Студенты. 5 курс. Посылка

В ноябре 1985-го было столько событий, что я даже не знаю с которого начать. Событий в нашей 12-й группе, я имею в виду, хотя и в окружающем нас мире тоже происходили немаловажные действа, взять хотя бы встречу Горбачева с Рейганом в Женеве. Или завершившийся, наконец, матч Карпова с Каспаровым. На тот случай, если кто-то пропустил эту новость, сообщаю что выиграл Каспаров.
Много чего тогда происходило, такое уж было время, и не всегда это происходящее нам было по душе, особенно борьба партии и правительства с пьянством и алкоголизмом.  Ясное дело, думалось нам, эти борцы находятся в том возрасте, в котором напитки крепче кефира жажды у них уже не вызывают, но мы-то почему должны от этого страдать? За всех говорить не буду, но лично я не знал ни одного человека, который хотел бы искоренить пьянство.
- Вон, французы, больше нашего пьют, и никто ничего у них не искореняет, - помню, шумел Витька, когда незадолго до своей днюхи, которая у него традиционно выпадает на первое декабря, он прочесал половину Иваново и ни в одном магазине не смог найти водки.
Ни водки в магазинах не было, ни коньяка, даже советского шампанского, которое мы терпеть не могли, и того было не сыскать. Да какое там шампанское, пива с собаками не найдешь. А вообще, нам было трудно понять, какая связь между шампанским и пьянством? Эй, ребята, кто-нибудь видел хотя бы одного человека, спившегося шампанским? Посмотреть бы на такого гусара… Но, надо полагать, такие шампанские алкоголики все-таки были, раз в процессе борьбы с алкоголизмом шампанское вслед за водкой и остальными спиртоносными напитками исчезло с прилавков магазинов.
Повторюсь, мы не любили шампанское, да и за что было его любить, если цена – космос, а толку с гулькин хобот, но во второй половине 85-го года мы, Бог бы с ними, с деньгами, уже не отказались бы даже от шипучки. Да, такие вот дела были…
Кстати, раз я упомянул Витьку, с него и начну эту историю. Дело было так. Как-то в середине недели, на лекции по кондиционированию воздуха, когда я внимательно слушал преподавателя этой дисциплины по фамилии Корнев, с другой от меня стороны аудитории Б-316 послышались негромкие, но отчетливые звуки, в которых одновременно был смех, удивление и что-то вроде восторга. Это было странно. Я бы понял эту радость, если бы Корнев прохаживался взад-вперед, споткнулся и упал, но он стоял на месте, вцепившись руками в края небольшой трибунки сбоку стола. Да и вообще, свались он под стол,  я первым бы выразил восторг, но дело было не в нем.
Слушавших невероятно увлекательный рассказ препода о тепловлажной обработке воздуха на потоке было мало, поэтому часть аудитории немедленно обратила взор туда, где сидел мой друг Витька в окружении девчонок 12-й группы. Благо Корнев, человек с вечно настороженным лицом, хотя и вредный препод был, на своих лекциях к посторонним звукам относился терпимо. Впрочем, этому крайне редкому в преподавательских кругах качеству было простое объяснение - Корнев был глуховат, что отчасти компенсировалось орлиным зрением, но только отчасти.
 Я, помня о Корневской зоркости и удерживая на лице сосредоточенное выражение, тоже скосил глаза на источник звуков. Отчего все смотрели туда открыто, а я маскировался? Дело в том, что я в списках друзей у Корнева, мягко говоря, не значился, более того, он меня в силу некоторых обстоятельств, о которых я чуть ниже расскажу, давно и прочно внес в картотеку личных врагов, поэтому давать ему лишний повод для репрессий я не собирался. Можно конечно отметить, что на пятом курсе чья-то преподавательская неприязнь уже не могла иметь таких последствий, как на первом, но и лишних неприятностей тоже не хочется. Потому-то я и изображал повышенное внимание тому, что он бормочет у доски.
Да, так вот о причине его неприязни ко мне… Дело в том, что я в то время писал сногсшибательный боевик о приключениях советского разведчика в одной из западных стран, в котором на короткое время появился персонаж по фамилии Корни (Korney). В романе этот отвратительный субъект тоже занимался воздухом, правда, главным образом тем, что его портил. Каким-то неведомым мне способом наш Корнев о существовании Корни узнал, принял все на свой счет и теперь жаждал со мной поквитаться…
…В перерыве между первым и вторым часом Корневской лекции я выяснил, что звуковые сигналы возле Витьки подавала Ленка Ванина. Это было тем загадочней, что Ленка раньше не имела привычки взвизгивать на лекциях.
- Ты чего кричала? – спросил я Ленку, когда она посмотрела в мою сторону. - Мышь увидела?
Оказалось, что этим всплеском эмоций Ленка выразила восхищение Витькиным прибором. И хотя она произнесла эту фразу достаточно внятно, мне показалось, что я ослышался.
- Чем-чем? – решил уточнить я.
- Прибором, - повторила Ленка и ласково посмотрела на Витьку, который с видом падишаха сидел на противоположной стороне ряда. В руках он вертел какую-то коробку, похожую на футляр для домино.
- Прибором? – переспросил я, поскольку все еще не был уверен, что правильно понял Ленку. – Это не то, что он крутит в руках?
- То. Небольшая такая коробочка.
- Ну и ну, - я покачал головой. - Не думал, что Витька может освоить устройство сложнее расчески.
- Не надо так говорить, - попросила Ленка. – Он, если хочешь знать, никого не тупей.
Она всегда заступалась за людей, когда считала, что их обижают.
- Видишь палец? – спросила она меня и показала свой мизинчик, залепленный кусочком пластыря.
- Не ослеп пока.
- Я его порезала перед парой.
- Чем?
- Ну чем люди режутся? Чем-то острым. Да и какая разница, ты спроси лучше, что было дальше.
- Спрашиваю.
- Я пластырем порез закрыла, а палец болит и болит.
- Порезы долго болят, - подтвердил я. – Ну и?
- Смотрю, Витя вертит в руках коробку. Спрашиваю, что это такое, а он говорит, прибор для снятия усталости, боли, поднятия настроения…
Из дальнейшего рассказа Ленки я уяснил, что она в шутку предложила свой порезанный мизинец для подтверждения лечебных возможностей Витькиного прибора. Витька согласился, поколдовал над коробкой, в которой в результате его колдовства зажглась лампочка, проинструктировал ее, что нужно делать и отдал свою чудотехнику Ленке. Ленка взяла коробку с горящей лампочкой, поставила ее на стол, прилепила к ней палец и стала ждать. Через минуту боль прошла.
- Надо же…- я покачал головой. – И порез затянулся?
- Не смотрела еще. Не болит, и то хорошо.
- Дело твое, но я бы не слишком доверял приборам, которыми орудует наш Витя. Сейчас не болит, а потом глянешь, а пальца нет, - сказал я Ленке, которая в ответ скорчила мне гримасу.
Я смотреть на Ленкину мимику не стал, а повернулся в Витькину сторону. Пока я сканировал Витьку скептическим взглядом, он тоже покосился на меня и спрятал коробку в карман пиджака…
…Да, это был мой друг Витька, с которым за прошедшие студенческие годы мы побывали в стольких приключениях, что их описание хватило бы на двухтомник с мелким шрифтом. В славном городе Иванове не найдется и пары мест, куда бы мы в поисках адреналиновой дозаправки не сунули свои носы. Чаще наши похождения приносили нам то, что в молодости и ценится: волнение, веселье, кураж, реже обратный результат, когда мы с трудом уносили ноги. Получали удары, возвращали удары, но в любых ситуациях не было ничего надежнее, чем плечо друга. Витькино плечо. Без Витьки у меня в студенческой биографии и половины событий бы не состоялось, и жизнь была бы пресная, как вода на севере Каспийского моря. Как и у Витьки без меня.
Но время, которое не остановить и не затормозить, меняет нас всех. То что интересовало нас вчера вдруг становится ненужным. Так это – вчера, что уж говорить про годы. Как-то незаметно, исподволь, у нас Витькой путеводные направления разошлись, появились другие интересы, которые нам друг с другом обсуждать уже не хотелось. А главное, появились другие люди, которые казались более близкими нам по духу. Как бы то ни было, с Витькой мы больше не накачивались дешевым вином в кафешках, не бродили по ночному городу, не приставали к симпатичным девчонкам. А жаль, славное время было…
Теперь даже на занятиях сидели порознь и, хотя по-прежнему считались друзьями, по факту ими уже не были.
Через несколько месяцев, перед самым вручением нам дипломов инженеров, Витька женится, и я буду у него на свадьбе, но девушку, которую он избрал себе в жены, я увидел только на свадебном застолье. В прежние годы это было бы немыслимым, и Витька непременно поинтересовался бы моим мнением насчет вероятной невесты. Кстати, его жену по имени Галя я бы забраковал…
…Некоторое время я размышлял, стоит ли прибор, разрекламированный  Ленкой того, что нужно подниматься и перебираться на Витькину сторону к нему, но потом, принимая во внимание необычность происходящего, решил  подняться и перебраться. Путешествие не заняло много времени, и вскоре я присел рядом с Витькой.
- Привет, добрый доктор Айболит, - сказал я ему. – Слушай, может это звучит несколько самонадеянно, но мне казалось, что я тебя знаю достаточно хорошо…
- Хорошо меня не знает никто, - возразил Витька. – Даже я.
- И тем не менее, - продолжил я, - я и предположить не мог, в какой ипостаси ты в один прекрасный миг можешь предстать.
- Не надо так витиевато, - попросил Витя. – Тебе не идет. Оставь эти словесные завитушки Кулешову, будь собой.
- Как скажешь, Витя, как скажешь. Тогда я попроще… Скажи мне, где ты украл тот чудесный прибор, который, если люди не врут, исцеляет от невзгод и печали?
- Ох, как смешно. Напомни, я потом похихикаю... Прибор – мое изобретение.
- Даже так? Удивительно…
- Что тебя удивляет? – смерил меня взглядом Витька.
- Да как-то загадочно все это… Может на тебя провода с высоковольтки упали? – с надеждой спросил я. – Или ты с крыши своего дома головой вниз, а? Нет, все не то… Тебя подменили инопланетяне, да?
- Точно, - кивнул Витька. – Хотя я их предупреждал, что тебя не обманешь.
- Но ведь твоим внезапно возникшим способностям какое-то разумное объяснение должно же быть.
- Объяснение есть и оно очень разумное, - спокойно ответил Витька.
- Ну говори, не томи…
- Вы все, а в первую очередь ты, дядя Вова, все эти годы подавляли мою индивидуальность, затаптывали даже слабые ростки моих дарований.
