Неверная идентификация

Через бронированное стекло было все отлично видно, несмотря на ночь. Видно было, как автоматическая пушка посылает залпы в затаившегося во тьме врага. Снаряды пролетали сквозь густую растительность и превращали врага в огонь, от которого то там, то здесь уже горели пожары, пожирающие когда-то девственные джунгли. Они, словно факелы, своим кровавым, подрыгивающем на ветру пламенем, прогоняли ночь.
 «…восьмой квадрат под контролем…» - Неумолкающий голос в шлеме придавал реальности в этот пейзаж.
Тактический экран менялся каждую секунду, старое задание сменилось новым:
«Соединиться с одиннадцатым звеном (точка А), зачистить квадрат 12 (точка В), ждать дальнейших распоряжений».

Кайт почувствовал первый удар, как пинок разъяренного мула в спину кресла. «Сайгон» вздрогнул, завыл сиренами, и мир за стеклом фонаря превратился в безумный калейдоскоп из малинового неба и багровых столбов дыма.

— Прямое попадание по правому движку! — его собственный голос прозвучал чужим, металлическим, сквозь противогаз. — Горячо! Теряем высоту!

Голос напарника, лейтенанта Беннета, был спокоен, как будто он комментировал погоду. — Стабилизатор тоже похерило. Кайт, команда на выброс. Тяни ручку.

Кайт потянул. Его вырвало из объятий гибнущей машины с такой силой, что на мгновение померкло сознание. Холодный ветр сурово ударил по лицу, вернув к реальности. Он кувыркался в воздухе, видя, как его «Сайгон», его красавец-истребитель, пылающим факелом врезается в зеленое море джунглей далеко внизу. Второй парашют метнулся в полукилометре от него — Беннет.

Посадка была грубой и болезненной. Колючие лианы и ветки хлестали его, стараясь пробить полетный комбинезон. Он рухнул в густой папоротник, сбив дыхание. Парашют зацепился за какое-то дерево-исполин, повис унылым белым грибом в двадцати метрах над землей. Сумерки сгущались стремительно, проглатывая последние лучи солнца. Джунгли оживали, наполняясь стрекотом, шипением и непонятными шорохами.

Кайт освободился от подвесной системы, схватился за карабин М-41 и замер, вслушиваясь. Где-то далеко треснула ветка. Не случайно. Затем еще одна, уже ближе. Методично. Целенаправленно.

Они шли по его следу.

Адреналин ударил в голову, чистый и холодный. Он пополз, отрываясь от места приземления, стараясь не оставлять меток. Но джунгли — не его стихия. Каждая сломанная ветка, каждый ком переворошенной грязи кричали о его присутствии. Преследователи не спешили. Они были охотниками, а он — дичью.

Он бежал, спотыкаясь о корни, обдирая руки в кровь о колючки лиан. За спиной слышались негромкие переклички на гортанном, незнакомом языке. Они окружали его, гнали, как гончие. Сердце колотилось, выпрыгивая из груди. Легкие горели огнем.

И вдруг земля ушла из-под ног. Он поскользнулся на влажном склоне и полетел вниз, кувыркаясь, царапаясь и сильно ударяясь. Удар о ледяную воду вышиб из него последний воздух. Течение подхватило его и понесло, бросая о валуны. Он инстинктивно цеплялся за них, отчаянно работая ногами. Река сделала за него работу — смыла его след и унесла прочь от погони.

Он вылез на берег через полкилометра, дрожащий, промокший до нитки и бесконечно благодарный случаю. Он оторвался.

Ночь он провел, забившись в дупло сгнившего дерева, сжимая карабин так, что пальцы затекали. Он слышал, как они прочесывали берег. Видел огоньки их фонарей сквозь чащу. Они искали его. Охотники лишились добычи и были злы.

Именно тогда, под аккомпанемент их голосов, в его голове что-то переключилось. Страх не ушел. Он кристаллизовался. Превратился во что-то твердое, холодное и очень острое. Бегство — это стратегия жертвы. Он не был жертвой. Он был пилотом Имперских Космических Сил. Лучшим из лучших. Его учили не бежать, а уничтожать и выживать.

С рассветом Кайт начал охоту.

Он больше не уходил от них. Он стал тенью, частью джунглей. Он изучал их маршруты, их привычки. Двое всегда шли по флангам, один — по центру. Они проверяли каждую ложбину, каждую заросль.

Он выбрал место у звериной тропы. Острый кол, срезанный его ножом и обожженный для твердости на потайном костре, вкопал в землю под углом. Сверху — искусный настил из листьев и грязи. Он ждал в засаде четыре часа, не шелохнувшись, как ящерица.

Тот, кто наступил, был коренастым, с автоматом на груди. Он вскрикнул только раз, когда заостренное дерево вошло ему в бедро и вышло у паха. Кайт не стал смотреть. Он уже отступал на новую позицию, беззвучный и невидимый.

На следующий день он устроил обвал на крутом склоне, когда трое из них поднимались по нему. Слышал их крики, приглушенные грохотом камней и земли.

