Напишет ли Петрович роман?

               

    Петрович решился написать роман… Вообще-то он всегда писал, только не заострял на этом особого внимания. Писал друзьям, родственникам – раньше письма, потом эсэмэски… Писал в силу необходимости, потому как не писать, по его мнению, невозможно. Писанина – это обмен новостями, где могут излагаться собственные взгляды на то или иное событие в личном плане и даже в общественном.
     Мудрствование в какой-то степени были присуще Петровичу. Он любил писать чаще тем, кто таким же образом мог хотя и в малейшей степени, трактовать тот или иной случай потрясший кого-либо и даже страну в целом, но только со своей точки зрения. А своя точка зрения была очень важна для пишущего Петровича, хотя он и не подозревал этого во время процесса написания своих небольших опусов. Не скажу, что все, кто пишет, делает это на уровне подсознания. Делается это естественным образом у настоящих пишущих людей, к коим и относится наш Петрович, как обыкновенное дыхание нашего советского и постсоветского организма.
     Пишущему Петровичу, в сущности, некогда было задумываться над тем, каким образом он подходит к теме. Тема сама выпячивалась и вставала в полный рост сама по себе и держалась без всяческих на то подпорок, иногда как зловредная опухоль, а иногда, как доброкачественная. Так что Петровичу оставалась её только оплодотворить духовно своими рассуждениями и запустить в массы.
    А жизнь поворачивалась к Петровичу то одной своей острой гранью, то другой. Эти грани нужно было шлифовать острым словом, дабы избежать всяческого ранения обществом об эти острые выступы текущего времени. Эти грани, конечно же, таили в себе определенную опасность не только для пишущего Петровича, но и для тех, кто вовсе не пишет, но хотя бы читает иногда по слогам. Что же касается собственных неудач на фоне общественных, то Петрович писал об этом назидательно, чтобы кто-то другой из среды разумных существ, не смог «вляпаться» в подобную ситуацию.
    Петрович писал о всяческих, и не только своих, пассажах даже в местную газету, где вскрывались гнойные язвы несоответствия громких заявлений с  реальным положением дел. Петрович, таким образом, пытался привлечь внимание общественности к назревшей проблеме, таящей в себе нечто ужасное по его представлению…  И, конечно же, если бы те, кому он адресовал свои представления о грядущих событиях, брались бы во внимание общественностью, то может быть страха в ближайшей перспективе несколько и приуменьшилось...
     Петрович знал, что писать – привилегия буквально каждого. Но остальные пишущие так скорее не думали и пытались тоже каким-то образом выделиться из общей массу пишущих. Они, может быть, делают меньше грамматических и орфографических ошибок, чем Петрович, но их представление о писательстве сводится лишь к тому, чтобы как можно меньше делать этих ошибок. Если же меньше ошибок, полагают они, то это их выделит в выгодном свете, и они будут держаться особняком от таких, как Петрович.
     Взгляды Петровича, часто субъективные, а иногда и объективные в силу ярких обстоятельств, конечно же, мало возымели действия на пишущую братию. Они за много лет отгородились от подобных Петровичей этой синтаксической и орфографической стеной, и мало-помалу что-то издавали, как им казалось, удобоваримое писательское блюдо для изысканных читателей, коих в наши времена, трудно отыскать в погрязших бытовых постперестроечных дебрях. А будучи членами литературного сообщества, эти многочисленные пишущие пигмеи презирали тех, кто пренебрегал правилами правописания, к коим как раз и относился наш Петрович. Эти «члены» всячески насиловали бедную музу, если она вдруг имела неосторожность залететь в их затхлый писательский мирок, в то время, как Петрович даже не имел о ней никакого представления, а просто пописывал и пописывал, макая перо в свои чувства.
      И так, Петрович, кропая свои  опусы, даже не отдавал никакого отчета, для чего он это делает. Когда же что-то писалось для того, чтобы слышался глас народа, то его литературные потуги имели на то полное основание. Если бы Петрович не писал в тот момент, когда другие молчали от страха надвигающихся событий, то признайтесь, было бы совсем неинтересно и тоскливо проживать в мире полным тревог и печалей, а то и неожиданных редких радостей, если у кого-то  сгорит недвижимость или сдохнет корова. Может быть, Петровича и следовало бы привлечь к ответственности за смелые неординарные мысли, которые он излагает на бумаге или на мониторе компьютера, но этого не случается по одной простой причине: Петрович, как говорится, ещё не путает берега, и хорошо отличает хрен от редьки, а то и пучка редиски к своему столу после получения своей скромной пенсии.
