Кольцо Саладина, ч. 4 Последнее воскресенье, 64

ПАНИ
Что-то смутило меня, когда мы подходили к нашим воротам. Какое-то беспокойство вдруг охватило, я даже шаг замедлила. Захотелось оглянуться. Так бывает, когда кто-то смотрит тебе вслед. В душе густо начало подниматься что-то тревожное, и хотелось это отогнать, чтобы не мешало жить.
А было так легко с утра. День наступал солнечный, звонкий. Я выспалась, у меня ничего не болело, все мы собрались на медовой веранде – как я уже мысленно окрестила её за золотистый цвет стен. Тётушки хозяйничали там уже в полном составе, жизнь кипела: Лёлечка собирала на стол, Марочка жужжала миксером – она ещё вчера, приметив запасы манки, грозилась сделать пудинг с крыжовником. Клава в саду разжигала шишками самовар, и вокруг неё с фотоаппаратом вился Володя, который вернулся из Москвы, отвезя рано утром Татку на работу. Володя был уже категорически свой и командовал парадом. Усаживал, расстанавливал, руководил. К обеду должны были прибыть оператор Гарик и гример Туся, люди мне уже известные и знакомые – в общем, затевался грандиозный кипиш – и я невольно начала на всё это понемножку реагировать, включаться, даже становилось интересно.

Татьяна Львовна-Тасенька, за завтраком внимательно за мной понаблюдав, отменила одну таблетку из четырёх и велела увеличить нагрузки.
- Ходить, гулять, как можно больше, физически нагружаться.
- Землю копать? – спросила я.
- О, она уже шутит! – обрадовалась Мария Емельяновна. – Она тут у нас скоро запрыгает.
- Землю, конечно, не копать, - безапелляционно объявила Тасенька, - но двигаться, ходить - это категорическое предписание. Нечего тут сидеть с нами, старыми дурами. Что она тут у вас сидит сиднем? – накинулась она на подружек. - У неё что, кавалера нет? Пусть гуляет.
И тут приехал Юра.
Ему обрадовались. Приличный воспитанный, образованный молодой человек из хорошей семьи, и тоже с фотоаппаратом – свой человек, есть о чём поговорить с Володей. Конечно, он не мог не понравиться клану тётушек. Его напоили чаем с поспевшим манным пудингом и прикомандировали ко мне.
- Уводи её отсюда подальше, - распорядилась Тасенька, вручая нам допотопный четырёхлитровый алюминиевый бидон. – Вон, на станцию чешите, за квасом. К обеду будет окрошка, нужно много квасу, люди из Москвы приедут. Володя нам привёз полмешка картохи. Володечка, ты нас всех спас. Мы на тебя молимся уже. Где ж ты картоху-то нашёл в такое время, она ж на вес золота сейчас. Ограбил колхоз «Заря коммунизма»?
- Места, места надо знать, - весело гудел Володя, прицеливаясь объективом то в одну сторону, то в другую.
- Вот выручил, а я голову ломала, чем гостей кормить. Неужели опять блинами. А теперь мы враз окрошечку замутим. Клава яиц принесла, Лёля поднимет свой генеральский зад, огурчиков у соседей закупит. Лук под забором растёт. А квасу нет. Отправляйтесь, давайте.
- Я могу их на машине довезти, - предложил Володя, ловя объективом самоварный дымок, но Тасенька даже руками замахала. – Нечего-нечего её возить! Пусть топает своими ногами. Тем более, кавалер объявился.

Допотопный бидон вызвал восторг обоих фотографов. Понеслись разговоры о бликах и фактурах. По бидону щёлкали пальцами, ставили против света, восхищались. Сфотографировали его отдельно. Потом оба фотографировали, как Манечка нарезает пудинг. Потом пудинг фотографировали отдельно, а я ассистировала – держала отражатель, обтянутый белой тканью. Солнце светило на медовые стены веранды, вкусно пахло дымком от горячего самовара. Я по команде то опускала, то наклоняла отражатель и внезапно подумала: Это хорошая жизнь. Хорошо, что есть эта старая профессорская дача. Что есть эти давние подружки, которые любят друг друга, хотя и всё время подшучивают друг над другом. Кроме уменьшительных имён, у них у каждой были свои дополнительные прозвища, я узнала, что Ольга Акимовна – или «профессорша» по мужу, или «генеральша» – по отцу. Татьяна Львовна со своим внушительном ростом была «комсоргом», но ещё и «космонавтом», красавица Марочка, Маргарита Филипповна, конечно же, была «артисткой», а наша милейшая Мария Емельяновна, Манечка, прозывалась, оказывается, Дитрихом. Потому что похожа на великую Марлен Дитрих.