Он стал мастером тихой смерти. Он находил их лагеря, пока они уходили на поиски, и портил воду в их флягах. Он растягивал на тропах тонкую, почти невидимую проволоку на уровне горла. Он убивал их одного за другим. Его мир сузился до перешейка земли между двумя реками, до арены, где он был и гладиатором, и зверем. Каждый щелчок ветки, каждый шорох был частью уравнения. Он вычислял, предугадывал, наносил удар и исчезал.

Он почти перестал их ненавидеть. Это была работа. Высшая математика выживания.

И вот, перед самым рассветом на третий день, он учуял дым. Не едкий, кислотный дым их дешевых табачных скруток, а чистый, жирный запах горящего сухого дерева. И еще… тушенка. Настоящая, имперская тушенка «Второй фронт».

Сердце его екнуло. Он пополз на запах, двигаясь с автоматической осторожностью, к которой привык за эти дни.

Через полчаса он увидел огни. Не костры, а аккуратные экранированные горелки. Палатки с имперскими опознавательными знаками. Фигуры в камуфляже его роты. И сидящего у одной из горелок, с кружкой в руках, — Беннета.

Кайт чуть не закричал от облегчения. Он поднялся, готовый выйти из чащи, но уже выработанная привычка заставила его задержаться на краю поляны. Он наблюдал.

К Беннету подошел сержант с нашивкой медика. — Как он, лейтенант?

— Живой, — голос Беннета был усталым. — Отделался вывихом и сломанной ключицей. Связной уже вызвал эвакуатор. Спасибо, что нашли.

— Нашли не мы, — сержант хмыкнул, закуривая. — Это вы нас нашли. Ваш сигнал был слабый, но мы запеленговали. Черт знает, как вы сюда доползли.

— А отряд? — спросил Беннет. — Который вы послали на моего напарника, Кайта? Что-нибудь нашли?

Сержант помрачнел.
— Ничего хорошего. Вышли по его последним координатам. Там… там чертов лабиринт. Ребята наткнулись на противника. Не на регулярные части, а на какого-то одного, судя по всему. Одинокий волк. Спецподготовки, видимо. Гад знает откуда взявшийся.

Он затянулся, выдохнул струйку дыма.
— Он их… он их переиграл. Капканы какие-то дикие ставил, обвалы, ловушки с кольями. Как первобытный дикарь. Мы потеряли троих ребят, пока вызволили остальных. Раненых принесли. Говорят, он как призрак. Появится, убьет одного и растворится. Они даже лица его не разглядели.

Кайт замер. Ледяная струя пробежала по его позвоночнику.
Одинокий волк. Ловушки с кольями. Обвалы.

Он посмотрел на форму сержанта. Стандартный камуфляж Имперской пехоты. Но в полумраке, в пятнах света и тени, под слоем грязи и потертостей… его можно было спутать. Он посмотрел на свои собственные руки, исцарапанные, в ссадинах и засохшей крови. Не его крови.

Он вспомнил лицо первого человека на колу. Молодое лицо. С короткой, по-солдатски аккуратной стрижкой.

Имперская тушенка.

Его желудок сжался в тугой, болезненный узел. Мир накренился, поплыл. Это не могло быть правдой. Судьба не могла быть настолько злой.

Но она могла. Он был солдатом. Он знал, что на войне ирония — главный снайпер.

Он отступил в тень, не в силах оторвать глаз от лагеря. От Беннета, который был жив, которого спасли. Которого спасли от него.

Он убивал своих. Своих ребят. Парней, посланных его же спасать. Он выслеживал их, как зверей, и убивал с холодной, расчетливой жестокостью.

Мысль была настолько чудовищной, что не вызывала ни паники, ни отчаяния. Только всепоглощающую, абсолютную пустоту. Внутри него не осталось ничего. Ни страха, ни ярости, ни надежды. Только вакуум и лед.

Он увидел, как Беннет что-то говорит сержанту и смеется. Обычный, усталый смех выжившего. Они ничего не подозревали. Для них трагедия была где-то там, в джунглях, дело рук таинственного вражеского диверсанта.

Он не мог пойти туда. Он не мог посмотреть в глаза тому сержанту и сказать: «Это был я». Он не мог видеть, как улыбка сходит с лица Беннета, сменяясь ужасом и непониманием.

Он развернулся и ушел обратно в лес. Его движения были механическими, точными. Он прошел около пятисот метров, нашел относительно сухое место под сенью огромного дерева.

Он снял с плеча свой М-41. Проверил магазин. Полный. Он поставил приклад на землю, упер его в корень, чтобы не подпрыгнул. Приставил ствол под подбородок.

Он не думал ни о чем. Ни о доме, ни о небе, ни о своем «Сайгоне». Только о том, что это — единственная логичная команда на выброс. Единственный способ исправить ошибку, которую уже нельзя было исправить.

Его последней мыслью было странное, почти профессиональное наблюдение: палец на спусковом крючке был сухим и твердым.

Он его отвел.