Инструкция к любви

Часть 1

Фиолетовые волосы – это след Касси, отпечаток прошлого, который, как вечный дождь, тянулся за ними даже сюда, в Белые Озёра. Но даже в этом, более солнечном по меркам их прежней жизни, городе весна ощущалась как-то особенно: всё пестрело оттенками умирающего прошлого и рождения новой жизни. И хотя здесь солнце светило чаще, чем в Зеркальных, оно не могло развеять ту сырость, что поселилась где-то глубоко внутри.

Урсула потянула за ручку двери городской библиотеки, и её встретила приятная прохлада – частая особенность старых зданий. Воздух снаружи ощущался чужим, слишком тёплым с запахом пыли и асфальта. Дышать им было тяжело и непривычно, словно город пытался выплюнуть их обратно.

Сердце трепетало. А если быть точнее – колотилось как бешеное. Это было волнение от той самой привычной неприязни к вылазкам из собственной комнаты. Каждый шаг по гулким ступеням старой библиотеки был шагом в неизвестность, территорию, где её тихий мир мог быть потревожен. И она уже вовсю жалела, что позволила ему вытащить себя сюда.

Никого. На месте встречи – ни души. Урсула вздохнула с облегчением: у неё есть время морально подготовиться и собраться с силами перед встречей.

Слегка качнувшись, она направилась к стеллажам. Ряды полок не тянулись в бесконечность, комната была не очень большой.

Теребя лямку сумки, она стала зачитывать названия на корешках. Книги делились от «Да кто такое читает?» до «Да это все читали». Но одна, затерянная на самой верхней полке, притягивала взгляд: коричневая, потрёпанная обложка, хотя сама книга была новая, и странное, будто выцарапанное название.

«Касси бы такое понравилось.»

Урсула протянула руку, но полка оказалась слишком высоко. Она встала на цыпочки, вытягивая пальцы. Поверхность коричневой обложки была гладкой, местами чуть шершавой от сотен рук, и, казалось, тёплой – видимо, книга умудрилась уловить лучи закатного солнца. Как и полка, опираясь о которую, она пробовала подцепить корешок ногтем. Но тот не поддавался.

— Ах ты, дурацкая... – бормотала Урсула себе под нос, царапая ногтями гладкую поверхность.

Вокруг витал едва уловимый запах пыли, смешанный с тем самым солнечным теплом, которое пропитало дерево полки. Наконец, подцепив корешок ногтем, девушка почувствовала, как пальцы скользят по нему. Она дёрнула руку с такой силой, что книга, выскочив, отлетела к противоположному стеллажу. Послышался глухой удар, а затем – звук падения.

Урсула вздрогнула, представив весь возможный ущерб. Обернувшись, она увидела сгорбленную темноволосую фигуру. Парень неловко потирал макушку. По ней, похоже, и прилетел удар.

— Ой, извините... – она схватила книгу с пола и поспешила вернуться к месту встречи.

Там, за столом, где коричневые стены тонули в предзакатном освещении, положив голову на руки, сидел парень. Фиолетовые волосы – такой же оттенок, как и у неё самой, напоминание о Касси, о тех давних днях, когда она вытаскивала Урсулу из депрессии. Раф.

Она подошла, прежде чем успела передумать.

— Привет… – голос её прозвучал неуверенно.

В тот же миг к столу подошёл тот, кого она только что "угостила" книгой.

Они встретились взглядами. Неловкое молчание. Плотное и осязаемое, повисшее в воздухе.

— Привет, – Раф поднялся со стола, голос был ровным, без тени интереса. – Кажется, вы уже знакомы?

– Нет… Я только что ударила его книгой.

— А… – Раф окинул взглядом своего тёмноволосого спутника, мрачную фигуру, привыкшую к своему миру. Тот лишь поморщился, словно внезапно оказавшись под прямыми солнечными лучами после долгого пребывания в кромешной тьме. – Ну, ты, кажется, в порядке.

Эти слова прозвучали скорее как констатация факта, чем как вопрос. Ни одна из сторон не испытывала особого желания продолжать эту формальность.

Долго задерживаться они не стали, и, веских причин для этого, похоже, не нашлось. Выйдя из библиотеки, Урсула вновь почувствовала то самое весеннее тепло, такое непривычное теперь уже после прохлады и полумрака библиотеки, словно она вышла из одного мира в другой. Тишина и спокойствие вечера обещали дрёму, но эту тишину внезапно разорвал громкий, знакомый голос:

— Йо, народ, куда путь держите?

Урсула обернулась. Словно вырвавшись из какой-то клетки, он бежал навстречу. Он был высоким и таким ярким, таким солнечным, что Урсула, стоявшая ближе всех, невольно отступила на шаг, словно от ослепительного света. Её собственные фиолетовые волосы, обычно такие яркие, теперь казались тусклее на фоне его светлых крашеных прядей, и в груди кольнула лёгкая, почти забытая ностальгия. Она ему была по плечо – самая низкая из них, против его стремительного, высокого роста, будто два полюса. На солнце также засияли волосы Рафа, подошедшего ближе. Урсула прищурилась. Слишком много яркого для одной улицы, слишком много жизни после той библиотеки.

* * *

Пока они шли дальше, Элвин, казалось, наконец-то нашёл возможность выдохнуть:

— Я так рад, что вы согласились. Надоело, когда вокруг как-то… пусто. Она, видите ли, не любит шум, не любит толпу.

— Мы стали реже видеться, – отозвался Раф. – Как ты вообще справляешься с её замкнутостью? Ведь ей даже выйти на свет — целое испытание. И, признаться, я переживаю... она ведь, по её словам, с трудом встает с кровати?

Их разговор тёк незаметно, как река, уносящая их от библиотеки. Постепенно высокие кусты сада вокруг сменились на обшарпанные стены домов и припаркованные машины, которые наблюдали, словно молчаливые свидетели их пути.

Слишком много всего – слишком яркое солнце, слишком громкий голос, слишком чужой воздух.

Мимо поплыли балконы, когда Урсула обнаружила, что уже совсем их не слушает.

— Иначе меня просто… не пустят, – пояснил Элвин, отвечая на какой-то очередной вопрос, сжимая в руке банку шоколадной пасты.

Дошли они подозрительно быстро. Или это лишь потому, что Урсула витала где-то в своих облаках, пытаясь удержать остатки той солнечной ностальгии, пока город вокруг погружался в вечерние тени?

Вот она, знакомая старая многоэтажка. Виноградная лоза, оплетающая стену, выглядела хищной, словно заключала обитательницу в клетку, в объятия, которые не обещали свободы. Элвин, пошарив в карманах, выловил ключ и запустил друзей в дом.

