Александр Вертинский 1889-1957 гг

Александра Вертинского называли великим шансонье или же поэтом, странно поющим свои стихи. Голос Вертинского и его манеру исполнения – напевный и жеманный речитатив с выразительным грассированием - невозможно не узнать или с кем-то спутать. Вертинский – это имя-легенда, и другого такого нет. Обладая неповторимым шармом и аристократической магией, он, подобно гипнотизеру, умело управлял настроением публики в зале. Очень хорошо и точно написал о нем в своих воспоминаниях Юрий Олеша: «… поэт, странно поющий свои стихи, весь в словах и образах горькой любви, ни на кого не похожий, небывалый, вызывающий зависть… Он был для меня явлением искусства, характер которого я не могу определить, но которое для меня милее других, — искусства странного, фантастического». Действительно, тот странный и изысканный жанр, в котором творил Вертинский, соединивший в одном лице поэта, композитора, певца и артиста, был поистине уникальным.

Александр родился 8 (20) марта 1889 года в Киеве. Отец Вертинского, частный поверенный Николай Петрович Вертинский (1845—1894), происходил из семьи железнодорожного служащего; помимо юридической практики, он занимался также журналистикой — публиковал в газете «Киевское слово» фельетоны под псевдонимом Граф Нивер. Мать, Евгения Степановна Сколацкая, родилась в дворянской семье. Николай Петрович не смог жениться на ней, поскольку его первая жена не давала развода, и «усыновил» собственных детей лишь несколько лет спустя.

Когда мальчику было три года, умерла мать, а спустя два года погиб от скоротечной чахотки отец. Детей разобрала отцовская и материнская родня. Александр и его старшая сестра Надежда оказались в разных семьях, причем брата уверяли в том, что сестра мертва, то же самое говорили и девочке о брате.

В девятилетнем возрасте Александр Вертинский на отлично сдал экзамен в Первую киевскую гимназию, но через два года был исключён за неуспеваемость и дурное поведение и переведен в 4-ю Киевскую гимназию, считавшуюся учебным заведением «попроще». Но и из этой гимназии он был исключён, а позднее его выгнали из дома.

На жизнь Вертинский зарабатывал разными способами: продавая открытки, работая грузчиком, корректором в типографии; побыл он и бухгалтером гостиницы «Европейская», откуда был уволен «за неспособность». Еще в гимназии он восхищался театром и подрабатывал статистом в киевском театре Соловцова. Именно артистическая среда обогрела его. «Почти всем нам было одинаково плохо, мы делились друг с другом всем, что у нас было, и жили как-то сообща», — вспоминал он впоследствии. Александр Вертинский вполне мог стать босяком, но его спасло то безумное время: путь на эстраду тогда был открыт любому мало-мальски талантливому человеку, все необычное, изломанное, выпадавшее из общего ряда было в чести.

В 1913 году Вертинский переехал в Москву. Молодой человек отправился в путь, увидев в московском журнале «Театр и искусство» упоминание Н.Н. Вертинской, после чего обратился с письмом на адрес театра: «Милая, незнакомая Н.Н. Вертинская! У меня такая же фамилия, как у вас… У меня когда-то была сестра Надя. Она умерла маленькой. Если бы она была жива, она была бы тоже Н.Н. — Надежда Николаевна…». Встреча состоялась, и оказалось, что это действительно была сестра Александра. Они с сестрой не захотели больше расставаться и поселились вместе в Козицком переулке, в доме Бахрушина.

В 1913 году А. Вертинский попытался осуществить давнюю мечту и поступить в Московский художественный театр, но не был принят из-за дефекта дикции: экзамен принимал сам К. С. Станиславский, которому не понравилось, что экзаменующийся сильно картавил, он плохо выговаривал букву «р».

