Владивосток. Амурские волны Невельского

Владивосток. Точки на карте.
Амурские волны капитан-лейтенанта Невельского

(Из цикла статей "О чем рассказала старая фотография")

Сокращённая версия опубликована в печатной газете "Владивосток" за 10 сентября 2025 г.
----------------

«Любезнейший Геннадий Иванович! Сегодня подписал трактат в Айгуни. Приморский край утверждён за Россиею. Спешу уведомить Вас об этом знаменательном событии. Отечество никогда Вас не забудет как первого деятеля, создавшего основание, на котором воздвигнуто настоящее здание… Искренне обнимаю Вас, благодарю и ещё раз поздравляю…»

На старой открытке слева – памятник тому, кому предназначались эти восторженные слова.

Эти строки генерал-губернатор Восточной Сибири Николай Муравьёв написал из Айгуна в Санкт-Петербург своему соратнику Геннадию Невельскому, на тот момент уже контр-адмиралу, в день подписания Айгунского договора, 28 мая 1858 года.
Согласно этому договору, левобережье Амура, фактически отторгнутое Китаем у России по Нерчинскому договору в 1689 году, впредь закреплялось за Россией. А через два года по Пекинскому трактату к России отошёл и Уссурийский край. Россия окончательно закрепилась на Тихом океане.
Так Невельской и Муравьёв поставили точку в исполнении завета великого Ломоносова: «Российское могущество прирастать будет Сибирью».

Ещё будучи кадетом, Невельской, впечатлённый открытием Антарктиды русскими мореплавателями Беллинсгаузеном и Лазаревым, как и его одноклассники, горел стремлением к исследованиям. Его тянуло на Дальний Восток, карты которого пестрели белыми пятнами и сведения о котором были противоречивыми. Например, после неудачной экспедиции поручика Гаврилова в 1846 году, принявшего морской залив на Сахалине за устье Амура, император Николай I написал резолюцию, что Амур – «река бесполезная», закрыв вопрос о её исследовании.
Но Невельской не верил, что устье такой великой реки, как Амур, может быть несудоходным. Получив чин капитан-лейтенанта, он настоял на назначении командиром транспорта «Байкал», который через год отправлялся с грузом на Камчатку, в уверенности, что обязательно представится случай доказать судоходность Амура.

В то же время Николай Муравьёв получает назначение генерал-губернатором Восточной Сибири и тщательно готовится к новой должности: много читает о Сибири, общается со знающими людьми и понимает, что, во-первых, без удобного выхода в Тихий океан невозможно ни развитие, ни оборона дальневосточных владений России, а во-вторых, ни в Приамурье, ни в Уссурийском крае нет китайского влияния. Муравьёв буквально загорается идеей присоединить эти земли к России и тем решить проблему защиты и снабжения русского Дальнего Востока. Он знакомится с Невельским, убеждённым в судоходности Амура, и тот получает его горячую поддержку.
Невельской пишет прошение на имя царя о разрешении экспедиции к устью Амура, но до отплытия из Петербурга так его и не получил. Не получил он его и через 8 месяцев по прибытии в Петропавловск.

Это разрешение и не могло быть получено, поскольку тогдашний министр иностранных дел Карл Нессельроде считал, что Амурский бассейн России не нужен, его следует считать китайским и нужно отказаться от него навсегда, чтобы не ссориться с китайцами и – представьте себе! – не раздражать англичан.
Нужно заметить, что русский министр Нессельроде говорил по-английски намного лучше, чем по-русски, и был знаменит больше кулинарным искусством, чем пониманием нужд государства Российского.

Невельского в Петропавловске ждала лишь копия инструкции по исследованию устья Амура, которую для него в Иркутске составил Муравьёв, отправив оригинал на утверждение императору в столицу.
Период навигации сокращался, и Невельской начал экспедицию на свою ответственность, не дожидаясь высочайшего разрешения.