В квартире их встретил запах корицы – тот самый, что намертво въелся в воспоминания о прошлом. Бордовый полумрак, пропитанный едва заметным запахом болезни, и включённый в углу ночник – всё это было частью мира в этих стенах, но тут же сквозил какой-то странный, неуловимый сквозняк, делая воздух одновременно и тёплым, и холодным.

Скинув в коридоре кеды и кроссовки – тут же, как по негласному правилу, которое, видимо, было установлено брезгливой до невозможности Касси,  – все, кто вошёл, почти одновременно направились в ванную.

Он – тот, кого только что ударили книгой, мрачный и привыкший к своим правилам, – на секунду замер, встретив это общее движение с недоумением, но лишь пожал плечами: тут действовали чужие законы.

Его тёмная фигура, казалось, отталкивала от себя мягкий свет ночника.

Воздух застыл, наполненный запахом корицы и далёкой болезни, смешанным с новой, неизвестной тревогой. Каждая новая деталь этого дома, каждый взгляд, каждый шаг – всё это было ещё одним шагом в лабиринт, откуда, казалось, не было выхода.



Часть 2

Подходя к одной из дверей, Элвин даже не заметил её и не замедлил шага, словно эта дверь была всего лишь условностью, и вломился в чужое личное пространство. Через распахнутую дверь им навстречу вырвался сквозняк, взметнувший волосы Урсулы, которая шла сразу следом за ним.

Послышался шорох ползущих по полу листов, которые не смогли взлететь из-за тяжести масляных красок.

В комнате, куда ворвался Элвин, на подоконнике, скрываемая взлетевшими на ветру бордовыми занавесками, поджав под себя ноги, сидела девушка.

— Ты туда как попала? Без общества одичала совсем? — Он содрал с кровати одеяло и направился к окну.

Девушка обернулась. Её бледность была болезненной, под глазами залегли тёмные круги, но на лице играла счастливая улыбка; она будто только что вернулась откуда-то, куда другие боялись даже смотреть. Ветер, проникший сквозь распахнутое окно, растрепал ей волосы, придавая какой-то потусторонний, призрачный вид, но в прикрытых глазах светилось что-то невероятно живое, чего не было в её теле. Элвин, накинув на неё одеяло, прижал к себе, словно пытаясь удержать пойманную птицу, а она, пытаясь вырваться, отбивалась ногами. Рэчи, наблюдавший за этим, отметил, что парень, так уверенно ведущий себя, выглядел довольно юным — не больше шестнадцати лет, хотя поначалу казалось, что он старше самого Рэчи.

— Пусти, там тоже нормально было! — её голос, хоть и слабый, звучал решительно.

Усадив её на кровати, Элвин скрестил руки на груди.

— Ладно, я не буду спрашивать, нахер ты туда полезла. Мне интересно, как?

Девушка взглянула на него, потом медленно подняла слегка подрагивающие руки. Кисть её правой руки была перебинтована, а сквозь бинт выглядывал катетер для капельницы. Её взгляд, спокойный и немного отрешенный, казалось, говорил всё без слов, заставляя Рэчи что-то почувствовать, хотя он не мог точно определить, что именно.

Пока Элвин разбирался с кучей тетрадей на столе, Урсула задёрнула штору, создавая мягкий полумрак, и села на пол между столом и кроватью. Возле стола и изголовья кровати загорелся ночник.

Рэчи в это время осматривал комнату. В архитектурном их учили функциональности и чистоте линий, но здесь, в полумраке комнаты Кассиопеи, царила другая эстетика. Это был не просто беспорядок, а скорее хаос, который жил своей жизнью, воплощаясь в идеях, разбросанных повсюду: стопки книг, часть из которых казалась открытой наугад, будто сами выбирали, что рассказывать; листы бумаги, разбросанные и по полу, как пойманные на лету мысли, но так и не нашедшие своего окончательного воплощения. Возле стены напротив кровати, словно свернувшийся в клубок зверь, стоял стул, поглощенный грудами смятой, но, кажется, чистой одежды. Слева у дальней стены высился старый платяной шкаф, его дверцы чуть приоткрыты, словно он вот-вот выдохнет воздух, пропитанный пылью и историями. Возле него также были разбросаны книги. Среди них можно было различить фантики от конфет, разные карандаши, треугольные ластики, масляные краски и кисти, резинки для волос и целые стопки блокнотов. Девушка явно любила читать и была художницей.

— ...не очень хорошо… Ты чё там встал? Давай сюда. — Рэчи смог услышать только обрывок фразы, но всё равно послушно приблизился.

На столе, возле которого над горой тетрадей склонился Элвин, рядом с недопитой чашкой чая, лежали частично стёртые, но всё ещё прекрасные эскизы. Вокруг них — баночка с растворителем, пара кистей, акварельные и простые карандаши, несколько ластиков и пара жёлтых канцелярских ножей, которые заставили Рэчи немного поёжиться. Каждый предмет здесь, казалось, являлся частью какого-то бесконечного процесса создания и был самостоятельным участником чего-то большего.

«Странно», — подумал Рэчи, ещё раз взглянув на ту, кто всё это творила. Она, казалось, умирала, запертая в этих стенах своей болезнью. Как эта очевидная хрупкость и физическая неспособность к действию могли сочетаться с таким потенциалом, с такими шедеврами? Это не вписывалось в рамки его мышления. Подобное несоответствие… раздражало своей нелогичностью. Слишком много пассивности для такого потенциала.

Хоть Элвин и заставил Рэчи подойти, внимания на него больше не обращал. Вместо этого он объяснял Касси что-то очевиднейшее из математики, судя по всему, в её домашней работе.

Кассиопея, заметив его замешательство, легко махнула рукой на край кровати:

— Садись, если хочешь.

Несмотря на кажущийся хаос, комната дышала уютом. Мягкий свет ночника бросал тёплые тени на стены, бордовые шторы делали полумрак почти осязаемым, а запах корицы и масляных красок создавал ощущение дома, пусть и необычного.

В комнату зашёл Раф с тарелкой бутербродов с шоколадной пастой. На мгновение он замер на пороге, не просто остановившись, а будто застыв на полушаге, его взгляд зацепился за фигуру Рэчи на краю кровати, а затем резко метнулся к Касси. В её лице он искал что-то привычное — тень недовольства, дискомфорт, — но не находил. Заметив его, девушка произнесла только:

— Ура-а, еда! — и свободной рукой потянулась к тарелке.

— Касси, осторожнее...

Не дожидаясь, пока тарелка окажется на более плотной поверхности, чем воздух, она выхватила ближайшую булочку и склонилась к сонной Урсуле. Та, вздрогнув и ойкнув, достала из сумки книгу, о которой уже, видимо, забыла. Обменявшись, они сразу нашли тему для диалога, в котором Урсула поведала о полётах этой самой книги, но их всё время перебивал Элвин, что-то показывая в тетради. Наконец, сдавленно вздохнув и закатив глаза, будто весь мир сговорился против его математической логики, он сдался и стал переделывать работу беззвучно.

