Извините, у нас приличные люди

Старый Аркадий всегда был человеком обстоятельным. Не то чтобы он был святым – грешки водились, как и у всех, но они были какие-то… мелкие, бытовые. Не украл миллион, не предал друга в последний момент, не сжег деревню ради забавы. Его грешки были скорее похожи на забытую дома ложку или слишком громкий смех на похоронах.

Он прожил долгую жизнь, полную обычных радостей и печалей. Работал, любил, растил детей, внуков. Помогал соседям, когда те просили, и никогда не отказывал в добром слове. Даже когда его обманывали, он скорее вздыхал, чем злился, списывая все на человеческую слабость.

И вот, настал тот самый момент. Аркадий почувствовал, как жизнь покидает его тело, как будто старая, изношенная одежда. Он не боялся. Было скорее любопытство. Что там, за гранью?

Он открыл глаза. Вокруг была… темнота. Но не пугающая, а скорее плотная, бархатная. И тишина. Не та, что бывает от отсутствия звуков, а та, что бывает от полного покоя.

Вдруг, откуда-то из глубины этой темноты, послышался голос. Он был низкий, бархатистый, с легким оттенком усталости.

"Здравствуйте", – произнес голос.

Аркадий огляделся, но никого не увидел. "Здравствуйте", – ответил он, немного смущенно.

"Мы ждали вас", – продолжил голос. "По нашим записям, вы… Аркадий Петрович?"

"Он самый", – подтвердил Аркадий.

Наступила пауза. Аркадий почувствовал, как его осматривают, как будто просматривают какую-то невидимую картотеку. Он даже немного занервничал. Вдруг, там что-то не так? Вдруг, он что-то забыл?

"Знаете, Аркадий Петрович", – снова заговорил голос, и в нем появилась нотка… недоумения. "Мы тут просмотрели вашу историю. И, честно говоря, мы немного в замешательстве".

Аркадий напрягся. "В замешательстве? Почему?"

"Ну… понимаете", – голос стал еще тише, почти шепотом. "Мы тут, в общем-то, собираем… ну, вы понимаете. Тех, кто заслужил. Тех, кто натворил дел".

"И что?" – спросил Аркадий, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

"И вот у вас…", – голос запнулся. "У вас как-то… мало всего. Ну, в смысле, не то чтобы совсем ничего, но…".

Аркадий почувствовал, как его охватывает волна облегчения, смешанного с легким разочарованием. Он ожидал чего угодно, но не этого.

"Вы хотите сказать…", – начал он.

"Мы хотим сказать", – голос стал более уверенным, но все еще с оттенком растерянности. "Что, в общем-то, вы не совсем наш контингент. Мы тут, знаете ли, не для того, чтобы людей наказывать за мелкие шалости. У нас тут серьезные дела".

Аркадий не мог поверить своим ушам. "То есть… я не попал?"

"Попали, попали", – поспешил заверить голос. "Просто… мы не знаем, куда вас определить. У нас нет категории для… ну, для таких, как вы".

"Для каких?" – Аркадий все еще не мог прийти в себя.

"Для тех, кто прожил жизнь… ну, как бы это сказать… без особого вреда. Кто не причинил зла, но и не совершил великих подвигов. Кто просто жил, любил, ошибался по мелочам, помогал, когда мог, и старался не мешать другим. Мы привыкли к ярким личностям, к тем, кто оставил след – будь то след добра или зла. А вы… вы как будто прошли по краю, не задевая никого. Это… необычно".

Аркадий почувствовал, как на его лице расплывается улыбка. Это была не та улыбка, что бывает от веселой шутки, а та, что приходит от глубокого, тихого удовлетворения.

"Так что же мне делать?" – спросил он, и в его голосе не было ни страха, ни сожаления.

"Вот в этом-то и проблема", – вздохнул голос. "Мы не можем вас отправить туда, где царит вечный огонь и страдания. Это было бы… несправедливо. И в то же время, мы не можем вас отправить в рай. Там тоже свои правила, свои критерии, и, боюсь, ваша… умеренность там тоже не будет оценена по достоинству".

Наступила долгая пауза. Аркадий слышал, как где-то вдалеке, словно в другом измерении, шелестят какие-то бумаги, слышались приглушенные голоса.

"Знаете что, Аркадий Петрович", – наконец произнес голос, и в нем появилась какая-то новая, неожиданная нотка. "Мы тут посовещались. И решили сделать исключение. Мы не можем вас отправить никуда из наших стандартных мест. Но мы не можем и отпустить вас просто так. Поэтому… мы предлагаем вам остаться здесь. В нашем… переходном пункте. Здесь тихо, спокойно. Вы можете наблюдать. Можете вспоминать. Можете даже… иногда помогать нам с документами. У вас ведь, как мы поняли, с этим неплохо было".

Аркадий рассмеялся. Это был тихий, но искренний смех. "Помогать вам с документами? В аду?"

"Ну, не совсем в аду", – поспешил заверить голос. "Скорее… в преддверии. Или, как мы это называем, в 'зоне ожидания'. Здесь нет ни наказаний, ни наград. Только… бытие. И, знаете, Аркадий Петрович, мы очень ценим вашу… приличную компанию. У нас тут, честно говоря, иногда бывает скучно от одних и тех же грешников. А вы… вы внесете разнообразие".

Аркадий почувствовал, как его тело становится невесомым. Темнота вокруг него начала рассеиваться, открывая вид на… что-то неопределенное. Не было ни света, ни тени, только мягкое, ровное сияние.

"Спасибо", – прошептал Аркадий. "Я, пожалуй, согласен. Главное, чтобы здесь не было слишком шумно".

"О, нет, Аркадий Петрович", – ответил голос, и в нем звучала искренняя радость. "Здесь всегда тихо. И, знаете… мы рады, что вы к нам заглянули. У нас тут, знаете ли, приличные люди – на вес золота".

И старый Аркадий, проживший жизнь без громких подвигов и страшных грехов, остался в этой тихой, бархатной темноте, где даже в аду признали его скромную, но достойную приличную жизнь.