«Байкал» вышел из Петропавловска, обогнул Сахалин с севера, вошёл в Амурский лиман и 11 июля 1849 года Невельской обнаружил устье Амура. На лодках он углубился на несколько десятков миль вверх по течению Амура, убедившись в полноводности реки, затем вернулся в лиман и направился на юг, где его ждало второе открытие.

До Невельского в этих местах побывало трое путешественников.
В 1787 году французский мореплаватель Жан-Франсуа де Лаперуз, выйдя из Петропавловска и обогнув Сахалин с юга, зашёл в Татарский залив (тогда считалось – залив), но в непогоду развернулся, посчитав постепенное уменьшение глубин моря за приближение к перешейку между Сахалином и материком. С тех пор считалось, что Сахалин – это полуостров.
В 1805 году во время своей кругосветной экспедиции здесь побывал капитан-лейтенант Иван Крузенштерн, он обошёл Сахалин с севера, но не стал заходить в Амурский лиман, решив по ошибочным косвенным признакам, что Сахалин – действительно полуостров.
В 1808 году японский путешественник Мамия Риндзо также, как и Лаперуз, вошёл в Татарский залив с юга и продвинулся на север дальше него, однако его плавание также не доказало отсутствие перешейка между Сахалином с материком, поскольку для этого ему нужно было выйти в Охотское море. Также Риндзо якобы исследовал низовья Амура на протяжении 300 км от устья, но крайняя схематичность очертаний Амура на его карте доказывает, что он, опасаясь смертной казни за нарушение японской политики изоляции, на континентальном берегу не был, а составил карту исключительно по рассказам нивхов, живших на Сахалине.

Невельской же, обогнувший Сахалин с севера, из Амурского лимана вышел в Японское море через узкий пролив, который теперь назван его именем, достигнув как раз того места, в котором развернулся Лаперуз, то есть закольцевав маршрут Лаперуза.
Так в одном плавании Невельскому удалось установить судоходность устья Амура и доказать, что Татарский залив это не залив, а пролив, и что Сахалин – это остров, а не полуостров. Это означало, что по Амуру можно было плавать на больших кораблях и выходить на юг, сразу в Японское море, не огибая Сахалин с севера.

В столице Невельского за важные географические открытия могла ждать награда, но за самоуправство его неминуемо должны были наказать. Его и наказали. Тем, что не наградили. И наградили тем, что не наказали. Правда, в звании всё-таки повысили. И снова направили на Дальний Восток для исследований, строго запретив заходить в Амурский лиман.

Но Невельской, полностью поддерживаемый губернатором Муравьёвым, нарушил императорский запрет и 1 августа 1850 года в устье Амура поднял русский военный флаг, основав Николаевский пост, который стал позднее Николаевском-на-Амуре. При этом он от имени российского правительства объявил всем иностранным судам о присоединении Приамурского края до корейской границы и острова Сахалин к российским владениям и о недопущении дискриминации местного населения. Обратите внимание: «до корейской границы»! В этих его словах очевидно явное вдохновение идеями Муравьёва.

Негодование правительства было велико, и Невельского ожидало разжалование в матросы, но после убедительного доклада Муравьёва император Николай I назвал поступок Невельского «благородным и патриотическим», наградил его орденом и написал свою знаменитую резолюцию:

«Где раз поднят русский флаг, там он опускаться не должен».

Россия объявила Амур и его устье землями, которые находятся под охраной России до окончательного решения пограничного вопроса с Китаем.

С этого момента начались методичные исследования Невельским и его командой низовий Амура, которые продолжались и зимой и летом пять лет. Верным спутником ему в этих труднейших испытаниях была его жена Екатерина Ивановна. В это же время было успешно отражено нападение англо-французской эскадры на русский форпост Де-Кастри, основанный Невельским в Татарском проливе.
Результаты этих исследований, стоившие Невельскому здоровья, и легли в основу Айгунского договора, с подписанием которого Муравьёв так сердечно поздравил своего друга.
Началось масштабное освоение Дальнего Востока Россией.


Первый памятник на Дальнем Востоке поставили именно Геннадию Ивановичу Невельскому – во Владивостоке. Тот самый, что на фотографии. Поставил его благодарный народ, но император Александр III лично одобрил эскиз памятника, а при закладке присутствовал наследник престола, будущий Николай II.

