Миры Даны

   Она родилась белой вороной. Нет, на вид это был обычный здоровенький человеческий младенец. Но только на вид. Она знала, откуда взялись её душа и дух, помнила себя, начиная с утробы матери. Помнила всё и жила одновременно в нескольких мирах в настоящем, прошлом и будущем.
   Когда сердце рожающей её женщины забилось сильней, девочка открыла глаза и увидела, как дух какого-то умирающего человека покинул его и, будто песчинка в песочных часах, перетёк к ней. Но душа ещё летела, поддерживаемая двумя ангелами. Очень издалека! Она лежала на листе лотоса, цветок был розовый, вода, тихая и тёплая, отражала голубое небо. Вдруг душу подхватили и понесли. Она обратилась к ангелам:
   - Я хочу остаться здесь. Не хочу на Землю. Там мне будет плохо.
   - Ты вернешься сюда. А пока должна пожить на Земле. Сейчас родится девочка.
   Сжималось от непонятного страха крошечное сердечко. Вдруг голову стало с силой втягивать куда-то. Потом назад. Снова вперёд. Назад. Девочка сжалась от страха. Голову сдавливало всё сильней. Крохотное тельце потащило по тёмному тоннелю. Вот и свет! Как только она вышла из лона роженицы и сделала вдох, ангелы, вселив душу, улетели.
   Дана открыла глаза и огляделась. Её уже запеленали. Голове всё ещё было больно. От капли - щекотно щёчке. Крошечная девочка чуть повернула голову, вытерла слезинку об пелёнку, посильнее ткнувшись в неё. Стала искать душой маму и папу.
   Но рядом никого не было! Нет, ходили какие-то люди, говорили и что-то делали. А одна лежала. Это была только что родившая женщина. Но от неё не шли к девочке волны материнской любви. Это не мама! А тогда где она? И душа нашла! Волны любви шли от другой женщины, уже немолодой. И от мужчины рядом с ней. Они жили в двухэтажном деревянном доме.
   Вот кто мама и папа! Потом Дана будет называть их бабушка и дедушка. Но только вслух, а в душе… Ту, которая родила, вслух будет называть мамой, а в душе… Эта женщина, когда рожала, ругала свою девочку, торопила её: «Рожайся скорей! Больно же!» А как скорей, если тоннель ещё уже головы? И разве крохе не больно? Страшно было! Женщине этой только бы и сказать: «Давай потерпим, моя малышка! Сейчас ты родишься, и я буду тебя любить». Тогда стала бы она для дочери самым любимым человеком на всю жизнь!
   Дане два года. Болеет. Температура под сорок. Лежит одна в комнате и видит, как вокруг кровати скачут огненного цвета свиньи и хотят её кусать, рвать, совсем съесть! Малышка кричит от ужаса. В комнату заходит мать и задаёт злым голосом вопрос: «Ты долго будешь орать? Что надо?» Девочка просит пить, не выключать свет и посидеть около неё на кровати. Мать оставляет свет, выходит. Свиньи начинают окружать. Тут заходит дедушка, несёт стакан воды. Даёт попить и садится на краешек кровати. Достаёт клочок газеты, делает самокрутку, закуривает махорку.
   Свиньи сразу убегают. Дед большой, сильный. Он будет сидеть около девочки и не даст её в обиду! От деда идут волны любви и сочувствия. Дана знает, что никто не рожал девочек и мальчиков от него. Никогда. И её мама ему не родная дочь. Но малышку он любит как родную. И она сладко засыпает.
   Тут заходит бабушка, ругает мужа, что накурил при больном ребёнке, сменяет его на уголке кровати. Она делает компрессы. Бабушка смотрит на девочку материнским взглядом и просит Бога оставить внучку жить с ними. Так Дана выздоравливает.
   Ей четыре года. Угощает собаку Белку консервированными сливами. Даже косточки вынула! Уговаривает: «Ну попробуй! Вот увидишь, как это вкусно!» И сует Белке в пасть сливу. Но та выплёвывает и мотает головой. Даже пожевать не хочет! Дана смотрит собаке в глаза, собака – ребёнку. Беззвучный разговор:
   –  Почему ты не хочешь пожевать? Даже без косточек.
