СТАС История любви. Четыре эпизода

"О тебе вспоминаю я редко
И твоей не пленяюсь судьбой,
Но с души не стирается метка
Незначительной встречи с тобой".
А. Ахматова, 1913 г.

1

 Стаса я увидела впервые в своём дворе. Он был «чужак» – не из двора и даже не из нашего района, иначе я бы знала его. Он стоял, вальяжно прислонившись к стене дома, и красиво курил. Он делал это так эстетично, такими изящными жестами – сначала долго затягивался, придерживая сигарету тонкими длинными пальцами левой руки, театрально отводил руку с сигаретой в сторону и медленно, словно смакуя, выпускал из полусжатых губ маленькие белые кружочки дыма – что я не могла оторвать от него глаз.

 Впрочем, расскажу всё по порядку. В конце августа 1987 года мне должно было исполниться одиннадцать. Жили мы с отцом, мамой и старшим братом в деревянном доме в центре небольшого провинциального городка. Двор наш объединял с десяток неблагоустроенных «деревяшек» с печным отоплением и водой из уличной колонки. Дрова для печек готовили летом сами тут же, около дома во дворе – пилили, кололи, укладывали в поленницу. За водой бегали с вёдрами. Мылись по субботам в городской бане. Стирали на плоту на речке.

 Летом вся жизнь протекала на улице. Сколько дел можно переделать за длинный летний день, если ты живёшь не в многоэтажном муравейнике, а в деревне, расположенной внутри городского квартала! Залезть на голубятню, выкупаться до посинения в речке, накачаться до головокружения на качелях. А ещё можно залезть в сарайке на полати – в «штаб» и оттуда, оставаясь незамеченным, наблюдать за всем двором. А ещё можно попрыгать через резинку, или на скакалке, или в классики, а потом поиграть в прятки, догонялки, казаки-разбойники, лапту…

 Густым августовским вечером, который запомнился мне на всю жизнь, я выбежала во двор. Моих закадычных дружков, Серёньки и Костика, не было – один уехал в лагерь, другой укатил до конца лета к бабушке в деревню. Маришка тоже почему-то не гуляла. Попинав от нечего делать камешки у крылечка, я лениво направилась к другим домам, откуда доносились голоса. Пару недель назад у дома тёти Маруси старшие ребята – Лёшка, мой брат, и Вовка из дома напротив – вкопали в землю два деревянных столба и через весь двор натянули настоящую волейбольную сетку. И теперь каждый вечер здесь собиралась молодёжь не только из нашего двора, но приходили даже из соседних.

 О, что это было за зрелище – смотреть, как играют большие! Наблюдателей (а среди них были не только мы, младшие дети, но и бабушки, сидевшие на лавочках у своих домов, и даже мужики, выходившие покурить и поболтать с соседями) привлекала не столько игра, сколько общение старших парней и девочек. Парни сразу становились какими-то жутко взрослыми. Они из Лёхи, Толяна и Вадьки превращались в Лёшу, Толю и Вадима и почему-то становились очень красивыми. Толя свысока с едва уловимой улыбкой поглядывал на девчонок, старался изящно подавать мяч и сопровождал подачи какими-нибудь изречениями, типа «Ну, это легко!». Или: «Ах так? А мы вот так!». Девочки тоже становились непохожими на себя – кокетливо поправляли растрепавшиеся волосы, одергивали лёгкие юбочки выше колена, переглядывались друг с другом и о чем-то перешёптывались.

 Когда я пришла, игра была в самом разгаре. Играли только парни – двое против двух. Я сразу обратила внимание на «чужака» - высокий, стройный, со светло-русыми цвета спелой пшеницы кудрями, он старательно делал вид, что игру смотрит только потому, что ему больше нечем себя занять.

 - Вадька, стервец, на пристань! – на весь двор раздался пропитой голос отца Вадика, худенького тщедушного парнишки-восьмиклассника из третьего дома.