Еще до войны Вертинский начал выступать на сцене Театра миниатюр в Мамоновском переулке, которым руководила М. А. Арцыбушева. Его первый номер «Танго», был выполнен с использованием элементов эротики: на сцене в эффектных костюмах танцевали прима-балерина и ее партнёр, а Вертинский, стоя у кулис, исполнял песенку-пародию на происходящее. Премьера имела успех, и начинающий артист даже удостоился одной строчки в рецензии «Русского слова»: «Остроумный и жеманный Александр Вертинский». Впоследствии, продолжая сотрудничать с театром М. Арцыбушевой, Вертинский писал злободневные пародии («Фурлана», «Тёплый грех» и др.), которые принесли ему первые заработки. Здесь же он дебютировал в качестве режиссера, поставив «Балаганчик» А. Блока. О поэзии Александра Блока, во многом сформировавшей его мировоззрение, Вертинский писал позже как о «стихии, формирующей наш мир".

Александр Вертинский был плоть от плоти предреволюционных лет - и как человек, и как артист. Стиль жизни богемы - кабаре, артистические кабачки, кафе-шантаны, свобода общения и свободный секс - стал петроградской и московской обыденностью. Как и кокаин: его продавали в аптеках без рецепта, коричневая коробочка с тридцатью граммами белого порошка стоила полтинник, нюхали кокаин решительно все.
И закружилась вокруг него богемная жизнь - барышни, шампанское, и модный в те годы, наводнивший столицу, кокаин…
Вертинский вспоминал, что однажды увидел, как в трамвай, в котором он ехал, заскочил бронзовый Пушкин, сошедший с пьедестала, и даже пытался купить билет. Поняв, что это галлюцинации, и кроме него Пушкина никто не видит, испугавшись, что сходит с ума, Вертинский твердо решил избавиться от наркомании.

И вскоре записался добровольцем на фронт - в то время уже шла Первая мировая война. Его определили санитаром на поезд, вывозящий раненых с фронта. В таких условиях, видя каждый день боль и мучения людей, он быстро забыл о своих депрессиях и пагубных привычках. Одних только перевязок ему пришлось сделать несколько десятков тысяч. Пытаясь облегчить страдания раненых, он читал им письма, устраивал для них выступления, на которых сам пел. Так прошло почти два года.

В начале 1916 года Александр вновь вернулся в Москву. Здесь он начинает выступать с собственной программой, явившись зрителям в образе печального Пьеро - мертвенно-бледное лицо с большими грустными глазами, ярко-красный рот. Эффектные взмахи рук дополняли образ во время исполнения грустных песенок, которые сам артист называл «ариетками Пьеро». И, вроде бы, ничего особенного в них не было, а ведь никто больше не смог повторить…

Трудно сказать, что нравилось публике больше – образ печального Пьеро или трогающие душу песенки, но к новоявленному артисту пришел неожиданный успех, он стал знаменитостью. Несмотря на то, что его выступления сопровождались разгромными статьями в прессе, его слава гремела на всю страну, билеты на концерты раскупались за много дней вперед.
«Поэт я был довольно скромный, композитор тем более наивный! Даже нот не знал, и мне всегда кто-нибудь должен был записывать мои мелодии. Вместо лица у меня была маска. Что их так трогало во мне?» - удивлялся сам артист.

Не питая иллюзий насчет своих вокальных данных, Вертинский всю жизнь боялся провала, но на его концертах залы всегда были полны восторженных зрителей.
"Всякий раз, выходя на сцену, я волнуюсь и говорю себе: - А если сегодня все отпущенные мне аплодисменты - кончились? Вдруг я уже получил все заслуженное… и больше не получу ни одного хлопка? Может быть, поэтому - я так волнуюсь перед каждым выступлением"- вспоминал артист. Но стоило ему тихо произнести: «Над розовым морем...», и зал мгновенно замирал.