Идея памятника родилась в Морском собрании Владивостока на вечере, посвящённом 40-летию экспедиции Невельского. Заложили его напротив живописной улицы Успенской, тогда примыкавшей к улице Светланской и круто поднимавшейся на сопку как раз к тому месту, откуда сейчас начинается Золотой мост. Возвели его на пожертвования горожан, собрав деньги по подписке. А открыли в 1897 году при большом стечении народа под орудийный салют. Вместе с памятником разбили и сквер, в котором посадили молодые деревца.

Памятник довольно скромный, но вместе с тем изысканно красивый.
Удивительно, но автором его был не профессиональный архитектор, а инженер российского флота Александр Антипов.
Все элементы памятника – ступенчатый постамент и сужающийся кверху обелиск из гранита двух цветов, добытого в каменоломнях Русского острова, бронзовые ниши в русском стиле с килевидными кокошниками, глобус в навершии с сидящим на нём двуглавым орлом и даже кованая ограда вокруг – сливаются в единой впечатляющей гармонии.

Памятник был установлен на квадратной насыпи, смело выдвинутой к морю. И в этой части улицы Светланской он был безусловной доминантой.
Он изображался на владивостокских открытках начала XX века так же часто, как Спасская башня Кремля – на московских.

Небольшая площадь перед памятником стала местом городских митингов. Так, 28 июля 1908 года у памятника при большом стечении народа состоялась закладка трамвайных путей. А в 1917 году здесь прошёл митинг, посвящённый свержению самодержавия в стране.

Теперь памятник скрыт деревьями, которые за сто с лишним лет выросли, возмужали и состарились, нависнув над обелиском. Бывшая улица Успенская исчезла, её остатки превратились в совсем коротенькую улицу Луцкого, а на противоположной стороне улицы Светланской теперь возвышается здание Пограничного управления по Приморскому краю.
До распада СССР здесь находился штаб Тихоокеанского пограничного округа, задачей которого была охрана государственной границы в том числе и на тех территориях, которые отошли к России по результатам экспедиций Невельского.

Здание было построено в 1944 году выдающимся владивостокским архитектором Александром Ивановичем Порецковым, имя которого в наших рассказах будет упомянуто не раз.
Здание удивительной, смелой архитектуры – с огромным проёмом на несимметричном фасаде и двумя мощными колоннами с классическими элементами. Созданное в стиле «сталинский ампир», оно прекрасно вписывается в старинную застройку Владивостока, вдохновлённую популярным в межвековье стилем «модерн».

А дом в правой части фотографий как раз и является образцом модерна – с витиеватыми кованными балконными перилами. Левая его часть, более лаконичная, была построена в 1897-99 годах. В октябре 1905 года во время беспорядков она сгорела, годом позже была восстановлена, а ещё через год появилась и правая часть здания – с богатыми лепными украшениями по мотивам древнегреческой мифологии и с глазурованной плиткой в качестве декора.
Дом принадлежал семье А. Д. Старцева, известного приморского промышленника и мецената.
На верхних этажах находились квартиры членов семейства. Второй этаж одно время занимала женская прогимназия, а на первом этаже располагались дорогие магазины и популярный в городе музыкальный салон.

Именно в этом салоне на одном из благотворительных вечеров в 1909 году в исполнении автора впервые прозвучал один из самых знаменитых русских вальсов. Автором был Макс Авелевич Кюсс, капельмейстер (дирижёр полкового оркестра) располагавшегося во Владивостоке героического 11-го Восточно-сибирского стрелкового полка. Вальс назывался «Амурского залива волны» и был посвящён Владивостоку и жене командира полка Вере Яковлевне Кирилленко, в которую композитор был безответно влюблён.
После премьеры вальс зазвучал в домах, салонах, скверах и парках Владивостока, ноты его фортепианного переложения переписывали от руки.
Местные типографии не имели возможности печатать нотные тексты, и Вера Яковлевна лично посодействовала изданию нот вальса в Санкт-Петербурге, где редактор дал мелодии более музыкальное название: «Амурские волны», а на обложке поместил посвящение Вере Яковлевне и её фотографию.