 На пристани был пивной киоск, и мужики караулили привоз свежего разливного «Жигулевского». Вадька сиротливо оглянулся на ребят, ища взглядом себе замену. Его отец работал на стройке, и регулярно с вечера пятницы по утро воскресенья запивал. Вадьке, бывало, от него крепко попадало, бил спьяну мальчишку – что под руку попадёт, то и летело.

 - Стас! Будь другом, замени Вадика, - «чужака» с васильковыми глазами окрикнул Лёшка, мой братан.

 Стас словно на пружинах отлетел от стены и, дружески шлёпнув Вадьку по плечу, встал на его место. В игре он был неотразим. Легко брал подачи. Элегантно приподнимался на цыпочки и как будто нехотя отпускал от себя мяч, который точно летел в свободную зону противника. Девчонки наблюдали за каждым его движением, за оттенками его мимики, ловили каждое слово. А парни, наши крутые дворовые авторитеты, старались казаться с ним на одной ноге, вкладывали в игру все свои силы и сноровку, чтобы только не «продуть чужаку».

 После игры долго никто не хотел расходиться. В августе вечерами темнеет довольно быстро, прохлада покрывает кожу мурашками, заставляет ёжиться, потирать ладошками замёрзшие ноги и плечи, гонит с улицы в тепло и уют окон с пёстрыми занавесками. Девочки уже разошлись, и лишь ребята никак не могли наговориться – обсуждали сегодняшнюю игру и планировали, как завтра распределятся по командам. Я, пользуясь тем, что тут был мой брат, стояла рядом и из-за Лёшкиной спины рассматривала Стаса.

 - Аль, пошли домой, мама будет беспокоиться, что тебя долго нет, - Лёшка повернулся ко мне и хотел взять за руку.

 - Лёш, ты иди, скажи, что я скоро, скажи, что… в гости к Маришке ненадолго забегу.

 Лёша пожал плечами и ушёл. Стас попрощался с парнями и пошёл через двор на проспект. Я как тень незаметно выскользнула за ним из двора и пошла чуть поодаль. Что влекло меня за ним? Кроме красивой внешности в нём чувствовалась какая-то необычайная внутренняя сила, ощущалась готовность совершить поступок. И потом мне страшно захотелось узнать, где он живёт. Он не сразу заметил, что я иду за ним. Оглянулся и нехотя кинул через плечо:

 - Ты Лёхина сестра что ли?

 - Ага, - кивнула я.

 - А куда идёшь? Уже поздно, темно.

 - За тобой, - не стесняясь, я прямо смотрела в его удивлённые голубые глаза.

 - Куда? - испуганно переспросил он.

 - За тобой – провожу тебя до дома и обратно.

 - Ты с ума сошла?

 - Нет.

 - Ну, пошли, делать тебе нечего, - недовольно проворчал он, но почему-то согласился.

 Я догнала Стаса и пошла рядом с ним.

 - Ты не боишься темноты?

 - Боюсь, - соврала я и доверчиво вложила в его большую тёплую ладонь свою замёрзшую худенькую узкую ладошку.

 Он удивлённо поднял брови, но по-дружески крепко сжал мою руку. У меня перехватило дыхание и от радости учащённо забилось сердце. Дальше шли молча. Он, кажется, ни о чём не думал, а просто насвистывал что-то себе под нос.

 - Ну, я пришёл – вот тут живу, - Стас отпустил мою руку и показал на светившееся окно в третьем этаже панельного дома.

 Я внимательно посмотрела на окно, на подъезд и молча кивнула.

 - И как ты сейчас домой пойдёшь? Вдруг заблудишься? – он словно только сейчас осознал, что маленькая девчонка пошла с ним, незнакомым парнем, пешком в другой район города, и теперь ей одной надо возвращаться обратно. Он нахмурил брови и впервые за этот вечер внимательно посмотрел мне в глаза. Было уже совсем темно, лампочка у подъезда не горела, и лишь фонарь с улицы отбрасывал небольшие отсветы во двор, густо засаженный тополями.