Вернувшись с фронта, Вертинский познакомился с Верой Холодной. Он первым разглядел «демоническую красоту и талант актрисы в скромной, никому не известной жене прапорщика Холодного» и привёл её на кинофабрику Ханжонкова. Вертинский был тайно влюблен в актрису и посвятил ей свои первые песни — «Маленький креольчик», «За кулисами», «Ваши пальцы пахнут ладаном». Он исполняя песни как на собственные стихи, так и на стихи поэтов Серебряного века (Марина Цветаева, Игорь Северянин, Александр Блок). Вертинский выработал собственный стиль выступления, важным элементом которого стал певучий речитатив с характерным грассированием; стиль этот позволял стихам «оставаться именно стихами на оттеняющем фоне мелодии». Многие отмечали, что Вертинский и его искусство «представляли феномен почти гипнотического воздействия не только на обывательскую, но и на взыскательную элитарную аудиторию».

Его Пьеро - это «комичный страдалец, наивный и восторженный, вечно грезящий о чём-то, печальный шут, в котором сквозь комичную манеру видны истинное страдание и истинное благородство». Позже появился образ «чёрного Пьеро»: мертвенно-белый грим на лице сменила маска-домино, на смену белому костюму Пьеро пришло чёрное одеяние с белым платком на шее. Новый Пьеро стал «в своих песенках ироничнее и язвительнее прежнего, поскольку утратил наивные грёзы юности, разглядел будничную простоту и безучастность окружающего мира». Каждую песню артист превращал в небольшую пьесу с законченным сюжетом и одним-двумя героями. Певца, который называл свои произведения «ариетками», стали называть «русским Пьеро».

25 октября (7 ноября) 1917 года — в день начала Октябрьской революции — в Москве проходил бенефис Вертинского. С этого момента Россия вступает в страшную полосу - начинается революция и братоубийственная война. После гибели трехсот юнкеров, защищавших московский Кремль, Вертинский написал одну из лучших своих песен-романс «То, что я должен сказать». Этим он тут же возбудил интерес Чрезвычайной комиссии, куда автора вызвали для объяснений.

Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в Вечный Покой!...

И никто не додумался просто стать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги — это только ступени
В бесконечные пропасти — к недоступной Весне!

Во время допроса Вертинский заметил представителям ЧК: «Это же просто песня, и потом, вы же не можете запретить мне их жалеть!». Но получил ответ: «Надо будет, и дышать запретим!»

В конце 1917 года Вертинский выехал на гастроли по южным городам России, где провел почти два года, выступая в Одессе, Ростове, Екатеринославе, на Кавказе и в Крыму, к этому времени сменив костюм Пьеро на фрак. В России в это время уже шла Гражданская война, и эту территорию контролировали Вооруженные силы Юга России.
 
Белая армия отступала на юг, там люди еще жили надеждой на счастливую развязку. Но счастливая развязка так и не наступила. Из Севастополя в ноябре 1920 года на пароходе «Великий князь Александр Михайлович» вместе с остатками армии барона Врангеля Александр Вертинский переправился в Константинополь  Как оказалось, он покинул Родину на долгие 23 года.

Купив в Константинополе греческий паспорт, который обеспечил ему свободу передвижения, Вертинский уехал в Румынию, где выступал в дешёвых ночных клубах и много гастролировал по Бессарабии перед русскоязычным населением. Позже певец говорил, что именно эмиграция превратила его из капризного артиста в трудягу, который зарабатывает на кусок хлеба и кров. В 1923 году с импресарио Кирьяковым Вертинский переехал в Польшу, где ему был оказан прекрасный приём, за которым последовали многочисленные гастроли. В Сопоте Вертинский женился на богатой еврейской девушке Раисе (Рахиль) Потоцкой, которая после замужества стала Иреной Вертидис. В 1930 году их брак фактически распался, хотя официально развод был оформлен только в 1941 году в Шанхае.

