Комфорно

Утро. Каша. Не то чтоб она тебе не нравиться. Понятно, что в детстве не нравилась. Но сейчас уже привык. Чай; без сахара. Сидишь. Ешь. Только как-то тепло и уютно стало... призадумался. — Уже опаздываешь. Накидываешь вещи, похожие на кашу. Целуешь всех на прощание; или — если уже сильно опаздываешь — убегаешь, ни с кем не попрощавшись, как хорёк в норку. 



Мммм... общественный транспорт. Пихаются. Рубануть бы с локтя этому мужику. И убить на*уй этого старика, что несёт какую-то несусветицу про Казахстан и ракеты. Ребёнка плачущего — в окно. Но я человек добрый, поэтому — плотно наушники в уши, глаза на дорогу(хотя половину улицы загораживает реклама), и можно никого не убивать.


Заходишь в своё (не)любимое заведение. Суетно переодеваешься. Работаешь. Не хочется говорить со знакомыми, не хочется говорить ни с кем. Но приходится. Делаешь всё, чтобы день прошёл быстрее и чтобы быстрее уйти домой.



Ну, вот уже скоро и домой. Тут подходит чмырь и просит, чтобы ты ему это-то и это-то объяснил. Стоит наивный. Как будто молитву слушать собирается. Ну что ж. Приходится быть богом. Говоришь это-то и это-то так-то и тогда-то... сам, честно, теряешься. Помнишь, что так-то и это-то говорили, правда, уже не помнишь, что это-то и значит; а он смотрит на тебя, как ты смотрел, когда это-то услышал. Повторяешь какие-то непонятные фразы. Если он у тебя спросит — это так-то? — то ты ответишь — ну, да, это-то так-то и тогда-то. Понятно? Кивнёт. Ну и иди в п*зду. Время — не железное, не гнётся.



Вечерком можно и расслабиться. Наложить себе какой-нибудь дряни вкусненькой в тарелочку. И включить своих любимых вещателей. Так бы и заснуть за столом, и месяцок так просидеть — после уже можно будет чем-то заняться.



Вот и снова утро. Вырубишь будильник. Вроде лёг вовремя, а вроде и вставать не хочется; но приходится. На кошку наступил. Дура! что она снова под ногами делает? Сидишь. Ждёшь пока кашка в микроволновке разогреется, чайничек вскипит. Тут вдруг Адольф Гитлер заходит на кухню. И даёт конвертик, а конвертик-то полный, весь красными бумажками забит.

— За что? — спрашиваю.

— За честный труд без сомнений и недоверия.


2024