Две весны

Пролог

В ночь с субботы на воскресенье зима попыталась вернуться в город. Воспользовавшись наступившей темнотой, она минусовой температурой и изморозью на асфальте прокралась в город и самодовольно обложила его тяжелыми свинцовыми тучами, готовыми пролиться дождем, а может, и мокрым снегом. Проснувшиеся утром горожане выглянули в окно, разочарованно вздохнули и разбрелись по своим воскресным делам. Казалось, весна, давеча порадовавшая город несколькими солнечными днями подряд, проигнорировала выпад зимы. Однако ближе к полудню подул ветер. Сначала тихо, робко, а потом все сильнее и сильнее. Хоть ветер и дул с юга и был не теплым, некоторые горожане всежн смогли уловить в нем намеки на забытые за долгую зиму запахи, и сердце у них радостно ёкнуло от приятных предчувствий. Непонятно, что было в этом ветре. Может, это был запах пыльных среднеазиатских дорог? А может, горожанам почудилось, что ветер принес с собой терпкий запах африканской саванны? Так или иначе, ветер дул все сильнее и сильнее. Весна пыталась оттеснить Зиму дальше на север. Но Зима не хотела сдаваться. На город полился холодный дождь. Пытаясь удержать себя над городом, тучи, как медузы, вытянули вниз на город щупальца дождя и пытались ухватиться ими за дома и деревья. На протяжении нескольких часов Зима поливала город дождем, а Весна ветром пыталась отогнать от города тяжелые тучи. Около шести вечера терпение у обеих дам закончилось. Высоко в темном небе они схлестнулись над городом так яростно, с таким грохотом, что вниз полетели искры. Противостояние за город длилось всю ночь. Сверкали молнии, гремел гром и лил дождь. Только под утро Зима сдалась и отступила. Наступила тишина, от которой я на несколько минут проснулся. А может, я проснулся оттого, что мне приснилась юная стройная дева с венком из полевых цветов на голове? У нее были голубые смеющиеся глаза, веснушки и золотистые волосы до пояса. Наверное, это была Весна. Она улыбалась. Она победила Зиму. А я, кажется, влюбился. Во сне. В принцессу Весну. Я лежал в темноте, пытаясь вспомнить и удержать в памяти ее ускользающий образ, и все же незаметно для себя заснул.
 
***
А наутро был понедельник. Яркий, весенний, без единого облачка. Вымытый с ног до головы ночной бурей город сверкал в золотистых лучах утреннего солнца. Воздух был прозрачен и пах мокрой землей. Он был такой вкусный, что его хотелось есть ложечкой. Я сделал глубокий вдох перед тем, как нырнуть в метро, спустился на эскалаторе на перрон и стал ждать поезда. Часы над тоннелем показывали 8:35. Табло, показывающее время, оставшееся до прибытия поезда, высвечивало 1:05. Из тоннеля подул теплый пахучий ветер.

Несколько месяцев назад я устроился на работу в проектный институт и на работу каждое утро ездил в метро. От дома до работы ехать четыре остановки, на пятой я схожу, прохожу пару кварталов и попадаю в свой проектный институт — девятиэтажное здание на проспекте. Седьмой этаж, комната 720. Там я провожу примерно девять часов своей жизни, участвуя, как могу, в проектировании морских месторождений нефти и газа. После работы я опять ныряю в метро и еду домой. В будние дни все это повторяется изо дня в день. Когда каждый день едешь в одно и то же время, по одному и тому же маршруту, в одном и том же вагоне метро, то через какое-то время начинаешь замечать завсегдатаев. Некоторые из них уже стояли на перроне. Некоторые будут в вагоне, а другие зайдут на следующих станциях. Рядом со мной стоял один из таких «знакомцев», который даже и не подозревал о моем существовании. Это был солидного вида мужчина лет пятидесяти, в шляпе, с дипломатом в руке. Одет он был в плащ, из-под которого был виден костюм и галстук. Вот сейчас придет наш поезд, он сядет в него, вытащит из дипломата книжку и будет читать. Я сойду раньше, и куда он поедет дальше и зачем — мне неведомо. Наверное, это какой-нибудь чиновник, у которого все в этой жизни хорошо и размеренно. Жена, дом, дети. Может, уже внуки. Каким я буду в его возрасте? Кто знает? Ну, да ладно, будет это ещё не скоро.

