Три шага

Мне - 13. Декабрь. Я шёл по заснеженной дороге своего родного крохотного городка на секцию по волейболу. 9 утра, час пик уже миновал, и в школьных классах загорелся свет, начались уроки. Всматриваясь в окна, я завидовал, как ребята сидели в тёплых кабинетах за партами и скучно слушали учителей. Шагаю, разметая зимними ботинками рыхлый снег, борясь внутри с чувством лёгкой тревоги, что вот-вот вновь добровольно окажусь в месте, где меня считают за обузу - на волейбольном поле. Здание кружка представляло собой старый театр, оборудованный под спортивный зал. Он был тесный, с узкими коридорами. Всем было там тесно. Кому-то физически, кому-то душевно, для всех с разной степенью и пропорцией. Альтернативы не было, и мы всегда занимались там, лишь летом позволяя себе разнообразие в виде пляжного волейбола. Снег шёл хлопьями. Я подходил к этому непримечательному, большому параллелепипеду. В единственной паре окон горел свет, это была маленькая тренерская. На подоконнике стояли разные растения, которые наш тренер, Николай Филиппович, регулярно поливал. Я увидел его лицо и неловко отвёл взгляд, растерянно гадая, стоит ли здороваться с ним через толстое пластиковое окно или сделать вид, что я не смотрел туда. Иногда мне легче было проигнорировать взаимодействие, вместо того, чтобы тратить свои немногочисленные эмоциональные силы неуверенного в себе ребёнка. Но какой бы выбор я не сделал, я всё равно их тратил. Тогда я только учился побеждать стеснительность, преследовавшую меня с самых ранних лет. В ответ на мой неловкий взгляд в шапке-ушанке Николай Филиппович по-доброму улыбнулся и помахал мне рукой. Я понял, что пришёл первый, потому что за спиной у тренера был тёмный квадрат - свет в зале ещё не горел.


Так было легче. Старшие ещё не пришли, сверстники тоже только подтягивались. Мне не приходилось тесниться в муравьиной раздевалке и аккуратно, стараясь никого не задеть, выбирать себе место и вешалку, неуклюже здороваться и слушать непринуждённые разговоры опытных ребят, которые меня будто бы не замечали. Это всегда читалось в их глазах: тотальное безразличие, которое мой мозг воспринимал как тихое осуждение за моё присутствие.


— Здравствуйте!

— Ага, Дима, привет... Решил пораньше прийти, да? Правильно, молодец. Всё хорошо, нормально себя чувствуешь? Переодевайся и подходи, покажу тебе одно упражнение хорошее, которое можно делать дома. — сказал Николай Филиппович, доброжелательно и мудро жестикулируя своими большими и мягкими морщинистыми руками, которые в такие моменты в союзе с его домашним поло и шерстяной жилеткой создавали исключительную атмосферу уюта и комфорта.


Я надел свои глупые спортивные кеды бело-красного цвета, короткие шорты и черные длинные носки. Вышел в зал. Неосознанно задержал дыхание. Абсолютная тишина и приглушённая темнота. Лишь редкий свет из коридора и тренерской падал нежными лучами на оранжевую краску паркета. Сетка сложена. В воздухе стоял запах сырости старых бетонных плит, мячей и деревянного пола. Мне не хотелось включать свет. Включить свет означало лишить себя этого маленького островка спокойствия и сделать первый шаг к началу тренировки, созвать на свет все свои страхи, словно мотыльков. Я широко выдохнул, находясь в центре зала и наслаждаясь тишиной. Тем временем Николай Филиппович закрепил эспандер на турник над проходом в свой кабинет:


— Дима, смотри, вот это... Чтобы отточить удар твоей мощной левой рукой! Наблюдай, какое движение я делаю... — Николай Филиппович объяснял всегда размеренно, уверенно и тихим тёплым голосом, но делая это чётко, полностью захватывая моё внимание. — Я же говорил тебе, что левши очень сильно ценятся в волейболе? — Он брал мою левую руку и показывал, с какой зоны лучше бить, чтобы получить преимущество над соперником. — И рост у тебя отличный, многие старшие парни даже ниже тебя. Сегодня будем снова тренировать нападение. Помаши пока что такими движениями, с эспандером. — он отлучился за свой стол, рассматривая и изучая тренерский журнал в старых толстых очках.


