Орден порядка 40. Кукла войны

Ночью, когда лагерь Эдмира шумел у подножья Кулагорских скал, мы впервые увидели его. Он вышел навстречу не как человек, а как оболочка: лицо мертвенно-бледное, глаза затянуты белой пеленой, голос глухой, будто говорит кто-то другой.
— Себастьян, — произнёс он, — твой огонь унёс моих людей. Ты — разрушитель. Ты такой же, как Мефис.
Я знал: это не его голос, а чужая воля, прошитая в каждое слово.
— Эдмир! — крикнул я, шагая вперёд. — Посмотри на себя! Ты узник Мефиса!
Глаза дрогнули, мелькнула искра настоящего сознания — и тут же тьма сомкнулась вновь. Мы схлестнулись. Он бился, как загнанный зверь, но слишком правильно, словно чья-то рука вела каждый шаг. Я отвечал огнём, сдерживая силу. Лина метнула молнию, сбив его рывок.
— Он не слышит нас! — крикнула она.
— Нет. В глубине — слышит.
— Эдмир! Это не твой гнев! — перекрыл я звон клинков. — Это чужая ненависть! Вспомни себя!
Меч в его руке задрожал, дыхание сбилось. Взгляд прояснился на одно слово:
— Себастьян… он… внутри…
Чёрная магия прорезала его, как рваная ткань. Пелена вернулась.
— Я уничтожу тебя! — рявкнул он и, прикрытый тьмой, отступил к своим.
Надежда на перемирие ушла вместе с ним. Но я видел искру — настоящего Эдмира.
— Он ещё там, — сказал я Лине и Шону.
— Значит, души можно вырвать из его рук, — тихо ответила Лина.
— Да. Но медлить нельзя: он их сожрёт.
В ту ночь я понял главное: наша война — не только за стены и земли. Это война за души.
Когда пелена чар спала, Эдмир вернулся к себе. Вместе с ясностью вернулась память — как его войска горели в моём огне, как крики рвались из сотен глоток, когда я позволил пламени выйти из-под воли. Теперь его ненависть была настоящей.
Его армия вновь подошла к Кулагору — без печати тьмы, только люди за своим правителем. Мы встретились у реки, на нейтральной земле.
— Теперь я вижу ясно, — сказал он хрипло. — Мефис водил мной, как куклой. Но сжигал их твой огонь.
— Да, — ответил я. — Мой. Я пал. И твои воины заплатили.
Он выхватил меч:
— Тогда всё решим боем. Победишь — получишь союз. Падёшь — Орден падёт вместе с тобой.
Мы сошлись. Он бился гордо и яростно — своей волей, не чужой. Его удары были честной местью. Я держал пламя на коротком поводке.
— Убей меня! — швырнул он клинок в землю рядом. — Так, как убил их!
— Нет, — отразил я выпад. — Я не ищу твоей крови. Я хочу искупить вину.
Он пал на колени от усталости. Я мог закончить — но протянул руку:
— Прощения не прошу. Его не заслужил. Прошу союза — ради твоего народа. Чтобы Мефис больше не обращал нас друг против друга.
Долгая пауза. Затем его пальцы сжали мою ладонь, и он поднялся.
— Сегодня ты победил, — сказал он громко. — Но я никогда не прощу тебе того огня. Запомни.
Он повернулся к своим:
— Перемирие! С этого дня Кулагор — не наш враг.
Так родился союз через кровь: хрупкий, шаткий, но настоящий.
— Ты не искупил вину, — сказала позже Лина. — Ты лишь взял её на плечи.
— Знаю, — ответил я. — И буду нести, пока жив.
В тени я чувствовал взгляд Мефиса. Он тоже понял: его сила рушится там, где люди способны заключать союзы, даже скованные ненавистью.
Прошли месяцы. Люди Эдмира вошли в Кулагор, с нашими укрепляли стены, патрулировали окрестности, тянули новые склады. На вид всё шло к лучшему: у Ордена прибавилась сила. Но между камнями крепости и в глазах людей всё ещё жили тени.
Эдмир держался особняком. На советах говорил мало, но каждое его слово падало, как камень.
— Мы укрепляем стены, — говорил Шон. — Но без союзов с соседями долго не выстоим.
— Союзы? — холодно усмехался Эдмир. — Первые и побегут, когда придёт Мефис. Полагаться нужно на себя.
Он спорил почти всегда. В его голосе была своя правда — и многие слушали его внимательнее, чем меня. Иногда я ловил его взгляд: прямой, тяжёлый, как удар меча. В нём не было дружбы и доверия — только память о сожжённых людях.
— Ты можешь ему доверять? — спросила Лина.
— Доверять — нет, — покачал я головой. — Уважать — да. Он остался верен своим, даже будучи куклой. И сейчас он здесь ради них, не ради меня.
— Тогда это не союз, а перемирие.
— Возможно. Но иногда перемирие дороже дружбы.
Эдмир стал моей тенью. Я не доверял ему, он — мне. Но всякий раз, когда приходила весть о вылазке слуг Мефиса, он первым поднимал знамя и шёл в бой. Его воины становились плечом к плечу с моими. Люди шептались:
— Может, вести нас будут двое? У Ордена теперь два вождя?
Я знал: эта тень останется рядом. И, может быть, в этом её польза. Она не даст забыть, сколько стоит огонь — и кто заплатил за него.