В общем, на станцию мы отправились уже ближе к полудню, и я так и шла с этой мыслью – «это хорошая жизнь».
Квас на станции продавали из бочки, пришлось выстоять очередь, и мы ещё выпили по стакану, стоя в тенёчке и любуясь на пролетающие электрички.
Светило солнце, июньский ветер путался в вершинах сосен, с электричек валил народ – в основном молодёжь, часто с книжками в руках – «студенты на пляж приезжают готовиться» - сказал Юра.
И всё это – и солнце, и квас, и облака, и студенты – было тоже очень, очень хорошо.


На обратном пути Юра повёл меня показывать дом крокодила Гены, потом мы забрели посмотреть старую дореволюционную дачу, которая называлась «Терем», потом шли через какой-то заброшенный фонтан, Юра меня везде фотографировал, я уже два раза припадала к драгоценному бидону и, наконец, начала бояться, что квас до дому не доживёт.

И вот тут-то, когда мы уже вышли на нашу улицу, меня и накрыло это чувство. Вмиг перестало быть хорошо. Стало тревожно и знобко. Что-то всколыхнулось в душе – что я забыла. Или хотела забыть? Далеко не всё, оказывается было хорошо… Что-то было тревожное. Даже страшное. Меня преследовали? Может, хотели убить?..
Я не выдержала, оглянулась у самой калитки – пуста была улица, никто меня не преследовал. Только какой-то человек стоял вдалеке под деревом. Кого-то ждал.  Все было спокойно, Юра предусмотрительно открыл передо мной калитку, я вошла в совсем уже безопасное пространство – здесь меня любят, обо мне заботятся, защищают…
Но тревога не отпускала. Кто это стоял? Почему я не вгляделась? Что-то знакомое было в этом силуэте, словно сон наяву…

Мы вошли на веранду, я, словно сквозь пелену, посмотрела на обитателей дачи. Москвичи уже приехали – и моя старая знакомая, хмурая рыжая Туся уже разложила на обеденном столе чемоданчик с гримом, и Манечка уже была посажена лицом к окну, закутана в пеньюар, и руки Туси уже порхали над её лицом.
А мой старый знакомый оператор Гарик, восседал за столом, увлечённо уплетая манный пудинг с крыжовником. Увидев меня, он обрадованно замахал свободной рукой и даже привстал из-за стола, но я смотрела на него ровно две секунды, после чего повернулась и побежала обратно.
Я даже никому ничего не стала говорить – все так были заняты своими делами, гримировались, чистили картошку, резали лук, Марочка спускалась с мезонина с ворохом каких-то платьев - она что-то крикнула мне с лестницы, я посмотрела на неё невидяще – и кинулась по тропинке к калитке.