Накануне визита в Польшу румынского короля Александр Вертинский вынужден был переехать в Германию (как «неблагонадёжный элемент») и поселиться в Берлине. Вместе с артистами-соотечественниками Вертинский начал гастролировать по европейским странам и постепенно завоевал популярность за рубежом, продолжая сниматься в кино и выпуская стихотворные сборники. Европейские гастроли для артиста не были лёгким делом: отношение публики к артистам, выступавшим в ресторанах, было совсем не таким, как в России:
"Все наши актёрские капризы и фокусы на родине терпелись с ласковой улыбкой. Актёр считался высшим существом, которому многое прощалось и многое позволялось. От этого пришлось отвыкать на чужбине. А кабаки были страшны тем, что независимо от того, слушают тебя или нет, артист обязан исполнять свою роль, публика может вести себя как ей угодно, петь, пить, есть, разговаривать или даже кричать".

В 1925 году Вертинский переехал во Францию, где продолжил активную концертную деятельность и создал, возможно, лучшие свои песенные произведения: «Пани Ирена», «Венок», «Баллада о седой госпоже», «В синем и далёком океане», «Концерт Сарасате», «Испано-Сюиза», «Сумасшедший шарманщик», «Мадам, уже падают листья», «Танго „Магнолия“», «Песенка о моей жене», «Дни бегут», «Piccolo Bambino», «Femme raffin;e», «Джимми», «Рождество», «Палестинское танго», «Оловянное сердце», «Марлен», «Жёлтый ангел», «Ирине Строцци».

О Париже, своей «второй родине» Вертинский писал:
"…Моя Франция — это один Париж, зато один Париж — это вся Франция! Я любил Францию искренне, как всякий, кто долго жил в ней. Париж нельзя было не любить, как нельзя было его забыть или предпочесть ему другой город. Нигде за границей русские не чувствовали себя так легко и свободно. Это был город, где свобода человеческой личности уважается… Да, Париж… это родина моего духа!"

Годы, проведённые в Париже, считаются расцветом творческой жизни А. Вертинского. В Париже, выступая в ресторане «Казбек» на Монмартре, «Большом Московском Эрмитаже», «Казанове», «Шахерезаде», он познакомился с представителями Романовых, великими князьями Дмитрием Павловичем и Борисом Владимировичем, европейскими монархами (Густав - король Швеции, принц Уэльский), знаменитостями сцены и экрана: Чарли Чаплином, Марлен Дитрих, Гретой Гарбо. В эти годы Вертинский сдружился с Анной Павловой, Тамарой Карсавиной и особенно Иваном Мозжухиным; с последним он сформировал своего рода тандем, снимаясь в свободное от работы на эстраде время. Близкая дружба связала его на долгие годы и с Фёдором Шаляпиным.

В 1933 году Вертинский покинул Францию и отправился по ангажементу в Ливан и Палестину. Здесь он дал концерты в Бейруте, Яффе, Тель-Авиве, Хайфе, Иерусалиме и повстречал некоторых своих давних знакомых. В Иерусалиме Вертинский выступил перед семитысячной аудиторией, которая принимала его очень тепло.

Осенью 1934 года Александр Вертинский на трансатлантическом лайнере «Лафайет» отплывает в Америку. На первом же концерте Вертинского в Нью-Йорке собрались многие известные представители русской эмиграции: Рахманинов, Шаляпин, Никита Балиев, Болеславский, Рубен Мамулян, а также его парижская знакомая Марлен Дитрих. К этому времени репертуар Вертинского стал меняться: на смену экзотическим сюжетам пришли ностальгические мотивы («Чужие города», «О нас и о Родине»)
Именно здесь, в Нью-Йорке, состоялась премьера песни «Чужие города». Слова этой песни выдавали истинное душевное состояние как самого артиста, так и практически всей русской эмиграции:
Принесла случайная молва
Милые, ненужные слова:
«Летний сад, Фонтанка и Нева».
Вы, слова залетные, куда?

Там шумят чужие города,
И чужая плещется вода,
И чужая светится звезда.

Вас ни взять, ни спрятать, ни прогнать.
Надо жить – не надо вспоминать,
Чтобы больно не было опять
И чтоб сердцу больше не кричать…

Это было, было и прошло,
Все прошло и вьюгой замело,
Оттого так пусто и светло.

