С божьим страхом. Часть 2

Дом родителей Лёшки, располагался в тихом районе города, сплошь застроенном  новыми частными домами. Соседи - это бывшие сельские жители, удравшие из близлежащих деревень на стройки и шахты города. Кто после армии, кто по оргнабору,  кто на учёбу, а кто и по блату, будучи каким - то родственником начальству.
 В те времена было непросто покинуть деревню.
 Спокойный, даже патриархальный район, где многие из жителей не только хорошо знали друг друга, но зачастую были  дальними родственниками. Район кишел детьми, подростками и молодёжью. То и дело играли свадьбы и очень редко молодые  оставались жить на районе. Обычно или девку забирали куда - нибудь  далеко или парень что - то закончивший, уезжал к избраннице - зазнобе.

По стародавним правилам любое ухаживание кого - то за кем бы то ни было, не оставалось незамеченным, десятки глаз и ушей отслеживали  любое действо и оно как следует обсуждалось кумушками по вечерам или на скамеечке, в летнее время, или за чаепитием  в непогоду и зимой. Отцы семейств и деды не подавали вида, но почему - то  всегда были  в курсе.

  И к повзрослевшим девушкам и к паренькам относились с особым вниманием, так же как к признанным ходокам и мужчинам и женщинам.
  Нечасто, но с завидной регулярностью раз  в год, редко в  два, район сотрясали или семейные смертоубийства или тяжёлые кровавые драки на почве любви и измен. Здесь жена застрелила мужа картечью из двустволки 12 калибра, там муж избил жену до полусмерти за  поход налево. И это  нормально и естественно. Нравственный закон жесток,   соблюдение замшелых стародавних традиций - гарантия рождения и воспитания здоровых детей.

 В таких прозрачных условиях среди десятков глаз не больно - то побесишься. Поэтому  Лёшка так ценил поездки к родному дяде, в деревню. В  деревне поспокойнее. Нравы  помягче, самогонки побольше, и есть девчонки, которые потеряли надежду на переезд в город.

 Первый опыт возни с девушкой у него получился непонятным. Уже вроде бы всё, изласкал, исцеловал, измял упругую грудь  и изгладил ножки,  пока искали убежавшего чёрненького крольчонка.  Успел стащить с Любки трусики и вроде бы успокоил и резко вошёл, но она,  вскрикнув, неожиданно с силой стремительно выскользнула из его объятий как склизкий кусок мыла, спрыгнула с  сеновала вниз  и хлопнула дверью.
 Откинулся на спину и лежал, успокаивая дыхание и ничего не соображая. Затем вздремнул, очнулся от ласкового прикосновения.  Лапки тёплыми точками протопотали по животу и груди.

 Вот и читай книжки и слушай рассказы о  девчонках. Выскочила как взведённая пружина...

 Наследство тупо ныло, не найдя удовлетворения. Настроение тоскливое.

 Крольчонок лежал рядом. Тот ли или другой?
Крольчат никто не считает. В клетки не садит, живут сами, иногда тётя Нюра высыпает морковку с капустой, некондицию, а чаще сами находят, что им нужно. Два крола сидят отдельно. Тётя Нюра сама за ними ухаживает, кормит, садит самок, потом забирает полуживых. Белый великан и чёрный, в клетках, иногда встречаясь дерутся до крови, вот тебе и кролики. Могут и маленьких крольчат сожрать, не отберёшь.
 
- Кому бы ещё крольчонка подарить?

- Может Любка успокоится?
- Надо подождать, к Лариске пока не подкатишь.
- Отследили же, что за Любкой ухлёстываю.

Пришлось Лёшке, чтобы отвлечься, идти помогать дяде Илье в столярку.  Добрался до досок и строгал с таким желанием, что завивающиеся лёгкие завитки отлетали на несколько метров. Дядя Илья смотрел серьёзно и ничего не говорил, но его прищуренные глаза смеялись. Единственное, остановил и дал другой рубанок, черновой, шерхебель, и показал на стеллаж почерневших досок, которые надо прострогать, а там их, залежалых, куба четыре. Затем поспешил к тете Нюре, наверняка рассказать как ему повезло, что Любка отшила Лёшку.

Следующий раз найти причину приехать к дяде Илье, Лёшке удалось только через  неделю, привёз на дедовом мотоцикле  в люльке три мешка комбикорма для откорма телят.  И уже собравшись ехать назад увидел Любку. Он просто махнул рукой и они умчались к Забитую, тёплому ручью, вытекающему из деревенского озера.

 Он и она знали, что  хотят и делали это с  продолжительным упоительным остервенением.  Потом купались и лежали тесно прижавшись, в сладкой истоме, пока не поняли, что их едят.

 У местных кровопийц - комаров, роскошный пир.

Лёшка поздно вечером, отвёз Любку домой и вернулся к дяде. Дядя Илья и тётя Нюра сидели за столом.

- Лёшка! А ведь  Любка ждёт парня из армии. Смотри. Её парень, Прохор, здоровенный...
- Она не будет твоей.
- Почему?
- Ты её младше на три года, ещё школьник.
- А она наша, деревенская, ей уже пора рожать детей.
- Прохор ей всё простит, они выросли вместе.
-  Похулиганил и хватит.
- Побереги девку, не усложняй ей жизнь.