Вылетела за ворота, рванулась взглядом вдаль улицы – пусто… Конечно, пусто! Но вон там он стоял, под деревом, - смутно знакомый, на кого-то похожий, почему-то очень нужный – меня так и тряхнуло, когда я увидела его – по-настоящему тряхнуло, словно током – о, почему, почему, почему я не помчалась к нему сразу, за каким чёртом пошла с Юрой домой! Надо было бежать обратно, выяснить, кто это… Хорошо, ладно, и что? Что бы я сказала? А я ничего бы не сказала, просто посмотрела – и всё. Хорошо, а потом что? Повернула бы обратно? Дура, дура! Никогда же не думаю, что будет потом! А именно потом и бывает плохо!
Я сильно запыхалась, подбежав к дереву. Совсем потеряла форму. Правильно Тасенька говорит: засиделась. Ну и что теперь? Где он? Где его искать? Я прислонилась к стволу, стараясь унять одышку.
Дыхание медленно успокаивалось, я сосредоточенно думала. Только непонятно, о чем.
Чёртовы таблетки. Наверное, всё-таки, от них я так слабею – что даже не могу идти быстрым шагом.
Так… надо всё вспомнить...
Всё-всё… Кто я, что было со мной… почему я здесь…
Я сползла по стволу, села на землю.
Так… сейчас… со мной был Юра… мы шли куда-то, о чем-то говорили… О чём? Юра рассказывал. О чём? Я что-то отвечала. Что? Мы смеялись? Чему?
Я ничего не помнила. Я вообще ничего не помнила… Одну таблетку Тасенька велела выпить перед уходом, не пускала без таблетки. Она ещё сказала: чтобы не расстраиваться... А я её выпила? А я её не выпила, пошла налить воды, чтобы запить, а таблетку положила в карман… значит, она там так и лежит… А ещё одну мне положено после обеда и потом на ночь… Тут я всё хорошо помню, очень хорошо… Но что я здесь делаю? Куда я сейчас бежала? Зачем? Что мне было нужно?

Мысли путались. Я стиснула голову руками. Так. Я бежала… я бежала на занятия… у меня занятия в институте… по исторической лингвистике?.. Нет, при чем здесь лингвистика… У меня занятия по сферам. Да, я, наверное, должна отчитываться по сферам… У меня испытания по сферам! Господи, я ничего не знаю! Или у меня сейчас созерцательная практика?.. А-а, верно же! У меня же созерцательная практика! Вот в чём дело – у меня задание наблюдать за человеком. Вот почему я сюда прибежала. Значит, всё нормально. Мне просто нужно найти этого человека и продолжить созерцательную практику. Я должна назвать как-то этого человека – как-то условно - и занести в дневник. Мэл Ату Вентур – так я его назову. Значит, этот Вентур шёл за нами… хотя почему за нами? Он шёл за той девушкой, которая была с Юрой… Они встретились на перекрёстке… так… и Вентур… Вентур не смог подойти… он решил, что девушка… надо назвать девушку… пусть она будет…  А Юра… стоп. Почему Юра? Это же Зорби Кален шёл с девушкой. Это его параллель… И он пошёл за ними вслед… Они шли впереди - девушка и Зорби. У девушки распущенные по плечам волосы... Всё это надо занести в память дневника, господи, где же мой дневник, мой кристалл созерцаний… Я его уронила, что ли?

Я встала на четвереньки, пошарила под ногами. Кристаллов было много, я складывала их в кучку, но моего не было. Может быть, я его оставила в Сфере? Так, здесь дерево – значит, я в лесу. А у нас в кампусе только один лес – лес эволюционных перемен… Только как меня сюда занесло, если я бежала на испытание… Бежала, – и потеряла кристалл дневника. А может, он вообще в других измерениях?
Так. Надо сосредоточиться. Передо мной дерево. Оно даёт тень.
Повернуть кольцо Вадо… Я и кольцо потеряла… Стоп. Сначала надо встать в тень. Светлые энергии помогать не будут. Помогать будут только тёмные. Это нам говорили ещё на первой ступени. Я ещё совсем маленькая была… И я с тех пор всё отлично помню.
Надо встать в тень, в зону тёмных энергий. Хорошо, что день солнечный. Вот она – густая тень. Теперь нужно вступить в поток. Стать частью этого потока – как хорошо я всё помню. Теперь ритуальные жесты. Сначала от пальцев к плечу, через плечевой пояс и стряхнуть вниз. Обязательно стряхнуть вниз информационный мусор, набранный за жизнь. Так… левая половина тела чистая… Теперь так же второй рукой – от пальцев, по плечам и вниз – стряхнуть. Правая половина тела очищена… Теперь заземление. Я снова села на землю и начала описывать круги руками сначала вверху – сконцентрировать пространство, потом по телу – сконцентрировать живую материю, потом по земле – сконцентрировать косную материю… Пальцы натолкнулись на что-то маленькое. Я подняла найденный предмет к глазам – кольцо Вадо! Вот же оно! Я же помню, что я его потеряла, а теперь я его притянула, и значит, всё правильно я делаю. Так, теперь дневник… Я надела кольцо на указательный палец. Повернуть от себя до упора… А теперь обратно на счёт «четыре». Четыре – символ материи. Всё правильно я делаю, так материализуется потерянное… Я закрыла глаза, потом открыла. У меня на коленях лежала тетрадь. Дневник? Это мой дневник созерцаний? Вообще, он должен быть меньше, с ладонь…
Я взяла тетрадь в руки, это была тоненькая тетрадочка с каким-то портретом на обложке, я видела её в первый раз. С недоумением я открыла её. Записи были сделаны от руки…