Эта разношёрстная компания была довольно дружна, и, вспомнив оценивающий взгляд Рафа, Рэчи почувствовал себя лишним.

Съев пару булочек, Касси, словно кошка, выгнувшись дугой, стащила со стола скетчбук и несколько карандашей коричневато-рыжих оттенков. И, ни секунды не медля, она легко стукнула им Урсулу по голове. Не успев отскочить она тут же получила в ответ тетрадкой, в которой были нарисованы какие-то спирали и тыквы.  Обе весело смеялись, что Рэчи, хоть и сидел в противоположном конце кровати, всё равно казалось, что он участвовал в их битве.

Затем Кассиопея, снова перегибаясь к столу, решила, что ей нужно больше карандашей. Но, вместо того чтобы аккуратно взять их, она нечаянно опрокинула открытую пачку, и Урсула оказалась под неожиданным "карандашным дождем".

Элвин, собирая с пола карандаши, видимо, понял, что она совсем не заинтересована в математике. И, кинув Касси что-то ругательное, затем получив такой же нескромный ответ, ушёл из комнаты. Лишь тогда Рэчи заметил, что Раф, бесшумный, как тень, исчез из комнаты ещё раньше. Его отсутствие, как и его появление, осталось почти незамеченным.

* * *

— Вот, — Касси протягивает рисунок. — Как тебе?

Это был его портрет. Не просто лицо, а он сам, каким он мог себя описать: задумчивым, скрывающим боль, но чувствующим, с глазами разного цвета, цвета которых она каким-то чудом уловила даже в этом полумраке. И шрам на щеке, который обычно скрывался частью чёлки и пластырем...

Рэчи чувствовал, как внутри него что-то отзывается. В этом портрете было что-то такое — настоящее, необузданное, что он так ценил в архитектуре, но редко видел в такой откровенной, почти болезненной форме.

— Классно, — прошептал он, его голос был едва слышен.

— Я рада!

— Можно и другие посмотреть?

— А… конечно. — тихо ответила она, подавая ему скетчбук.

Аккуратно, почти благоговейно, он взял скетчбук. И замер. Страницы оказались заполнены случайными зарисовками зданий, которые она, скорее всего, видела через окно; фантастическими пейзажами и живыми, с уже знакомыми ему лицами, портретами. Каждая линия говорила о невероятном таланте. Это было больше, чем просто рисунки; это были части её души, вынесенные на бумагу.

— Можно мне забрать его? — пробормотал Рэчи, перевернув последний лист и вернувшись к своему портрету.

— Угу, — она вздрогнула и качнула головой, и, взяв скетчбук обратно – аккуратно выдернула лист.

— Пойдём, ребят, — в дверном проёме появился Элвин. — Поздно уже.

— Ну... завтра тогда тоже приходите. — Касси произнесла это громче, чем говорила всё это время, и в её голосе прозвучала надежда, которой явно не должно было быть.

— Ого! — парень наклонился вперёд, приподнимая свои солнцезащитные очки. — Это, типа ты нас приглашаешь? Заболела что ли?

— Вали уже! Я сейчас передумаю! — она смутилась и отвернулась, пренебрежительно махая рукой, будто королева, выпроваживающая надоевших гостей.

Прощание было быстрым, почти сухим, словно обрывок яркой нити, которую только что держал в руках. Рэчи почувствовал, как тепло, исходившее от Касси, медленно остывает за спиной, оставляя после себя лишь фантомное касание. Они двинулись к выходу.

Там, в коридоре, стоял Раф. Он не совсем исчез, как Рэчи сначала подумал, а стоял чуть дальше от входной двери, в тени, куда не доставал ни свет ночника, ни фонари из кухонного окна напротив. Лицо тоже было скрыто в этой плотной тени, и прочитать его выражение не получилось. Но что-то в его позе, в напряжённых плечах, в едва заметно сжатых кулаках выдавало его, говоря о чём-то невысказанном. Казалось, он чего-то ждал, затаив дыхание, словно хищник, припавший к земле перед броском.Этот невидимый воздух между ними, густой и липкий, как паутина, пропитанная чужим страхом, был ощутим для Рэчи каждой клеткой. Его рациональный ум, привыкший раскладывать мир по полочкам, бился о глухую стену необъяснимого. Это было не просто "что-то не так", это было ощущение, что сама реальность дала трещину, и из неё тянулся запах гнили. Урсула и даже Элвин не обратили на это и тени внимания, продолжая беззаботно болтать.

 Эта неспособность мира соответствовать его логике, невозможность найти объяснение происходящему, медленно разжигала в нём холодное пламя – не ярость, а едкое, разъедающее раздражение, что выжигало пустоту в его груди. Оно было опасным, способным в любой момент перерасти в неконтролируемую агрессию, стоило лишь его разуму окончательно счесть происходящее "нереальным", выходящим за рамки дозволенного. Он ощущал, как всё вокруг медленно, необратимо разлагается, как гнилой фрукт, отравляющий воздух, пока он зашнуровывал кеды, пытаясь удержать себя на якоре в этом внезапно перевернувшемся мире.


Часть 3

Несколько дней у Касси не появлялись ни Раф, ни Урсула. Раф с утра до вечера был либо на работе, либо на учёбе, а Урсула — в школе, потом на дополнительных занятиях.

Кассиопея лежала на кровати, укутанная пледом, с книгой в руках, но не читала. Буквы расплывались, не складываясь в слова, так что книга повествовала пустоте. Слова, словно мелкие рыбки, ускользали от неё, оставляя после себя лишь дрожащие круги на водной глади сознания. Скорее всего, именно так и появились эти стопки самостоятельных книг, которые сами решали, что именно они будут рассказывать.

Пустым и потерянным взглядом она смотрела куда-то сквозь потолок и небо, прямо в глаза высшим силам, которые никак не могли ответить на её простой немой вопрос:

Почему Элвин никак не оставит её в покое?

— Уйди уже! Я устала! — прошептала Кассиопея, цепляясь за свою тишину. Её голос был слабым и раздражённым.

— Да ты буквально просто посмотрела в мою сторону!

После очередной перепалки, в которой Элвин так и не добился своего, он вышел из комнаты.

Рэчи разглядывал прикреплённые скотчем к стене листы. На одном из них, довольно большом, находились три подсолнуха. Цветы были немного кривыми и детскими, непохожими на то творчество, что он видел в её скетчбуках. Кажется, их даже рисовали два разных ребёнка: было видно, что некоторые цветы отличаются друг от друга по стилю.