Порой в такие моменты это место вызывало у меня редкую симпатию, оно привлекало меня своей миниатюрой и открытой харизмой пока что ещё не разочаровавшегося Николая Филипповича. Я успокаивался, словно от тихого чтения книги перед сном. Заледенелую входную дверь спортивного комплекса открыл Егор, и в коридор хлынул пар. Он был хорошо и тепло одет, но узнать его было легко: из-за регулярных тренировок у Егора выработалась привычка горбиться плечами вперёд - самая яркая отличительная черта волейболистов. Он мой одноклассник и занимается спортом с 6 лет. Я же на тот момент был полным новичком.


— Привет, Диман! — с Егором я здоровался по особенному. Наши родители тесно общались, и в 3 года мы уже были знакомы, и так похожи! Но за 10 лет мы стали разными, не разделив общих интересов. В этом и ощущалось наше особенное приветствие: одновременно дружеское, уважительное, но и слегка отчуждённое. Теперь мы были непохожими людьми, которых секция по волейболу принудила работать вместе.


В течение 10 минут пришли все остальные. Трое старших ребят, ещё несколько парней чуть старше, но незначительно, и другие - сверстники. Старшие отлично играли в волейбол и занимали роли капитана, предпочитая ставить меня на крайние, неключевые позиции и постоянно закрывать меня своей широкой спиной. Предвкушая это, тренировку за тренировкой я продолжал послушно и неуклюже махать рукой с эспандером, думая, что когда-нибудь стану как и они, а пока моё место здесь, на краю поля под турником. Включился свет. Началась разминка, неловкая растяжка: за годы сидения за компьютером я был как деревянный и не мог достать до пола руками. Застучали мячи: подача. Через 10 минут - нападение. Многие делали его со своего броска, без пасующего: в таком варианте этот элемент вызывал во мне особенное ощущение гигантской пропасти между мной и волейболом, ведь требовал концентрации и уверенности в себе, которой я не мог напастись даже для классического удара, а на первых парах и для скидки мяча, то есть для простого перевода мяча над сеткой без быстроты. Старшие нападали виртуозно, мощно, без лишней мысли. Я инстинктивно отворачивался на пол оборота и закрывался рукой, будь нападение на той части сетки, под которой стоял я. Мячи скакали и бились о деревянный пол, создавая настоящую симфонию баллистики. Но для меня это был звук неуверенности - жёсткий, громкий и недружелюбный.


Самым близким из моих знакомых и напарников был Женя. Со временем мы с ним подружились, меня привлекала в нём его простота и эмоциональная открытость. Мы часто были в паре, и у каждого из нас одинаково не получалась своя роль. Николай Филиппович ставил его пасующим, а меня атакующим. Именно рядом с ним я первый раз почувствовал, что такое спортивное братство. Мы учились вместе, вместе уходили домой и старались поддерживать друг друга: "Если ты придёшь на тренировку, то и я приду!".


— Три шага, Дима! Три шага перед прыжком! — говорил Николай Филиппович. Я делал три шага и как обычно не успевал за мячом.

— Прости, Дим, слишком низко дал... — Женя слегка поднял руку и грустно проговорил. Он всегда считал, что плохо пасует, и по его уставшему виду я чувствовал всю тяжесть этой роли: чтобы нападение удалось, нужно, чтобы пас тоже был успешным. Если пас кривой, ты подводишь команду и делаешь это в общем предвкушении перед ударом нападающего: часто такое предвкушение было эмоциональным пиком партии, этот пик трансформировался в крайнее недовольство, обрушивающееся прямо на Женю. Конечно, был еще принимающий, но ежели мяч приняли неаккуратно, то ответственность всё равно была на тебе, ибо именно ты должен двигаться по полю очень и очень быстро, спасая любые мячи и исправлять чужие ошибки. Наш тренер сам был пасующим и особенно строго относился к этой роли.


БАЦ! После моего неудачного удара один из старших круто запульнул мяч прямо в шестую зону. Я пригнулся под сеткой, чтобы перейти на другую половину и посмотрел на тренера - он даже не кинул на нас взгляд.