 - Погоди-ка тут минуту, я домой забегу и отведу тебя.

 Вернулся он быстро, подошёл ко мне и бережно накинул на мои плечи свою летнюю курточку. В этот раз сам взял меня за руку, и мы пошли. И снова молчали. А о чём мы могли тогда говорить – он, взрослый парень, и я, пятиклассница?

   

 2

 Вскоре вернулись мои любимые дворовые товарищи-друзьяшки. Дни и вечера напролёт мы проводили вместе. И лишь когда в тишине и темноте своей маленькой комнатки под крышей старого дома я ложилась спать, с негой вспоминала тепло его руки. Да, и еще запах. Зажмурив глаза, я представляла его запах. Он почему-то пах озёрной водой (как у того лесного озера в глубине соснового бора у заброшенной далёкой деревни, куда мы, плутая, забрели однажды с отцом). Ещё он чуть-чуть пах янтарной смолой шишек. И ещё, ещё я ощущала в нём терпкие нотки кофе (папины друзья на даче варили кофе в турке, этот запах привлекал меня своей неповторимостью, и в моей буйной фантазии тесно связался со Стасом). Может, на самом деле так пахли его сигареты? А может, это был какой-нибудь импортный, редкий тогда, дорогой парфюм? Кто знает…

 Осенью его забрали в армию. Об этом в конце октября я случайно узнала от брата.

 Мне было грустно. Я ничем не могла, да и не хотела себя занять. После школы я приходила домой и, никуда не заходя, сразу поднималась в свою комнатушку. К маленькому окошку под потолком пододвигала стол, забиралась на него с ногами, заворачивалась в плед и, прислонив горячее лицо к холодному стеклу, смотрела на улицу. Из окна было видно небо, верхушки деревьев и крыши сараек. Там было серо, сыро и тоскливо. Я закрывала глаза и вспоминала нашу прогулку.

 Однажды, сидя на столе, я то ли во сне, то ли на яву «увидела», как в военкомате остригали Его волосы – русые завитки падали на грязный бетонный пол, и по этому опавшему «золоту» шли грубые солдатские кирзовые сапоги. Я побежала туда, к нему, чтобы поднять и взять на память хоть одну маленькую прядку. … Раздался грохот – я упала со стола на пол. Снизу прибежала взволнованная мама. Папа кричал ей снизу, спрашивал, не нужна ли его помощь. Я сидела в пледе на полу, с красным зарёванным лицом и страшными потерянными глазами.

 - Аля, Алечка, что с тобой, ты заболела? – мама приложила к моему лбу руку. – Лоб горит, тебе нужно в постель, ложись скорее, я принесу лекарство.

 Она принесла мне какую-то микстуру и чашку горячего какао. Да, я болела. Но не простудой, не гриппом, я болела им – моим Стасом.

 

 Прошло два года. В 1989-м я перешла в седьмой. Моя душевная тоска тихо истаяла. Где-то в середине сентября мы с Маришкой после уроков по очереди качались на качелях и болтали. Между прочим она сказала, что Стасик, который «иногда захаживал к нам во двор играть в волейбол», пришёл из армии.

 - Как пришёл? Уже пришёл? Почему? – глупо лепетала я.

 - Ну, а почему бы ему не прийти? Все приходят через два года, – Маришка недоумённо пожала плечами.

 - А ты… ты видела… его? – заикаясь, очень тихо спросила я.

 - Алька, ты чё – влюбилась в него что ли? – рассмеялась подруга. – Чё так смешно говоришь?

 Не в силах сдерживать свои чувства, обхватив лицо обеими руками, я бросилась к дому. Там никого не было. Я вбежала по лестнице под крышу. С разбегу растянулась на топчане, сколоченном отцом из подручных материалов несколько лет назад к моему дню рождения. Упала лицом в мягкую подушку, волшебно пахнувшую мятой, малиной и ещё какими-то свежевысушенными травами. Моя подушка, она разделяла душевные бури, жгучую подростковую тоску и эту восхитительно-карающую детскую влюблённость, от которой я порой не знала куда деваться – скакать до потолка или бросаться из маленького окошка под крышей в серую унылость осени.