- Чего, Вить, затаптывали?
- Ты слышал, - твердо ответил Витька. – Я в ваших глазах был и недотепа, и тягомот. Лапоть, тормоз, валенок.
- Тягомот – да, было, - признал я. – Остальное – твои домыслы. Никто никогда не считал тебя недотепой и валенком.
- Но теперь я воспрял из пепла, - с хищной улыбкой объявил Витька. – Ничто надо мной не довлеет, мой разум свободен и способен создавать необъяснимые для вашего уровня интеллекта вещи. Что собственно и произошло; я изобрел прибор, который приносит реальную пользу жаждущим и страждущим.
- Воспрял из пепла, говоришь? – задумчиво переспросил я. – Как птица Феникс?
- Примерно, - согласился Витька.
- Ладно, Феникс, покажи мне свое творение.
- Не могу, - серьезно ответил Витька. – Прибор находится в стадии доводки и испытаний на добровольцах.
- Неужели? Только что ты вылечил этой коробкой израненный палец Ленки Ваниной.
- Повторяю для тех, кто в бронепоезде, прибор находится в стадии  испытаний на добровольцах и представлению широкой публике не подлежит.
- Я тебе не широкая публика, - сказал я, – а одинокий разоблачитель шарлатанов. Ну, давай, показывай, что ты там изобрел? Ванина говорит, что Нобелевка тебе обеспечена, но облапошить Ленку не слишком трудозатратное занятие. Со мной будет сложнее.
Витька вздохнул, сунул руку в карман и вытащил оттуда свой прибор. Это действительно была небольшая пластиковая коробочка красно-белого цвета, с лампочкой и двумя тонкими проводами, уходящими в небольшую тряпочку. Пока я разглядывал коробочку, Витька взял тряпочку и отвернулся от меня. Что он с ней делал, в подробностях я не увидел, хотя мне показалось, что эту тряпочку он немного послюнявил, а результатом его фокусов стала загоревшаяся на коробочке лампочка.
- Все, - сказал Витька, вновь оборачиваясь ко мне. – Прибор к работе готов.
- Ясно, - кивнул я. – Это электрогрелка?
- Угу…Бетономешалка.
- Нет, правда, что это такое?
- Прибор называется ГСВМ-85, - сообщил Витька. – Генератор счастья. В названии, кроме того, использованы мои инициалы и год создания. Прибор многофункционален и может…
- Наслышан, - перебил я его. - Светит, лечит и утешает. Колыбельную не поет?
- Все сказал, завистник? – ухмыльнулся Витька. – Тогда топай на свое место и затихни, а то Корнев идет…
Совет был дельный, и хотя места в аудитории Б-316 не были именными, я вернулся на другой край длинного ряда. Тем более что не успел я сделать пару шагов в том направлении, как Витьку вновь окружили наши девчонки. Да и не только девчонки, я заметил, что в их среду затесался и Юра Кулешов. Похоже, недостатка в добровольцах у Витьки в ближайшее время быть не должно.
Корнев вбежал в аудиторию, проверил зорким оком, не слинял ли я с лекции и, убедившись, что нет, огорченно вздохнул и продолжил втолковывать нам принцип работы бытовых кондиционеров. По окончанию лекции наш староста Андрей Кудряшов, не заморачиваясь, слышит ли кто его из нашей группы или нет, скучным голосом сказал:
- Если кому интересно, с понедельника на кафедре ПТЭ будут составлять списки нашей и одиннадцатой групп с закреплением за преподами в качестве научных руководителей дипломных проектов.
Он любые новости сообщал нам с таким видом, как будто знал их еще десять лет назад и они ему до смерти надоели. Хорошо еще, что эти новости мы, благодаря Ленке Ваниной узнавали раньше него, поэтому всегда слушали старосту вполуха. Правда, эту весть о назначении научных руководителей наших будущих дипломных работ я услышал впервые. Тут Ленка что-то тормознула.
Я посмотрел на Федора, который у доски что-то с жаром объяснял Корневу, потом сместил взгляд на Витьку, но он тоже был страшно занят. Вокруг него толпились люди, нуждающиеся в исцелении от хворей. Тогда я вышел из аудитории и в одиночку направился в А-корпус, где размещалась наша любимая кафедра промышленной теплоэнергетики.
- Ты куда, Одиссей? – окликнул меня голос Сереги Калакина у подземного перехода из одного корпуса в другой.
Обернувшись, я увидел Сергея Калакина и Ленку Ванину, мчавшихся за мной. Я слегка замедлил ход и вскоре мы пошли вместе.
- Хочу узнать, кого мне заготовила судьба в качестве босса, - сказал я.
- Правильно, - воскликнул Серега. – Если пустить этот процесс на самотек, то окажется, что у тебя научным руководителем будет Корнев.
- Не вспоминай его, а то у меня начнется нервный тик, - буркнул я.
Серега довольно рассмеялся.
- Сам виноват, - сказала мне Ленка. – Надо было думать, кого выводить отрицательным персонажем в своих романах.
- Что теперь об этом говорить, - я пожал плечами.
- Да фигня это все, - утешил меня Калакин. – Ты делаешь из мухи слона. Как он может тебе напакостить? К защите не допустит, так ему кафедра башку оторвет. Даже не заморачивайся - фигня полная.
- Вы так говорите, будто Корнев уже назначен моим духовным наставником, - раздраженно сказал я. – Преподов на нашей кафедре целый полк. Лично я надеюсь, что мне достанется Черкасский.
- На самом деле Корнев нормальный мужик, - высказал свое мнение Серега. - Не знаю, чего ты на него наехал? Я имею ввиду роман…
- Я уж и сам не помню, - признал я. – Наверное, он как-то в недобрый час косо глянул на меня, а я, человек тонкой нервной настройки, этот взгляд поймал.
Серега с Ленкой явно хотели на мои слова о тонкой настройке что-то возразить, но вовремя вспомнили, что я этот роман еще не закончил и промолчали.
- А вы сами-то, куда путь держите? – спросил я.
- Туда же и затем же, что и ты, - ответил Серега. – Тоже охота знать, к кому мы попали.
- Так Кудряшка сказал, что списки только с понедельника начнут составлять.
- Списки уже составлены, - сказала Ленка, и многолетний опыт общения с этой девушкой заставил меня мгновенно поверить ее словам.
Конечно же, Ленка знала, что говорит, и нам даже не пришлось искать эти списки, они были вывешены на информационном стенде возле дверей кабинета завкафедрой промышленной теплоэнергетике доктора технических наук Точигина Анатолия Алексеевича…
… Немного не в тему, но не могу не сказать, что мы, студенты, уважали Точигина. Он был очень вежлив, как с коллегами, так и со студентами, никогда не повышал голос, даже когда был чем-то недоволен. Был подчеркнуто справедлив. Студенты считали его порядочным человеком, а они не те люди, которых можно в этом смысле обмануть…
Когда я отыскал в списках свою фамилию, у меня зарябило в глазах - научным руководителем у меня значился Корнев Сергей Николаевич. Пока я приходил в себя, Ленка с горечью сообщила, что ей достался профессор Черкасский, а Сереге доцент Арсенов.
- Чем тебе Черкасский не угодил? – нервно спросил я Ленку, пытаясь сосредоточиться и решить, что делать дальше.
- Я его боюсь, - пискнула Ленка.
Серега, порадовавшись, что ему достался Арсенов, который славился на кафедре своим либерализмом, отыскал в списках меня и, хмыкнув, похлопал меня по плечу.
- Мужайся, - выдал он мне совет.
- Сам ты мужайся, - огрызнулся я и посмотрел на Ленку. – Лена, к Корневу пойдешь?
- Пойду к кому угодно, только не к Черкасскому, - с дрожью в голосе ответила Ленка.
- Жди меня здесь, - сказал я Ленке и быстрым шагом направился к кабинету профессора Черкасского.
Стукнул в дверь два раза и просунул в кабинет голову. Черкасский, к счастью, был на месте. Профессор сидел в деревянном кресле под фотографией Эйнштейна и копался в бумажной стопке, лежавшей перед ним на столе. Эйнштейн из рамки показывал ему язык.
- Разрешите?
- Да-да, - отозвался профессор и, сменив на носу очки, посмотрел в мою сторону.
- Владимир Михайлович, я к вам.
- А, Володя, хорошо, что ты зашел.
- Да, - согласился я.
- Видишь этот макет осевого вентилятора?
Я ответил, что вижу.
- Там лопатка отвалилась, надо заменить…
Профессор Владимир Михайлович Черкасский, которому в феврале исполнилось 80 лет, меня знал хорошо. Мы с Серегой Калакиным частенько что-то мастерили для него, клепали стенды, паяли схемы, даже под его приглядом пытались чинить приборы. И не такие, что Витька изобрел, а настоящие. Честно говоря, Владимир Михайлович всегда со смехом говорил, что ни один прибор после нашего ремонта не работает так же, как до ремонта, но от наших с Серегой рук не отказывался.
- После уроков сделаем, Владимир Михайлович, - пообещал я.
- Очень хорошо, - одобрил мои слова профессор и вернулся к своим бумагам на столе, словно я приходил исключительно для того, чтобы узнать, нет ли для меня какой работенки.
- Тут такое дело, Владимир Михайлович, - сказал я, пока профессор не погрузился в науку весь.
- А?
- На кафедре назначили научных руководителей наших дипломных проектов.
- Да, знаю, - профессор с трудом оторвался от каких-то графиков и мельком глянул на меня. – Не беспокойся, ты и Калакин будете у меня.
- Нет, Владимир Михайлович, - печально сказал я. – Списки составлены и ни Калакин, ни я к вам не попали.
- Что такое? – вскинул голову Черкасский.
- Списки висят на информационном стенде. У меня руководитель Корнев, у Калакина Арсенов.
- Этого не может быть, - недоверчиво сказал профессор. – Я сказал… уж не помню кому… Очевидно тому, кто составлял эти списки, чтобы вас с Калакиным закрепили за мной.
- Этого не произошло, - еще печальнее сказал я.
- Черт знает что! – воскликнул Владимир Михайлович и вскочил с места. – Сиди здесь!
Он, несмотря на 80 лет, рванул к выходу, только дверь хлопнула. Он вообще живчик был, молодому не угнаться, поэтому я не слишком удивился, когда через пять минут дверь хлопнула снова. Не понравилось мне другое – вид у Владимира Михайловича был несколько сконфуженным.