Прибыл поезд, с шипением открылись двери вагона. К счастью, эта ветка метро не очень сильно нагружена, в вагонах нет давки, и большинство пассажиров почти всегда удобно располагается в вагонах. Можно было бы сесть, но я по привычке устроился сбоку от противоположной двери, прислонившись к боковине пассажирского дивана. Мой знакомый господин в шляпе зашёл следом, удобно расположился на сиденье, достал из дипломата книжку и стал читать. Как все предсказуемо!
На следующей станции двери вагона открывались уже с той стороны, где стоял я. На этот раз в вагон вошла необычно большая группа людей. Пожилая пара, несколько молодых людей, по виду студентов, большая группа спортсменов в спортивных костюмах и с большими сумками через плечо. Все вошедшие пассажиры разошлись по вагону, только напротив меня осталась стоять высокая, почти с меня ростом, девушка. Была она одета в джинсовую куртку-«варенку» с поднятым воротником. У нее не было веснушек и венка на голове, а золотистые волосы, похоже, были собраны на затылке. Но в остальном это была принцесса Весна, которую я видел прошлой ночью во сне.


***
Я думал, что, зайдя в нашу комнату на седьмом этаже, я поздороваюсь с коллегами и, перекинувшись с ними парой обыденных, ничего не значащих фраз, уткнусь в свой чертеж. Меньше всего мне сейчас хотелось с кем-то разговаривать. Хотелось побыть одному. Чтобы никто меня не дёргал. Мои мозги сейчас были заняты другим.
Принцесса Весна сошла на той же станции, что и я, и так получилось, что примерно половину пути к своему институту я невольно шел за ней. Потом она свернула налево, а я пошел своей дорогой. «Неужели я сейчас наяву видел человека, приснившегося мне всего несколько часов тому назад? Как? Хотя ничего мистического в этом нет. Наверное, видел ее на перроне или в вагоне, в толпе. Подсознание ее запомнило, а потом нарисовало мне ее во сне. Наверное». Мои размышления прервал телефонный звонок. Звонил начальник отдела, попросил меня зайти. Как некстати…

– Можно? – спросил я, заглядывая в полуоткрытую дверь в кабинет шефа.
– Да, заходи. Садись.

Я сел. Начальник затушил сигарету в переполненной пепельнице и сказал:

– На четверг планы есть? Намечается небольшая поездка в море. Сможешь?
– Да, не проблема.
– Ну хорошо. Начинай собираться тогда.
– А на сколько дней?
– День, может, два.
– По какому проекту? На какую платформу?

Начальник назвал платформу и проект.

– Ясно, – сказал я, хотя ясного было немного. – Что взять?
– Ну, как всегда, ты уже в море был пару раз, знаешь. Еды желательно такой, чтобы пару дней не портилась, водки бутылку. Литр. Я тоже возьму. Вечера коротать. Черновой бумаги побольше бери, эскизы делать. Оденься потеплее. Не смотри, что в городе солнце светит. Море ещё холодное. Вчера видел, что творилось?

Я кивнул.

– А на чем пойдем? На вертолете или…

На месторождении, которое назвал начальник, я ещё не был. Да и немудрено. Месторождений разных, которыми занимался наш институт, было довольно много, а я только пару месяцев как начал работать в этой проектной организации и побывать или ознакомиться даже поверхностно со всеми объектами не успел.