 «Пришёл. Мне. Нужно. Увидеть. Его», - слова крушили моё сознание и зыбкое душевное равновесие, которого я достигла спустя два года. Мне – 13. Ему – 19. Он совсем взрослый. А я… семиклассница. «Да и помнит ли он …»

 После школы теперь я старалась отвязаться от подружек-одноклассниц, придумывая новые предлоги, почему мне с ними не по пути. Я шла в его двор и ждала. Качалась на качелях. Потом забиралась на лесенку-лазалку и вглядывалась в его окно. Садилась на лавочку и делала вид, что читаю.

 Прошла неделя, но я так и не увидела его. В последний день сентября после уроков я снова забрела к его дому. Дни стояли солнечные, тёплые, но к вечеру уже холодало. Накачавшись на качелях, я, замёрзшая, собралась идти домой, как вдруг во двор ввалилась шумная компания. Парни матерились, хохотали. Среди них я увидела Его. Он был пьян. Очень пьян. Он поскользнулся на тротуаре и неловко, грузно упал на ковёр из влажных жёлто-багровых листьев клёна. Его товарищи дико заржали. Я хотела бежать к нему, протянуть руку... Но они уже помогали ему подняться.

 Больше я туда не ходила.

 

 3

 В середине мая того же года я лежала у себя и с увлечением читала что-то из Джека Лондона.

 - Алька, Алька! – под окном раздался истошный крик Маришки. На дворе стоял май, но было холодно - цвела черёмуха, и мама пока ещё не разрешала мне открывать окно – я часто простужалась, болела и пропускала школу. Но голос Мары был совсем не похожим на обычные её интонации, и потому я, забыв про запрет, быстро распахнула небольшую двойную раму.

 - Чего?

 - Погнали скорей до Загса, там этот парень женится.

 - Какой? – спросила я на автомате, хотя сразу поняла, о Ком идёт речь.

 - Ну, который тебе нравится, светленький волейболист. Как его? Стас?

 Я вылетела из дома через полминуты – только впрыгнула в уличные кеды. Загс был недалеко. Побежали коротким путём – через дворы.

 - Опа! Смотри-ка, тупик, забор поставили, - Маришка первая увидела, что обычной тропинкой не выйти на улицу – Загс был как раз напротив через дорогу. В заборе была сломана одна штакетина, и Мариша первая припала к небольшому зазору.

 - Алька, смотри, скорее, они уже вышли на крыльцо! – она уступила мне место для наблюдения.

 Я шагнула вперёд и прислонилась лицом к забору. На высоком крыльце типового серого бетонного здания, украшенном белыми лепестками цветов, стояла свадьба – молодожёны с гостями. Они фотографировались. Стас был в костюме-тройке молочного цвета. В кармане у сердца – красная роза. На ногах – светлые лаковые ботинки. На правом безымянном пальце в лучах солнца горело золотое кольцо. Я посмотрела на его лицо. Что это? Что он сделал со своими кудрями?! Его волосы были напомажены чем-то отвратительно блестящим и манерно уложены на один бок, что придавало лицу крайне слащавый, совсем неживой, не настоящий вид. Он старательно вытягивал губы в улыбку, но глаза его были грустными.

 «Горько, горько», - закричали гости.

 Он припал к губам своей невесты… своей жены, которая стеснительно закрывалась от гостей букетом из белых роз.