Этот контраст между явной болью Касси, её попытками уйти в себя, и этими детскими, будто бы невинными рисунками, сбивал его с толку. Это было похоже на острый осколок, впившийся в его рациональный мозг, болезненно искажая привычную картину мира. Он чувствовал себя так, словно заблудился в чужом, непонятном мире, где каждый шаг по твердой земле оборачивался падением в бездну.

— Тебе заняться нечем или он тебя насильно заставляет сюда приходить? — выдернул его из раздумий раздражённый голос Кассиопеи.

Только заметив, что они остались один на один, Рэчи испугался.

— А…я…эм, ну…

От поиска нужных слов его избавил вновь появившийся Элвин. Он вздохнул, опустившись на колени рядом с кроватью, и взял её руку. Они молчали какое-то время, Элвин продолжал держать её руку, и Кассиопея на этот раз не сопротивлялась. В комнате царила тишина, прерываемая только тиканьем часов откуда-то с кухни.

— Я просто… — его голос был тише обычного, словно он боялся спугнуть что-то хрупкое. — Ты обещала.

Кассиопея ничего не ответила. В её пустых глазах застыли слёзы.

* * *

На следующий день Рэчи и Элвин появились в квартире с небольшим подсолнухом, который они стащили где-то по пути.

Касси ещё спала, её утро явно начиналось днём, так что они молча сидели на кухне.

Элвин сидел напротив с вазой. Он, кажется, забыл от усталости, что в вазе тут нуждается именно подсолнух. Рэчи наблюдал за ним, также находясь в своей голове. Его «сценаристский» мозг пытался разложить по полочкам увиденное за последнюю неделю.

— Почему ты так сильно беспокоишься за неё? — наконец спросил Рэчи, сжимая в руках несчастный подсолнух. — Она… твоя сестра, да? Я не сразу понял.

Элвин вздохнул, его плечи опустились.

— Я не могу позволить, чтобы она угасла, — он говорил шепотом, чтобы не разбудить её. — Я обещал кое-кому… быть рядом.

Рэчи на мгновение застыл, но не от сопереживания, а от чудовищной силы, что пробивалась сквозь слова Элвина.  Эта искренность, эта боль – они были для его рационального мира, словно необработанный кусок обсидиана, слишком острый, слишком чужеродный, чтобы его можно было взять в руки и разложить по полкам. Это было нечто новое, нечто, что должно было иметь объяснение, но не имело его, и это не давало ему покоя.

— Обещал что? — Рэчи пытался понять, куда смотрит собеседник сквозь свои солнечные очки.

— Что она снова сможет ходить, — Элвин посмотрел на Рэчи, его взгляд был тяжелым, полным боли и решимости, почти осязаемой, как свинцовая цепь, прикованная к его сердцу. — Я сделаю для этого всё.

Рэчи смотрел на него, пытаясь найти изъян в этой нелогичной, всепоглощающей решимости. Это было подобно идеальному геометрическому объекту, который внезапно начинал кровоточить, разрушая всю свою безупречность. Его мозг, привыкший к четким линиям, не мог вместить этот хаос. И это не давало ему покоя.



Часть 4

Длинные дни слились в один бесконечный поток, размывая границы между вчера и завтра, пока само время не стало вязкой, серой жижей, просачивающейся сквозь пальцы. Мысли падали откуда-то сверху, тяжёлые, словно камни, придавливая Кассиопею к кровати.

Она ненавидела всё это. Ненавидела яркое весеннее солнце, ненавидела пугающий шум за окном и назойливый шум от соседей, который проникал под кожу, как тысячи острых игл, вытачивающих в ней новые дыры. Ненавидела курящих, от чьего дыма она каждый раз задыхалась, как в газовой камере, где каждый вдох был глотком чистого страха. Ненавидела болящие руки и ноги, ненавидела медсестру, которая приходила ставить ей капельницы и давать таблетки, словно она была чем-то вроде механизма, который нужно смазывать, шестерёнки которого вот-вот заскрипят и рассыплются. И больше всего ненавидела Элвина, который, с его глупыми надеждами, упорно не давал ей умереть.

В то же время ей было жаль эту девушку, которой приходится каждый день приходить сюда и видеть её такой. Жаль брата, который всё ещё, как одержимый, пытается спасти её.

А солнце за окном всё так же светило, птицы пели, а люди курили. Идиллия, столь же хрупкая, как стекло, лопнула от резкого, пилящего звук сирены, ворвавшегося извне. Скорая. Или полиция. Звук, который заставлял её тело сжиматься, а перед глазами снова начинало всплывать...Нет. Нет-нет-нет... Но мозг не слушал, словно порванные струны скрипки, играющие одну и ту же диссонирующую, оглушительную нот. Голова кружилась всё сильнее, сирена оглушала, проникая в глубины сознания.

И ко всему этому, словно из тоннеля, слышался голос, который звал. Звал на помощь. Звал по имени. И от этого голоса леденела кровь, подкашивались ноги, а собственные слова застревали в горле комком слипшейся, влажной земли, отравленной страхом. Этому голосу не хотелось помогать. И теперь он был везде, начертанный на обоях, прошитый в ткани и выведенный в текстуре мебели, висящий в воздухе мельчайшей пылью, которая оседала на лёгких. Его можно встретить вообще везде снаружи: в голосах прохожих, в монотонном скрипе чего-то старого и проезжающего мимо, и даже в шуме ветра. Он ждёт. Ждёт чтобы отомстить за её поступок, в котором у неё не было выбора, когда тело не могло двигаться от ужаса, а рука полицейской сжимала её плечо, оставляя на коже невидимый, но ледяной отпечаток, который никогда не сотрется.

Здесь она в безопасности. Об этом месте голос не знает и не сможет её найти, поэтому он ходит поблизости в поисках, словно голодный зверь, обнюхивающий замкнутую клетку, но не видящий двери. В этом месте нет людей, и она не сможет завести новых друзей, чтобы голос мог их убрать. Это место безопасно. Только здесь, в этом одиночестве, она могла спрятаться, сжавшись в комок, который мог бы стать каплей чернил, чтобы раствориться в темноте и быть забытым.

Кассиопея приподнялась на локтях и с размаху ударилась головой об стену. Висок тут же пронзила тупая боль. Острая и чистая, как глоток холодного воздуха, она была реальной. Всё слилось воедино: время, мысли, рисунки и листы, попытки Элвина вытащить её из загробного мира. Мир, который стал лишь набором осколков чужого сна, разбросанных по полу её сознания, и она ходила по ним босыми ногами, чувствуя, как они впиваются ей в ступни. Всё тщетно.

В комнату входит Элвин. Его взгляд, по которому раньше вполне можно было вычислить дурачка, сегодня был каким-то другим, тяжелым, словно два свинцовых шара, которые он прятал за радужками глаз, и в них отражалось отчаяние. Они молча смотрят друг на друга, но в воздухе чувствовалось его намерение.

— Уйди.