   –  Вот косточки как раз я люблю. Но не от этой гадости.
   –  Попросить у бабушки?
   –  Ой, пожалуйста! Сходи, попроси, принеси мне!
   Дана бежит к бабушке на кухню, говорит:
   –  Бабушка, Белка косточку просит. Дай мне, я ей отнесу!
   Бабушка, подавая и смеясь, спрашивает:
   –  Сама так и просит: «Дай мне косточку?»
   Девочка удивлённо отвечает:
   –  Ну да. Так и сказала.
   Белка уже радостно виляет хвостом и благодарно заглядывает в глаза малышке. Умница какая, поняла, что надо дворняжке!
   Девочке шесть лет. Увезли её от любимых дедушки с бабушкой в далёкую Сибирь. Нянька нужна. Мать замуж вышла, братик появился. Тяжёлый! Везде его Дана носит на руках. Вышла утром на крылечко, принюхалась. Нюх у неё не хуже, чем у собаки Белки! Багульник сильно пахнет. Но это привычный запах. А вот и новый. Запах дождя! Подошли соседские ребята, зовут:
   –  Идём в лес. Мы еды, одеяло для малышей взяли. Бери Санечку и айда!
   –  Сегодня дождь будет. Одеяло вымокнет всё.
   –  Ты что? Посмотри на небо! Голубое!
   Она идёт за братиком и думает: «Ладно, высохнет одеяло, и мы не сахарные». Дождь пошёл, когда они заканчивали доедать бутерброды. Вернулись все мокрые до нитки. Одеяло тоже вымокло…
   Дане тринадцать лет. Вся семья: мать, отчим, брат, сёстры ложатся спать. Живут они в украинской хате-мазанке на берегу моря. Девочка подождала, пока все уснут, вышла на крыльцо. Присела, превратилась в маленькую птичку и полетела. Старательно махая крылышками, облетала ветки плодовых деревьев. Увидела свет и открытую форточку в крайней из хат-мазанок. Юркнула в неё, села около занавески на печке. Лицо одной девочки показалось знакомым. Семья садилась ужинать. Отец что-то сердито говорил матери. Все поели, ушли, мать стала мыть посуду.
   Дана-птичка вылетела из форточки, полетела домой. Услышала вскоре шум громадных крыльев. Кто там? Волны злобы, угрозы обволокли её. Чёрный! Кто? Коршун? Ястреб? Не разглядывала, летела, то и дело выбирая узкие промежутки между деревьями, где размах его крыльев не позволит догнать маленькую птичку. Только села на крыльцо, превратилась в девочку. Забегая в хату, увидела, как тёмная большая птица взмыла вверх и улетела…
   Утром в школе подошла к однокласснице, Вале Бабиоглу, у которой мать украинка, а отец – албанец. Спросила:
   –  Вы почему вчера так поздно ужинали?
   Та ответила без тени удивления:
   –  Мать домой поздно вернулась. Пока ужин приготовила. Отец так ругался!
   Потом Дана, впервые придя в гости к этой однокласснице, увидела её отца. У него был крючковатый нос, будто у хищной птицы.
   Девочке четырнадцать лет. Она совершенно не боится моря. Подолгу плавает под водой или отдыхает, раскинув руки и ноги на воде и любуясь чайками в небе, если устала плавать. Солёная вода хорошо держит – лежи, как на плоту. Однажды собирала для бус ракушки и попала в шторм. Волны подкатывались всё ближе. Она видела, как падают с кручи куски глины. Вот уже буруны под ногами. Молнии сверкают. Волосы дыбом встали. По волоскам на руках искорки пробегают.
   Дана превратилась в молоденькую тигрицу и прыгает с одного большого куска глины на другой. Голос с кручи. Отчим зовёт: «Да-а-на-а-а!» Посмотрела в ту сторону и увидела спасительные ступеньки наверх. А до них – бушующие волны и нет кусков глины. Метра два, если не больше! Дана – зверь (прыжок!) – птица (перелёт!) – зверь (когти в глину!) уже на лесенке. Лезет вверх, по ногам волны бьют, норовя оторвать от глины. Цепляется всеми двадцатью ногтями, даже зубами и ползёт, ползёт вверх!