- Ты знаешь, Володя, Корнев очень толковый преподаватель… Работает над диссертацией… Анатолий Алексеевич сказал, что ничего уже изменить нельзя…
Донельзя расстроенный я поехал в общагу, размышляя по пути как бы в моем романе дело обернуть так, что Корни окажется нашим разведчиком, замаскированным под мерзавца, и чтобы он в конце водрузил красный флаг над Капитолием. С другой стороны в этой чертовом Вашингтоне моего романа советских разведчиков и так уже больше, чем местных аборигенов. К тому же было известно, если Корнев кого невзлюбил, то, хоть ты головой о стену бейся, уже не полюбит. Меня так уж точно.
В 23-й комнате, кроме Федора, который сидел на своей кровати и читал что-то похожее на письмо, находился еще один индивид, студент 1 курса Редькин, высокий парень с длинными волнистыми волосами, который жил в комнате напротив нашей. Редькин мне не понравился с первой встречи, когда чуть не в первый день своего заселения в общагу пришел в нашу комнату спросить, не возьмут ли многоуважаемые пятикурсники его в комнату третьим жильцом. Нам с Федором тут уже вдвоем было тесно, так что я выставил его, даже не дослушав. Мне был неприятен взгляд Редькина, масляный, ускользающий, и вроде смотрит на тебя, а глазами с ним встретиться не можешь. Даже если бы у нас была не 12-ти метровая комната, а Юсуповский дворец, жильцом я бы его не взял.
А Федору напротив, Редькин пришелся по душе. Не настолько, конечно, чтобы пустить его в нашу комнату на житие, но мелкие поручения Редькину он давать любил. Слетать в магазин за хлебом и молоком, принести почту, отнести тапочки в ремонт – в этом Редькин был на высоте. Ну и чутье у него было волчье, он понимал, что я терплю его с видимым трудом, поэтому старался глаза мне не мозолить. Вот и сейчас, едва я зашел в комнату, как Редькин, сидевший на стуле у стола, вскочил как пружинный и почти бесшумно из комнаты исчез.
- Нафига ты его сюда пускаешь? – недовольно сказал я Федору.
Федор в это время сосредоточено читал письмо, поэтому ничего не ответил. Я бросил взгляд на конверт, лежавший на столе, и зафиксировал, что письмо Федору прислала его мать.
- Ты что-то спросил? – поинтересовался он, когда закончил чтение и сложил листок в небольшой квадратик.
- Я говорю, что просил тебя не пускать к нам этого хмыря болотного, - ответил я. – А если пустил, сразу пересчитай ложечки.
- Да брось ты, пацан как пацан. И ложечек у нас нет.
- На него, кстати, уже наши ребята жалуются, - сказал я. – Ведет себя нагло, хамит. А знаешь, почему он не боится, что его по носу щелкнуть могут?
- Почему?
- Потому что уверен, что за ним - ты.
Федор сначала улыбнулся, но потом улыбку стер.
- Ты чего такой нелицеприятный? – спросил он.
Когда я в нескольких емких словах объяснил, почему я такой, Федор задумался.
- А я у кого, не знаешь? – спросил он.
- Знаю. У Павлова.
- Неплохой вариант… Сейчас письмо от маман получил. Знаешь, что она удумала?
- Нет.
- Носки мне выслала, - с раздражением сказал Федор. – Думает, что я все еще хожу в детский сад, и сам носки купить не могу. Лучше бы денег подбросила…
- Все матери такие, - неопределенно ответил я. – Кстати, носки лишними никогда не бывают, особенно на твои ласты…
На том наш разговор на тему носков закончился, и жизнь пошла своим чередом. В четверг 7 ноября занятий по случаю Дня Октябрьской Социалистической Революции не было, а в пятницу утром в громадном институтском фойе первым, кого я встретил, был Юра Кулешов. Я все еще размышлял, как мне подружиться с Корневым, поэтому сдавая пальто в гардероб, ограничился кивком головы в его сторону. После этого подошел к одной из четырехгранных колонн и у зеркала, встроенного в эту колонну достал расческу. И хотя короткие волосы расчески не требовали, и причесывался я только по привычке, несколько раз я аккуратно провел гребнем по голове. Кулешов, поглядывая на меня, в это время занимался тем же. Покончив с прической раньше меня, Юра подошел поближе.
- Что скажешь насчет прибора нашего друга Мырса? – пожав мне руку, спросил он.
- Какого прибора? – безучастно ответил я.
- Генератора счастья Виктора Мырсикова.
Честно говоря, я не сразу вспомнил, о чем вопрошает Юра, голова другими проблемами была занята, но потом, конечно, в памяти всплыла красно-белая коробочка с лампочкой.
- Ты веришь, что Витек мог действительно изобрести аппарат, способный исправлять карму?
- А почему нет? – ответил я. 
- Да ведь мы с тобой знаем его голову, в ней отсутствует функция мышления. Да и с чего бы взяться этой функции, если весь Витькин мозг можно разместить в голове комара. Какой прибор он может изобрести?
- Мозги у нас у всех примерно одинаковые, - возразил я, пряча расческу в футляр, а футляр в карман пиджака. – А насчет прибора… Коробку с лампочкой собрать не так уж трудно. Другое дело, что Витька зарывается, когда приписывает этой коробке сказочные свойства…
- Я про эти сказочные свойства и говорю, - тонко улыбнулся Юра. – Ванину вылечил, Светке Долотовой настроение поднял. Правда Долотовой палец покажи и она уже смеется, но все-таки.
- Про Долотову не слышал, - ответил я. – Ну, значит, прибор работает. Надо бы эту коробку ученым показать, тому же Васе Беляеву. Пусть разберется, где там собака зарыта. Пошли, что-ли?..
- Пошли, - согласился Юра и вдруг замер, тревожно глядя куда-то мне за спину.
- Медленно обернись, - прошептал он мне так, будто позади меня притаилась анаконда.
- Видишь ту девушку?
Я обернулся и увидел довольно плотную девицу с копной темно-рыжих волос, которую она несла как боевое знамя. Благодаря этим волосам я припомнил, что она, кажется, попадалась мне на глаза в нашей общаге.
- Вижу. И что?
- Если бы тебе нужно было с ней познакомиться, что бы ты сделал? – все так же тихо спросил Юра.
- Тебе еще рано об этом думать, - строго ответил я.
Возможно, это была не самая смешная из моих шуток, но Кулешов отчего-то обиделся.
- Я серьезно спрашиваю, – он чуть повысил голос.
- Ну, если серьезно… - пожал плечами я. – Если бы мне нужно было с ней познакомиться, я подошел и познакомился бы.
- А если бы она тебя отшила?
- Пошел бы и утопился.
- Ты можешь не прикалываться? – снова накуксился Кулешов.
- Юра, что за идиотские вопросы?
- Да нравится она мне, чего непонятного?
Я повнимательней посмотрел на девушку, которая прошла мимо нас и направилась к лестнице, ведущей на верхние этажи Б-корпуса. Ничего особенного, кроме склонности к полноте, я в ней не обнаружил, но ведь у каждого из нас свои представления о красоте и грации. Поскольку нам надо было двигаться в том же направлении, мы с Юркой пошли вслед за ней.
- Как она тебе? – тревожно спросил мой товарищ. – Правда, лапочка?
- Да, симпатяшка, - с усилием вернулся я к предмету Кулешовских мыслей, поскольку мои собственные в это время, как гайки к магниту стремились к Корневу.
- Два месяца на нее смотрю, - просияв, признался Юра. – А подойти боюсь. Даже не знаю, как ее зовут.
Произнеся последнюю фразу, Юра слегка погрустнел.
- Попроси генератор счастья у Мырса, - посоветовал я ему. – И приходи на дискотеку в нашу общагу, твоя незнакомка тебя сама найдет.
Юра Кулешов резко остановился и уставился на меня изумленными глазами. Я не стал дожидаться, пока он на меня насмотрится и продолжил путь в аудиторию Б-301, где нас ждала лекция по советскому праву.
- Только честно… - попросил Юра, быстро догнав меня своими ходулями. – Ты ее знаешь?
- Нет.
В аудитории мы с ним разошлись, я пошел на свое обычное место, почти на самый верх амфитеатра, а Кулешов остановился у первого ряда и принялся кого-то высматривать. Если он высматривал Витьку, но зря, Витька по своей давней привычке на лекцию опоздал и явился только тогда, когда преподаватель советского права Парамонов уже объявил перерыв после первого часа.
Парамонов из аудитории ушел, а Витька наоборот туда вошел. Его появление студенческий люд встретил легким гулом, выражавшим…нет, не удивление, кого у нас, скажите, Витька мог удивить своим опозданием? Скорей этот гул выражал свалившуюся на него известность в связи с наличием у него прибора, который его обладатель окрестил Генератором Счастья Виктора Мырсикова.
Витьку немедленно облепил народ, среди которого выделялась светловолосая голова Юры Кулешова. Некоторое время я наблюдал за перемещением Витьки по аудитории, но потом это занятие мне наскучило, и я вновь вернулся к своим мыслям касательно несправедливости современного мироустройства, не позволяющего студенту в период подготовки дипломного проекта самостоятельно выбирать себе наставника. Насколько было бы лучше, если студенты могли выполнять итоговую работу в институте под руководством тех преподавателей, которые не вызывают у них отторжения. И рейтинг преподов в первую очередь должен учитывать не перечень их титулов, а количество студентов, выбравших их наставниками…
- Нет, держите меня семеро амбалов, я щас кому-то в белобрысый бубен дам, - вдруг заорал Витькин голос, и я снова посмотрел на него. Витьке сегодня нравилось быть в эпицентре внимания.
Разъяснений, почему его должны держать семеро амбалов от Витьки не последовало, но белобрысый бубен наверняка означал Юру Кулешова. Вскоре выяснилась и причина Витькиного негодования. Юра, пользуясь тем, что Витька давал интервью группе любознательных однокурсников, завладел Генератором Счастья и пытался приспособить этот прибор для своих нужд. Что он хотел от него вытребовать Юра не озвучил, но я предположил, что его хотелки возможно связаны с плотной рыжеволосой девицей. Конечно же, я ни с кем не стал делиться своими предположениями, а принялся наблюдать, что будет дальше.
К моему удивлению, Юра Кулешов, вопреки своему обыкновению, не стал отмалчиваться, а во всеуслышание обвинил Витьку в махровом мошенничестве. Юра, безусловно, рисковал прилюдно получить в вышеупомянутый бубен, рука у Витьки была тяжелой, но к счастью ничего такого не произошло.
Витька, хотя и несколько принужденно, рассмеялся и громко предложил окружавшей его студенческой массе провести клинические испытания Генератора Счастья. При этом он отклонил все поступившие в ту же минуту заявки от присутствующих на участие в предложенных испытаниях.
