Запаски белгородского таксиста. Часть 18

Вован Меркул.
Я остановился у бара. На улице обнимались пьяные мужики. Один совсем пьяный. Несмотря на десять градусов тепла, он в шортах и футболке. Невысок, но широк в кости. Этакий крепыш. Лет сорок пять. И качало его… Только бы не он заказчик.
Наобнимавшись, мужики направились к моей машине. Ну что, закон подлости работает. Этот, в шортах, мало того, что оказался моим клиентом, так ещё и полез на переднее сиденье. Я ругнулся в полголоса. Хотел даже порекомендовать сесть позади. Но там уже плюхнулись два его товарища. А этот, не с первого раз забравшись на сиденье, повернулся ко мне.
– Спасибо, что не отказал.
Я удивлённо глянул.
– Ну, мог бы не взять. Сказал бы, алкаши какие-то…
– Честно говоря, была такая мысль.
– Вот я и говорю. Спасибо.
Вот же некоторые мужики наши. С виду пьяные в стельку, а объясняются неожиданно здраво.
– Не за что.
Он кивнул, доставая телефон.
– Ты не думай, что я алкаш обычный. Я меня сына убили. Под Курском. Месяц как похоронил. А как гроб привезли, так он потёк. Представь, у меня сын потёк!
Сзади подал голос один из пассажиров:
– Вован, ты уж так не переживай. Ну что ж теперь…
Вован не отреагировал.
– У меня сначала брата убило. Под Бахмутом. Я ему памятник поставил. Веришь нет. Миллион отдал. Зато он там, на кладбище, теперь во весь рост, в граните. Единственный такой. А теперь я и сына рядом положил. В мае тоже гранитом закрою. Я там сваи поставил. Так что, не надо ждать, пока осядет… Хочешь, я тебе фото сына покажу?
 Я не хотел. Чужая боль… Зачем она мне? Но промолчал. Может, ему так нужно…
На фото – крепкий, привлекательный,  русский парень. На одном  – в голубом берете.
– Десантник?
– Да, штурмовик. Он у меня по бабам ходок был… А как-то раз… Вообще-то у меня здоровья не меряно.. Вот ты с какого года?
– С шестьдесят девятого.
– Так ты салабон ещё. Я с шестьдесят восьмого.
Я качнул головой:
– А не скажешь.
– Во. Скажи, как я сохранился?! Так вот. Как-то раз, домой возвращаюсь, а меня на площадке пятеро ждут. Ну и начинают гасить. Я сколько смог продержался, а потом лёг. И тут сын выскакивает. Как пошёл их лупасить. Минута, и все пятеро влёжку! Вот сын у меня был! А вообще, меня все уважают. Меркул, скажи. Все знают!
– А ещё дети есть?
– Нет. Он единственный был. А тебя как звать?
– Сергей.
– Я вообще к таксистам очень уважительно отношусь. У меня раз случай был. Сижу на лавочке. Пьяный. Время двенадцать ночи. Денег – ноль, и маршрутки не ходят. Не знаю, как домой добраться. Тут машина останавливается, такси. Дверца открылась. Ну, ты чего тут, спрашивает. Да, говорю, не знаю, как домой добраться. Денег вообще нет. Может, ты меня докинешь? Чисто по-человечески. Он говорит: садись, довезу. И довёз. Он же думал, я совсем нищий. А я жене позвонил по дороге, и она пятихатку вынесла. Вот какой человек. У меня его номер есть теперь. Говорит, в любое время звони, довезу, куда надо.
С заднего сиденья кто-то спросил, будем водку ещё покупать?
– Конечно, будем! – и ко мне. – Шеф, на Соколе, у киоска останови, пожалуйста. Мы тебе доплатим.
– Хорошо.
Вот и киоск. Мужики выскочили, Вован остался:
– И вот, Серёга, у меня теперь два пути. Жить-то мне уже незачем. Смысл жизни кончился. Или в петлю. Или найти бабу, лет тридцати семи, чтобы она мне родить ребёнка согласилась. Главное, чтобы согласилась. А я уже её не обижу. Я хорошо зарабатываю.
Открылись дверцы, довольные мужики, позвякивая стеклом, уселись в машину. Я тронулся…
Они обсуждали, хватит ли на вечер купленного. Сошлись, что бутылка на троих – достаточно. И так пьяные.
Адрес на Гоголя. Несколько поворотов, и я подъехал к общежитию. Каждый пожал мне руку. Вован напоследок спросил:
– Так как ты думаешь, Серёга, какой вариант лучше?
– Однозначно, ещё детей рожать, – сказал я искренно.
Дверца захлопнулась, а я так и не понял, какой путь выбрал Вован Меркул. Очень надеюсь, что второй. Здоровья-то у него, и правда, не меряно.