— Ты должна хотя бы попытаться.

Это были стандартные диалоги вместо приветствий. Касси уже устала от него. От него и от всего этого бесконечного кошмара.

— Тебе не помогут врачи и лекарства, пока ты сама не захочешь. Для этого нужно двигаться и ходить, ты ведь знаешь.

— Заткнись, прошу.

Она видела, как у него дрожали руки, как он кусал губы. Ей было неловко за свою жестокость и в то же время уже осточертело абсолютно всё.

— Мне это всё не нужно. Я не хочу больше вставать с кровати и тем более выходить на улицу.

И Элвин молчал. Несколько секунд он колебался, а глаза метались. Затем он схватил её. Крепко, как будто боясь, что она вот-вот ускользнёт – растает и утечёт.

Голова закружилась, перед глазами потемнело и стало двоиться, а тело обмякло, словно потеряло все кости.  Она почувствовала себя марионеткой, у которой внезапно перерезали все нити, и теперь её просто волокли по невидимому, искаженному пространству. Кассиопея обнаружила себя висящей вниз головой. От неожиданности она вцепилась в спину брата, который нёс её к выходу из квартиры. На глазах выступили слёзы бессилия.

На улице было прохладнее. Скорее всего, Элвин знал, что она замёрзнет, и именно поэтому взял её пальто, которым укрыл, когда они спускались в лифте.

Пахло пылью, бензином и чем-то весенним, тем, что она чувствовала, когда по комнате гулял сквозняк.

Повсюду ездили машины, их рёв казался оглушительным, словно тысячи рассерженных пчел роились прямо у её ушей. Слышались голоса, а птицы звучали несколько тише, чем когда она слушала их из окна, будто их звуки были размыты в густом киселе воздуха.

Всё казалось каким-то нереальным и страшным. Солнечный свет бил по глазам, заставляя щуриться, а воздух казался  и удушливым, пропитанным тысячами чужих жизней, которые давили на неё со всех сторон.

Каждый шаг Элвина сотрясал её мир, раскачивая его, словно сломанную колоду карт, и она цеплялась за него, как за последний осколок твердой поверхности, пока мир вокруг распадался на миллион кричащих пикселей. Касси сильнее прижималась к брату. Она чувствовала его дыхание, слышала сердцебиение, но всё равно было страшно и больно.

Проходящие мимо люди бросали на неё сочувственные взгляды, а некоторые разглядывали её как какой-то диковинный экспонат, словно пытаясь понять, что же сломалось в этом механизме. Это заставляло чувствовать себя неловко и особенно уязвимо.

Элвин посадил её на скамейку возле реки. В этой части парка почти никого не было, а редкие прохожие мелькали случайными тенями вдалеке. Эта часть парка была отдалённой, но не казалась заброшенной, видимо, за ней ещё немного ухаживали. Вокруг щебетали птицы, их голоса теперь не казались режущими, а скорее мягкими, словно перышки, оседающие на слух. Шептались на ветру деревья и кустарники, возле скамейки шуршала трава, над водой летали стрекозы, оставляя забавную рябь. Касси поймала себя на мысли, что этот живописный вид в акварели требовал бы не только зелёных и серых оттенков, но и голубоватого ультрамарина, как если бы она смотрела на него сквозь чистые, еще не разбитые стекла.

Обняв колени руками, Касси гипнотизировала уток, которые лениво качались на волнах. Через некоторое время к реке подошёл знакомый высокий силуэт, в неизменном тёмном, он казался чужеродным пятном на фоне зелени и воды, словно нечто, вырезанное из другой реальности и неаккуратно вставленное в этот пейзаж. Это было забавно. Пока Элвин что-то смотрел в телефоне, она нашла новый объект для наблюдения.

Когда у Рэчи, по-видимому, закончился хлеб,и он собрался уходить, его взгляд случайно упал на нашу скамейку. Он замер. Затем, словно приняв какое-то решение, он подошёл ближе и молча смотрел на Касси. Его взгляд, обычно отстранённый, неожиданно оживился. В нём читалось непривычное любопытство и даже какое-то тихое удовлетворение. Это было странно, но не заставляло её чувствовать себя экспонатом.

Затем он протянул ей оставшийся кусочек хлеба, предложив покормить уток уже вместе.

Касси спустила ноги со скамейки в траву. Любимая коричневая фланелевая юбка зашуршала, прикрывая щиколотки, а мягкая трава приятно пружинила под ногами.

Вода пахла как-то по-особенному – смесью свежей травы, влажной земли и лёгкого, едва уловимого аромата цветущих кустов, которые росли вдоль берега. Запах именно этой реки она сможет отличить из тысяч – он был каким-то особенным, живым. На мгновение она отвлеклась от своих мыслей, чувствуя, как по коже пробежали мурашки, вызванные чем-то, что она почти забыла за пять лет.


Часть 5

Мой день начался как обычно: я в безделье валялся на диване, переключая каналы, пока не наткнулся на очередной занудный документальный фильм про жизнь китов. Вполне сносно для воскресенья. Кит, наверное, единственный, кого я сейчас могу слушать без раздражения. В отличие от большинства людей, у него нет дурацких проблем и вопросов, на которые не хочется отвечать.

Найденный на просторах интернета мем в общий чат. Второй. Третий. Пусть однокурсники знают, что я ещё жив и не умер от скуки. С моей ленью, это было вполне вероятным исходом.

Телефон завибрировал. На экране высветилось "Элвин". Вздохнул. Опять что-то срочное. У этого парня всегда что-то срочное.

— Чего тебе? — мой голос прозвучал суше, чем я ожидал.

— Слушай, можешь сбегать в магазин? Купи ей шоколадную пасту. Ну, с орехами. Она её обожает. И занеси ей. Я здесь недалеко, ключ передам, чтобы не будить её. Я сам просто сейчас не смогу.

— Я что, теперь курьер? — не смог удержаться от сарказма. — И вообще, почему я? У тебя что, больше никого нет?

— Рэчи, пожалуйста. Ты ей нравишься, она тогда хоть на секунду улыбнулась. Это важно. Я тебе потом всё верну.

— А...да, конечно, — пробормотал я, уже поднимаясь с дивана.

Малолетний придурок знает, на какие кнопки давить. "Важно". "Улыбнулась".

Чёрт.

Скучная рутина нарушена. Отлично.

Забрав у Элвина ключ, направился в магазин.

Супермаркет. Толпа. Просто замечательно. Людей было слишком много, их разговоры, запахи, постоянное движение – всё это раздражало. Я старался идти быстро, не смотреть по сторонам, сосредоточившись на цели. Шоколадная паста с орехами. Найти. Взять. Уйти.

Полки со сладостями. Вот она, эта проклятая банка. Я потянулся за банкой, но вдруг почувствовал чью-то руку рядом — почти одновременно. Опустил взгляд и встретил странную фигуру.