   Доползла, коленками траву почувствовала и сознание потеряла. Где летала? Сколько времени? Она враз стала Жанной, Энн, Данутой, Ганной и Анной. И все – она, Дана! Очнулась в луже воды от прошедшего ливня.
    Добрела, ноги сами донесли до мазанки. Смотрит на себя: из-под обломанных кусков ногтей на руках и ногах кровь сочится. Во рту глина, выплёвывает. И никого за столом не узнаёт! Вот взрослые. Это, наверное, мать и отец. А ребят как зовут? Вот девочка с самыми умными глазами. Уж если с собакой смогла беззвучно поговорить ещё в раннем детстве… Смотрит Дана в глаза девочки лет пяти и молит, не открывая рта:
   –  Назови всех по имени, ну же…   
   Маленькая умница повернулась к женщине:
   –  Мама, а кто будет Анютку спать укладывать: ты, Дана, Саша или я?
   –  Иди, Наташа, уложи ты. Дана ещё есть будет, а потом посуду мыть.
   С улыбкой подумала: «Молодец, Наташа!» На треснувшей губе начала болеть ранка. Но ведь дома, среди своих! И это главное. Потом уже узнала, что отчим со вчерашнего дня из дома не выходил. Да и мыслимо услышать человеческий голос на большом расстоянии во время шторма?
   Она безошибочно узнавала душу родственную. Даже в бедно одетом, старом человеке. Или враждебную, злую. Даже в улыбающейся, со вкусом одетой девушке. И в парнях тоже разбиралась. Но его, суженого своего, так и не встретила. Она получила высшее образование, но в школе не задержалась.
   Там никто её не понимал. Показывать детям старинные обряды, например, святочное гадание с выливанием фигур из воска? Ну как можно! Директор косилась, родители с тревогой вслушивались в рассказы детей. Их учительница какой-то медитацией занимается! Это как?
   Она вела уроки литературы и семинар «Основы стихосложения». Кроме её пятиклассников, на кружок ходили ребята со второго по девятый класс. Дети из старших классов отдавали, робея, свои тетрадки с первыми, неумелыми пробами пера. Через год работы семинара из двадцати семи её пятиклассников только четверо не смогли составить рифмованное сочинение. Остальные научились рифмовать, кто хуже, кто лучше.
   Устраивались конкурсы стихов, частушек. Однажды на её беседе о юмористическом рассказе в класс набилось столько детей, что сидели на полу и подоконниках. Они учились писать юмористические рассказы! Но ведь перед ними стояла простая учительница литературы, которая должна разбирать образы Онегина и Печорина, а не учить писать!
   Разве она училась в литературном институте? Выскочка! Такой была в глазах других учителей. Последней каплей, переполнившей чашу терпения директора, было известие, что учительница изучает магию! И она стала кассиром в столовой.
   Дана не была замужем. Время от времени ей хотелось мужчину. Как кошке весной. Тогда она месяца два-три жила с каким-нибудь из бреющих бороду. С одним, другим, третьим… Соседки смотрели с нескрываемым осуждением.
   В тридцать пять лет она, не дождавшись суженого, родила сына. Часто сидела, глубоко задумавшись. Вечными жильцами в её квартире были гора немытой посуды и куча грязного белья. А сын рос как солнышко. Весёлый, талантливый, чуткий мальчик. Он всегда понимал свою необычную мать. Так и побежали годы…
   Сын возвращался из института домой и услышал, что соседки на крыльце снова осуждают его мать. Говорили о сменяющихся «кавалерах», о её грязной посуде, о бедности. Одна из соседок работала посудомойкой, другая – пекарем.
