Квазиформальный

Вечер. Немая стена напротив окна, жёсткий свет уличного фонаря, и я снова чуть соскальзываю в чужую роль — не тот, кем пытался быть утром. Слотердайк скребётся в голове: «Квазиформальный», — слово, будто заноза под кожей, не вытащить, не привыкнуть. Он не отображается в зеркале, не поддаётся описанию, но знает пароль к моим жестам, голосу, взгляду. Через других — грубо преломляясь в окнах, призмах, экранах — я превращаюсь в некий безопасный абрис, собранный на скорую руку для чужого удобства.
Утром, стоя в очереди в аптеку с чужой запиской — «пожалуйста, заберите, мне некогда» — вдруг ловлю себя на чужой улыбке. Это и есть он: более послушный, дисциплинированный, умеющий спорить вполголоса, оправдываться за задержку, выслушивать жалобы и сочувственно кивать. Его голос просачивается среди шагов в подъезде, в скупых комментариях кассира, в всплеске экрана смартфона. Он будто бы всё время проверяет: в строю ли я, соответствую ли санитарному эталону, не оступился ли среди приличествий.
Попытка вырваться — тщетна: ловушка сооружена заботливо, с пониманием повадок. Не впишешься — станешь невидимкой; не примешь роли — исчезнешь из каталога АО «Общество». Почему боязнь раствориться в тени сильнее страха жить чужой жизнью? Почему так просто примерить чужую походку или приглушённый, несвойственный мне тембр — лишь бы не окоченеть на ветру социального мороза?
Душа… это темное нутро — наполовину наследие предков, наполовину след чужой прожитой воли — пытается уцепиться хоть за что-то без лакировки. Я прикидываю пути отхода, ищу слабину, через которую бы мог уйти внутренний пар, ускользнуть дымком. Можно ли, держась за призрачную нить, балансировать между землёй и воздухом, не ухватив ни то, ни другое? Мысль делает шаг и тут же соскальзывает — зыбко, вязко, как тесто между пальцами: вокруг все ищут, и этим крепче они держатся друг за друга — и за квазиформального.
Иногда я часами думаю, как его назвать. Имя для того, кто раз за разом пишет мне от имени моей самости, рассылает сообщения внутренней рассылки: всё ли в порядке, всё ли по плану. Я думаю не о себе — о нём. Чем глубже всматриваюсь, тем отчётливее понимаю: квазиформальный — не один, он жидок, множественен: в одном дне — голос, в другом — извинение в чате, где-то ещё — лишняя ремарка в электронном письме. Это не сознание, не бессознательное; скорее, густая прослойка, которая прочно и липко сцепляет разбросанные жесты, слова, фрагменты.
Я его тихо, с опаской, ненавижу. Хожу крадучись, стараясь не услышать собственного лоскутного строя: я и сам — дармовой кусок чужой беседы, ошибся коридором, не туда свернул. Иногда хочется перестать отвечать: не друзьям и не родным, а ему, кто всё фильтрует, архивирует, проверяет. Представляю, как кладу телефон на стол и отключаю внутреннюю трубу связи, где бесконечно дежурит этот обходительный, легко скользящий сквозь все приличия квазиформальный.
Кажется, он держит ключи от всех выходов, а сам же тут же вставляет в замок тяжёлые запоры. Он всегда обаятелен, никогда не теряет гладкости, даже когда я мечтаю быть жёстким, хмурым, невозможным. У него всегда есть запас разговорных банальностей, безболезненных тем, дружелюбных кивков. Но едва ты устал и позволяешь ему говорить за себя — в ту же секунду голос становится глухим и пустым; движения — сглаженными и стандартными; всё ради тишины и одобрения.
Порой я всматриваюсь: где же его лицо? Во сне чувствую тень вкравшейся в комнату матери, кусок профиля соседа, забытая улыбка на ретро-фотографии. Всё расплывается — зеркало или пустота. Пытаюсь поймать этот вакуум, но едва зацепишь — и теряешь последнюю связку с собой. Однако если задержаться, переключить внимание, вдруг находишь в этом мусоре едва уловимый тембр, похожий на собственный.