– На то месторождение вертолеты не летают. Обычно. Поэтому на кораблике.
– Ясно…

В командировке в море до этого я был всего пару раз. Первый раз до платформы добирались на вертолете, второй раз — на «кораблике», как говорит начальник. И если честно, вертолет мне понравился больше. Вертолет — это мощь! Когда начинается посадка, подходишь к нему, он яростно жужжит рулевым винтом, крутит лопастями, и звук такой: тью!-тью!-тью!-тью!-тью!-тью! И чувствуется, что рвется в небо, видно, что пилот с трудом удерживает его на земле. И кажется, оказавшись рядом с этой мощью, сам заражаешься ею. Мне тогда даже захотелось закричать от охватывавшего меня возбуждения. Все равно никто не услышал бы моего крика. В общем, вертолет — это супер! Крутая вещь! Да и садится сразу на платформу, так что никаких проблем с высадкой.

На кораблике тоже неплохо, но высадка может быть немного рискованной. И укачало меня в прошлый раз немного. Погода была самая что ни на есть дурацкая. Ветер с дождем. Кораблик наш кидало с волны на волну. Волны были небольшие, правда. Но меня все равно с непривычки замутило. Хорошо сообразил, что мне лучше встать, а не сидеть. На ногах качка никак на меня не влияла. Но стоило сесть, как в желудке начинало крутить. Уж не знаю почему. Может, со временем привыкну?
Мне действительно нравилось ходить в море. Где ещё можно так забесплатно покататься на вертолете или на кораблике? Да и приключение своего рода. В прошлый раз пришлось высаживаться на эстакаду при качке. После нескольких часов несильной, впрочем, болтанки наш кораблик подошёл к эстакаде, развернулся кормой и стал подходить на тихом ходу к причальной площадке. Мы уже стояли на корме, готовые высадиться. Мы — это я, инженер из нефтегазодобывающего управления и один из экипажа кораблика. Моторист? Механик? Не знаю. Он первым шагнул на причал и приготовился подстраховывать нас. Корма кораблика то поднималась на волнах выше уровня причальной площадки, то опускалась ниже, и чтобы высадиться, надо было поймать тот короткий момент, когда корма окажется на одном уровне с причалом, и сделать шаг. Или это называется прыгнуть?

– Не боишься, молодой? – спросил меня инженер, стоящий рядом.
– Нет, – я мотнул головой.

А в голове мелькнула мысль: «А ведь нам в институте не говорили, что по работе придется делать такие акробатические трюки».

– Смотри, это несложно. Самое главное — шагай на платформу тогда, когда корма идёт вниз, а не поднимается вверх. Только не мешкай, – сказал инженер.

Я кивнул. Он встал совсем у края на корме и в подходящий момент просто сделал шаг. Совершенно спокойно. Он сразу же повернулся ко мне и жестом пригласил повторить его действия. «Хорошо бы не опозориться и сделать все правильно», — подумал тогда я. Я встал ближе к краю, волна подняла корму над площадкой, потом стала опускаться; в нужный момент я шагнул правой ногой на причал, инженер и матрос подхватили меня за руки, и сразу же корма кораблика ушла из-под моей левой ноги. Получилось! Не осрамился! О том, что я мог бы запросто свалиться в холодную воду или нога моя могла бы застрять между кормой и причалом, я не думал. Мы стояли на насквозь ржавой, мокрой площадке. Дул холодный осенний ветер. Моросил дождь. Инженер махнул рукой, и кораблик с вернувшимся на него матросом отошёл от причала на безопасное расстояние.

– Ты самое главное смотри под ноги. Видишь, здесь все прогнило. Настил может провалиться под ногой.
– Хорошо, – ответил я и осмотрелся.

Вокруг, куда ни глянь, — море. На небе свинцовые тучи. На горизонте вышки. Но их из-за тумана почти не видно. Темное море, не переставая облизывает со всех сторон облепленные водорослями и ракушками сваи, на которых стоит кажущаяся бесконечной ржавая эстакада. От осознания того, где я нахожусь, у меня даже голова закружилась. Или это от того, что больше нет качки?