- Чтобы не было заявлений, подобных этому, - Витька брезгливо кивнул на Кулешова, - испытание должен провести человек, обладающий признанным авторитетом в научных кругах.
Едва он закончил свою фразу, как все разом замолкли и дружно повернулись к Васе Беляеву. Вася в это время жевал пончик и из-за обращенного в один миг всеобщего внимания к нему чуть не погиб. Пончиком подавился. Медицина объясняет это тем, что пончик в таких случаях вследствие стресса попадает не в глотку, а в гортань. Хорошо еще, что над Васей сидел Федор, который, хлопнув могучей ладонью по узкой спине надежды советской науки, спас ее от удушья.
- Вася, раз ты не помер, иди-ка сюда, - потребовал Витька.
И в жизни наука всегда подчиняется приказам тех, кто повыше, и в отдельно взятом институтском факультете дела обстоят так же, поэтому Вася платком вытер слезы с глаз, стряхнул с себя крошки и пошел на вызов.
- Держи Генератор Счастья Виктора Мырсикова, - приказал ему Витька и протянул свой прибор.
Вася молча прибор взял и вопросительно посмотрел на Витьку.
- Общественность хочет знать, а – является ли эта штуковина прибором, б - работает ли этот прибор, в – достигается ли при использовании Генератора Счастья искомый эффект, - громко объявил Витька. – Задача ясна?
- Я не смогу, - вежливо отказался Вася. – У меня что-то голова разболелась. И живот.
- Поменьше пончики жри, - посоветовал Витька. – Иди. Время тебе не ограничиваю, но через час, сразу после лекции, объявишь общественности результат исследования. Только смотри, не сломай, а то твоя голова болеть перестанет, потому что ее не будет.
Вася поплелся на свое место, как, впрочем, и остальной народ, потому что в дверях аудитории показался преподаватель советского права Парамонов Роберт Ильич.
Надо отдать должное Васе Беляеву, за вторую половину лекции он вполне освоил Витькин прибор. Вася разобрал Генератор Счастья на молекулы и собрал обратно, и ему даже не потребовалось на этот титанический труд выделенного Витькой часа. Кажется, минут за двадцать управился. Аудитория это знала точно, поскольку Парамонова никто не слушал, все наблюдали за Васей и не только наблюдали, но и вели хронометраж времени.
Впервые за время обучения в институте я увидел, как на объявление преподавателя о том, что лекция закончена никто не шелохнулся. Роберт Ильич, удивленно поглядывая на нас, медленно собрал свои манатки со стола и еще медленнее пошел к выходу. Было видно, что кое-кто из самых нетерпеливых едва сдерживал себя, чтобы не вскочить и не надавать Парамонову пинков, чтобы он двигался быстрей.
Когда через полчаса Парамонов все-таки закрыл за собой дверь, взоры всех присутствующих метались от Витьки к Васе Беляеву и обратно. Вася, понимая, что от него ждут вердикт, встал и повернулся в сторону высокомерно державшегося Витьки.
- Значит так, - сказал Вася. – Это, безусловно, прибор.
- Хэ, - хмыкнул Витька и бросил на Васю пренебрежительный взгляд.
- Примитивный, конечно, но прибор, - продолжил Вася.
- Ты, Васютка, полегче на поворотах, - предупредил его Витька.
- Прибор представляет собой пластмассовый пенал, в котором размещен усилитель, собранный на четырех транзисторах типа П-416, батарейка питания и лампочка. К пеналу соединительным шнуром подведен датчик. Общий вес прибора сто грамм. Назначение прибора мне не вполне ясно…
- Вася, - перебил его Юра Кулешов. – А что насчет прихода счастья и избавления от боли?
- Прибор не содержит известных науке компонентов, которые могли бы обладать упомянутым эффектом, - улыбнулся Вася. - Только…
Произнеся это слово, Вася замялся.
- Что только? – хором спросил весь поток.
- У меня болела голова. Прошла.
- А живот? – уточнил Витька.
- И живот…
- Вопросы к докладчику есть? – спросил Витька. – Нет. Вася, гони Генератор Счастья обратно.
Триумф Витьки был оглушительный. Все те, кто ранее выражал скепсис относительно созданного Витькой Генератора Счастья, теперь шумно восхваляли его талант, одновременно выражая восхищение Витькиной скромностью, которой он столько лет маскировал свою одаренность. Мгновенно образовалась длинная очередь добровольцев для испытаний прибора, который, как утверждал его создатель, все еще находится в процессе доводки, поскольку далеко не все функции прибора в настоящее время доступны пользователям. Да и то, что доступно, пока может быть использовано не на полную катушку. Поэтому прибор будет доступен для применения только один раз в сутки в течение пяти минут.
- Приоритет в использовании Генератора Счастья принадлежит 12-й краснознаменной группе имени меня, - дополнительно сообщил Витька, чем вызвал одновременно смех, аплодисменты и вздох разочарования.
После этих слов всему потоку не оставалось ничего, кроме как выметаться из аудитории, тем более что в нее уже проникал пришедший за знаниями народ с младших курсов.
12-я группа вымелась вместе со всеми и дружно пошла в А-корпус на занятие по гражданской обороне, куда мы обычно ходили, только если совсем некуда было себя деть. На этот раз 12-я группа на семинаре была представлена полным составом.
Правда, все смотрели не на преподавателя, который журчал так вкрадчиво, будто разглашал интимные подробности чьей-то жизни, а на Витьку, сидевшего на первой парте с Ленкой Ваниной. Любой Витькин жест: откидывался ли он на спинку стула или почесывал затылок, ничто не оставалось без внимания. Препод по имени Николай Сергеевич Пашков, впрочем, довольно быстро понял, что его рассказ об устройстве укрытий не волнует ровным счетом никого и, обидевшись, объявил:
- Ребята, кому не интересно, можете уходить. Идите, не мешайте остальным слушать.
Наверное, зря он это сказал, потому что Витька тут же поднялся и пошел к выходу, а следом, словно по команде встала почти вся наша группа и двинулась за ним. Пашков контужено посмотрел им вслед и бросил на стол мел, которым рисовал на доске картинки.
- От волка побежишь, на медведя нарвешься, - сказал им вдогонку преподаватель фразу, смысл которой я не очень понял.
- А вы что же? – спросил он нас с Федором.
- Нам интересно, - ответил Федор.
Мы оказались единственными, кто Пашкова не покинул, но, конечно, не из-за занимательности его рассказа, а потому что собирались после занятий пообедать в А-корпусе, в котором столовая откроется только после второй пары.
- Идите и вы, - сказал нам Пашков.
Идти нам было некуда, но увидев его настроение, мы ушли…
…Вечером, как обычно в субботу, в нашей общаге была дискотека, на которую пятикурсники в силу почтенного возраста ходили редко, да и то если выпили лишку. Вот и в этот вечер мы с Федором сидели в 23-й комнате, доедая жареную мойву и допивая кефир, потому что из-за спортзала, через дом от нашей общаги, где мы играли в футбол, прошляпили столовую. Утверждают, что кефир после рыбы повышает кислотность желудка и формирует гастрит, но студентов это не касается.
Мойву и кефир нам принес Редькин, которого Федор отловил в коридоре и отправил в магазин и мы не планировали покидать комнату, по крайней мере, до тех пор, пока грохочет музыка. Стук в дверь.
Мы с Федором посмотрели на дверь, но она продолжила пребывать в закрытом состоянии.
- Одно из двух, - сказал я Федору. – Или первачок кого-то позовет к телефону или пришел Кулешов.
- Что ему здесь делать в такой час? – возразил Федор и крикнул: - открыто!
Только после этого дверь открылась, и в комнату вошел Юра Кулешов.
- Добрый вечер, - сказал Юра, расстегивая куртку. – Можно я у вас разденусь?
- Каким ветром, Юра? – спросил его Федор.
- Да так… Шел мимо… Я ненадолго.
- Мойву будешь? – гостеприимно спросил я.
- Нет, спасибо. Хочу на дискотеку заглянуть. Вы не пойдете?
- Мы нет, а ты сходи, порезвись, – сочувственно сказал я, потому что вспомнил про его интерес к полной рыжей девице из нашей общаги.
Получив добро, Юра аккуратно повесил куртку на гвоздь с внутренней стороны двери, который мы с Федором второй год забывали выдернуть и быстро вышел.
- Мир перевернулся, - сказал мне Федор. – Мырс приборы изобретает, Кулешов на дискотеку пришел. Чудеса.
- У него тут есть свой интерес, - пояснил я.
- Да? И какой же? - Федор перебрался на свою кровать, поднял повыше подушку и привалился к ней спиной. Пока он перебирался, забыл свой вопрос, поэтому я не стал распространяться насчет рыжей.
- Где наше мороженое? – переключился на другую тему Федор. – Не знаешь, куда я его закопал?
Редькин кроме мойвы с кефиром принес три пачки мороженого, которое Федор спрятал между стеклами оконной рамы, место, служившее нам холодильником. Спрятать что-нибудь, а потом целый день приставать ко мне, не помню ли я, куда он это положил, стало у Федора привычкой. Я вкратце обрисовал ему место, где он может поискать свое мороженое, потом сгреб останки мойвы на газету и пошел в умывальную комнату. Там стоял вечно наполненный до отказа мусорный бачок, и мне пришлось приложить усилия, чтобы втиснуть в него еще и то, что я принес.
Потом я вымыл руки и пошел на вахту, забрать журнал с кроссвордом, который тетя Маша обещала мне оставить, если его кто-нибудь не утащит раньше. Проходя мимо приоткрытой подрагивающей двери Красной комнаты, которая по субботам становилась дискотекой, я услыхал голоса низковатого тембра, который появляется, когда люди чем-то недовольны. Голоса были вроде бы знакомыми, но останавливаться и выяснять, кому они принадлежат, мне было незачем, и я пошел дальше.
- Твоему соседу посылка пришла, - сказала мне тетя Маша. – Забери извещение.
Я обшарил глазами ее стол, но среди нескольких извещений о переводах и посылках то, что адресовалось Федору, не нашел.
- Где? – спросил я вахтершу.
- Да вот же, - тетя Маша потыкала пальцем в стекло, накрывавшее ее стол. Потом сняла и снова надела очки. – Только лежало.
Она удивленно посмотрела меня, потом на мои руки, словно мне ничего не стоило незаметно вытащить из-под стекла извещение о посылке, а потом для прикола спросить «где».