Всё его желание — сделать меня читабельным, усваиваемым, пригодным для всех восприятий. Бывает, в самые трудные дни, я и сам сдаюсь: пусть кто-то наконец пропишет стандарт выживания, спроектирует реакции, чтобы не ошибаться, не ждать, не болеть собственной странностью. Пусть за меня выберет, когда молчать, вставать, кого обнимать, что называть благородным.
Но всё чаще в глубине вспыхивает тревожный, как маячок под коркой льда, сигнал. Это не бунт, не театр протеста, — тихое внутреннее напоминание, что есть часть, не приписанная по ведомости, не включённая в расписание.
Вот тут наступает эпистрофэ. Без пафоса, почти шёпотом, внутренним голосом — как будто дорога возвращает потерянную мелодию, и она еле слышно звенит в пальцах, перекатывается, будто ключи, которых не хватало. Я не выговариваю этого, не требую мира; просто позволяю собственной медлительности расцвести, позволяю углу сознания остаться тёмным пятном, где можно сесть на корточки — и ни перед кем не держать ответ.
Этот кто-то всё ещё рядом, всегда останется внутри. Теперь его присутствие — не стена, а возможность вспомнить, что история каждого сопротивления пишется и на его поверхности. Мимика может быть заученной, тон ровным, спина прямой, как в лучшей школе квазиформальных, но один шаг — мой, и этот короткий взгляд внутрь — тоже только мой.
Там, в этом мгновенном развороте, которому не нужны слова и ритуалы, проступает тишина. Она непривычна, будто бы чужая, но внезапно оказывается живой. И, возможно, это самое истинное, что ещё осталось мне на сегодня.

* * *

Новый день. Ох, этот квазиформальный… Он сидит внутри — будто полуденная тень: не видна, но давит на виски. Он собирает мою жизнь в общий протокол, взаимодействует через лица других. Они смотрят — и вот я уже не я, а наложенная маска, чужой силуэт в потоке. Мучительно. Больно. Хочется содрать всю эту кожу из социальных идентификаций, но пальцы скользят, цепляются за бесплотный воздух.
Я ищу лазейку. Где-то в сознании, там, где мысли как вороньё кружат над истерзанным полем. Безысходность почти накрыла меня — вязкая, холодная волна. Кто он, этот квазиформальный? Вопрос отдается эхом внутри. Хватаюсь за малейшую возможность, сосредотачиваюсь, напрягаю волю. Вдруг — искра, крохотная, трепещущая надежда.
Но свет тут же гаснет. Мгновенная тьма, густая, словно её можно кромсать ножом. И вот он — снова, шагает из этой тьмы, протягивает ладонь. Спасение? Нет — лишь новый обман. Я отворачиваюсь спиной. Шепчу почти неслышно, но с упрямством: эпистрофэ.
Возвращение. К чему? К истокам, быть может — или к себе, подлинному, без заметённой шероховатости масок. Мысли текут одновременно бурным и беспокойным потоком. Эпистрофэ — это разворот души, как если в платоновской пещере тени на стене теряют власть и ослепляющий, но освобождающий свет внезапно льётся в глаза.
А квазиформальный посмеивается в глубинах. Знает: я — узник формы, раб чужих определений. Общество — паутина, каждое социальное имя тянет за собой тонкую нить: тебе говорят «инженер», «отец», «гражданин». И каждая роль — свои кандалы, невыносимые. Пытаюсь сбежать, роя мысленный подкоп в лабиринтах сознания.
Безысходность шепчет: «Бесполезно». Но внутри всё ещё пульсирует вопрос: кто этот властитель, навязывающий правила через взгляд прохожего? Слотердайк называет его квазиформальным — почти форма, но не настоящая, призрак, вырезанный на моей собственной поверхности.
Я хватаюсь за слово, идею. Концентрация — как луч в тумане. Искра надежды вспыхивает, озаряет путь, но вновь тьма накатывает и гасит её. Остаться одному в пустоте — вот испытание. И всё равно он вновь протягивает руку: «Возьми», — звучит беззвучно. — «Я выведу…»
Нет. Я отворачиваюсь. Произношу вновь: эпистрофэ. Губы почти не движутся, но сам этот звук режет сумрак, как острие ножа.
Что значит это возвращение? К корням? К тому «я», которое существовало до наложения масок? Мысли кружатся. Я вспоминаю гегелевскую диалектику: тезис, антитезис, синтез. Квазиформальный — тезис общества, мой протест — антитезис, а эпистрофэ — возможно, синтез?