– Ну что, молодой, знаешь, что будешь делать и зачем приехал? – спросил инженер.

«Молодой»... Понятно было, что для него я был неопытным юнцом, только окончившим институт и нуждающимся в постоянной опеке. Да и вообще, для всех, связанных с моей работой, я был «молодой». Сокращённо от «молодой специалист».

– Да, – сказал я, хотя полной уверенности не было.
– Ну, пошли тогда.

И он поднялся по ржавой лестнице на уровень самой эстакады. Там, где непосредственно лежали трубы. Все, что мне тогда нужно было сделать, — это замерить расстояние между трубами, их диаметр и расстояние до опор под ними. И из-за этого мне пришлось переться из города час на автобусе сначала на полуостров, где находилось нефтегазодобывающее управление, а потом часа два или три на кораблике только в одну сторону с полуострова до эстакады. Все для того, чтобы потратить минут сорок на ржавой эстакаде посреди осеннего сурового моря.

– Надо тебе набираться опыта, – сказал начальник, вытаскивая меня из воспоминаний, в которые я провалился. – Видишь, в отдел по блату набрали девиц, в море пойти некому.
– Да я с удовольствием. Мне интересно, – ответил я.
– Отлично, – похвалил меня начальник и вдруг засмеялся. – До того, как ты пришел к нам, мне пришлось поехать на месторождение с Анной. Знаешь ее?
– Да, – сказал я.

Анна была женщиной средних лет из соседней комнаты. Я ее, как и многих других, часто видел в коридоре во время перерыва. Больше ничего я о ней не знал.

– Представляешь, эта дура умудрилась надеть юбку! Для поездки в море!
– Нда… – протянул я.

Я решил не комментировать поступок Анны. Сам даже не знаю почему. Хотя, конечно, понимаю, что юбка не очень подходит для того, чтобы ездить на морские месторождения.

– Хорошо, не надела туфли на каблуке, – проворчал начальник. – Вообще-то нам положена спецодежда для поездок по объектам. Каска там, сапоги, комбез… Но, сам понимаешь, все разваливается и строится заново…

Я кивнул. Несколько минут начальник сидел в задумчивости, потом продолжил:

– Нда… Хотя пока только разваливается… Мы тогда прибыли на платформу на вертолете, – начал рассказывать начальник.

Он сделал паузу, чтобы сделать последнюю сильную затяжку, задержал дыхание, затушил сигарету в переполненной пепельнице и, выпустив струйку к потолку, продолжил:

– А когда наступило время возвращаться, оказалось, что вертолета нам не дадут. Оказалось, пока мы осматривали оборудование, к платформе подошло крановое судно и стало демонтировать проржавевшую причальную площадку. Чтобы поставить новую. Стрела крана теперь возвышалась рядом с крышей жилблока, там, где вертолетная площадка. И поэтому вертолет там уже не мог сесть, чтобы нас забрать.
– И вы решили остаться? – предположил я.
– Не-е… Как я останусь? Мы планировали однодневный визит.

Начальник встал, включил в розетку самодельную электроплитку, на которой стоял старый, видавший виды, когда-то электрический алюминиевый чайник. Снял крышку, налил из трёхлитровой банки в чайник воды, сел за стол, закурил очередную сигарету и продолжил:

– Я, конечно, стал выяснять, какие у нас варианты. Тут мне механик платформы говорит, мол, им по плану положено провести испытание спасательных шлюпок. Их все равно надо будет спускать на воду. Так вот, они нас на спасательной шлюпке отвезут на соседнюю платформу, и уже оттуда нас заберёт вертолет. Ну, я согласился, конечно. Лето, погода — полный штиль. Никакого риска я не видел. В общем, спасательную шлюпку в подвешенном состоянии завели, чтобы убедиться, что двигатель работает, и опустили на воду. Мы с Анной в сопровождении главного механика спустились к причальной площадке — не ту, которую демонтировали, а другую, что с противоположной стороны. Там нас уже ждала спущенная на воду шлюпка, и тут…

В дверь постучали и, не дожидаясь разрешения, открыли.