- Наверное, кто-то забрал, - увидев мои пустые руки, высказала предположение тетя Маша. – Не уследишь за вами…
Я не слишком переживал за извещение, в общаге не водилось такого, чтобы они исчезали бесследно, наверняка кто-то из наших соседей взял. То что тетя Маша этого не заметила, ни о чем не говорило, при желании из-под нее рабочий стол можно было унести, главное не зацепиться за ее вязальные спицы.
Пока мы вели с тетей Машей неспешную беседу о плюсах и минусах работы вахтером в общежитиях, из нашего отсека вышел Слава Крылов и решительным шагом направился к лестнице. Плотно сжатые губы и злость, плескавшаяся в его глазах, помогли мне вспомнить, что тот недовольный голос у дверей в дискотеку принадлежит именно ему, Славе Крылову. Увидев меня, Слава отложил восхождение на четвертый этаж, где он жил с Серегой Калакиным и Андреем Кудряшовым, и подошел ко мне.
- Слушай, Вальдемар, этот ваш Редькин уже совсем охамел! – сообщил мне Слава информацию, которую я знал и без него.
- Ты можешь с ним поговорить? – спросил он. - Как следует поговорить, так, чтобы он понял!
- А чего ты мне это говоришь? – ответил я. – Возьми и поговори.
- Сейчас он Кулешова чуть не подбил, - продолжил Слава, - а завтра и за нас возьмется.
- Что значит, чуть не подбил Кулешова? – насторожился я. - Подрались, что-ли?
- Ты же знаешь, какой из Юры боец, - сказал Слава. – До мордобоя, конечно, не дошло, но потолкаться - немного потолкались. Бабу не поделили…
Я не дослушав Крылова, взял со стола журнал и быстро пошел туда, где Modern Talking в своем писклявом стиле пели про шери – шери леди. Юру Кулешова внутри дискотеки я не заметил, а это не того роста человек, которого можно не заметить, зато увидел Редькина, энергично выплясывающего в центре зала. Увидел и девицу с темно-рыжими волосами, скакавшую недалеко от Редькина. Неужели Юра настолько поверил в себя, что из-за нее вступил в бой?
Постояв еще пару минут, я выбрался из духоты танцевального зала в коридор и, оглянувшись по сторонам, пошел в 23-ю комнату. Юра Кулешов был там, он сидел на стуле и занимался тем, что в быстром темпе приглаживал свои белобрысые волосы. Видимых повреждений я на нем не обнаружил. Зато обнаружил, что в комнате стоит неприятный рыбный запах, и если комнату не проветрить, то утром голова будет, как у камбалы.
- …Я ему вежливо говорю – отвали, а в ответ сплошной мат, - жаловался Юра Федору.
- Мат? – поразился Федор, цокая языком.
- Ты представляешь?
- С трудом, - озабоченно ответил Федор, откусывая мороженое. – Мат в общаге… С ума сойти!
Конечно же, Юра, хоть и не жил в общаге ни дня, почуял издевку и насупился. Но поскольку нашего сокурсника все равно распирало от негодования, он продолжил свое повествование:
- Тут Славка Крылов подошел, а этот клошар все равно не унимается. Оттолкнул меня, оттолкнул Крылова, у самого глазенки бегают…
 Поскольку я о происшествии уже был осведомлен, то слушать Юру не стал, а бросил журнал на кровать и подошел к холодильнику, то бишь к оконной раме. Холодильник был пуст.
- Не понял, где мое мороженое? – повернулся я к Федору.
- Аа? – ответил Федор, засовывая в рот последний кусок холодного брикета.
- Бэ! Где мое мороженое, спрашиваю?
- Ты понимаешь, какая штука, - развел руками Федор и положил обертку от мороженого на стопку таких же оберток. – Юра так увлекательно рассказывал о своих похождениях, что я и не заметил, как все съел.
- Ты съел три мороженки за десять минут? – воскликнул я.
- За пятнадцать, - поправил меня Федор.
- Надеюсь, завтра у тебя будет ангина! – в сердцах сказал я. - А сейчас вытряхивайтесь отсюда оба, комнату будем проветривать, а то не комната, а рыбзавод.
- А что будем делать с тем хулиганом? – спросил Юра, поднимаясь со стула.
- Этот хулиган – Редькин, - сказал я Федору. – Если ты еще не понял.
- У тебя всегда, если кто-то кое-где у нас порой, то это обязательно Редькин, - хмыкнул Федор.
- Можешь у Крылова спросить.
- Высокий такой паренек, - припомнил Юра, - пониже меня, но ненамного. Волосы длинные, как у Томаса Андерса. Хам редкостный.
- Что вы набросились на парня? - Федор поднялся с кровати и пошел к двери. – К людям сейчас надо мягше… У Редькина трудное детство было…
- Ну да, - сказал я. – Игрушки к полу прибивали.
Юра Кулешов разочаровавшись в нашей реакции на его триллер, забрал свою куртку и ушел, а мы с Федором уселись на вынесенных из актового зала стульях, и принялись ждать, когда открытые окна в нашей комнате вернут ей морозную свежесть. Мимо нас постоянно происходило движение людских масс, кто-то из танцевального зала вываливался, кто-то туда нырял, поэтому я не заметил, в какой миг перед нами возник парень, о котором сегодня вечером в нашей комнате было больше всего разговоров – Редькин.
- Федор, тебе посылка пришла! – радостно крикнул Редькин и вытащил из карманов джинсов коричневатый листочек бумаги. – Вот, держи.
Федор, не глядя на Редькина, что-то буркнул в знак благодарности, а я наоборот пристально на него посмотрел.
- Слушай, Редькин, - сказал я ему. – У тебя большие пробелы в воспитании.
- Меня Сергеем зовут, - окрысился Редькин. Возможно, ему не нравилась своя фамилия, такое бывает.
- Старших, Редькин, надо уважать, - продолжил наставление я. – Вот ты сейчас, люди говорят, кидался на нашего товарища, который через полгода станет инженером…
- Я первым никогда не лезу, - перебил меня Редькин.
- Ты слушай, что я тебе говорю, - я покачал головой.
Но Редькин по причине пробелов в воспитании продолжал упорствовать.
- Этот инженер хотел увести мою девчонку, - воскликнул он. - Я такие вещи не люблю.
- Никто не любит, - согласился я. – Только вот насчет нашего товарища я тебе не верю. Юра не подойдет к девчонке, даже если останется с ней вдвоем на необитаемом острове. А уж чтобы увести ее от кого-то… расскажи это своей бабушке. И еще одно, Редькин. У некоторых ребят быстро зреет идея настучать тебе по тому месту, которое ты называешь головой и если ты не скорректируешь свой поведенческий психотип, это очень скоро случится. И никакой отец Федор тебе не поможет.
Отец Федор, который во время нашей перепалки сидел с отрешенным видом, посмотрел на меня, и, покачав головой, поднялся.
- Пошел я домой, - буркнул он и медленно побрел в нашу 23-ю.
Я проследил взглядом его путь, а когда повернул голову обратно, Редькина уже не было. Вероятно, пошел корректировать поведенческий психотип. Посидев еще немного, я встал и пошел на четвертый этаж к Калакину отбирать книжку Агаты Кристи, которую я ему дал на полчаса и не мог вернуть уже три дня. Эту книжку неделю назад я взял у Ольги Перфильевой, моей одногруппницы «буквально на час» и теперь старался лишний раз не попадаться ей на глаза.
Когда через час я без книжки вернулся обратно, Федор лежал на своей кровати и читал журнал, который я взял с вахты, а в комнате, по причине все еще открытых окон, стоял лютый холод.
- Ты чего окна не закрыл? – упрекнул я Федора. – Думаешь, так лучше сохранишься?
- Этот чертов запах мойвы никак не выветрится, - ответил Федор и кашлянул.
- Давно выветрился, - ответил я, закрывая окна и трогая батарею. Батарея была горячей, значит, нагреет комнату быстро.
- Чего ты на Редькина накинулся? – спросил Федор, глянув на меня. – Не будет его, кто нам за мойвой бегать будет?
- За мойвой, Федор, если что, я и сам схожу, магазин не за далью синей, а наблюдать его морду в своей комнате не хочу.
- А ты знаешь, - задумчиво сказал Федор, - я уже как-то привык иметь помощника в мелких бытовых делах.
- Быть тебе генералом. Им адъютанты по должности полагаются.
Федор обрадовано закашлялся и мне этот кашель не понравился…
Утром выяснилось, что Федор заболел. Еще бы ему не заболеть, в такую стужу, что мы устроили вчера в своей комнате, простудился бы даже белый медведь. Плюс три порции мороженого, о которых я ему напомнил, когда он попросил градусник. Градусник у нас был свой, купили как-то в аптеке.
- Тридцать восемь и пять, - прохрипел Федор пять минут спустя.
- Ангина, - поставил диагноз я. И подумал, что нужно осторожнее обращаться со словами, адресованными людям в состоянии эмоционального подъема. Мое вчерашнее пожелание Федору ангины сбылось немедленно. Конечно, он и сам кое-что для этого предпринял, но все же…
Ангина. У нас так было принято, если горло болит без температуры, то ОРЗ, если с температурой, то ангина. Других болезней среди нас не водилось. А еще у нас не водилось никаких лекарств, поэтому мне пришлось идти в аптеку за аспирином. Поскольку день был воскресным, то первых три аптеки, которые я прошел, не работали. Только в четвертой аптеке, что располагалась аж на площади Ленина, мне удалось купить пластину аспирина, выстояв за лекарством приличную очередь.
К вечеру Федор совсем расклеился, всю ночь кряхтел и ворочался, и утром в понедельник речи быть не могло, чтобы он встал с постели. Я предложил вызвать скорую помощь, но Федор отказался.
- Отлежусь, - сказал он.
Уже выходя из комнаты, чтобы отправиться в институт, я вспомнил, что Федору пришла посылка.
- Давай извещение и аусвайс, - сказал я Федору. – После занятий заеду на почту, заберу.
Федор смутился.
- Понимаешь, вчера, когда ты ходил за аспирином, зашел Редькин, и я попросил его слетать на почту, - виновато сказал он.
- В воскресенье почта не работает, - возразил я.
- Я об этом позабыл, а Редькин, видимо, и не знал, поэтому паспорт и извещение у него. Сегодня сходит.
- Благородная душа, этот Редькин, - ядовито сказал я и ушел.
Удивительный случай: по дороге от кольца трамвая №2 до улицы Рабфаковской, где стоял наш институт, я догнал Витьку, который медленно брел по дороге с явным намерением подтвердить свою репутацию и, несмотря на то, что трамвай привез его вовремя, опоздать хотя бы минут на пять.
