг Он зарычал от какой-то потусторонней ярости, резко перевернулся, схватив свою подругу и впечатав в мокрую от его пота постель. Он сам не понял, как разорвал на ней одежду. Ни его эмоции, ни его действия ничем не напоминали любовные игры. Он вбивался в нее, как сексуальный маньяк, будучи совершенно безразличен к ее возможному или не возможному удовольствию, совсем забыв, а точнее, полностью игнорируя знание, что Она не возбуждается от проникновения в вагину.

Однако на этот раз всё было иначе, чем всегда. Она словно бы отвечала с не меньшим желанием, подавалась ему навстречу, тянула его на себя, обхватив ладонями горячие ягодицы. Они не заметили, в какой момент куда-то делась его майка. А Она впивалась в его спину ногтями, царапалась и кусалась, визжала и рычала совершенно по-звериному, и ее один за другим накрывали мощные и продолжительные оргазмы.

И когда Он немного пришел в себя и УВИДЕЛ ее, то с удивлением осознал, что к его сексуальным потугам ее состояние не имеет никакого отношения вообще. Она не здесь. Она вся осталась в прошлом, и перед ее взором всё еще мелькают кадры порки, маслянистое наслаждение от которой блестит в ее зрачках. Потом они лежали, расслабившись, и его рука покоилась на ее груди...

А через некоторое время Он заметил ее прояснившийся и сомневающийся взгляд.

– Прости! Прости! Прости! Я понял: я не смогу полностью удовлетворить тебя – терпеть из-за страха еще большего наказания у меня не получится. Но поверь, пожалуйста, поверь: у меня получится терпеть от страха, что ты разочаруешься и откажешься. И либо у тебя не будет того, что тебе нужно, либо, изголодавшись, ты сменишь партнера, либо действительно сорвешься на детях. Это ведь тоже страх.
  Страх, из-за которого я буду насиловать себя. Я больше не посмею... без твоего приказа. Я знаю, что значит быть послушным при порке – мой отец был очень авторитарным. Я просто забылся. Я просто не ожидал, что это будет так. Я смогу. Прости! Давай попробуем еще.

Нужно, чтобы у его девочки выработался условный рефлекс, что для усмирения садистских порывов у нее есть муж.

***

А в очередной раз Он услышал вдруг решительное:

– Мне не хватило! Вставай!

Он встал, слегка беспокоясь, что еще Она придумала. А Она прошествовала к его тайному ящику и, вытащив оттуда ремень, протянула Ему. И улеглась довольная на живот.

– Давай! Ты же умеешь! Ты это делал.

Он напрягся, так как совсем не был уверен в своих эмоциях и выдержке.

– Давай, давай! Мне нужно!

И Он не стал тянуть, но, боясь, что, сам испытывая боль, может сорваться, был особенно осторожен, как ни с одной из своих партнерш по БДСМ.

А Она прислушалась к себе и уверено произнесла:

– Сильнее!

Ну, сильнее – так сильнее.

– Сильнее!

Он еще прибавил.

– Нет! Так дело не пойдет! Давай сильнее с каждым ударом. Давай так, как договаривались с тобой. Я скажу, когда будет "желтый".

Ее тело было очень спокойным под ремнем, равнодушным даже, и Он завелся. Захотелось добиться реакции. Сильнее. Резче. Еще сильнее. Когда прозвучало "желтый", Он слегка удивился: по ее поведению не было заметно, что что-то изменилось.

– Потише? – на всякий случай уточнил Он.

– Наоборот. А то мы никогда не доберемся до "красного".

Хорошо. Пусть будет наоборот. И Она всё-таки стала отвечать: постанывать, извиваться, часто и глубоко дышать.

– Еще! Сильнее! Давай!

Это было похоже на ее поведение, когда Он брал Ее сзади. И Он постарался соответствовать. Определенно, Она как-то неправильно понимала "желтый". Она сдавленно замычала, выгибаясь в спине, но... Стоп-слов не было, и Он даже добавил силу в удары. Еще и еще...

По виду ее ягодиц "красный" был уже давно. И наконец Она сильно содрогнулась, еще раз, и прозвучало:

– Красный.

Он остановился.

– Продолжай!

– Уверена?

– Да. Мы же договорились.

– Ты помнишь свое стоп-слово? – Он хотел убедиться, что Она в себе и контролирует ситуацию. – Странное оно у тебя.

– А то! Я никогда ни с чем его не спутаю, аббревиатура "NC". Продолжай, пожалуйста, и не мешай мне, – выговорила Она сквозь зубы.

Он продолжил. Но Она опять его удивила, замерев словно суслик. Всё тело натянуто струной, и лишь едва заметно отзываются на удары мускулюс глютеус...

***

Когда через полчаса после Он спросил, зачем Она себя мучила, то услышал:

– Я хотела понять, сколько я могу выдержать, не остановив тебя. Мы так и не добрались до конца. Следующий раз возьмешь что-нибудь посуровее.

– А "желтый"? До меня не дошло: тебе было приятно?

– Нет. Оказывается, я не люблю боль саму по себе. Но опять-таки оказывается, меня заводят попытки ее терпеть. Как твои, так и мои.

Ну что ж? Сказать, что Он остался не удовлетворен, было бы ложью. Иначе что он делал в БДСМ раньше? А Она снова доказала, что лучше нее для него никого быть не может.

***

Да, секс совсем не повод зацикливаться на нем.

У них было много совсем иного. И долгие прогулки под звездным небом. И тихие вечера у камина. И концерт известного скрипача. И щемящая нежность. И неизбежная тревога, неотпускающая сердце, если Она не рядом. И спокойный, теплый, размеренный домашний быт...
И стоять у окна, положив руки ей на плечи. И играть в снежки, слушая ее радостный смех. И заплывать в море – кто дальше. И планировать покупку нового дивана. И спорить о Вечном. И вместе готовить ужин, а потом есть его и рассказывать, рассказывать, рассказывать, как прошел день...

А секс это так... Можно сказать, эпизод.

Вместе с пресловутой поркой. Когда звучит:

– Порадуешь меня?

Если честно, заставлять себя покорно ложиться всегда несколько муторно. И что-то ему никак не удается привыкнуть к антуражу – лучше бы вовсе без одежды.
 
Но приходится... И терпеть тоже приходится... Совершать героический поступок (тот еще подвиг – получать по пятой точке; смешно) для любимой.

А ей нравится как раз это – пороть его по попе, когда он уже не может терпеть. Не может, но терпит. Ради ее жгучего сладострастия. Ради своей маленькой девочки.

***

Так что теперь секс зачастую увенчивался тем, что Он ловил взгляд своей жены, чтобы угадать, чего ей хочется сейчас: подставиться под плетку самой или взять в руки очередной инструмент испытания его воли и выдержки.

А потом… Потом сексуальное возбуждение вдруг возрождалось как феникс из пепла, и крышу сносило окончательно.