Остановился, отдернул руку. Передо мной стоял подросток в маске и капюшоне. Из-под капюшона торчали изумрудно-зеленые пряди. Пол определить было сложно, одежда мешковатая, движения быстрые и нервные. Хотя вроде не парень. Что-то в поведении выдавало девушку, хоть и очень скрытную. Она тоже посмотрела на пасту, потом на меня. В воздухе повисло неловкое молчание.

«Тоже её берёт?» — пронеслось в голове. Мой мозг, который терпеть не мог лишние мысли, уже пытался что-то вычислить.

— Бери, — сказал я, отступая на шаг. Она схватила банку, кивнула, не говоря ни слова, и почти убежала. Странная.

Заплатил за свою пасту и вышел на улицу.

И, конечно, она шла в том же направлении — шаг за шагом, улица за улицей. Моё раздражение росло. Совпадение? Два человека покупают одинаковую шоколадную пасту, идут в одном направлении. Слишком просто, чтобы быть просто совпадением. Мои проблемы с доверием завопили во весь голос.

Подошли к подъезду. Мой, черт возьми, подъезд. Она вошла первой. Я за ней, сохраняя дистанцию. Лифт. Напряжение в крошечной кабине можно было резать ножом. Зеленоволосая фигура стояла, отвернувшись, уставившись в стену. Я пытался поймать её взгляд, но она не подавала виду. Кто она такая? И почему она следует за мной? Хотелось просто выйти и послать всё к черту – но нет, я здесь ради неё.

Лифт остановился на этаже Касси. Я вышел, она — тоже. И направилась прямо к её двери. Остановилась. Подняла руку, чтобы нажать на звонок.

— Тоже к ней? — Мой голос прозвучал резче, чем я хотел.

Капюшон слегка вздрогнул. Она опустила руку, медленно повернулась ко мне. Её глаза, скрытые в тени маски, были пронзительными и острыми, оценивающими. На мгновение мне показалось, что я увидел в них какую-то глубокую печаль, но она тут же исчезла.

Приподнял банку и ключ, как бы показывая, что я тут тоже не случайно.

Открыл дверь и пустил подростка вперёд. Мы вошли в квартиру. Воздух здесь был тяжелым, почти неподвижным, словно задерживал дыхание вместе со мной.

В коридоре, опираясь о стену одной рукой и о капельницу другой стояла Кассиопея. Бледная, с опухшими от сна или слез глазами, в свитере и длинной коричневой юбке.

На её лице отразилось сначала легкое удивление при виде меня, а затем… взгляд скользнул к темноте прихожей, где на фоне черного капюшона и маски почти светились зелёные волосы. Глаза Касси широко распахнулись. Она выглядела совершенно потерянной, глядя то на меня, то на зеленоволосую незнакомку.

А в наших руках, у меня и у подростка, были одинаковые банки шоколадной пасты.



Часть 6

Рэчи стоял в прихожей, напротив светлого коридора. Слева, у стены в тени, — зеленоволосая фигура в маске, держащая такую же банку с ореховым дьяволом внутри. Справа, в коридоре, — Кассиопея, бледная, помятая, с широко распахнутыми глазами, похожая на загнанного зверька. Яркий свет из кухонного окна, за спиной Касси, выхватывал ее из полумрака, подчеркивая дрожь в руках.

Он только что был уверен, что знает, зачем здесь, но теперь все его рациональные схемы рухнули. Перед ним разворачивался абсурд, настолько нелепый, что даже его мозг не мог собрать все сбитые внутренние инструкции. Карта мира, которую он пытался составить, рассыпалась в пыль и он чувствовал себя полным идиотом.

Рэчи, сохраняя дистанцию, чуть приподнял банку.

— Ну что, Касси, похоже, твоя популярность бьёт все рекорды. Сразу два курьера с одинаковым заказом. Кто из нас лучший?

Кассиопея лишь моргнула, словно пытаясь прогнать наводнение наваждений. Она выглядела ещё более уставшей, чем у пруда. Её брови слегка приподнялись, а в опухших глазах мелькнуло что-то похожее на удивление и насмешку. Или это его воображение? Рэчи уже готов был проанализировать это моргание — как знак усталости или попытку сосредоточиться, но тут же отсек эту мысль. Слишком много неопределенности.

Девушка в маске оставалась неподвижной, но Рэчи чувствовал её пристальный, нечитаемый взгляд, направленный на Кассиопею. Будто она изучала её, пытаясь найти ответ на какой-то свой, неведомый ему вопрос. Он пытался сопоставить этот взгляд с чем-то знакомым, найти в нем логику, но тщетно.

— А…проходите, — наконец, тихо прошептала Касси, отступая в глубину квартиры.

Квартира была такая же, как Рэчи её запомнил: полумрак и ощущение словно время здесь остановилось, спрессованное в затуманенные пыльные углы. Проходя мимо двери в её комнату, он мельком заглянул внутрь. Запах корицы и болезни. Листы ползающие по полу, словно забытые насекомые. У стены, где были прикреплены рисунки, стоял стул, на котором помимо её собственной, висела одежда ещё и её брата. Под стулом, да и вокруг были разбросаны книги, блокноты и карандаши. На столе на кухне, среди каких-то баночек с таблетками и сахарницы, лежало несколько ластиков.

— Элвин явно думает, что ты страдаешь от недостатка сахара в крови, — они с зеленоволосой девушкой протянули свои «заказы» одновременно. Одинаковые банки, одинаковые этикетки.

Кассиопея медленно взяла обе, не отрывая взгляда от незнакомки. Между ними висело какое-то странное, невысказанное напряжение, которое Рэчи ощущал, как электрический разряд. Он наблюдал.

Её руки слегка подрагивали, когда она ставила банки на стол. Затем, будто собравшись с силами, она протянула одну из банок Рэчи, молча, но всем своим видом требуя открыть. Это было слишком простое действие, чтобы вызвать такую сложность.

— Чай? — голос Кассипеи дрогнул.

* * *

Когда чайник закипел – Рэчи помог разлить кипяток по кружкам. Касси стояла рядом и, смотря куда-то сквозь стол, нервно трогала свои пальцы возле костяшек.

Они молча сидели за столом. Чай был у всех без сахара. Когда Касси отпила из своей кружки, то закрыла глаза, буд-то что-то вспомнив, и потянулась к сахарнице. Положив ложки три, она медленно размешивала сахар, её руки слегка подрагивали. Дрожь в её пальцах казалась постоянной. Ужасная болезнь для такой юной девушки. Хотя рисуя его портрет или кидая хлеб уткам она казалась вполне спокойной, так что, возможно, это было просто что-то нервное.