Вы, слова залетные, куда?
Там живут чужие господа,
И чужая радость и беда,
И мы для них – чужие НАВСЕГДА!

После заключительной вещи, «О нас и о Родине», зал разразился овацией, которая «относилась, конечно, не ко мне, а к моей Родине», — так вспоминал позже об этом сам артист. Огромной популярностью у русских эмигрантов пользовалась также песня «В степи молдаванской». Из Нью-Йорка Вертинский отправился в Сан-Франциско, куда он был приглашён на ряд концертов в Калифорнию.

В 1935 году из Сан-Франциско Вертинский едет в Маньчжоу-го. Сперва он жил в Харбине, где давал концерты (один из последних состоялся 2 февраля 1936 года в театре «Америкэн», вмещающем 1500 зрителей). Из Харбина Вертинский перебрался в Шанхай, где проживала большая русская колония. Артист выступал в кабаре «Ренессанс», в летнем саду «Аркадия», в кафешантане «Мари-Роуз», но эти концерты не приносили ему больших гонораров: впервые в эмиграции он познал нужду.

В Шанхае Александр Вертинский познакомился с грузинкой Лидией Циргвава. Лидии было всего 17 лет, а Вертинскому - 51 год. Несмотря на огромную разницу в возрасте, они влюбились друг в друга и позднее поженились. Циргвава, по воспоминаниям современников, была несказанно хороша: идеальная, будто фарфоровая, белая кожа, необычный разрез огромных глаз, роскошные волосы, точеная фигура. Вскоре у них родилась первая дочь — Марианна. Чтобы прокормить семью, артисту приходилось давать по два концерта в день. После вторжения в Китай японских войск материальное положение семьи резко ухудшилось. Лидия Владимировна Вертинская рассказывала, что перед каждым своим выступлением Вертинский выкупал фрак из ломбарда, а после выступлений сдавал его снова, до следующего раза.

Во второй половине 1930-х годов Вертинский неоднократно обращался в советские представительства с просьбой разрешить ему вернуться на родину. Ему несколько раз отказывали, но в 1937 году его, наконец, пригласили в советское посольство в Китае и предъявили «официальное приглашение ВЦИКа, вдохновленное инициативой комсомола». Но документы на въезд в СССР оформлены так и не были из-за начавшейся в 1939 году Второй мировой войны.

В конце марта 1943 года Вертинский предпринял очередную попытку и написал письмо на имя В. М. Молотова, в котором писал: «Жить вдали от Родины в момент, когда она обливается кровью, и быть бессильным ей помочь — самое ужасное». Долгожданное разрешение, наконец, было получено. Во время Великой Отечественной войны было разрешено вернуться в СССР и некоторым другим деятелям культуры. Он приехал в Москву в ноябре 1943 года с женой и трехмесячной дочерью Марианной. Их прекрасно приняли - поселили в "Метрополе", затем дали большую квартиру на улице Горького. Ровно год спустя у супругов родилась вторая дочь, Анастасия. Обеим девочкам Вертинский посвятил одну из самых своих известных песен — «Доченьки».

Конечно, возвращение домой было большим риском, куда большим, чем эмиграция. Но ему повезло и здесь. В 1948-м его спасли слова находившегося в хорошем настроении Сталина: "Дадим артисту Вертинскому спокойно умереть на Родине!.." И он вычеркнул имя Вертинского из черного списка деятелей культуры - космополитов.

Во время войны Вертинский гастролировал на фронте, исполнял патриотические песни — как советских авторов, так и собственного сочинения («О нас и о родине», «Наше горе», «В снегах России», «Иная песня», «Китеж»). В 1945 году написал песню «Он», посвящённую Сталину. Его любовная лирика, несмотря на счастливый брак, была отмечена нотками безысходности и трагизма («Прощание», «Ненужное письмо», «Бар-девочка», «Убившей любовь», «Спасение», «Обезьянка Чарли», «В этой жизни ничего не водится», «Осень»).

