Роман Переплёт т. 2, ч. 1, гл. 1

А между тем приближались летние каникулы. С ними и мы приближаемся к событиям, весьма существенно повлиявшим не только на судьбу нашего героя, на его мироощущение, но так же и на судьбу и мироощущение других участников этих самых событий. Но не будем забегать вперёд. А пока что остановимся на некоторых  обстоятельствах, которые, по крайней мере, отчасти, предопределили ход дальнейших событий.   

А в качестве беглого обзора сложившейся на тот момент ситуации, вероятно, следовало бы отметить состояние тогдашних дел.

Начать хотя бы с того, что после безуспешных попыток Косициной и верной её наперсницы, географини, раздуть историю, которые с треском провалились, напряжение в коллективе постепенно пошло на убыль.   

Однако Маргарита Романовна не была бы сама собой Маргаритой, если бы вдогонку не предприняла последнюю и, можно сказать, отчаянную попытку всё же добиться своего. Насколько можно было судить, она добивалась изгнания Тверского из школы, как элемента чуждого, порочащего звание советского педагога.

Так вот, не встретив поддержки в лице Анастасии Эдуардовны, она чуть не на следующий же день сунулась было напрямую в районо, прихватив с собой уже известное заявление.

Однако и там её усилия не увенчались успехом. Более того, в канцелярии, где она оставила свою петицию, ей недвусмысленно дали понять, - причём в самом, что называется, категорическом тоне, - что обращение в районо с подобными сигналами, да ещё и через голову директора школы, является вопиющим нарушением субординации и сложившейся практики делопроизводства. 

По самому существу заявления ей было замечено, что составлено оно довольно безграмотно и, помимо эмоций и голословных утверждений, ничего в себе не содержит. А посему не может быть рассмотрено по всей, что называется, форме. Тогда же прозвучало и слово «клевета», что и вовсе повергло Косицину в уныние. А в довершение всего она подверглась строгому внушению. Причём на этот раз уже со стороны самой начальницы районо, дамы весьма суровой и принципиальной.

Тут, впрочем, не лишне будет отметить, что немалую, а, быть может, и решающую во всём этом роль сыграло одно немаловажное обстоятельство. Дело в том, что в ту пору начальницей районо являлась дама, которую с Анастасией Эдуардовной связывала давняя и очень тесная дружба. К тому же она была заранее извещена о возможном визите Косициной и соответствующим образом подготовлена. Так что ретивую поборницу морали и нравственности в районо заведомо ожидал отнюдь не ласковый приём.

После всего этого, возвращаясь восвояси, Маргарита Романовна чувствовала себя до такой степени униженной и раздражённой, что чуть было ни слегла с давлением. Впрочем, всё обошлось – её здоровье оказалось не столь уж хрупким и неустойчивым, как она привыкла о нём думать. Как бы то ни было, ей всё же пришлось притушить свой гнев и хотя бы на время признать своё поражение.

Тем не менее, она ещё долго продолжала ворчать по углам, однако, уже не так громко и без прежнего энтузиазма. Глядя на неё, заметно присмирела и Тамара Валентиновна. Причём даже настолько, что однажды, случайно оказавшись с Тверским наедине, она даже сделала попытку перед ним оправдаться. Впрочем, довольно неуклюжую, несмотря даже на то, что постаралась большую часть вины переложить на свою компаньонку, Косицину. Мол, это она тайком подзуживала её, уговаривая «заварила всю кашу». Она говорила много и сбивчиво, не забывая при этом кокетничать и делать соблазнительные позы. Под конец она даже настолько возбудилась, что запустила парочку прозрачных намёков, из которых следовало, что она по-прежнему питает к нему горячую симпатию. То есть, как к мужчине, разумеется. Всё это происходил в учительской во время «окна» между уроками. Звонок на перемену и появление в учительской других учителей, видимо, помешали ей развить эту тему. Однако и в дальнейшем её жесты, а также взгляды, бывали более, чем красноречивы.   