Или вспоминаю Ницше: вечное возвращение как круг судьбы. Только моё возвращение — не вечное, а резкое, радикальное, как вывернутый жест плеча. Немного света прорывается сквозь тьму. Проблеск.
Короткие удары. Дыхание сбивается. Длинные мысли тянутся, как паутина, которую я тщетно пытаюсь разорвать. Кто я вне этих оков идентификаций? Пустота — или свобода?
Свобода пугает. Без формы — хаос. Квазиформальный знает это лучше всех и держит меня крепко, невидимыми руками через чужие взгляды. Глаза вокруг — как зеркала, в которых отражается не я, а роль. Мучительно. И снова я ищу трещину, лазейку — в сознании, полном поворотов и тупиков.
Безысходность накрывает волнами. Снова вопрос: кто он? Ответ ускользает, как ртуть. Я хватаюсь за философию: Слотердайк и его сферы, пузырь существования, который общество прокололо насквозь — квазиформальный как игла.
Я сосредотачиваюсь; появляется искра — вспышка надежды. Но свет исчезает, тьма снова поглощает. Протянутая рука. Я отворачиваюсь.
Эпистрофэ.
Я повторяю это слово, как мантру. Возвращение. К чему? Может, к телу. К ощущениям, не затронутым социальными фильтрами. Я слышу пульс — тук-тук, ритм жизни.
Мысли бегут быстрее, ироничная игра: «почти-форма», quasi-форма — лепит почти-«меня». Смешно. Он — не настоящий, но именно он правит.
Внутреннее напряжение растёт. Он держит меня в напряжённом ожидании: что если я приму его руку? Растворюсь в массах, утешаясь общепринятым, но чуждым. Нет. Произношу вновь: эпистрофэ.
Я представляю: если квазиформальный — это порождение архетипов бессознательного, как говорил Юнг, коллективный миф общества, который навязывает свои маски. Их невозможно снимать без боли. Я ищу своё «я», аутентичное. Хайдеггер бы назвал его Dasein — бытием-в-мире, но если нет подлинности, наступает падение. Я срываюсь, хватаюсь за остатки себя. Искра, тьма, рука, отвожу взгляд. Эпистрофэ.
Короткие удары. Мысли. Пульс углубляется.
Я думаю: быть может, эпистрофэ — это движение к истинным формам, к платоновским идеям. Общество — тёмная пещера, квазиформальный — цепи. Но появляется лазейка. Концентрация. Надежда горит, ещё не угасая. Я держусь за этот свет.
Он вновь и вновь тянет ко мне ладонь: «Возьми». Я отказываюсь. Уверенность растёт. Шёпот становится голосом. Эпистрофэ.
Теперь мой рассказ становится похож на чужую историю: жил-был человек среди масок, пробудился однажды ночью, услышал голос Слотердайка. Понял про квазиформального — боролся, искал, нашёл своё слово, произнёс его, изменился. Но это — лишь фрагмент. Напряжение не спадает: возвращение — не место, а путь, бесконечный процесс.
Я угадываю в этом слове отзвуки строфы, музыкального поворота — мысли действительно превращаются в поэму. Ритм ускоряется, а затем вдруг замедляется, цепляя дыхание. Тьма редеет, свет пробивается, пусть и слабо, но отчётливо. Эпистрофэ — не просто звук; это зов, восходящий из глубины.
Вспоминаю детство, летний день, поле, бегу навстречу ветру — там я был без масок, свободен. Никто не глядел, никто не вешал ярлыков. Чистое бытие. Тогда квазиформальный спал? Или ещё не зародился? Воспоминание резко обрывается — возвращение в реальность: офис, коллеги, взгляды-ярлыки — «ты менеджер». Мучительно. Я мечтаю вернуться на то поле. Эпистрофэ.
Мысли снова сплетаются в длинную цепь. Слотердайк пишет о сферах, укрытиях, втягивающихся под натиском мира. Моя сфера лопнула, квазиформальный вторгся словно вирус, вынуждая играть по чужим правилам. Люди вокруг становятся кривыми зеркалами: отражают не меня, а гротескную роль.