– Можно? В дверном проёме стояли ГИПы — главные инженеры проектов. Сейчас должно было начаться совещание.
– Я пойду? – спросил я, вставая.
– Да, в общем, как договорились. Готовься к поездке в четверг. И уже обращаясь к ГИПам:
– Проходите, товари… Проходите, господа. Садитесь.

 
***
Каждое утро двух последующих дней перед поездкой в море, то есть во вторник и среду, я видел Принцессу Весну в вагоне метро. Каждое утро она входила в вагон на следующей станции и становилась напротив меня. За эти два дня мы ни разу не встретились глазами, и мне казалось, она не подозревает о моем существовании. Боясь, что она перехватит мой взгляд, я старался на нее не смотреть. Только косился на ее отражение в темных окнах вагона. У нее были правильные черты лица ожившей эллинской статуи и ещё что-то от лебедя. Трудно сказать что. Не знаю. Так или иначе, все эти дни в моей груди горело пламя, мешавшее мне дышать. Каждое утро она выходила из вагона на нашей станции, а я, замешкавшись на секунду, выходил следом и, пока была возможность, шел за ней. Все время, когда мои мозги не были заняты работой, а часто даже во время работы, я думал о ней.
В среду утром начальник, увидев меня в коридоре, сказал:

– Звонили из НГДУ, завтрашняя поездка переносится на пятницу.
– Да, хорошо, – ответил я.
– Ты чертежи из архива заказал?
 – Сейчас как раз иду, – соврал я.
– Не мешкай с этим, можем не успеть.

Первое, о чем я подумал, было то, что теперь я смогу увидеть Принцессу Весну ещё один раз. В архив, находящийся на первом этаже, с нашего седьмого я стал спускаться пешком по лестнице. Неохота было вызывать лифт. Лестницей в основном пользовались, когда лифт не работал или когда в здании вдруг отключался свет. Почти на каждой лестничной площадке курили, поэтому воздух здесь был горький, отвратительный, но мне не хотелось сейчас ехать в тесной кабине лифта, хотелось побыть немного одному. Значит, завтра я опять ее увижу. Интересно, где она работает? Мне ни разу не пришло в голову проследовать за ней до конца и выяснить, куда она идёт. Хотя зачем мне это? Что это мне даст? Может подсказать мне, кем она работает. И что? Я вдруг спохватился. Надо позвонить домой маме и сказать, что наша командировка откладывается на один день. А то сегодня она собиралась нажарить мне картошки с котлетами для поездки на платформу. Теперь это лучше сделать завтра вечером. Свежее будет. Папа смог раздобыть палку копченой колбасы на завтрак и на ужин. Мне осталось только купить бутылку водки и хлеб. Я спустился в архив, заказал чертежи и, вернувшись в комнату, позвонил домой маме.
На следующее утро я встал пораньше и, доехав до станции, где обычно в вагон садилась Принцесса Весна, стал ждать ее на перроне. Мне хотелось продлить наше совместное путешествие в три станции. Может, произойдет что-то такое, что позволит нам перекинуться парой слов? За минуту до прибытия нашего поезда на перроне появилась она, встала в трёх шагах рядом. Я видел её боковым зрением. Все прошло как обычно. Прибыл поезд, я пропустил ее вперёд, и мы заняли свои обычные места напротив друг друга. Только на этот раз я позволил нашим взглядам пересечься несколько раз. Доехав до нашей станции, мы одновременно вышли из вагона и параллельными курсами пошли в сторону эскалатора. Вокруг нас никого не было. И тут я неожиданно для себя сделал шаг в ее сторону и, оказавшись рядом, сказал:

– Простите, девушка, я очень извиняюсь, можно с вами познакомиться?