 Маришка, от которой я сразу же убежала, когда свадьба стала садиться в заказные «Волги», чтобы ехать гулять по городу, нашла меня в старой сторожке на пустыре за нашими домами. Дядя Веня сторожку никогда не запирал, а по деревенскому обычаю просто вставлял колышек в навес для замка. Там мы летом прятались от дождя. Зимой сушили варежки и согревались горячим чаем. Дядя Веня разрешал нам приходить сюда в любое время. Когда я прибежала в сторожку, хозяина не было. На столе стояла открытая бутылка «беленькой». «Лучше умереть», решила я и наполнила стоявший тут же гранёный стакан. Взяла кусок чёрствого черного хлеба. Зачем-то посыпала его солью. Выдохнула (как обычно делал дядя Веня) и смело хлебнула, рассчитывая залпом опустошить весь стакан. От первого же глотка я сильно поперхнулась, закашлялась. От страшно едкого, обжигающего рот, гортань и даже нос вкуса слёзы брызнули из глаз. У меня сильно кружилась голова и, обессиленная, я свалилась на старый дядивенин диванчик.

 Мама выбегала во двор, звала меня ужинать. Прошла по домам моих друзей. И, встретив Марину, просила помочь меня найти. Маришка первым делом побежала в сторожку. Когда она меня под руку привела домой, мама собиралась идти в центр к телефонному автомату, чтобы звонить в милицию.

 Я не слышала её упреков. Не видела её слёз. Мне было всё равно. Меня не было. Моя неживая душа разорвалась на маленькие лохмотья, которые метались между Его тёплой ладонью, сжимавшей мои холодные пальцы, и слепящим глаза золотым кольцом на его правой руке.

 

 4

 В мае 1993 года я с отличием закончила школу. В июне мы с отцом поехали в Москву. Я очень хотела поступить в МГУ на журналистику, но не прошла – был большой конкурс. Мы подали документы в областной педагогический институт, на иностранные языки, куда я и поступила. Последний месяц я жила дома и готовилась к переезду.

 До меня долетали разные слухи про Стаса. Но после его свадьбы я словно перегорела. Мимо ушей пропустила сплетню о том, что он женился «по залёту», шептание дворовых старушек о том, что «жена родила в 17, да и отцу-то всего 19». Потом слышала, как Лёшка болтал с ребятами, что через год после свадьбы он развёлся, а позже попал под следствие, но отделался небольшим сроком. 

 В середине августа незадолго до моего отъезда на учёбу мы с Лёшкой возвращались с городского пляжа – ходили купаться. Я была довольна тем, что скоро перееду жить в большой город.

 - О, Лёха, привет! Как жизнь молодая? – навстречу нам шёл… Стас. Он протянул Лёше руку, поздоровался и, сдвинув солнцезащитные очки на лоб, буквально впился в меня глазами – как будто впервые увидел. – А, это… твоя сестра? – уточнил он.

 - Ага. Что забыл? Моя Алька.

 - Алина, - строго поправила я.

 Стас, не отрывая от меня взгляда, зачем-то протянул мне руку. Я подала ему свою. Он сжал мою ладонь и потом долго не отпускал её.

 - Алина, очень приятно, - неожиданно мягким голосом проговорил он.

 - Стасик, ты чего словно первый раз её видишь? раньше во дворе все вместе гуляли.

 - С ней мы ещё не гуляли, - задумчиво проговорил он, с трудом отрывая от меня взгляд и переводя его на брата.

 Когда мы расстались, Лёшка сказал:

 - Кажется, он на тебя залип. Ты смотри, Алька, если что, будь с ним поаккуратнее. Он тот ещё тип, не слишком надёжный.

 Я промолчала.

 На следующий день я пошла в библиотеку, чтобы перед отъездом сдать книги. По дороге я достала одну из них, чтобы вспомнить какое-то особенно интересное, но забывшееся место из «Мартина Идена» Джека Лондона. Развернув книжку, я медленно шла и искала цитату.

 - Опаньки! – над моей головой раздался мужской голос. Зачитавшись, я наткнулась на кого-то и чуть не упала. Я подняла голову и увидела Его. Он аккуратно придерживал меня за плечи.

 - Здравствуйте, - пролепетала я.

 - Здравствуйте, - язвительно, как будто передразнивая мой голос, сказал он. Его глаза смеялись, но лицо оставалось исключительно серьёзным.