Так или иначе, к завершению учебного года небо над головой нашего героя заметно разъяснилось. Этого было вполне достаточно, чтобы перевести дух и даже слегка расслабиться. 

И всё бы хорошо, но его подопечные пятиклашки всё продолжали озорничать и шкодить, доставляя ему массу проблем. А к концу учебного года они, в предчувствии близких каникул, и вовсе распоясались. Так что ему почти беспрерывно приходилось вмешиваться и наводить относительный порядок. 

Но зато со старшеклассниками у Тверского всё было в ажуре, если не считать мелких нюансов, которые, впрочем, ровно ничего не меняли, а напротив, лишь добавляли перца и красок в его учительскую деятельность.   

Что касается Даши Майоровой, то, как уже упоминалось, с ней он встречался исключительно на уроках. Хотя сам Тверской не раз ловил себя на том, что, проходя мимо знакомой тумбы, невольно искал ей глазами. Впрочем, раза три она звонила ему по телефону, и они подолгу разговаривали, обмениваясь новостями, или, как и раньше, обсуждая самые разные вопросы.   

Было у него желание пообщаться и с Еленой Патрушевой. Всё-таки человеком она была умным, душевным, хотя и не особенно начитанным. Однако не решился. Было видно, что сама она вовсе не горит таким желанием, а навязываться самому ему не хотелось.

Что до Марты, то она и вовсе была ни в счёт. Да и какой из неё собеседник. Ну, положим, в постели она его по-прежнему удовлетворяла. Однако, как только она открывала рот и начинала городить свою обычную чушь или, того хуже, пускалась рассуждать на житейские темы, то он больше ни о чём другом не мечтал, как только о том, чтобы она поскорее убралась.   

Правда, был ещё Михеич. Но и к нему сам Тверской в последнее время заметно охладел. Его уже почти не грело то, что когда-то так близко их связывало. И, если сам Михеич почти не изменился ни в образе жизни, ни в своих видах на жизнь, то о Тверском этого нельзя было сказать. Он изменился и даже очень. И не только в части образа жизни, но даже и в желаниях. В последние месяцы он почти не выпивал, и не только потому, что был ужасно занят, а просто не хотелось. Не посещал он также и злачных мест, куда в недавнем прошлом её обычно тянуло. Что до женщин, то к ним он не то, чтобы вовсе охладел – до это всё же не дошло – однако сделался несколько сдержанней, да и разборчивей, пожалуй.  Во всяком случае, кроме Марты, он ни с кем больше не встречался, да и с Мартой встречался намного реже, чем раньше.   

Вот, собственно и весь его тогдашний круг знакомых. Иногда его охватывала тоска, появлялось даже желание, что-то делать, куда-то идти и вообще что-то менять. Однако дальше мыслей на эту тему дело не шло. Опять же, повторюсь, у него и свободного времени почти не было. Ну, а того, что было, едва хватало на то, чтобы отдохнуть, поспать, приготовить себе еду, ну, и, конечно же, прибраться в квартире. И пока что во всём этом он не видел просвета. В такие дни ему не хотелось ни читать, ни писать, не говоря уж о дневнике, который он тогда почти и вовсе забросил.

А тут, вдобавок ко всему, у него случился разрыв с Мартой. Причём на этот раз разрыв окончательный. Собственно,  к этому давно уже шло. Однако, когда это произошло, вдруг оказалось, что он, Тверской, не вполне к этому готов. Во всяком случае, для него всё это явилось весьма чувствительным ударом. Чего, надо заметить, он никак не ожидал. И вдруг выяснилось, что он, пусть и не в критической степени, но всё-таки в ней нуждается. И отчасти к ней даже привязан. Но, что сделано, то сделано и, похоже, что отмотать назад уже ничего не удастся.   


Продолжение:  http://proza.ru/2025/09/12/125