«Господи! Что я делаю?!» Кажется, мой голос дрожал. Я видел её лицо. Оно было каменным. На меня она даже не посмотрела. Мое сердце бешено стучало.

– Я спешу, – бросила она.

И все! И это все, на что меня хватило! Я остановился, позволяя ей уйти. От охватившего меня нервного возбуждения я чувствовал слабость. Мои руки и ноги дрожали — не в моих привычках приставать к девушкам на улице. «Ну все! В следующий раз я ее увижу уже после командировки, — подумал я. — Интересно, как это будет?»

 
***
В ответ на ее «Я спешу» надо было сказать: «Давайте спешить вместе» и завернуть какую-нибудь шутку, чтобы разрядить обстановку, но... Я стоял на палубе идущего к платформе «кораблика» и все «пережевывал» и «пережевывал» свое вчерашнее фиаско в метро. С одной стороны, я сделал то, что должен был сделать. Честно, предельно вежливо подошел и сказал, что хотел бы познакомиться. С другой стороны, настоящие мачо делают это не так прямолинейно, но эффектно, так что добиваются успеха мгновенно, сразу же сражая возлюбленную наповал своим чувством юмора и остроумием. Ну да, я ведь не мачо, я простой инженер. И действовал я спонтанно… Ну, почти спонтанно… Эх… Хотя чего ты хочешь, в любом случае она отреагировала так, как должна была отреагировать.

«Кораблик» наш, на котором мы в этот раз шли по морю, был большой, и качка на нем чувствовалась мало. Это был корабль обеспечения морских месторождений. Передняя часть у него была очень высокой, там помещался мостик, машинное отделение, каюты, камбуз, он же кают-компания. А задняя часть, довольно низкая, предназначалась для крупногабаритных грузов — контейнеров, труб, всякого оборудования — и сейчас пустовала. Со стороны корабль выглядел как какой-то огромный головастик, по конфигурации напоминая грузовик, и фактически им и являлся. Так как от причала до платформы идти было где-то часа три, никаких кают нам не полагалось.

Погрузившись на корабль на пристани, мы с начальником вначале сели на камбузе, но даже на таком большом и тяжёлом корабле меня начало укачивать. Поэтому я всё время ходил или стоял. От нечего делать и из любопытства я облазил корабль везде, где только можно. А можно было, конечно же, не везде. Конечно же, я не пытался подняться на мостик, там где капитан, или спуститься в машинное отделение, но я несколько раз постоял на самой передней части корабля и смотрел, как корабль носом рассекает волны. На грузовой палубе мне показалось интересным то, что настил палубы был деревянным. Наверное, это было сделано для того, чтобы не повредить грузы и предотвратить скольжение. И ещё, на корме совершенно не было перил или каких-либо барьеров, только натянутая грязная верёвка. То есть, подойдя к самому краю, можно было запросто поскользнуться и упасть за борт в холодную воду, но, похоже, никого это не волновало.

В начале нашего пути мы сначала проплывали мимо эстакад, и я тогда понял, насколько далеко они простираются в море. Потом эстакады пропали за горизонтом, осталось только море — невообразимое количество тёмной воды вокруг. Я смотрел вниз на непрозрачную тёмную воду за бортом и чувствовал, насколько здесь глубоко, и всё удивлялся тому, как может быть такое количество воды в одном месте.