Лёшка ничего не сказал. Шестым чувством понимал, что они с Любкой даже не поговорили, сразу за дело.
 Ладно. Перемелется - мука будет.

Главное,  он сделал. Он мужчина. А то слушал как другие...

Дядя Илья предупредил мать Лёшки, чтобы она воздержалась на  время посылать его в деревню.
  Но его уже захлестнули другие заботы, поспорил с сестрой,  что прочитает  «Человеческую комедию» Оноре де Бальзака, 22 тома за 23 дня. Он всерьёз нацелился в университет, изображал из себя крутого и строил фантастические планы. А лето выгоняло  из дома. И он увидел её...
 
В самом конце улицы имени маршала Рыбалко, с видом на пригородный лес, стояла обширная усадьба Преображенских.
 
С точки зрения Лёшки, единственной достопримечательностью усадьбы были сёстры, Зоя и Ляля. Зоя уже закончила школу, работала, готовилась в институт, была ему не по зубам. Старшая группа. Лёшка всё равно, пытался быть поближе, глазеть не запретишь.

 Среднего роста, стройная, с высокой грудью, с овальным личиком, прямым носиком и острым подбородком, обрамлённым копной белокурых волнистых волос и озорными серо - зелёными глазами. Но вот напасть. Зоя, вследствие чересчур  строгого внимания родителей, была совершенно домашней девушкой, появляющейся на улице на время необходимое дойти до школы и вернуться обратно, за высокий забор родительской усадьбы. Вскоре Зоя уехала, говорят с морским офицером, но никто точно не знал с кем. Очевидно родители очень тщательно планировали этапы жизни своей дочери.

Ляльку, её младшую сестру, вообще как - то не замечали. Она была младше сестры всего на год,  а казалось значительно младше. Росла тоненькой, послушной маленькой девочкой. Настоящая хрупкая дюймовочка на фоне красавицы сестры. И вдруг. Достигнув семнадцати, после отъезда сестры, расцвела. И  не захотела сидеть за забором.

  Жаждущие не заставили себя  ждать.  Как не обратить внимание на красавицу - хохотушку, с бюстом и талией  Гурченко, бёдрами Вертинской и обаянием Гутиэре.

 Лёшка сразу забыл Любку. Его фантазии и финансов хватило на билет в кинотеатр, на вечерний сеанс. Проводив до ворот он неожиданно был прижат к её телу, и , инициатива была не его, но Лёшка задрожав, остановил движение рук, собиравшихся заграбастать Ляльку в охапку, только из-за истошного крика старой носатой карги -  бабушки, очевидно наблюдавшей за ними.
 Сорвалось.
 Лялька юркнула в калитку.

На следующий день, с трудом дождавшись полудня, Лёшка побрёл к Преображенским, надеясь увидеть и выманить  Ляльку. Из ворот вышла бабушка и неприязненно сообщила, что Лялька с родителями рано утром уехала в Саянск.
 
Он увидел её через месяц, соседи гуляли свадьбу.

 Родители Лешки не были приглашены.

 Вскоре Лёшка наблюдал через забор семейную жизнь Ляли. Оказалось, что родители приобрели усадьбу для молодых, рядом с усадьбой  родителей Лёшки. В положенный срок Ляля стала матерью. Всё время после замужества и рождения дочери они не пересекались, как - то не сложилось. Затем он стал невольным свидетелем того как сосед отвесил пощёчину жене, Ляльке, и её истошных криков.

 Ошеломлённый, скрылся в доме. Не переносил насилия над женщиной, не знал ничего подобного. В его родове мать и бабушки были почти главными.

 Ему стало нестерпимо жаль Ляльку.

Её муж оказался не подарок. Его оженили против воли и по расчёту, по национальному принципу. Преображенские - поляки и католики. Чужих в свою родову не пускают. Родова жениха - поляки и католики.


На контакт Ляля вышла сама. Очевидно, что она скучала при живом муже без мужской ласки.

 А Лёшка уже сладил свой срамной уголок, с «Божьим страхом». Расположил его в отопляемой половине избушки, рядом с баней, в усадьбе бабушки.

 Выбирать не приходилось. Надо было спрятаться от матери и единственное место - это у бабушки, с которой у неё перпендикулярные отношения.

От отца и бабушки можно не таиться. Бабушка вообще уходила к подружке по просьбе внука, на любое время, хоть на неделю.

Испуганная Лялька не поняла, села осторожно на скамью выше Лёшки, который стал ласково  целовать глаза и шею, затем решилась  и быстро сняла трусики. Лёшка не смог терпеть свирепо и сразу утопил мотовило и неистово молотил, не обращая внимания на всхлипы, стоны и крик. Поскольку процесс продолжался в естественной позе не вызывающей у него усталости, Лялька, поневоле сползая всем естеством вниз охватывала мотовило, это продолжалось долго.

 Затем они уснули в той позе, в которой были застигнуты изнеможением.

Продолжение следует