- Витек, привет, - поздоровался я, когда мы пошли вместе. – Или к тебе теперь нужно обращаться Виктор Дмитриевич?
Со мной ему пришлось перейти на другую скорость, с которой опоздание исключалось.
- Не надо лишнего пафоса, - он пожал мне руку. - Называй меня просто босс… Здоров.
- Генератор Счастья и Благоденствия с тобой?
- Ты давай без этого…- Витька помолчал, подбирая слова. – Без сатиры и юмора.
- Слушай, босс, с тех пор, как на тебя обрушилась слава, тебе прямо слова не скажи, - заметил я. – Сразу на дыбы. Ладно, прибор при тебе?
Витька похлопал себя по карману куртки.
- Проведем ходовые испытания в городских условиях, - сказал я ему.
- Что ты называешь ходовыми испытаниями? – полюбопытствовал Витька.
- Проверим эффективность твоего прибора в движении. На ходу он у тебя работает?
- Черт его знает, - подумав, ответил Витька. – До этой стадии испытаний я еще не добрался.
- Вот сейчас и доберемся. А вообще, Самоделкин, ты крайне медленно работаешь, - раскритиковал я Витькины испытания. – Веселей надо. С огоньком.
- Поспешишь – людей насмешишь, - ответил Витька.
- Я думал, ты избавился от этого девиза, - сказал я. - Включай аппарат и давай мне. Хватит твоему генератору шаманить, попробуем его в серьезном деле.
На этот раз Витька думал, что мне ответить целую минуту, пока я не стукнул ему по плечу ладонью.
- Ты заснул, что-ли? – поинтересовался я. – Вон уже институт, а мне еще желание загадать надо.
- Какое желание? - спросил Витька, отогнув карман куртки и доставая из пиджака свою знаменитую красно-белую коробку.
- Чтобы научным руководителем моего диплома был Черкасский, а не Корнев.
- Боюсь, ты слишком многого от него хочешь, - покачал головой Витька. - Генератор Счастья на такие перегрузки не рассчитан.
Но прибор мне протянул.
- Грош цена тогда твоему генератору, - сказал я. – Лампочку Ильича зажги.
Витька облизал тряпицу с проводками и лампочка зажглась.
- Хоттабыч! – восхищенно признал я.
- Давай без лести, - нарочито сурово сказал Витька, но я видел, что ему понравилось.
Я бережно принял из Витькиных рук волшебный прибор и внятно сказал:
- Ты знаешь, что мне надо. Сделай это, пожалуйста.
- А где нерв? – укоризненно спросил Витька. – Где душевный порыв? Где хоть какие-то эмоции, чтобы Генератор Счастья поверил, что это действительно тебе необходимо? Бу-бу-бу…- передразнил он меня.
- Нет уже у меня эмоций, - вздохнул я.
- Дай сюда, - Витька сердито отобрал у меня прибор и сунул его в карман куртки. – Только батарейку зря потратил.
В институте Витьку еще у гардероба схватил за руку Юра Кулешов, и что-то жарко шепча, потащил его куда-то по коридору. Мне Кулешов даже не кивнул, но я не обиделся. На меня напала какая-то апатия, которую в этот день мне удалось сбросить только перед окончанием занятий, когда я решил, что нужно самому пойти к завкафедрой Точигину и попросить назначить моим научным руководителем профессора Черкасского. Самому, а не возлагать это на Хоттабычей.
Препод еще не ушел из кабинета, как я уже шагал в сторону кафедры промышленной теплоэнергетики.
- Володя, подожди, - услышал я голос Ленки Ваниной и остановился.
- Знаешь, мне пришла в голову одна дурацкая мысль, - сказала Ленка, когда подбежала ко мне.
- Ну? – нетерпеливо спросил я.
- А что, если нам с тобой вместе зайти сейчас к Точигину и попросить поменять нам дипломных руководителей, а? Ну не съесть же он нас за это. Откажет, значит, откажет. Тогда смиримся.
- Пошли, - коротко ответил я. Рассказывать Ленке о том, что за последний час эта идея посетила меня раз двести, я не стал.
- Что ты думаешь про Витин Генератор Счастья? – спросила меня Ленка на полпути к А-корпусу.
- Как-то Витька нас дурит, а как, не могу понять, - ответил я. – Четыре обычных транзистора не могут творить все то колдовство, которое происходит. С другой стороны, у тебя палец зажил, у Беляева голова прошла. Еще там что-то происходило. Если сейчас у нас получится поменяться преподами, я начну думать, что Мырс действительно создал нечто такое, что выходит за рамки объяснимого.
- Не зажил у меня палец, - вдруг сказала Ленка. – Вернее, зажить-то он зажил, но сам по себе. А тогда, как болел, так и болел.
- А зачем ты объявила, что… С тебя весь этот ажиотаж начался.
- Знаю. Просто хотелось, чтобы Витя повысил свою самооценку, поверил в себя. А то его вечно все тюкают.
- Ах ты, мать Тереза, - я покачал головой.
У самой двери завкафедрой, когда я додумывал последние фразы своего обращения к профессору Точигину, Ленка вдруг остановилась.
- Возьми со стенда список, - попросила она.
- Зачем?
- Для наглядности.
Я подумал, что это необязательно, но спорить не стал, а подошел к информационному стенду кафедры и достал из прозрачного кармашка лист стандартного формата с нашими фамилиями.
- На, - я протянул лист Ленке. – Будешь махать у него перед носом.
Ленка взяла лист и внимательно его осмотрела. Потом улыбнулась.
- Ты давно этот список видел? – спросила она.
Не отвечая, я выхватил лист из ее рук и принялся искать свою фамилию.
- Так, - вслух произнес я. – Профессор Черкасский, а иже с ним студенты Мырсиков, Кулешов... Семенов. Ктн Корнев – студенты Калакин, Крылов, Ванина.
- Ты что-нибудь понимаешь? – спросила Ленка.
- Только одно, валим отсюда, пока…
- Пока что?
- Пока они опять не передумали…
…Совпадение, но мы с Витькой пошли на остановку трамвая опять, как и утром, вместе. Пока мы с Ленкой собирались штурмовать нашу кафедру, он за какой-то надобностью ходил в деканат, в котором вместо всемогущей Татьяны теперь трудился маленький робкий мышонок по имени Наташа. Поговаривали, что вследствие этой перемены наш некогда грозный деканат теперь никто не боится, и даже первокурсники открывают туда дверь ногой. Вряд ли это было правдой, первокурсники во все времена были бесплотными фантомами, не способными на подобную дерзость, но то, что с уходом Татьяны деканат потерял значительную часть своего величия – это так.
Что Витька позабыл в деканате, он не сказал, просто упомянул об этом посещении на ходу, а встретились мы с ним, когда выходили из института, он с одного крыла Б-корпуса, я с другого. Витька был мрачен, всю дорогу молчал, да и я не тот человек, который любит поговорить, так что до самой остановки мы шли молча и только на трамвайном кольце я узнал причину его замкнутости. И то, потому что я спросил, почему он изображает Фредди Крюгера?
- Да с Галей поцапались, - хмуро ответил Витька, глядя куда-то в сторону.
Я попробовал вспомнить, знаю ли я хоть одну девчонку с таким именем, но никто в памяти не всплыл.
- Ты ее не знаешь, - помог мне Витька.
- Кто она такая? – больше из вежливости, чем из интереса спросил я.
Оказалось, что я столько всего пропустил из Витькиной жизни, что мои прежние знания о нем уже ничего не стоили. Витька несколькими скупыми предложениями дал мне понять, что последние два месяца он живет не с матерью в Воробьеве, а в районе Сортировки на съемной квартире с подругой по имени Галя. А чтобы финансово это стало возможным, он устроился ночным кочегаром на котельную. Вскоре они собираются подавать заявление в ЗАГС.
- А как вы ухитрились поцапаться, если ты в институте, а она… А где она, кстати? – спросил я.
- Она тоже в институте. ТЭФ заканчивает вместе с нами.
Я как мог утешил Витьку, вспоминая, как я цапался со своими подругами, и что после этого происходило, но на Витьку существенного влияния мои воспоминания не произвели. Тем более что большую часть из этих историй он знал и раньше.
- А ты свой прибор задействуй, - посоветовал я ему, когда показался трамвай. – Генератор Счастья. Поколдуй и помиритесь.
- Ну да, конечно же, Генератор Счастья! – прорычал Витька и полез в карман куртки.
Вынув коробку из кармана, Витька с непонятной улыбкой посмотрел на меня, а потом, размахнувшись, шваркнул свой прибор об асфальт. Народ, стоявший на остановке, шарахнулся в стороны, а прибор разлетелся на куски.
- Вот так, - сказал мне Витька, пнув кусок коробки, упавший рядом с ним.
- Прокомментируйте ваши действия, товарищ босс, - я пристально посмотрел на него. – Только что на глазах изумленной публики вы уничтожили устройство, равное по классу лампе Алладина. Человечество понесло невосполнимый урон.
- Одни неприятности от этой лампы Алладина, - поделился со мной правдой жизни Витька. – Ты думаешь, что Гале не понравилось?
- Неужели Генератор Счастья?
- Да, - подтвердил Витька. – Но даже не столько он, сколько то, что из-за него вокруг меня вечно крутились девчонки.
- Ах вот оно что, - я сочувственно кивнул. – Теперь понятно.
- Она устроила мне скандал, когда Светка Кузнецова чмокнула меня в щеку, понимаешь?
- Еще бы. Они все к таким вещам плохо относятся.
- Ну вот, слово за слово, и все, понеслась Маруся за кефиром. Развод и девичья фамилия.
- Милые бранятся – только тешатся, - припомнил я старинную поговорку. – Ерунда все это, завтра помиритесь. А вот прибор ты разбил зря.
- Прибор, - ухмыльнулся Витька. – Сказать тебе, что это был за прибор?
- Скажи.
- Эта хреновина называлась Светлячок.
- Светлячок? Не Генератор Счастья?
- Нет, Светлячок. В начале 70-х этот Светлячок продавался для молодых родителей. Это индикатор мокрых пеленок. Тряпочка, которую я слюнявил - это сенсор, который реагирует на влагу и включает лампочку. Родители видят, что лампочка зажглась, и говорят друг другу – ага, пора менять пеленки нашему киндеру.
- Значит, ты не сам сконструировал этого светлячка?
- Я нашел его на чердаке у тетки. Помнишь мою тетку?
- Это та, у которой ты транзистор клянчил?
- Она самая.
- Помню.