    Возвращаясь к правописанию, хочется отметить то, что такие, как Петрович, задумываясь об оном, вовсе бы и не садились за стол. А поскольку Петрович работал в жанре, где позволительно делать некоторые небрежности в письме, то потому он и писал. И в общем-то никто не отдаёт себе отчета в том, каким образом он излагает свои мысли, главное, чтобы не было грубых ошибок, хотя за профи стоят редактора, а за Петровичем только сам Петрович. Нужно ещё раз подчеркнуть, что Петрович садится писать не ради того, чтобы хоть что-то написать (выдавить из себя раба), как это делают другие, а просто само выразиться и всё тут… И пусть грамотешки у него маловато, но он поднатореет… Всё равно Петрович от своего бумагомарательства нисколько не ухудшит нынешнюю литературу. Если бы у Петровича спросили, кто губит нашу литературу, то он бы, не задумываясь, ответил: те, кто занимается эти денно и нощно, не чувствуя в этом потребности а лишь для собственной писательской амбиции. Петрович же, пишет, когда зерно созреет и даст росток…
      Петрович чувствует потребность в само выражении, и это его преимущество перед остальными пишущими. Он не учился в университетах литературных, но был так или иначе сопричастен к слову, а значит и к самой литературе пусть даже и в самом мелком эпистолярном жанре в эпоху устремлений от каждого по труду и каждому по физиономии… И вот однажды, Петрович, осознав всю силу писательства, поимев при этом навыки составления предложений, решил написать… роман.
     О  том, что Петрович собирается написать роман, стало каким-то образом известно на работе, где он работал охранником. Сослуживцы-охранники, очень удивились такому духовному его повороту, и очень засомневались  в нём, как в писателе. Все сделали вид, что им совершенно безразлично о чем будет писать Петрович и кто там будет героем будущего произведения. И в принципе они правы, потому как в нынешнее время написать роман может каждый, ну пусть и не роман, а романчик бессюжетный даже… Короче Петровича невзлюбили даже за такое заявление пусть и негласное. Попытка выделиться среди других – это нехорошо. Не может быть, чтобы какой-то Петрович написал роман!.. Да кто его читать будет?..
     Они, его сослуживцы, даже сказали как-то, что не будут даже читать его роман, в руки даже не возьмут… Ведь всем известно, что Петрович думает так а не иначе в том-то и в том-то, и чтобы он там ни накропал в романе, оно не будет заслуживать их драгоценного времени в периодах между сном на работе и пьянством дома перед сменой.
       Казалось бы такое отношение коллег по цеху к его будущему произведению заставило бы Петровича подальше забросить ручку и попытаться выразить себя каким-то другим способом в устной форме, посылая кого подальше на несколько букв, что в принципе и наблюдается у многих когда они ничего не пишут а порой и не помышляя… но здесь наблюдается существенная разница, одни воспроизводят то, что слышали или видели по телевизору, и воспроизводят достаточно достоверно – буквально слово в слово. Другие могут часть содержания и подзабыть а даже посчитать ненужным, а Петровича устраивало только собственное толкование житейских коллизий и это ставилось им превыше самого факта. И в связи с этим Петрович стал свои всякого рода измышления переносить на бумагу. Вот по этой причине Петрович и не пытается порвать с писаниной – наоборот желает выдать на свет божий - роман!..
    Обладающий от природы неплохим воображением, Петрович, он уже окончательно настроился на создание нетленной вещи в виде толстой книги. Имея некоторое эпистолярное наследие, Петрович, решился взять большую высоту!.. Он никогда не ставил перед собой никаких задач, тем более литературных в виде конкретных образов – все конкретные образы и дела, возникшие в его воспаленном мозгу, ложились тут же на бумагу и текли, куда ни попади – в любом случае – в финал произведения. Профессионалы-писатели, конечно же, задачу поставленную в сюжете произведения решат грамотно, наделяя героя каким надо качеством от безудержного алкоголика, бабника и тунеядца, до человека в кепке. Но здесь, как раз кроется большая разница между Петровичем писателем и членами литсообщества: первый прочувствует однозначно придуманную книжную ситуацию по своему, а последние, на свой ляд.