Погода была холодная, пасмурная, иногда накрапывал дождик, и я время от времени заходил погреться в кают-компанию, но для этой поездки я оделся очень тепло, а в кают-компании было очень жарко и накурено, и поэтому надолго я там не задерживался. Начальник, похоже, был знаком с некоторыми нашими попутчиками и сел резаться с ними в домино, совершенно обо мне забыв. Мне уже давно хотелось кушать, но, похоже, никто здесь не собирался обедать, а доставать свои припасы и кушать, когда никто вокруг не ест, было как-то неудобно. Кроме того, провиант надо было растянуть на всю командировку. Вроде бы позавтракал я плотно — мама утром встала и сделала мне яичницу, — но путь, который мне пришлось преодолеть, был довольно длинный. В полшестого утра я нырнул в метро, вынырнул на другом конце города, где на автобусной остановке встретился с начальником. Потом вместе с ним на автобусе минут сорок ехали на полуостров в нефтегазодобывающее управление. Там начальник поговорил с местным руководством, потом на пристани мы прождали час, чтобы погрузиться наконец-то на корабль, идущий в море. Уже там я был голоден. Особенно хорошо я это почувствовал в тот момент, когда вслед за нами на корабль внесли большой мешок свежеиспечённого хлеба для персонала, работающего на платформах. Мне показалось, такого вкусного запаха хлеба я ещё никогда не ощущал.

Уже два часа мы шли по морю на платформу под мерное гудение двигательной установки. Время от времени ветер приносил густой запах дизельного выхлопа, который на несколько минут перебивал запах свежевыловленной рыбы и моря. До платформы оставался вроде только час, но её всё ещё не было видно. Вокруг на все триста шестьдесят градусов вообще ничего не было. Вода и только вода и свинцовые тучи над головой.

Я почувствовал, что устал всё время находиться на ногах. Впереди ещё был целый день. Надо было немного отдохнуть. Вернувшись на камбуз, я сел, запрокинул голову и, прислонившись затылком к переборке, закрыл глаза. Может, так меня не укачает? Мне вдруг в голову пришла странная мысль. Вот было бы здорово, если бы Принцесса Весна вдруг оказалась здесь, рядом со мной на этом корабле! Не среди этого мужичья в этом грязном прокуренном помещении, а вот если бы у меня был бы такой же корабль, только свой собственный, чистый, свежевыкрашенный, и было бы лето, и я бы пригласил бы Принцессу Весну на морскую прогулку. Мы бы вышли в море на рассвете, а к полудню пристали бы к какому-нибудь небольшому необитаемому острову с золотистым пляжем и чистой прозрачной водой… На камбузе было тепло, я согрелся и незаметно для себя задремал.
Меня разбудил начальник:

— Просыпайся, молодой, прибыли!

Секунду я соображал, где я, потом схватил свою сумку и вышел вслед за начальником на грузовую палубу и чуть было не ахнул — в метрах пятидесяти впереди возвышалась платформа. Нет, две. Они стояли рядом и были соединены мостиком. А наш корабль на тихом ходу подходил к платформе, повернувшись к ней кормой.
Я ожидал, что наш корабль подойдёт к платформе и мы просто перешагнём с кормы на причальную площадку, но меня ждало новое испытание. Когда наш корабль приблизился на достаточно близкое расстояние, кран платформы спустил на грузовую палубу нашего корабля странную коническую штуковину. Основание штуковины было в форме кольца, а бока были образованы из сетки, сплетённой из довольно толстого каната. Штуковина села основанием на палубу, но корабль покачивался на волнах, трос крана, на котором висела эта штука, то натягивался, когда палуба корабля уходила из-под этой штуки, то ослабевал, когда палуба поднималась на волне и поднимала основание. К нам подошёл матрос из команды корабля и вручил каждому по старому потрёпанному спасательному жилету.

— А это зачем? — спросил я начальника.
— Надевай, сейчас полетаем. Высоты боишься?

Кажется, я начал догадываться… Начальник надел спасательный жилет, я попытался последовать его примеру — застегнул молнию куртки до горла, чтобы не мешала, просунул левую руку в жилет, но запутался в лямках — жилет был громоздкий и одновременно очень лёгкий и поэтому легко перекрутился. Подошёл матрос, молча, ни говоря ни слова, помог надеть жилет, затянул лямки. Был он давно небрит, одет в старый-престарый потрёпанный комбез, и пахло от него дешёвыми сигаретами.