- Тетка купила дом на Пустошь Боре и попросила меня разобраться с хламом, который остался от прежних хозяев. Там, на чердаке я его и откопал. Хотел выбросить, потом поменял батарейку, смотрю – работает. Ну и для смеха приволок в институт.
- Теперь понятно, - сказал я, наблюдая за трамваем, который развернувшись на кольце, подкатывал к нам. – А вообще, я чувствовал, что ты нас мистифицируешь, только не знал как. Странно только, что никто не смог опознать этот Светлячок, включая Васю Беляева.
- Я сам удивляюсь. Да и мистифицировать, как ты говоришь, я поначалу никого не собирался. Просто решил пошутить, а потом как-то само пошло – поехало. Тому помогло, у этого башка прошла, и так завертелось, что я сам… Ты понимаешь… Я сам почти поверил в то, что у меня в руках Генератор Счастья.
- Утром я попросил у твоего генератора поменять мне руководителя диплома Корнева на Черкасского, - сказал я. – А сейчас узнал, что замена состоялась.
- Правда, что-ли? – Витька наморщил лоб.
- Правда.
- Может, зря я разбил… Генератор Счастья, а?..
… В 23-й комнате с мокрым полотенцем на лбу измученного лица лежал Федор, а рядом с таким же измученным видом на стуле сидел Редькин и рассказывал, через какие тернии ему пришлось пройти, чтобы добыть Федору посылку с носками.
- Очередь до проезжей части дороги, - устало говорил Редькин. - Ладно, выстоял. Выдали еще одну бумажку – заполнил. Глянул, а к окошку выдачи опять очередь до небес.
Судя по виду Федора, ему уже до чертиков надоело слушать сагу про то, как Редькин принес несколько пар носков, но и послать Редькина подальше он не мог. Все-таки человек для него старался. Пришлось выпроваживанием Редькина заняться мне.
- Федор, где у нас лежат знаки «Герой социалистического труда»? Выдай Редькину и пусть идет, отдыхает и набирается сил для новых трудовых свершений.
Редькин злобно посмотрел на меня, но тут же сделал вид, будто моя шутка пришлась ему по шерстке.
- Сейчас Женю Ефремова встретил, - сказал я Федору. – Он тоже посылку получил, рыбу ему из дому прислали. Говорит, на почте никого, подошел и забрал.
Редькин вновь бросил на меня неприязненный взгляд. Впрочем, он быстро нашелся.
- Наверное, мы в разное время получали, - буркнул он и поднялся со стула. – Ладно, я ушел, если что, зовите.
- Обязательно, - пообещал я ему и Редькин ушел.
- Не знаю, как это действует, но у меня от него изжога, - сказал я, когда за Редькиным закрылась дверь.
- Честно говоря, мне он тоже поднадоел, - согласился Федор.
- Как самочувствие? – спросил я.
- Получше, но голова трещит.
- Носки примерил? Твой размерчик?
Федор, морщась, мотнул головой.
- Вообще не смотрел? Зря. Может твоя матушка в носок денежку положила? У родителей такая благотворительность случается.
У Федора появилось в глазах заинтересованное выражение.
- Глянь, на полке сверток лежит, Может, правда…
Я вытащил сверток из оберточной бумаги и вынул оттуда стопку черных носков, но надежды Федора не оправдались, в носках не было ничего.
- Но уж носков тебе до пенсии хватит, - подбодрил я Федора, когда он разочарованно откинулся на подушку.
- Ты ел что-нибудь? – спросил я, чтобы отвлечь его от посылки.
- Что-то аппетита нет, - ответил Федор и я, отругав его, пошел в нашу столовку за котлетой. На эту котлету Федор поначалу смотрел, как на дохлую муху, но потом все-таки съел…
… Еще пару дней Федор провалялся в постели, пока ему самому не надоело. В четверг он объявил, что с помощью веры, надежды и аспирина выздоровел, а в пятницу даже собирался съездить в институт, но в последний момент передумал.
- По пятницам мужики не пашут, а бабы не прядут, - сказал Федор. – Знаешь такую поговорку?
- Сам придумал?
- В словаре Владимира Ивановича Даля вычитал. И еще, для закрепления: В пятницу курицу на яйца не сажают – цыплята не живут. Начну с понедельника.
Пока Федор отлеживался в общаге, у остальных пятикурсников жизнь продолжалась своим чередом: днем лекции с редкими семинарами, на которых мы больше оттачивали свое остроумие, нежели профессиональное мастерство, вечером томительная скука, разбавляемая редкими развлечениями. Учеба больше не доставляла нам головной боли, и похоже, даже Корнев перестал мысленно рисовать на мне мишень. Казалось странным, что еще недавно мне хотелось … Не такой уж я злодей, но еще год назад я мечтал, чтобы в аду был специальный котел для преподавателей нашего института.
Из неприятных моментов нашего бытия следует отметить лишь постинфекционное состояние Федора. Днем-то еще ничего, терпимо, но ночью – мама дорогая! Ночью Федор гремел так, что не спало все наше крыло общаги, не говоря уж обо мне. Не ночи были, казни Египетские. Я прятал голову под подушку, забывался на короткое время, но львиное рычание, которое Федор называл кашлем, вытаскивало меня из сна каждые полчаса. Кстати, раз уж я упомянул маму, пора переходить к заключительным эпизодам этой истории…
В воскресенье, в районе половины двенадцатого, когда я собирался пойти в Красную комнату посмотреть утреннюю почту с Юрием Николаевым, в дверь постучали. Пока мы опять с Федором спорили, кто там барабанит, первачок или Юра Кулешов, дверь отворилась и в комнату вошла незнакомая мне женщина лет 45-ти.
- Мама…- изумленно прошептал Федор.
- Доброе утро, ребята, - поздоровалась женщина. – Не разбудила?
Женщина оказалась мамой Федора, и когда я в ответ поздоровался и опроверг ее предположение, что нас можно разбудить в половине двенадцатого дня, она высказала другое предположение, что уж наверняка мы не завтракали. И хотя она снова не угадала, мне понравилось, что она достала из сумки кусок копченой колбасы, пирожки и конфеты.
- Что ты здесь делаешь? – продолжал удивляться Федор. – Случилось что?
Оказалось, что ничего не случилось, во всяком случае, плохого, просто матушка Федора приехала в Ярославль на научно-практическую конференцию, и в воскресенье решила съездить в Иваново к сыну, благо от Ярославля до Иваново всего ничего.
Я хотел было немедленно уйти и дать возможность матери пообщаться с сыном наедине, но сразу уходить некрасиво, и я решил - через пять минут вспомню, что мне нужно срочно бежать  по неотложному делу. В эти пять минут выяснилось кое-что неприятное.
- Ну-ка, скажи мне сын, сколько сейчас времени? – с улыбкой спросила мама Федора.
- Время? – Федор глянул на свои наручные часы «Электроника», за которые он, помню, с полгода назад отвалил кошмарные деньги – 50 рублей. – Одиннадцать часов тридцать две минуты.
- Это что у тебя за часы на руке? – нахмурилась мама Федора.
- Мои часы «Электроника», - пожал плечами Федор. - Летом ты их видела.
- Какая еще электроника? Где часы, которые я тебе прислала?
- Ты мне прислала часы? – теперь нахмурился Федор. – Какие часы? Ничего не понимаю…
- Ты мою посылку получил? Я в начале ноября тебе отправила.
- Если ты про носки, то получил. Больше посылок не было.
- В эти самые носки я положила часы Тиссот, - на октаву повысила голос мама Федора. – Чтобы не разбились при транспортировке.
- Тиссот? – поразился Федор. – Мама, кто же такие часы почтой отправляет?! Они стоят дороже, чем все носки на свете!
- Хотела тебя побаловать, - упавшим голосом ответила женщина. – Они ведь случайно мне достались, из-за границы привезли.
- Да уж, побаловала, - процедил сквозь зубы Федор. - Зачем надо было посылать почтой, если ты собиралась сама приехать?
Вероятно, в этот момент нам с ним одновременно пришла мысль насчет Редькина, потому что Федор посмотрел на меня, а я на Федора.
- Мне надо кое-кого повидать, - сказал я и поднялся с места. – Извините…
Мое присутствие им явно не мешало, но я все равно ушел. Уходя, услышал, что ехать в Ярославль мама Федора не планировала, ее включили в состав делегации в последний момент, кто-то у них там заболел…
Часы швейцарской марки «Tissot» тогда были такими же престижными, как и сейчас, разница только в том, что сейчас их можно купить, а в описываемое время нет. Эти часы можно было только «достать». Привезти из заграничной поездки, перекупить у моряков дальнего плавания или заказать фарцовщикам, специализировавшихся на часах. В любом случае это стоило очень больших денег, которых у простого студента быть не могло. Даже у непростых студентов, а я знал пару ребят из семей с достатком, таких часов я не видел. Так что понять разочарование Федора понять было несложно.
Поскольку посылку с носками Федору доставил Редькин, то мне показалось правильным для начала навестить его. Без стука я стремительно вошел в комнату №24 и остановился на пороге, чтобы обзор был максимально полный. Зачем я осуществил набег на комнату Редькина, я и сам не мог внятно себе объяснить. Возможно, надеялся застать этого упыря любующимся новенькими швейцарскими часами. Но, если подсознательно расчет на это у меня и был, то он не сработал; Редькин был занят обычным для воскресенья студенческим делом - лежал на своей кровати и смотрел в потолок. Часов в его руках я не заметил, ни Тиссот, ни каких-либо других. Кроме него в комнате никого не было. Услыхав скрип двери, Редькин сел и удивленно посмотрел на меня. Его удивление было объяснимо, никогда раньше я его комнату не посещал.
- Привет, - сказал он. – Заходи.
- Угу, - отозвался я. – Зашел.
Редькин выжидательно уставился на меня, но так как я молчал, то молчал и он. С минуту мы играли с ним в молчанку, потом я повернулся и открыл дверь.
- Ты вечерком зайди в нашу комнату, разговор есть, - сказал я ему, обернувшись.
- Может, сейчас? – заволновался Редькин. – Мне все равно делать нечего.
- Нет, сейчас не надо…
Я вышел из комнаты Редькина и направился в Красную комнату, где в одиночестве на огромном цветном телевизоре «Электрон» посмотрел Утреннюю почту, которая в это воскресенье почему-то никого из общаги не привлекла. Потом первая программа показала свежий выпуск Ералаша, который я тоже посмотрел. После Ералаша начался Сельский час, на который меня уже не хватило. Вообще-то у нас с Федором был свой, взятый в прокате маленький черно-белый телевизор «Электроника ВЛ-100», но он уже неделю бастовал, а нести его в ремонт нам было лень.