Другой стороной медали были тренировки балансировки мяча и паса — эти вещи получались у меня лучше остального. Это было чётко и понятно: при балансировке я был наедине со своим мячом и телом. Ноги полусогнуты, без резких движений, лучевая кость "площадочкой", как учил Николай Филиппович. Мяч над собой - нужно было продержать его в воздухе 2 минуты:


— Воот, молодец! Смотри, как хорошо получается. Держи, держи! Всё-таки какую-то базу я тебе смог подарить. — Подошёл тренер и похвалил. Внутри меня что-то трепетало в этот момент, и я никогда не сомневался в способности держать мяч, технично ставить руки.

Ну и совсем другое дело: пас! Мы стояли в парах друг напротив друга: был необходим похожий принцип, только теперь мяч отражался подушечками пальцев и нежно направлялся в сторону напарника. Это было для меня таким же естественным, как объятия с близким человеком. Я внутренне наслаждался процессом взаимности. Мяч летит на меня, и вот я с полной любовью и трепетом, словно качели, отражаю его и направляю в Женю. Так, что он сделал лишь полшага в сторону и снова вернул мне его обратно аналогичным образом. Это был потрясающий танец и мой любимый вид упражнений, процесс полной взаимности и уважения, отлично разогревающий не только тело, но и моё сердце. Было приятно замечать, что я делаю это лучше, чем Егор, который был отличным атакующим, но нестабильным пасующим.


Но я отбрасывал эти мысли, ибо должен был стать нападающим. Я повторял про себя: "Я высокий, левша. Пас - для общего развития". Я чувствовал этот вес, ребятам был жизненно необходим новый звёздный игрок, и я не имел права терять свой потенциал. Но прогресса почти не было. Я ловил уставший взгляд Николая Филипповича, боясь его разочаровывать и злить. Каждую тренировку я не понимал, чего мне не хватает, ведь я делаю всё по инструкции.



Началась игра. Меня поставили в зону нападающего, в правую часть. Женя - пас. Егор в шестой зоне, наблюдает за нами. Впереди выстроились трое соперников с вытянутыми руками вверх для подготовки блока нападения, который предварительно закрывал обзор на противоположную часть поля и действия подающего. Тренер на маленькой трибуне в роли судьи, справа от сетки. Свисток. Подающий начинает стучать мячом о пол для концентрации:


БАЦ, БАЦ, БАЦ!


"СЕЕЕТЬ!" - отвлекающий, глупый крик нашей команды, который, правда, отвлекал больше меня, чем подающего, разгоняющегося для удара в прыжке прямо из коридора - настолько зал был маленьким. Хлопок! Мяч летит на нашу сторону поля, как пуля, слегка задевая сеть. Егор падает щучкой, но успевает его принять:


— Эх! Играаай! — Закричал он, заметив периферийным зрением дико закрутившийся вокруг своей оси мяч, летевший в зону паса. Но он был слишком закручен. Команда попросила Женю давать пас преимущественно в левую зону нападения, в четвёртую, где стоял самый опытный нападающий - Саша, в то время как я стоял в правой стороне, во второй зоне. Женя жёстко, почти ладошками отбивает мяч, криво направляя его на Сашу. Он с лёгкостью забил очко. Ребята предпочитали выиграть побольше, чем устраивать из игры мою неуклюжую тренировку нападения. И Николай Филиппович, замечая явный разновес в силах команд и игнорирование меня как игрока, вставлял свои корректировки: теперь Саша, будучи правшой, обязан бить левой рукой, а Женя каждый второй пас давать мне:


— Дима! — Обычным голосом, пытаясь крикнуть, сказал Женя, как только завладел мячом. Стоит сказать, что пас во вторую зону гораздо тяжелее, так как часто требует от пасующего делать это спиной. На этот раз так и произошло. Мяч полетел правильно, но под правую руку, и я вновь не отбил. Все вокруг слегка вздохнули, но сделали это синхронно и громко: волна негатива захлестнула меня, я хотел смыться вместе с ней подальше и никогда больше не появляться здесь. Женя смотрел себе под ноги, держась за колени. Во время игры все были сами по себе, мы не могли поддержать друг друга, на это не было времени, и темп игры был быстрее. Егор отбил ладошку, глядя в пол, и грустно сказал: "Нормально, Диман..." - это была его попытка быстрой поддержки, а на деле - последняя капля для окончательного накала мой тревоги. Николай Филиппович сидел с невозмутимым лицом. Он знал, что требуется время. Я стоял с трясущимися руками.



