Зов Ктулху

В начале его сон был глубок и монолитен. Он проснулся в первый раз, когда монолит его сна начал разрушаться от появившихся вдруг ниоткуда низких рокочущих вибраций. Но они подействовали на него убаюкивающе, и вскоре он снова задремал.

Долгое время он качался на волнах вибраций, на самой границе яви и сна, то погружаясь в глубокий сон, то почти просыпаясь. Но постепенно вибрации набирали высоту, истончались, их рокот терял глубину, пока они не превратились в тонкий раздражающий писк. Тогда он проснулся во второй раз, и на этот раз окончательно и бесповоротно.

Его окружала кромешная тьма, в которой он стал метаться в поисках источника раздражающего писка. От писка не было спасения, казалось, он проникал в самую его суть, в нутро, свербил и пилил его. Писк был повсюду, он исходил не из одной точки, а из всего мироздания сразу, и это сводило с ума. Он рванулся сквозь толщу воды, движимый слепой, всепоглощающей яростью, намереваясь найти и уничтожить причину своих мучений.

Но чем яростнее он рвался вперед, тем сильнее писк проникал в его сознание, пока не вытеснил из него все остальное. Его воля растворилась в пронзительном звуке, оставив лишь холодное, ужасающее осознание происходящего. Он больше не плыл — его несло. Неизвестная сила вытолкнула его из привычной бездны, вверх, к тревожному свету луны, которого его глаза никогда не знали.

Он ощутил удар волны, песок под своим телом и соленый воздух, обжигающий жабры. Он лежал неподвижно, парализованный, не в силах пошевелить ни одним из своих щупалец, и лишь слушал все тот же неумолимый писк, который теперь исходил откуда-то с суши.

Утром его нашли.

— Смотри! — прошептал мальчик, останавливаясь на краю песка. — Это же Он. Ктулху. Мама рассказывала.

— Дурак, — фыркнула девочка, подходя ближе и наклоняясь над странным существом. — Это же осьминожка для обнимашек. У меня такая же есть, только розовая. Мне дядя Сережа подарил.

Ктулху лежал и слушал их спор. Он видел их тонкие ноги, слышал их тонкие голоса, и внутри него клокотала древняя, вселенская злоба. Но его тело не слушалось. Оно было тяжелым и чужим.

— Я заберу его домой, покажу папе! — решила девочка и потянулась к нему.

— Нельзя! — испуганно вскрикнул мальчик. — Маме будет плохо! Она его боится!

Но девочка уже ухватила холодное, слизистое тело. Мальчик, пытаясь остановить сестру, ухватился с другой стороны. Послышался странный, влажный звук, похожий на разрыв мокрой тряпки.

Дети ахнули и отпрыгнули, глядя на синюю лужу, растекающуюся по песку. А посреди нее лежало маленькое, размером с ладонь, радужное существо, похожее на игрушечного осьминожика.

Девочка, не раздумывая, подхватила его. Ктулху ощутил тепло ее маленьких рук, и странное чувство пронзило его. Вселенская ярость вдруг угасла, сменившись недоумением. Но писк не прекращался, он стал только громче, и настойчивее, и исходил теперь с холма, от видневшихся на нем крыш.

Девочка, крепко сжимая его в руке, побежала туда, забежала во двор, через него - к саду. Мальчик бежал следом, и что-то кричал.

В саду, посреди аккуратных грядок, возвышалась статуя. Статуя его самого. Вокруг, стоя на коленях, замерли двое мужчин и две женщины. Они тянули руки, и монотонно, в унисон, повторяли странные слова, обращаясь к идолу:

— Фунгли мунгли Ктулху Ререх уга ага фига нах!

Писк исходил от них. Он исходил от статуи. Он исходил из самой земли и был теперь невыносим.

— Мама, мама! — закричала девочка, подбегая к одной из женщин. — Смотри, что я на пляже нашла!

Ее перебил мальчик, запыхавшийся и испуганный:

— Мама! Мы убили Ктулху! Но он... Он оставил нам своего ребеночка!

Женщина обернулась. Ее глаза были пусты и широко раскрыты. Она посмотрела на маленькое радужное существо в руке дочери, затем на статую, и снова на ребенка. На ее лице не было ни страха, ни преданности — лишь бесконечное удивление.

— Фунгли мунгли... Нах, — прошептала она, и писк прекратился.