Снова возникает вопрос: кто он? Может быть, скрытое alter ego, или то, что Фрейд называл сверх-Я, построенное на позывном общества. Это мучает, давит, но я ищу выход в себе. Сосредоточение — и вспыхивает надежда, ярче прежнего.
Теперь свет не гаснет — держится в груди. Тьма отступает. Опять протягивает руку — игнорирую. Шепчу более отчётливо: эпистрофэ.
Возвращаюсь к телу: чувствую дыхание, тепло кожи. Сенсорика чиста и первозданна. Без формы — значит ли это хаос? Нет, это свобода. Короткие вспышки ощущений — запах свежего дождя, шелест листвы, вкус соли на губах.
Я размышляю: если квазиформальный — дитя социализации, то эпистрофэ — акт десоциализации, болезненный, как второе рождение. Но необходимый. Вспоминаю Сартра, его "тошноту" — как отраву чужих идентификаций. Бунт.
Напряжение собирается и растёт. Сердце бьётся быстрее: что, если я проиграю? Стану тенью, квази-сущностью. Но уверенность крепнет.
Я снова слышу в слове музыку: эпистрофэ — поворот, строфа поэмы, где каждая новая строка — шаг к истине. Ритм ускоряется, захватывает полностью.
В памяти всплывает ночь и книга Слотердайка — тогда я смеялся над этими теориями, теперь они болят. Правда жжёт.
Короткие отрывистые абзацы: борьба, соломинка надежды, путь из лабиринта. Безысходность уходит, свет усиливается.
Тянет руку в последний раз: «Возьми». Отвечаю взглядом. Эпистрофэ.
Теперь наступает трансформация — маски сползают, вижу себя ясно, без роли и одежд. Чистый, свободный.
Но история не заканчивается — эпистрофэ остаётся вечным процессом. Квазиформальный не исчезает, он лишь отступает в тень. Я настороже.
Размышления уходят глубже, к власти языка (не случайно вспоминается Фуко: общество формирует через слово), мои слова становятся оружием. Я разрываю цепи мантрой — эпистрофэ.
Вспоминаю личное: вчерашний разговор с другом, его глаза — зеркало, снова навязывают. Я отворачиваюсь и шепчу мантру. Свобода возвращается.
Ритм ускоряется и снова замедляется, музыка фраз держит внимание, как натянутая тетива.
Отражаются ассоциации: эпистрофэ в астрономии — поворот планеты; мне кажется, душа действительно вращается к свету.
Вижу игру: квази — словно квазар, мощный, но призрачный, формальный — пустая оболочка без сути.
Я продолжаю. Вспоминаю дальние страны, чужие города: там маски спадали, квазиформальный затихал, и эпистрофэ случалась самой собой.
Теперь всё возвращается домой, внутренняя борьба продолжается, мысли кружат, как вихрь.
Побеждаю ли я? Верю, что да.
Я размышляю: что, если мир был бы без квазиформальных, только с подлинными связями? Утопия, наверное, но стремиться к ней — значит жить.
Вдруг возвращается сомнение: а если он — не враг, а часть меня, союзник? Ложь, обман, не верю. Эпистрофэ. Повторяю вновь.
Поток мыслей не утихает: философия сливается с повседневностью, всё размывается, клубится как дым по вечернему небу.
Напряжение достигает предела. Освобождение близко.
Вспоминается: детский страх темноты, теперь тьма внутри, но я побеждаю её словом.
В ритме, в загадочности ощущений, во внутреннем напряжении появляется свет. Эпистрофэ — ключ, открывающий давно забытые двери.
И всё же, иногда — откат: квазиформальный вновь шепчет: «Без меня тебе нельзя». Сомнения проникают, но я держусь крепче.
Мысли вихрятся, анализирую, разбираю формы и всё то, что казалось устойчивым. Всё меняется.
Коротко: борюсь. Длинно: именно в этом потоке нахожу силу, уходя к истокам, где нет ни одной маски, только ясно звучащий внутренний голос.
Ассоциация возникает — Гераклитова река: нельзя войти дважды. Каждое возвращение особое.
В личной памяти: озарение на вечерней прогулке, падающие листья, осень, как символ — сбрасываю старое.
Темп меняется: то замедляется, то ускоряется.
Он отступает. Я снова становлюсь собой. Битва не закончена, но я уверен в себе.
А впереди — новый поворот, новый шаг к подлинности. Эпистрофэ.