Очередная тренировка кончилась. Николай Филиппович позвал нас в тренерскую. Он любил с нами поболтать по душам. Постоянно спрашивал у меня, как дела у моей старшей сестры, его бывшей ученицы. В тот день он загадал нам загадку:


— Видите то дерево, лимон, растёт на подоконнике? Найдите там лимон, попробуйте.


Мы подошли к кусту втроём, пытаясь разглядеть жёлтый цвет. Нигде не было. Я посмотрел на тренера, Николай Филиппович спокойно подошёл и показал нам лимон: он был зелёный и не очень большой:


— Вот он, лимон. Да, зелёный пока, потом пожелтеет, соврём может даже...


Все ушли. Я ждал, пока они выйдут из раздевалки, избегая давки. Мы остались с тренером наедине. Он обратил внимание на мой неважный вид, и я признался, что приболел. Николай Филиппович незамедлительно и подробно поделился своим рецептом крепкого чая, который помогает при сильном насморке, и предложил попить его вместе прямо за столом с журналом. Стаканы неряшливо стояли на полках по соседству с кубками. Чайник был уже заварен, обычно он стоял на полу. Он достал свой домашний чай, добавил ромашки.


— Дима, не беспокойся, главное ходи систематично, и всё у тебя получится! Вот как у тебя сестра играла хорошо, и так же будешь и ты. У тебя отличные данные. Может, и известным волейболистом станешь, а может и нет, не буду обманывать. Иди домой, вновь потренируй там свои три шага нападения и встретимся в среду! До свидания, Дима!

— До свидания.


Я не пришёл. Чувство непреодолимого давления угнетало меня, и я предпочитал остаться дома, лишь бы не появляться и снова не позориться со своим "нападением". В моменте я чувствовал облегчение после этого. Но затем, на тренировке, - стыд. Я не пришёл один раз, потом на следующей неделе пропустил еще пару тренировок, потом ещё...


— Дима, смотри... — в тот день я опоздал и ко мне подошёл Николай Филиппович с журналом прямо в зале, пока все громко стучали мячами, делая ситуацию невыносимой. Я весь съёжился. Накануне я понимал, что это случится. Я пропустил слишком много, но дал сам себе обещание, что перестану так делать. И хотел сказать об этом ему. — ты пропустил... раз, два, три... пять тренировок за три недели. Что это значит? Когда начнёшь ходить? — в его голосе чувствовалась вся строгость и намеренность привить мне правила дисциплины.


— Амм.. — Я запинался и дрожал, совсем тихонечко говоря. — в общем, это были последние разы такие...

— Что? Не слышу! Когда ты перестанешь пропускать!?

— Больше не буду.

— Понял. Дима, без дисциплины ничего не будет, ты вот это пойми. Разминайся.


Я потерялся. На этой тренировке у меня не получалось ничего. Я был подавлен и разбит, старшие огрызались и махали на меня руками, тяжело вздыхали. Тело не слушалось меня, ноги путались. Неудачно прыгнув в блоке и наступив на чью-то ногу, я травмировал голеностоп одного из ребят: "АЙЙ! НОГА!"

Это было невыносимо. Одни ошибки.


— Вот, посмотрите на этого мальчика! Это Дима, он у нас НИЧЕГО не умеет! — остановив тренировку, тренер выставил меня на всеобщее обозрение. Я хотел провалиться сквозь землю.


Я долго не мог забыть эту тренировку. Хотел всё бросить, и навсегда уйти. Но я обещал. И себе, и тренеру. Я ходил, раз за разом, терпел, но ходил. Не ждал от себя результата, старался игнорировать недосып, безразличие старших. Помнил: нужно время. Приходил пораньше, пробовал. Часто результат был тот же.