   Они стояли на крыльце и так возмущались Даной, что не замечали, как выглядят со стороны: крашеные перекисью водорода, пережжённые химическими завивками, с сединой вперемешку волосы. Трясущиеся двойные подбородки, груди и громадные животы. Злые неумные глаза. Они бросали «косяки» на окно кухни с бедной обстановкой и  говорили:
   - Из школы-то её погнали. Мужиков меняет. Бросают, наверно, грязнулю такую. Полдня сидит у окошка, в стену смотрит. Дура какая-то!
   - Может, она с ума сошла? Шизофреничка?
   - Ой, и точно, шиза! Вот ты сидишь полдня, глазами в стену? Нет? И я нет.
   Их голоса сливались с карканьем ворон на деревьях и казалось, что они тоже каркают, каркают.
   Студент зашёл в магазин после учебы и нёс продукты. Скорее всего, и готовить придётся самому. Ладно, не маленький. Готовила же мама, когда он в этом нуждался!
Соседки на пару минут замолчали, прокомментировали вслед:
   - Парень-то у ей на побегушках. И в магазин сходи, и сготовь, и мусор вынеси… Лентяйка!
   Он зашёл в квартиру. Мама сидела на кухне, уставившись в шкаф и не замечая ничего. На её лице менялись десятки выражений. На щеках слёзы. Парень задёрнул шторы. Поставил на плиту чайник, положил на сковородку пельмени. Помыл посуду. Положил жареные пельмени в тарелки, налил чай в чашки. Тихонько позвал: «Ма-ма!»
   А Дана была далеко. Сразу, одновременно в нескольких мирах. Француженка Жанна, ихтиолог, вела исследования в двадцатом веке на морском дне. В девятнадцатом веке украиночка Ганнуся, подоив корову, наливала молоко в крынку. Русская учительница Анна вела урок литературы. В Прибалтике белокурая актриса Данута играла в спектакле. А в двадцать первом веке врач-астронавт, англичанка Энн при помощи компьютера проверяла здоровье экипажа космического корабля. Она работала всё утро! Но, услышав позывные с основной базы, короткий сигнал из двух повторяющихся пар букв, закруглилась со всеми делами и вернулась.
   Чай уже остыл, когда женщина повернула голову, улыбнулась и ласково спросила:
   –  Как дела, сынок?
   –  Всё отлично! Ты сюда надолго?
   –  Ой, могу даже до вечера! Хочешь, генеральную уборку сделаю? А то завтра с утра в столовую.
   –  Уборка – это ты здорово придумала! Вместе и сделаем, когда поедим. А насчёт работы… Может, уйдешь оттуда, а? Я всё боюсь, что ты улетишь в другие миры, а тебя в психбольницу сдадут. Разве поймут, что ты – просто фантазёрка моя милая. Выручай потом…
   Дана благодарно улыбнулась сыну. Вот и в тех издательствах, куда она посылает свои рассказы, её причисляют к писателям-фантастам. Да зачем об этом знать соседкам? Они всё равно ничего, кроме ценников в магазинах да программы телевидения, не читают. Но и сын не совсем её понимает. Ведь кажется только, что она - фантазёрка.
   А её миры совершенно реальные. Просто не все их видят и слышат. А ещё меньше людей могут в них путешествовать. Единицы там остаются и живут. Про Кастанеду и управляемые сновидения она знает. Про единичные и множественные фантомы. Но ведь не училась ни у кого. Такой родилась. Просто белая ворона среди чёрных.
   Они провели генеральную уборку, поужинали. Мать прочитала вслух рассказ. Сын сделал несколько замечаний. Посоветовалась, в какой журнал отправить. И тут получила хороший совет. Под настольной лампой лежали исписанные крупным почерком листки, мать и сын с улыбкой смотрели друг на друга. Она сказала:
   –  Тебе надо девушку поискать.
   Он раздумчиво ответил:
   –  Трудновато придётся. Надо, чтобы она не только меня любила, но и тебя понимала. А не как эти…
   Сын показал на окно. Соседка-пекарь злословила на крыльце. Её собеседницей на этот раз была лифтёрша. Пекарь громче других проговорила слово «шизанутая», и обе засмеялись, будто закаркали. Громко, как две довольные жизнью чёрные вороны.
2003 г.