Орден порядка 39. Исповедь под дождём

Гроза накрыла Кулагор внезапно: тучи разорвались, и на каменные стены обрушился поток дождя, смешанный с раскатами молний. Я поднялся на башню, чтобы побыть один, но Лина уже стояла у парапета. Волосы прилипли к лицу, одежда промокла, а в глазах горел тот самый свет, что удерживал меня от пропасти.

— Ты тоже чувствуешь? — спросила она, не оборачиваясь. — Эти взгляды. Их шёпот. Для них мы — угроза.

Я молчал. Вода стекала по лицу, гасила жар кожи, но пламя внутри всё равно рвалось наружу.

— Шон прав, — продолжила Лина. — Ты изменился. Но я тоже. Я чувствую твой огонь в себе. Иногда он пугает меня.

Я шагнул ближе.
— Если я превращаю тебя в чудовище… тогда я должен уйти.

Она резко обернулась — молния осветила её лицо.

— Нет, Себастьян. Я боюсь не того, что ты меня изменил. Я боюсь, что однажды ты уйдёшь и оставишь меня с этим огнём одну.

Эти слова пронзили сильнее любого клинка. Я не успел ответить: Лина подошла сама и прижалась ко мне. Дождь бил по нам, гасил языки пламени, что вырывались изнутри; жар в груди глох, растворяясь в холоде её прикосновения.

— Ты не проклятие, — прошептала она. — И наш огонь не проклятие. Это испытание. Мы пройдём его вместе.

Я закрыл глаза и обнял её. Пламя всё ещё бушевало, но впервые за долгое время я поверил: оно не обязано сжечь нас.

На другом конце крепости Шон смотрел на башню. Его лицо было жёстким.
— Вместе… — сказал он вполголоса. — Но вместе вы погубите нас всех.

Мы вошли в её покои промокшими до нитки. Факелы горели неровно, отражаясь в каплях дождя на наших руках и волосах. Лина сбросила плащ — ткань с глухим шлепком упала на камень.

— Я не боюсь, — сказала она и взяла мою ладонь, положив её себе на грудь. Сердце билось быстро, неровно. Пламя во мне вспыхнуло, но она не отстранилась. — Сожги меня, если должен. Только не прячься.

Мы поцеловались — не осторожно, а жадно, как будто весь мир мог исчезнуть, если отпустить друг друга хотя бы на вздох. Дождь соскальзывал с кожи, искры пробегали там, где её пальцы касались моей спины, и в этих искрах слышались дальние раскаты грома. Я стянул мокрую ткань с её плеч; она не скрывалась и не отводила взгляд — в нём было не сомнение, а желание.

Мы двигались в такт дыханию и грому за стенами. Огонь и гроза переплелись: мои ладони оставляли на её коже жаркие следы, её пальцы — белые молнии на моих плечах. Казалось, мы — одно пламя, одна буря, один узел, связующий всё, что ещё держит этот мир.

Когда всё стихло, мы лежали рядом, тяжело дыша, словно после боя. Её волосы прилипли к моей груди, кожа ещё хранила жар, а в воздухе висел запах грозы и пепла.

— Я никогда не чувствовала себя такой живой, — тихо сказала Лина.

Я прижал её ближе.
— И я. Но если я потеряю тебя… потеряю и себя.

Она провела пальцами по моей щеке и улыбнулась сквозь усталость:
— Тогда тебе придётся держать меня всегда.

И я понял: это клятва, сильнее любого заклинания.