Прошёл месяц. Меня поставили более активно: в этот раз я стоял в шестой зоне. Я приобрел некий призрак уверенности и такое же призрачное чувство доверия к себе от других на фоне своей посещаемости, в этот день внутри меня медленно копилась непривычная злость от того, как противоположная команда глумится над нашей, откровенно более слабыми шестью игроками.


Женя вновь стоял в пасе, но в нападении был уже другой, еще более слабый чем я парнишка. Всё было тогда не совсем обычно, слегка глупо. Николай Филиппович пробовал разные конфигурации и экспериментировал, скорее от отчаяния, чем от любопытства. Была уже середина игры, и предыдущее очко мы потеряли из-за моей суеты на смежных позициях. Теперь я был очень зол, поймав азарт и желание отыграться. Нападать я не планировал: нападение из шестой зоны было самым сложным, так как требовало исключительной точности из-за правила, не позволяющего нападать за линией трёх метров, не близко к сетке, а почти из центра. Однако, если игрок осваивал этот приём, то мог претендовать на зрелищность одного из самых красивых элементов волейбола.


Свисток. Мощный хлопок. Мяч полетел в мою зону. Мгновение: я не задумываясь, очень быстро подбежал и отбил мяч нижним приёмом: по скорости и кинетической энергии он был как метеор, но я не почувствовал боли, сухожилия и руки были разогреты до алого красного. Мяч оказался в воздухе, прямо над пасующим. Женя не справился, случайно пасанув ко мне. Я изо всех сил сделал три чётких и уверенных шага. Огонь в ногах. Прыжок. Время на секунду остановилось: я зависнул над сеткой как птица, так высоко, что мои колени оказались на уровне с верхней частью сетки. Размах руки, встреча с мячом!


БАХ!


Приземление. Я поправился. Был свисток. Очко. Я не верил своим глазам. Мяч ударил прямо в центр поля, но все соперники были около края. Тишина. В лицах вокруг были разные эмоции: испуг, удивление, улыбки. Николай Филиппович смотрел на меня с искрой в глазах. Он начал громко аплодировать. Весь зал подхватил. Я был в центре внимания, но уже не жалостного, а восхитительного. Тренер медленно подошёл ко мне, широко улыбаясь, и начал жать мне руку:


— Вот, видишь, Дима! Ты можешь всё-таки! Это было очень красиво, молодчина! Ну что, дальше продолжишь так нападать?


Каждый старший из зала кинул свой комплимент и подбадривание. Ребята бурно обсуждали, шутили над тем, как каждого одолел страх перед моим большим силуэтом. Я стеснительно улыбался. Я запомнил этот момент на всю жизнь, наконец-то почувствовав в себе зерно уверенности.



Но у меня больше не получалось так эффектно нападать. Я стал делать это неплохо и уже через раз, в зависимости от сложности паса, но мои способности к самому пасу всё ещё были не сравнимы с атакой. В нём я приблизился к идеалу, и Николай Филиппович вновь и вновь удивлялся, что мои физиологические характеристики полностью противоположны моим талантам. Я делал пас лучше всех. С удовольствием, с радостью. Меня начали активно комбинировать: чаще ставить пасующим... Я становился взрослее, увереннее. Мне исполнилось 15. Так продолжалось какое-то время, пока Николай Филиппович не решил уйти из-за здоровья. На его место пришёл бывший хоккеист среднего возраста. На фоне 75-летнего Николая Филипповича, он выглядел бодрее и жёстче. Мы прозвали его "Харя".


На лицо "харя" был выраженным любителем пива. Глаза стеклянные, бородатый и неухоженный, слегка полный, круглый. Но не внешний вид заставил нас дать ему такое прозвище. Он гонял нас, словно собак. Каждую тренировку устраивал бешеное кардио и упражнения с риском травмироваться. Мы терпели, пробовали. Иногда пытались избежать откровенно опасных упражнений. Например, щучка через высокую скамью. Пропасть между старшими и младшими стала вновь расти и снова стала гигантской. Таким образом отсеялось много ребят. Сначала ушли самые слабые, затем Женя вместе с остальными друзьями и я сам. Мы все поникли.