Вагнеровец

На шее наколка: пальцы, сложенные в фигуру, призывающую выпить. Явно, у мужика были сложные периоды в жизни. Одежда, словно, с чужого плеча. Невысок, пьян, под ёжик подстрижен. Уселся впереди. Полный пакет стеклотары. Звякнуло очень мелодично. Ехать минут пятнадцать. На моё предложение пристегнуться, цыкнул, но послушался:
– Хорошо живёте, в моей работе пристёгиваться – смерти подобно.
– А что за работа такая?
– Военный я. Служу.
– Ну, у нас в городе в последнее время спокойней стало. Гаишники, бывает, за ремень штрафуют. И камеры кое-где стоят.
– Я же говорю, хорошо живёте. У нас, в Волчанске, не бывали.
– Не бывал. Он же вроде, под хохлами большей частью.
– Ну это да. Там от города одни воспоминания остались. И что обидно, наши ребятки в серой зоне лежат. Убитые, конечно. И вытащить никакой возможности. Ох,  много там наших ребят! Некоторые уже по году лежат. Так, конечно, присылают необстрелянных. Они, две недели, и готовы. Я сам уже с 2013 года воюю. Сначала Африка, потом Сирия, потом опять Африка. И сюда вот.
– Из Вагнера?
– Ну да. Помотало. А здесь в увольнении. Нам периодически дают отдохнуть. Иначе, труба. Выгорание, знаете, что такое?
– Догадываюсь.
– Вот то ж. Не нравится мне ваш город.
– А что ж такое? Всем нравится…
– А серый он.
– Так все города серые.
– Я из Калининграда, мне больше он нравится.
– Так, наверное, потому что, Родина.
– Может быть… Мне таких ребят присылают. Был у меня один землячок, в очках, ну, никакой. А я его вытянул. Научил. Недавно письмо мне прислал, благодарил. Дома он уже. Без ноги, правда. А вот недавно тоже парня прислали. Суёт магазин в автомат. И никак. Говорит, посмотрите, пожалуйста, не могу. Ну-ка, говорю, покажи, как ты это делаешь. Смотрю, а он другой стороной его вставляет. Я ему, конечно, немного мозги вправил. Так, темно, говорит. Не видно. Темно ему. Две недели прослужил. Отправили на Родину, в гробу. Зачем таких присылают, понять не могу.
– А сами вы кто там?
– Я взводный. До лейтенанта дослужился. В основном, с ЗРК работаю,  ПТУРом. Два года в штурмах. Но теперь уже сам себе командир. Зовут меня на позицию, танк там появился. Я уже сам смотрю, смогу или нет. Это же риск, пятьдесят на пятьдесят.  Если подвох чую, отказываюсь. Я на контракте, пусть списывают, если не нравится. А вообще,  я уже на пенсии военной. Каждый месяц шестьдесят тысяч капает. Считал, ещё четыре года, до капитана дослужусь, будет под стольник пенсия. Мне дочка говорит, папа, ты вообще, дома жить собираешься?
А вообще, я из Вагнеров уходил. Несколько лет на гражданке жил. Янтарём занимался. Но там такие бандиты, нам и не снилось. В конце концов понял, не… Не справиться мне с ними. Единственное, что я умею, – воевать. И снова контракт подписал.
Я молчал. А ему, похоже, выговориться надо… Он ещё рассказывал, где остановился, сколько в городе пробудет. Подсказал, как лучше подъехать к его дому.  Пожелав другу хорошего вечера, расстались. Сдаётся, мне, что его хороший вечер будет кардинально отличаться от моего. Если не врал, то вполне заслуженно.

Обычная история, для Белгородчины.

Мужик, не высок, не низок. Галстук казённый. Почему-то это угадывается. Лицо чиновника. Мелкого, но потенциал есть… Мне так показалось.
– До села, – он назвал точку. – Пожалуйста.
– Хорошо.
 А что ещё говорить?
Тронулись. Пристегнулся сам, вот, что значит, привычка к порядку.
 – Из Единой России?
Он покосился на меня с подозрением:
– А вы откуда знаете?
– Типаж.
– Аааа. – И снова подозрительный взгляд. – Еду вот.
Молчу. Если надо, сам продолжит.
– Дрон у нас прилетел. Два дня назад. Мишка Афиногенов на крыльцо вышел утром, а оно жужжит. Он голову поднял, а там как долбануло! Он с крыльца, как ветром…
Уже интереснее:
– А куда?
– Прямо в вышку телефонную. Всю связь сразу отрубило.
 – И как же там без связи?
Он улыбнулся. Такая приятная искренняя улыбка. Признаться, даже подкупила:
– А без связи мы очень расстроились. Я там глава поселения. Ну, не совсем без связи. Телефоны работают. Если определённой сети… А вот интернета нет. Грустно без него. Привыкли.
– Восстановят?
– Скорей всего. Но небыстро. Там же оборудование, в основном, иностранное. В наличие такого, чтобы в одном месте, нет. Вот, собирают, можно сказать, по всей стране. Говорят, месяц потерпите.
– Потерпите?
– А куда деваться? Жили же как-то раньше, и ещё поживём. Но у нас проводной в сельсовете есть.
И снова улыбнулся. Широко, искренне. Наверное, за эту улыбку и выбрали его когда-то. А что? Искренность – это то, что нам всем надо. А на должности этой одни хлопоты. Прибытку никакого, насколько я знаю. Ну что ж, удачи, парень.