Подросток сидела напротив, всё ещё в маске и капюшоне. Теперь, когда она сидела рядом с окном, было видно родинку на шее и цвет глаз. Глаза, такие же изумрудные, как волосы, сверлили кружку. От неё всё ещё веяло какой-то закрытостью.

— Слушай, — обратился к ней Рэчи. — почему ты всё ещё в маске?

Его честность граничила с грубостью, он знал это, но терпеть загадки не хотелось.

Она медленно повернула голову в его сторону. Её глаза снова стали темными в тени капюшона, но Рэчи все равно чувствовал их пристальный взгляд. Будто она изучала его, пытаясь найти какую-то ошибку в коде. Его это неприятно задевало.

— Это не имеет значения, — прозвучал её приглушенный голос. — Иногда проще быть тенью.

Его вера в то, что животные, в своей честной простоте, куда понятнее людей, только крепла. Люди всегда всё усложняют и вечно путаются в собственных тенях.

Рэчи взял обеими руками кружку, разрисованную тыквами, звёздами и спиралями. Видимо они распечатали рисунки Урсулы. Кружка обжигала ледяные руки даже сквозь перчатки без пальцев, так что он просто грелся, разглядывая рисунки.

В этот момент Касси подняла взгляд. Она посмотрела на девушку, и на её лице появилось что-то похожее на неуверенную улыбку, почти забытое выражение, которое Рэчи видел мельком у пруда. Это было странно, как будто кто-то заново учился улыбаться.

— Эмбер.

Девушка замерла и её плечи слегка опустились.

— Да… — едва слышно отозвалась она.

Кассиопея слегка наклонилась вперёд.

— Ты всё ещё красишься в зелёный, — она улыбнулась, видимо, вспоминая что-то весёлое. — И клычки?

Касси ткнула указательными пальцами на свою нижнюю губу. Девушка кивнула, подтверждая.

— Что привело тебя ко мне? Как ты вообще? Расскажи.

Эмбер медленно выдохнула. Рэчи видел, как её взгляд снова метнулся к Кассиопее, а потом обратно к своей кружке.

— Всё как обычно, — её голос стал чуть громче, и он уловил в нём нотки усталости. — Матушка постоянно: «Нео, иди сделай то, Нео, иди сделай это». Будто я её личный раб.

* * *

Слова Эмбер, произнесенные так буднично, так обыденно, словно пронзили что-то хрупкое внутри Касси. Нео. Нео…  Это имя. Оно звучало в ее голове, отдаваясь глухим эхом, как будто упавший в колодец камень. камень… колодец, камень… темнота…  Перед глазами поплыли пятна, сначала размывая очертания комнаты, потом  лица, даже собственную руку, сжимающую кружку. Ощущение было такое, будто ее выдернули из знакомой реальности и бросили в густую, тягучую смолу. Холод. Он прошел по венам, вытесняя тепло. Подсознание, этот упрямый идеалист, напомнило о себе, втягивая ее обратно в свои лабиринты. Где-то там, в темноте, скрывались ответы, и сейчас она падала туда, снова.



Часть 7

На улице белой стеной шёл ливень, а Касси, как истинный ценитель влажной меланхолии, шла домой из школы, не утруждая себя зонтом. Одежда уже была тяжелее, чем должна быть, но это было привычно и казалось уже каким-то родным. Дожди в Зеркальных Озёрах не редкость, а осенние тем более.

Заметив какой-то мелкий магазинчик, она решила заглянуть. Конечно же, за шоколадной пастой. Всегда за ней. Вокруг было тихо, почти никого.

Магазинчик был действительно маленьким, и полки с продукцией образовывали самые неожиданные сочетания, словно кто-то играл в конструктор, забыв о назначении деталей. Пройдя ряд с алкоголем, она сразу свернула к сладостям. Пахло тёмным шоколадом и орехами, а ценники изучались с серьёзностью первооткрывателя.

Наконец Касси потянулась за банкой, но слишком сильно задела соседнюю стойку. Звон. Две стеклянные бутылки с чем-то тёмным и дорогим полетели на пол. Хруст разбитого стекла, резкий и липкий запах алкоголя, стекающего по плитке.

Сердце рухнуло в пятки. Касси застыла, чувствуя, как в носу защипало от наворачивающихся слёз. Она была готова разрыдаться прямо здесь, посреди этого отвратительного, жуткого магазинчика. Ей уже представлялось, как будет объяснять это матушке, как та будет ругаться. И этот страх был почти физическим, как удар в поддых. Внутренний голос кричал: «Идиотка! Как ты могла?!»

— Эй! — послышался чей-то голос рядом, тихий, почти как шепот ветра сквозь осенние ветви.

Касси не успела даже посмотреть. Чья-то рука резко схватила её за запястье. Тёплая. Неожиданно тёплая. Послышался тонкий, такой тёплый и приятный запах кофе с корицей и персиком, домашний и неуместный на фоне едкого запаха спирта. И тут же резкий толчок. Она упала. Нет, не она. Парень, который схватил за руку, упал. Он скрутился на полу, задёргался и начал орать:

— Вызовите скорую! Вызовите скорую!

Холодная гладкая плитка пола обжигала колени, в ушах звенело, а в глазах двоилось. Вокруг тут же появились случайные покупатели и до смерти перепуганные кассиры — все столпились, перешёптываясь и испуганно глядя на парня. Касси вообще ничего не понимала. Что происходит? Зачем он это делает? Это было слишком странно и нереально. Белое целлофановое освещение; белый, светящийся на фоне его тёмной одежды, парень; белая светящаяся плитка; блестящие звёздами осколки бутылки и тёмно-красный, растекающийся по полу, алкоголь. Зрелище завораживало, и Касси почти забыла, что всё происходит в реальности. Из наваждения её выдернула сирена скорой помощи и изначальный ужас снова вернулся.

«Он сейчас тебе отомстит! Он тебе поможет, а потом что-то потребует взамен! Он эгоист!» — бушевал её внутренний голос.

Он всё ещё лежал на полу, всё так же неистово дергаясь, и крепко держал её руку, которая, к слову, начала затекать. Его вынесли на носилках, а Касси, словно прикованная невидимыми цепями, шла рядом, до боли впивая ногти в ладонь. Мир вокруг казался замедленной плёнкой, в которой только она и этот странный парень двигались в нормальном темпе. Когда они оказались на улице, под белой стеной ливня, он внезапно, словно оживший мертвец, вскочил с носилок, оттолкнув ошарашенных фельдшеров.

— Бежим! — крикнул он и, всё ещё держа её за руку, потянул за собой. Его хватка была крепкой, почти болезненной.