Спустя 3 года сборная нашего города под руководством "хари" выиграла краевой чемпионат по волейболу. Они стали чемпионами. Это случилось впервые за 20 лет. Внутренне я не хотел принимать этот результат как достижение нового тренера. Я хотел, чтобы это произошло с Николаем Филипповичем. Но он так и не вернулся в этот зал.


Николай Филиппович покинул спорт, но остался в моём сердце как строгий, но любящий тренер. Он сочетал в себе качества хорошего отца и требовательного наставника. За это я его и полюбил.


Я не занимался профессиональным волейболом уже много лет. Поступил в ВУЗ. Меня пригласили поучаствовать в соревнованиях между общежитиями, на что я с радостью согласился и мы заняли там второе место. Меня схватывала ностальгия. Я понял, что волейбол стал для меня тем местом, куда я могу возвращаться в любой момент своей жизни и погружаться в те нелёгкие, но всё же теплые воспоминания. В эти три шага, в те прыжки, которые с возрастом стали у меня лучше и лучше получаться, в те соревнования: товарищеские и краевые. В тёплые рассказы Николая Филипповича, в его мудрость и наставничество.


Тогда я позвонил Николаю Филипповичу на его День рождения, он уже был совсем престарелым дедушкой, 81 год. И рассказал ему об этом. О том, что играю в волейбол до сих пор:


— Николай Филиппович, и еще кое-что... Хотел сказать Вам. Спасибо Вам большое за то, что были нашим тренером. Я хотел сказать, что Вы оставили во мне кучу тёплых воспоминаний, благодаря которым моя жизнь стала лучше. Для меня Вы стали эталоном тренера и наставника. Спасибо Вам большое.

— Охохо, Дима, какие золотые слова ты мне говоришь! Я сейчас заплачу! Хохо! — Я никогда не слышал его в таком состоянии, его голос был очень слаб и печален, он действительно проронил слезу. — Какой же у тебя интеллект, какой ум! Как у сестры! Знаешь, сколько мне уже исполнилось? 81 год. Я смотрю на жизнь уже совсем по другому, совсем по другому. И я точно знаю, что у тебя всё будешь хорошо, поверь мне. Ты бы знал, мне мало кто звонит. Звони мне, Дима, приходи на наши тренировки летом, сейчас я снова веду у младших классов, в новом спортивном комплексе. Покажешь им как нападать, покажешь пример! Дима я желаю тебе всего самого хорошего, всё у тебя получится, ты очень способный парень.


Николай Филиппович умер спустя 11 месяцев, не дожив до своего 82-летия. Я звонил ему за это время дважды, и последний раз он не поднял трубку. Я не стал звонить снова, из-за чего потом очень долго жалел. Жалел, что не пришёл на тренировку к младшим, испугавшись дурных воспоминаний. Я всё ещё был не уверен в себе, совсем забыв, что самая главная ценность была не в навыках и чемпионстве, а в чувствах и тёплой связи, которую я навсегда утратил физически, но сумел сегодня вспомнить и запечатлеть в этом рассказе.


Я до сих пор играю в волейбол. Последний раз это было несколько месяцев назад с одногруппниками. Эта игра вновь и вновь объединяла меня с другими людьми, и я с большим пламенем в сердце двигался по полю, горячо вспоминая своего любимого тренера и друзей. Он научил меня этой игре и подарил вектор развития, благодаря которому я стал таким, какой есть. Этот рассказ я посвятил ему: такому живому, сложному, и невероятно тёплому человеку в моей жизни: Николаю Филипповичу.



Свисток. Мяч медленно летит на нашу половину. Мы отбиваем: перевод сопернику. Вижу: будут нападать! Хоп, и я уже делаю высокий и ловкий блок! БАЦ! Мяч в поле за сеткой. Очко. Я снова в центре внимания: "Хорош, Диман!! Диманчик!"

Все вокруг улыбались. Я стоял в самом центре поля, упирался руками о полусогнутые колени и смотрел. Смотрел в сторону местной маленькой трибуны - туда, где обычно сидел Николай Филиппович. Я замер с широкой улыбкой и мерцающими глазами...


"Диман, всё в порядке?" - окликнул одногруппник. Я ответил: "Да, всё хорошо. Спасибо, дружище. Давай тащить дальше, два очка осталось!"