 - Ой, извините.

 - Что это за «извините»? Разве мы не на «ты»?

 - Извини, я тебя не видела.

 - Да нечего тут мне извинения навешивать. Всё нормально, - сказал он. - А ты забавная. Куда направляемся? В библиотеку?

 - Да.

 Он дошёл со мной до библиотеки, и я быстро нырнула под свод здания.

 Когда я вышла, он стоял около дверей с букетом роз.

 - Это тебе.

 Я растерялась.

 - Это тебе, - повторил он и вложил в мою руку цветы.

 - Спасибо.

 Мы стояли и молча смотрели друг на друга.

 - Слушай, хочешь покататься на мотоцикле? Погода хорошая. Я тебе такое красивое место покажу. А? Погнали прямо сейчас?

 - Погнали, - смело сказала я.

 Я сидела за ним, прижавшись и крепко ухватив его руками с двух сторон. Он отдал мне свой шлем, ветровку, а на ноги накинул какой-то плащ. Мы выехали за город. Куда он меня вёз? Я не знала. Шести лет словно не бывало. Как будто Судьба вспомнила, о чём я шептала Ей на столе у промозглого окна, о чём просила на застывших качелях в его дворе, о чём выла у забора перед загсом и убивалась в сторожке дяди Вени. Не иначе Судьба решила вручить мне запоздалый подарок. Я чувствовала его сильную спину. Я крепко обнимала его. Мне не хотелось больше никогда и нигде останавливаться…

 Он затормозил на обочине. Помог спуститься с мотоцикла. Снял с меня шлем. Рядом с дорогой было огромное ржаное поле. Мы за руку спустились через небольшой овраг и пошли по жёлтому морю колосьев. То тут, то там проглядывали глазки нежно-голубых васильков.

 - Ты помнишь, как я тебя провожала шесть лет назад? А потом ты меня?

 - Да, помню. Ты была маленькая, смешная, и я не понимал, зачем тебе это надо. Скажи – зачем?

 - Я влюбилась в тебя, - просто и немного робко призналась я. Эти слова рождались, вызревали, облекались в ткань звуков с того тёплого августовского вечера, когда я впервые увидела его, и до этой минуты, когда я стояла за руку с ним в поле. 

 - Вот как…, а я разглядел тебя только сейчас.

 - Стас.

 - Что? Что, Аля, Алька, Алина?

 - Я долго, очень долго тебя ждала, но время ушло, я уезжаю.

 - Нет. Время не ушло. Теперь я буду тебя ждать.

 Он нежно притянул меня к себе и прикоснулся губами к моим губам. Время остановилось. Оно повернулось вспять.

 Из вечности в реальность нас вернул дикий визг тормозов и шелест останавливающихся шин. На трассе в нескольких метрах от ржаного поля, где мы целовались со Стасом, раздался резкий хлопок дверцы «Жигулей» и … отборный русский ненорматив. Мы отпрянули друг от друга и повернулись – на обочине стоял мой отец. Он нервно пытался закурить, судорожно всплёскивал руками и орал что-то не вполне связное …

 Я резко отстранилась от Стаса. Отец уже спускался в овраг.

 - Папа, - обречённо прошептала я. – Папа приехал за мной. Нам нельзя быть с тобой. Стасик, не жди меня. Живи своей жизнью. Ты был моей детской мечтой, но теперь…

 - Алина, я тебя не отпущу.

 Я побежала от него навстречу отцу. Мне не хотелось, чтобы он сейчас, здесь, при мне разбирался со Стасом. Подбежав к отцу, я схватила его за руку, и умоляюще потянула в сторону дороги.

 - Папочка, пойдём, прошу тебя, не надо, сейчас ничего не надо!

 * * *

 Я уехала учиться. 90-е были в самом разгаре. Лёшка мне потом писал, что Стас ввязался в какое-то мутное дело и его посадили. Больше мы с ним не виделись.   

 

 3-7 сентября 2025 г.

 Г. Вологда