      Профи от литературы, конечно же, будут удивлены такой наглости: мол, какой-то Петрович, забирается на их литературные угодья и пакостит потихоньку, да не потихоньку, а по крупному – роман написал, понимаешь ли!.. Но сам Петрович так не считает, что эта территория принадлежит только тем, кто заявляет на неё права. Он так же волен бывать там, где ему заблагорассудится, а каким образом он желает испробовать свои писательские силы – его личное дело. Петрович считает, что такая постановка вопроса даже неуместна в данном случае.
      Петрович с детства удивлялся: почему все стараются как-то отгородиться друг от друга, начиная с забора от соседа? Впоследствии он пришел к выводу, что в частном владении – да, но не в духовном! Духовное не имеет четко очерченных границ, и кто думает об этом наоборот, тот не творец, тот просто гнусное лицо, доказывающее, что оно таковым не является вовсе.
     Петрович, задумавший написать роман, должен все-таки его написать, поскольку, как он убедился, романы пишут многие, совершенно не думая о том, кто их будет читать. Да и вообще – будет ли читатель?..  По поводу размышления о плохих романов, Петрович пришел ещё к одному выводу, что они пишутся для ещё имеющихся в большом количестве, плохих читателей. Читателей, не понимающих для чего они взяли в руки этот роман. Где же тот захватывающий момент, от которого побегут мурашки по спине и по другим местам, даже неприличным!? Но нет этих моментов! Весь роман – как бы прелюдия к роману, и всё тут… Читатель в подобных случаях так и не узнает за что какой-то негодяй тюкнул бабушку по голове кувалдой… Но такой читатель запомнит, конечно же, фамилию этого автора, чтобы не взять случайно опять этот опус в руки. Плохие писатели в связи с этим, запоминаются не хуже хороших…
      Но, к сожалению, плохих читателей у нас ещё хватает, и есть вероятность того, что плохой писатель, напишет следующий роман ещё хуже… и пока плохие читатели убедятся в плохом писателе, то ему воздадут уже должное и поставят памятник, в худшем случае на могиле, а уж по том полное забвение…
    Думает ли Петрович о своём забвении, не начиная ещё создавать своё нетленное будущее эпохальное произведение? Навряд ли… Он не вправе считать себя писателем, не получивши широкого признания от  читателей, тем более его опус находится только в зародыше. Если Петрович, действительно, создаст что-то непреходящее, то он получит заслуженные лавры ещё при жизни, так что вопрос о забвении нелеп. В глазах читающей публики он останется Петровичем, но если точнее – Петровичем пишущим глубоко, обширно и талантливо.
       Те, кто решил, что Петрович занимается писательством чисто любительски – заблуждаются. Ведь если начинать рассуждать, что он изгоняем из литературной нивы такими же пишущими, то где же ему место и кто он? В представлении тех, кто пишет лучше, чем Петрович, ему останется только какой-нибудь окололитературный участок, либо его так попрут по закоулкам с таким напором, что он окажется в самом неприличном месте, где Макар стадо не гонял.
    А если Петрович равнодушно отнесётся к этому действу со сторону коллег, то есть у него возможность вспахать свою литературную целину, чем бродить по мелко вспаханной чужой.  Сам по себе Петрович волен, как и волен каждый, в самом что ни на есть легком эпистолярном жанре, пусть и умирающем. Волен пока не написал роман… напишет – сунется кто-нибудь с рецензиями… да и даст широкую огласку, хорошо если доброкачественную. Но эти мелочи пока не беспокоят Петровича, как будущего романиста.
     Но почему же Петрович замахнулся на роман? Можно ведь и рассказом обойтись, повестью, наконец? А вдруг он обманется в своих целеустремлениях? Но Петрович, очевидно, решается бить по крупному!.. Другие ведь пишут романы, а он ещё нет… а годы бегут, как стадо бизонов гонимое алчными гиенами… Вдруг Петрович, гонимый временем, упадёт и не встанет?.. не сделает главного в своей жизни… Уйдёт Петрович, а после него останется памятник нерукотворный, к которому тропа народная не зарастёт!.. Будет памятник, если будет отличная вспашка, глубокая, и взойдут тогда петровичевы всходы…. Да и порадуют читателя! Ведь читатель давно ждёт достойного произведения!
      Петрович, как штангист должен взять этот вес!
      Останься Петрович публицистом, ему тоже была бы уготована неплохая судьба – в нужное время высказывал бы осторожно нужные слова и страна, глядишь, вышла б к нужному направлению… А Роман – дело серьёзное! Пожелаем же Петровичу хорошего здоровья и сил, чтобы написать роман, если он ещё не передумал.