9 июня. Ура, сегодня прошло моё последнее испытание! Я всё сдала досрочно, и теперь я – свободна, как вольный ветер... Папа уже взял мне плацкартный билет…

Я сосредоточенно нахмурилась. Прошло моё последнее испытание? Значит, я прошла испытание по Сферам? Но почему у меня такой странный дневник?.. Когда же я это писала?.. И что такое «плацкартный билет»?

17 июня. Гуляли вечером с девчонками по набережной, пели "Чайка смело пролетела над седой волной" - такая кругом красота, и все такие счастливые...

Что-то такое знакомое… Только когда это было? Словно во сне…
Я откинула волосы назад, чтобы не мешали читать.

24 июня. Сегодня опять бомбили. Бомба попала в угловой. Убит Толя Фоменко... Галя Мустафаева побежала в аптеку для мамы и не вернулась – прямое попадание...

Что это? Где-то я уже это читала… Всё это уже было!
Ветер шумнул в кроне, взметнул страницы, обложка захлопнулась, я увидела нацарапанный карандашный рисунок – что-то похожее на домик с плоской крышей… Только в домике ни окон, ни дверей… просто круглое отверстие… И всё, больше ничего. Но это было так страшно, что я закричала. Прижала ладони к ушам и закричала что было сил. Зажмурилась, чтобы не видеть этого рисунка, но он так и стоял перед моими глазами – плоский домик с круглым отверстием, - и там… и в нём… Нет, это был ужас, это был конец! Я кричала, а ко мне бежали какие-то люди, тормошили, спрашивали что-то, и вдруг кто-то ударил меня по щеке. И я замолчала, наконец.
- Вы заблудились? – участливо спрашивали у меня? – Вам помочь?
- Я… я искала тетрадь, - бормотала я, пряча тетрадь за спину. – И я… мне нужно на станцию, передать тетрадь, – я ужасно обрадовалась, что удалось так удачно придумать. - Я обещала найти её и передать… И вдруг закружилась голова, и я… уронила… тут…
- Но вы так кричали. Вы упали?
- Нет… То есть, да, я испугалась, потому что сильно закружилась голова...
- Вас проводить до станции?
- Нет-нет, всё хорошо…
- Где вы живёте?
- Да эта девочка с профессорской дачи! Ой, а насобирала всякой дряни под деревом… Ты у Аверьяновой гостишь?
- Да…
- Ну, я её знаю… тебя проводить?
- Нет-нет, я на станцию, мне надо на минуточку… передать…
- А шишек-то зачем нагребла… палки какие-то насобирала…
- А лопухи-то тебе зачем?
Я пятилась, пятилась, спешила уйти от этих вопросов и разборок, и последнее, что я услышала себе вдогонку:
- Я сейчас в ту сторону пойду, зайду к профессорше, узнаю… ихняя девчонка, гостит тут…
- Да странная она какая-то, лопухов набрала...
- Говорит, тетрадь. А где та тетрадь, у неё никакой тетради нет?
- Лопухи может лечиться... к суставам прикладывать... говорят, они сейчас целебные...
- Так это они в мае целебные...

Но меня это уже не касалось. Я знала: надо быстрее на станцию, пока он не уехал. И передать этот ужасный дневник. И найти свой. Иначе я не пройду испытания…