Они бежали, как сумасшедшие, под дождём, мимо испуганных прохожих, которые казались застывшими изваяниями. Голова кружилась от адреналина и абсурдности ситуации, как будто её закрутили в водовороте. Брызги летели в лицо — холодные, но почему-то освежающие. Каждый шаг отзывался гулким эхом в голове, заглушая все мысли, кроме одной: бежать. Мчались через лужи, смех застрял где-то в горле — горький и странный. Это было… приключение. Настоящее, живое, бьющее током приключение, которого ей так не хватало.

Остановились они где-то на безлюдной улочке, так же под дождем. Он отпустил руку, задыхаясь от бега и смеха; его грудь вздымалась, а изо рта шёл белый пар. Только тогда Касси смогла по-настоящему его рассмотреть. На нём была огромная тёмно-зелёная футболка, поверх какой-то тёмной кофты, рукава которой скрывали кисти его рук, и всё это было перепачкано алкоголем. Намокшая одежда, прилипнув к телу, почти чётко вырисовывала его фигуру. Он был до странности худым, угловатым, и Касси невольно задавалась вопросом: откуда в этом хрупком теле взялось столько силы, чтобы тащить её, словно перышко? Но даже сквозь влажную ткань и пятна, он был… весь белый. Кожа, волосы, ресницы – словно вылепленный из фарфора, необыкновенно бледный, почти прозрачный. От этого контраста, от его светящейся белизны на фоне мокрой, грязной одежды, перехватывало дыхание. На его шее висел кулон в виде подсолнуха — яркое, солнечное пятно на фоне серости дня и его бледности. А его глаза… Его глаза были странными: один – цвета заката, нежно-розовый, как будто в нем отражалось уходящее солнце, другой – как сумеречное небо перед грозой, чуть отдавал фиолетовым. Эти глаза, казалось, видели что-то, что было недоступно Касси, какой-то свой, особенный мир.

— Ангел? — выдохнула Касси, немного дрожа от холода и эмоций.

Он попытался стереть алкоголь рукавами, но не особо получилось. Длинная белая прядь окрасилась в розовый, под цвет глаза. Пятно было похоже на расцветший во время дождя цветок.

— Что? Да нет, вроде.

— А зачем..? — говорить было трудно из-за долгого бега.

— Ну, дорогуша, — он выпрямился и засмеялся, его голос был тихим, но каким-то глубоким, с едва уловимой иронией. — Ты же разбила две бутылки. А алкоголь очень дорогой. Я не хотел, чтобы ты платила.

Касси замерла. Его слова звучали так просто и так альтруистично. Она смотрела на него, пытаясь прочесть хоть какие-то эмоции, но видела лишь спокойную усмешку, сравнимую только с чёрным шумом радиостанций. Всё это было слишком нелепо и инородно.

— Как... тебя зовут?

И в тот момент, под дождём, с запахом алкоголя и мокрого асфальта, Касси почувствовала, что её странная, невыразительная жизнь только что получила яркий штрих – но не краской, а словно осколком витража, от которого слепит глаза.

Запах шоколадной пасты. Голоса Рэчи и Эмбер. Комната. Касси вздрогнула, словно её выдернули из мутной воды воспоминаний. В глазах рябило, а мир вокруг казался слишком ярким и резким, обрушиваясь на неё со всей своей осязаемостью. Холодный пот выступил на лбу, тело пронзила дрожь, словно от разряда электричества. Она чувствовала их взгляды.

Рэчи теперь сидел немного ближе, вытянув руку чуть в сторону, кажется боясь, что она вот-вот упадёт. Взгляд лихорадочно метался, а брови были сведены. Было больше похоже, что он пытается найти объяснение странной поломке, бросив короткий вопросительный взгляд на Эмбер. А Эмбер… она сидела всё так же с опущенными плечами, а глаза были полны невысказанного вопроса и мрачной осведомлённости. Она не была удивлена или напугана, потому что знала. Знала, почему в квартире пахнет корицей, знала происхождение кривых подсолнухов на стене, и знала, почему Касси так отреагировала.

Касси было стыдно, что они видели её такой, и хотелось исчезнуть прямо сейчас, но она не могла остановить непрошенные волны дрожи. Только что снова пережила тот день, когда мир словно разделился на "до" и "после". День, когда она встретила Ноа.



Часть 8

Её веки дрогнули. Дрожащими руками она взъерошила себе волосы, а потом посмотрела на Нео. Или на Эмбер? Рэчи так и не понял, кто она.

— Хватит.

Глаза зеленоволосой расширились. Что между ними вообще происходит?

— Твоё имя Эмбер, — продолжила Кассиопея. — Ты я;;я;;ь;я Эмбер.

Это слово она едва выделила, но это было заметно.

Эмбер опустила взгляд. Её глаза совсем потухли и выглядели безжизненными. Её сломали. Только что на глазах Рэчи произошло убийство. Он почувствовал, как что-то изменилось. Не только в девушке, но и, кажется, в самом воздухе. Он не успел понять, что произошло, как входную дверь, кажется, снесло с петель взрывом. Слава всему, что там вообще можно прославить, но этот идиот как всегда вовремя и Рэчи не пришлось вмешиваться.

На кухню, проорав имя сестры, влетел Элвин. Рэчи спиной ощутил его панику. Паренёк явно прибежал так быстро, как смог, — они с Эмбер написали ему, заметив состояние Касси.

— Что случилось?! — он почти упал на колени перед ней, но схватив за плечи и наткнувшись на её презрительный взгляд, чуть отстранился.

— Всё в порядке. Я просто устала… — прошептала она опуская голову на плечо брату.

* * *

— И чё за нахрен это было? — Рэчи обернулся к Эмбер, когда входная дверь за ними закрылась, а шаги окончательно стихли.

Элвин выставил их после того, как отнёс Касси в её комнату, не дав никаких комментариев, так что единственным источником информации осталась лишь эта девушка.

Но она молча направилась в сторону лифта, словно всего этого не было и они до сих пор несут шоколадную пасту. Просто так вышло, что они ошиблись этажом.

Эмбер ткнула кнопку вызова и тяжело вздохнула.

— Откисай был нашим богом. Сайори скучает. Теперь через их сердца проросла черешня.

Чего? Что за бред она несёт? Скорее всего просто тоже не в себе, её как-никак только что убили.

Она бросила это с такой же обыденностью, с какой жаловалась Кассиопее на жизнь, будто это было что-то само собой разумеющееся.

Он решил больше её не трогать. Ответов не прибавилось, появилось только больше вопросов. И почему эта компания не может прямо сказать то, что хотят сказать? Неужели это так трудно? Выйдя из подъезда, они пошли в противоположные стороны. Это, должно быть, к лучшему? Одной таинственной личностью меньше. Да и вряд-ли перед ним ещё раз появится именно Нео. Её всё-таки сломали. Теперь он встретит именно Эмбер. Будут ли её волосы зелёными? Или эта особенность именно Нео? Хотя это и не важно, Рэчи не собирался делать её своим другом.