И после войны Александр Николаевич постоянно гастролировал, чтобы обеспечить семью. Вертинский (по воспоминаниям дочери Марианны) говорил о себе: «У меня нет ничего, кроме мирового имени». Чтобы заработать на жизнь, ему пришлось давать по 24 концерта в месяц. Только в дуэте с пианистом Михаилом Брохесом за 14 лет он дал более двух тысяч концертов, проехав по всей стране, выступая не только в театрах и концертных залах, но на заводах, в шахтах, госпиталях и детских домах.

Однако он часто ощущал себя "попаданцем" из прошлого, неожиданно очутившимся в советское время и на советской эстраде. Из ста с лишним песен из его репертуара к исполнению в СССР было допущено не более тридцати. На каждом концерте присутствовал цензор. Концерты в Москве и Ленинграде были редкостью, на радио Вертинского не приглашали, пластинок почти не издавали, не было рецензий в газетах. Несмотря на популярность певца, официальная советская пресса к его творчеству относилась со сдержанной враждебностью. Ведь после окончания войны была развернута кампания против лирических песен, якобы уводящих слушателей от задач социалистического строительства.

За год до смерти Вертинский писал заместителю министра культуры: "Где-то там: наверху всё ещё делают вид, что я не вернулся, что меня нет в стране. Обо мне не пишут и не говорят ни слова. Газетчики и журналисты говорят: «Нет сигнала». Вероятно, его и не будет. А между тем я есть! Меня любит народ (Простите мне эту смелость). Я уже по 4-му и 5-му разу объехал нашу страну, я заканчиваю третью тысячу концертов!"

В 1956 году Вертинский писал жене под впечатлением о разоблачительном докладе Хрущёва: "Я перебрал сегодня в уме всех своих знакомых и 'друзей' и понял, что никаких друзей у меня здесь нет! Каждый ходит со своей авоськой и хватает в неё всё, что ему нужно, плюя на остальных. И вся психология у него 'авосечная', а ты — хоть сдохни — ему наплевать!... Ты посмотри эту историю со Сталиным. Всё фальшиво, подло, неверно... На съезде Хрущёв сказал: «Почтим вставанием память 17 миллионов человек, замученных в лагерях». Ничего себе?! Кто, когда и чем заплатит за «ошибки» всей этой сволочи?! И доколе будут измываться над нашей Родиной? Доколе?…"

За 14 лет гастрольной жизни, объездив страну вдоль и поперек, Вертинский дал около 3000 концертов, собирая при этом полные залы. Но официального признания ни сам Вертинский, ни его песни так и не получили. В СССР Вертинский был чем-то чуждым, недоразумением, и он прекрасно это понимал. Жизнь тем не менее продолжалась, и он изнурял себя концертами: ему хотелось купить дачу и завести корову. В детстве у него были тетки-помещицы, их хозяйства казались ему образцом надежности. Вертинский собирался оставить жене и детям дом, землю и буренку. Это должно было обеспечить их будущее, ведь в СССР конца пятидесятых в дефиците было все.

Вертинский постоянно тревожился о будущем своей семьи. Он настоял на том, чтобы жена получила профессию. Он всё время спрашивал Лидию Владимировну: «Меня не станет, и как ты будешь жить?» В 1955 году Лидия Владимировна окончила Суриковский институт. Поначалу никаких заработков профессия художницы ей не приносила. Но потом она освоила линогравюру, её работы начали издавать. Наконец пошли гонорары. Они были очень кстати, потому как вскоре Лидии Владимировна самой пришлось содержать семью.

Вертинский работал как вол и умер после очередного концерта. Последний его концерт состоялся 21 мая 1957 года в Доме ветеранов сцены им. Савиной в Ленинграде. Певец вернулся в гостиницу «Астория» и скончался от сердечного приступа на 69-м году жизни. Его похоронили на Новодевичьем кладбище Москвы.