Макс Кюсс капельмейстером прошёл Русско-японскую войну, на которой музыканты в боях помогали санитарам эвакуировать раненых. Так что он не понаслышке знал об ужасах войны и потому был вдвойне очарован красивой женщиной, которая всю душу отдавала организации помощи погибшим и пострадавшим на войне солдатам и их семьям.
Благородная любовь женатого композитора к супруге собственного командира по-разному воспринималась в обществе, и в 1911 году Кюсса перевели из Владивостока в полк, расквартированный на Русском острове.

Вскоре началась Первая мировая война, и композитора отправили капельмейстером на фронт – бесконечно далеко от возлюбленной. После революции, уже будучи в разводе, он остался в Красной Армии, продолжая своё дело.
Случайно узнав, что Вера Яковлевна овдовела и живёт в Москве, в 1924 году Кюсс перевёлся в столицу в надежде её встретить. Талантливого дирижёра назначили командиром музыкального взвода Кремлёвской роты почётного караула, и на этой почётной должности он прослужил три года.

После отставки Кюсс три года дирижировал оркестрами Москвы, развлекая публику в столичных парках и скверах. Каждое выступление он начинал с вальса «Амурские волны» в надежде, что, может быть, ОНА услышит.

И однажды ОНА услышала. Вера Яковлевна пошла на звуки дорогого ей вальса, и они встретились после 20-летней разлуки.

Им было что вспомнить с теплотой, было о чём вспомнить с сожалением. Их связали волны Амурского залива, владивостокские сопки, памятник Невельскому, в сквере у которого они в компании с другими завсегдатаями музыкального салона гуляли после музыкальных вечеров. И всё-таки прошло слишком много времени, и после этой встречи композитор решил вернуться в родную Одессу. Это случилось в 1931 году, а 11 лет спустя, зимой 1942 года Макс Кюсс был замучен румынскими фашистами вместе с десятками тысяч других евреев оккупированной гитлеровцами Одесской области.

В конце 1940-х годов в Хабаровске к мелодии были написаны стихи, и вальс стал ассоциироваться с рекой Амур.
В то время вальс пережил пик своей популярности, став музыкальным символом Дальнего Востока России. Радиостанции использовали его в качестве заставки, его пели хоры, мелодию транслировали по радио, а потом и по телевидению, её исполняли за рубежом, любили в Китае и Японии. Гагарин на орбите записал в бортовой журнал: «Вышел в тень Земли. Самочувствие хорошее. Слышу “Амурские волны”».

Вот так связались во времени и пространстве два памятника – вальс «Амурские волны» и обелиск адмиралу Невельскому. Ещё мальчишкой Невельской мечтал увидеть волны далёкого Амура и исполнил свою мечту, заслужив для России право судоходства по Амуру и право освоения берегов Амурского залива, во славу которому был написан знаменитый вальс.

После Октябрьской революции, в 1923 году, памятник адмиралу был разобран, в навершии установили звезду, а к его подножию перенесли прах революционеров, погибших за установление Советской власти и похороненных в разных частях города, в том числе и Константина Суханова, юного градоначальника Советского Владивостока. Сквер Невельского и улицу Успенскую переименовали в сквер и улицу Жертв Революции.

Однако в 1961 году братскую могилу у подножия памятника накрыли красной гранитной плитой, а самому памятнику вернули и прежнее название, и прежний облик. Лишь с одной из бронзовых досок исчезла та самая фраза императора:

«Где раз поднят русский флаг, там он опускаться не должен».

А жаль! В наше время она вновь обрела и актуальность, и пронзительную жизненность.

Константин Смирнов-Владчанин

Фото Алексея Воронина, открытка 1911 г., обложка нот фортепианного переложения вальса «Амурские волны». Портреты: Н. Невельского – 1860-е гг., М. Кюсса – 1930-е гг.