Дверь в нашу 23-ю комнату была закрыта, из чего я, не прибегая к гаданию, сделал вывод, что Федор с матерью куда-то ушли. Ну а чего, правда, сидеть в общаге, если можно прогуляться по легкому морозцу, сходить вместе в кино и в кафе. Или съездить к нашему институту, чтобы мама Федора полюбовалась на корпуса, в стенах которых ее сын мчится к заветному диплому инженера в области промышленной теплоэнергетики. Лишь бы Федор ключ от комнаты не унес, а то такие случаи бывали. То он унесет, то я.
К счастью, ключ от комнаты висел на вахте, а то так и пришлось бы мне смотреть Сельский час, передачу, безусловно, для кого-то интересную, но только не для нас. В комнате я по примеру Редькина улегся на кровать, но в потолок смотреть не стал, а взял с подоконника тот самый журнал с кроссвордом, который отложил, чтобы в воскресенье гарантированно обеспечить себе пищу для ума. Я же не знал, что ум придется кормить разгадкой тайны пропажи часов.
Федор вернулся только к вечеру, после того как посадил свою матушку на автобус до Ярославля. Оказалось, что он выполнил программу пребывания своей мамы в городе почти так, как я и предполагал - сводил ее в кино и кафе. От себя Федор добавил только центральный универмаг. От посещения института его мама отказалась. Как раз в пользу универмага. Пока Федор бродил с матерью по припорошенным первым снежком ивановским улицам, в комнату несколько раз заглядывал Редькин, но каждый раз исчезал еще до того, как я поднимал глаза на скрип открывавшейся двери. То что это был Редькин догадаться было несложно, топот уходящих ног обрывался у соседней комнаты…
- Купил от кашля, - сказал Федор, скинув полушубок и швыряя пластину с таблетками на стол.
- Это правильно, - одобрил я. – А то людям житья от тебя нет.
- Редькина видел?
- Видел.
- Думаешь, его работа?
- Не знаю. Но выбор небогат, либо он, либо почта. Я сказал Редькину, чтобы он навестил нас сегодня. Раза три уже навещал, пока тебя не было.
- Зря ты его предупредил, - поморщился Федор. – Предупрежден, значит, вооружен. Я бы его в лоб спросил, может, он как-нибудь себя бы выдал.
- На это сильно не надейся, - я покачал головой. – Люди, которые воруют часы Тиссот, от вопросов в обморок не падают.
- Пожалуй…- Федор почесал затылок и принялся нервно ходить по комнате.
- Завтра пойду в милицию заявление писать, - сказал он минуту спустя. – Матушка сказала, что двести рублей за них отвалила. Хотела мне подарок к окончанию института сделать.
- Но решила не ждать?
- Ну да, - вздохнул Федор.
Редькин зашел к нам около девяти вечера.
- Это я, - сказал он, когда в очередной раз просунул голову в нашу комнату и увидел, что мы оба здесь.
- Спасибо, что зашел, - ровным голосом сказал Федор. – Присядь-ка на куда хочешь, обсудим с тобой кое-какие дела.
- Дела, говорят, у прокурора, у нас делишки, - развязно ответил Редькин, проходя в комнату.
- Понимаешь, какая штука получилась, - сказал Федор, наблюдая, как Редькин усаживается на стул. – В посылке, что ты неделю или сколько там назад для меня получил, были швейцарские часы крайне редкой для нашей многонациональной страны марки - Тиссот. Тебе что-нибудь известно по этому поводу?
- Тиссот? – вытаращил глаза Редькин. – Ты же сказал, что там носки?
- Да, были и носки, а в носках лежали часы…
- Откуда я мог это знать? – возмущенно воскликнул Редькин. – Посылку я тебе сдал нераспечатанной.
- Точно нераспечатанной? – уточнил я, обращаясь к Федору.
Федор задумался.
- Не помню уже, - ответил он чуть погодя.
- А вес посылки на почте при тебе проверяли? – спросил я Редькина. – Они обязаны это делать.
- Кажется, да, - неуверенно ответил Редькин. – Что-то они с ней делали, а вот что, я уже тоже не помню.
- Ладно, - пробурчал Федор, - будем разбираться. Неторопливо, но вдумчиво.
- Я в магазин собрался, - сообщил нам Редькин. – Может, вам молока купить?
- Не надо, - ответил Федор, опередив с этим ответом меня.
- Ну, что скажешь? – спросил Федор, когда шаги Редькина стихли в коридоре.
- Мне показалось, что Редькин удивился, узнав про часы, - медленно ответил я. – Если это игра, то я не знаю, что он делает в нашем институте, ему в театральное нужно. Или в школу разведчиков.
- Похоже на то, - согласился Федор.
В понедельник 18 ноября он, наконец, появился в стенах института, но по причине того, что в описываемый период времени преподы учет наших визитов на занятия уже не вели, то и его недельное отсутствие ни у кого интереса не вызвало. Мы с Федором добросовестно отсидели две пары, потом пообедали в институтской столовой и в районе тринадцати часов поехали на Почтовую улицу, название которой давал располагавшийся на углу пересечения с проспектом Ленина почтамт города Иваново.
В трамвае мы ехали вместе с Витькой и Женей Ефремовым. Витька, сидя рядом со мной, жаловался, что никто не верит, что Генератора Счастья больше не существует.
- Говорят, что я никому его не даю из вредности. Некоторые даже деньги предлагают.
- Зря ты его раскокал, - ответил я. – Сейчас бы рубли скирдовал. С Галей помирился?
- В тот же вечер…
 Женька, непонятно как узнавший о постигшей Федора утрате, старался его утешить.
- У меня на первом курсе был случай, на всю жизнь запомню, - рассказывал он, обращаясь к Федору. – Ждал перевод от родителей, а его все нет и нет. У меня уже деньги кончились – тишина. Заказал переговоры, ау, родители, говорю, забыли про меня, что-ли… А родители говорят, отправили перевод еще неделю назад. Я на почту, а там мне и говорят, вы получили денежный перевод пять дней назад. Как, говорю, я мог его получить, когда я уже зубы на полку сложил за ненадобностью. А они мне показывают какую-то ведомость, где кто-то за меня расписался в получении тридцати рублей ноль-ноль копеек. Так я ничего от этого жулья и не добился.
Судя по выражению лица Федора, Женькин рассказ его не слишком утешил.
- Вить, твой прибор жив? – спросил Федор, который вследствие болезни  в курсе текущих событий не был. – Может, он поможет правду узнать?
Мрачный вид, с которым он задал этот вопрос, выражал полное неверие в то, что это возможно.
- Прибора больше нет, - ответил Витька. – Я вывел его из обращения.
- Куда ни кинь, всюду клин, – закручинился Федор.
Почта, куда мы зашли с Федором несколько минут спустя, с легкостью доказала, что вес прибывшей на его имя посылки при выдаче получателю соответствовал заявленной цифре. Мы попробовали было устроить небольшой скандал, но не получилось. Федор не успел даже прокашляться, как его пригласили в кабинет какого-то почтового начальника, откуда он через пять минут вышел чуть более спокойным, чем заходил.
- Написал заявление, - сказал он мне, когда мы вышли на улицу. – Будут проверять по всей линии. Раз посылка весила одинаково и на старте и на финише, то… Что, по-твоему, это значит?
- Это значит, Федор, что часов марки Тиссот ты не получишь…
…Так и случилось, хотя Федор еще долго не мог успокоиться. Примерно через месяц, в середине декабря ему пришел ответ из почтового ведомства, в котором сообщалось что нарушений правил транспортировки почтовых отправлений проверкой не выявлено.
- Не верю, - сказал Федор и пошел в отдел милиции Октябрьского района города Иваново, но там даже не приняли от него заявление. Сказали, что наличие часов в его посылке, кроме чьих-то слов, ничем не подтверждается. И вообще ценные вещи простой посылкой не отправляются, для этого существует специальная категория посылок – ценная бандероль. Ее тоже могут украсть, но тогда почта хотя бы возместит ущерб согласно заявленной ценности.
История с пропажей часов Тиссот так и осталась нераскрытой, и до последних институтских дней сыпала соль на рану Федору. Горечь и обида на оставшихся неизвестными воров еще долго жили в нем, хотя конечно, время понемногу сглаживало углы этой драмы.
Что касается других ниточек, из которых соткан этот очерк, то и они постепенно сошли на нет. Редькин в нашей комнате больше не появлялся, во-всяком случае, я у нас на него не натыкался. Целую неделю за кефиром и всем остальным, что можно было купить в магазине, Федор ходил сам, вычитав в журнале «Здоровье», что нужно больше двигаться. Он и раньше переживал из-за лишнего веса и периодически садился на диету, а тут и вовсе перешел к здоровому образу жизни. Хватило Федора, как я сказал, примерно на неделю; отчасти из-за моего замечания, что в балетную школу его все равно уже не возьмут, отчасти, что ему самому надоело ходить полуголодным.
Витькин Генератор Счастья разоблачила профорг нашей группы Светка Кузнецова. Она, будучи замужней дамой, набрела в каком-то старом журнале на прибор «Светлячок» и опознала в нем Витькино изобретение. На фоне этого изобличения Витькина слава изобретателя несколько померкла, но ее заменила другая слава - ловкача и пройдохи. Витька не возражал, он всегда был о себе того же мнения.
Теперь про Юру Кулешова. К моему удивлению, ему удалось не только познакомиться с рыжей девицей, но и дважды прогуляться с ней от нашей общаги в сторону кинотеатра «Современник». Но третья прогулка не состоялась. Юра объяснил это тем, что девушка духовным развитием абсолютно не соответствовала его ожиданиям. В чем конкретно она его разочаровала, он не пояснил, да честно говоря, я не сильно и интересовался. Своих проблем хватало. Правда, через некоторое время Ленка под большим секретом мне сообщила, что девица Юру отцепила сама, потому что устала ждать, когда он к ней прикоснется…
…Через два с половиной года, в июне 1988-го, я, будучи военнослужащим, проезжал по проспекту Фридриха Энгельса, и решил вспомнить молодость - зайти в родную общагу, в которой провел не худшие пять лет своей жизни. Остановил машину, зашел, и в дверях общаги встретил того самого Редькина, которой в этом очерке был одним из основных персонажей. Редькин опаздывал на какое-то безотлагательное мероприятие, поэтому, хоть и выразил радость по поводу нашей встречи, но вскинув руку, посмотрел на часы и сообщил мне, что очень спешит. Часы на его руке были очень редкой для того времени швейцарской марки Тиссот.
7.09.2025 г.