— Готов?
— Да, — ответил я, хотя я даже не совсем понимал, к чему я должен был быть готовым.
— Пошли.

Он подвёл нас к этой штуковине и стал объяснять:

— Значит, так. Становитесь вот сюда.

Он встал на край кольцевого основания, демонстрируя, как надо встать.

— Просовываете руки сквозь сетку, левой рукой хватаетесь за канат справа от вас, правой — за левый канат. Фактически обнимаете сетку и грудью ложитесь на неё. Представьте себе, что вы обнимаете свою девушку и не отпускаете. Понятно?

Не дожидаясь ответа, он отстранился от сетки и продолжил:

— Вниз не смотреть. Если закружится голова, не паникуйте, просто закройте глаза. Для равновесия встаньте на кольцо напротив друга. Во время подъёма ни в коем случае не отпускайте канаты!

Под присмотром матроса мы с начальником встали на кольцо друг напротив друга. Я обхватил, обнял канаты, как до этого показывал матрос, и лёг грудью на сетку. Моё лицо оказалось в одной из ячеек сетки. Корабль покачивался на волнах, и от этого сетка подо мной то натягивалась, то немного опускалась. Мне было непонятно, почему нельзя было встать внутри конуса, ведь внутри кольца основания была натянута сетка, куда побросали наши сумки. Мне казалось, что так будет безопаснее, но я ничего спрашивать не стал — не хотелось показывать свою неопытность и волнение. Надо стоять снаружи — значит, так надо. Здесь никто шутить не станет с такими вещами.

— Готовы? — спросил матрос.

Я кивнул. Не отворачиваясь от нас, матрос отошёл назад на несколько шагов, поднял руку с вытянутым вверх указательным пальцем и покрутил над головой. Это команда для крановщика на платформе, догадался я. Сетка, за которую я держался, дёрнулась, и палуба корабля стала стремительно уходить куда-то вниз.

«Вы с ума сошли!» — вспомнил я сразу фразу Остапа Бендера, когда тот проснувшись увидел Ипполита Матвеевича с зелёными усами. Глаза я закрывать не стал, но почему-то на начальника, вцепившегося в канаты с противоположной стороны, я не смотрел. Почему-то мне казалось, что от этого мне станет страшнее. В течение нескольких секунд корабль где-то там внизу стал вдруг маленьким, мы же поднялись высоко над горизонтом, и теперь было видно другие платформы вокруг, и почти сразу же всё поле зрения заняла платформа, на которую мы прибыли. Сбоку и снизу появилась палуба, над которой быстро заскользило наше коническое транспортное средство. От основания нашего конуса, на котором мы стояли, до палубы под нами было где-то полметра, не больше, и если бы я решил разжать руки и упасть, я бы упал на твёрдую палубу и ничего бы со мной не стало. На секунду движение вбок остановилось, потом наш конус скользнул вниз и коснулся палубы.

— Прибыли, молодой! — сказал начальник. — Слезай.

 
***
 Удивительно, сумасшедшая на первый взгляд транспортировка с корабля на платформу произошла так быстро, что я даже не успел испугаться. Нет, меня это, конечно, взбудоражило, возбудило, но совсем чуть-чуть. Когда мы сошли с кольца, к нам подошло два человека. Один из них был начальником смены, второй, наверное, его помощник. Оба пожилые, лет около шестидесяти, небритые, в старой изношенной грязной одежде. Вообще весь персонал здесь был одет в свою сильно изношенную одежду. Не было ни одного, одетого в рабочий комбез или ещё какую-нибудь униформу.

Мы поздоровались, и нас провели в какую-то бытовку, стоящую прямо на палубе. Там начальник смены, большой, грузный дядька с густой седой шевелюрой, сел за свой рабочий стол, предложил сесть нам. Мой начальник представил ему меня. Опять прозвучало слово «молодой», к счастью, в этом случае в сочетании со словом «специалист».

— Теперь он сюда будет ездить от института, — сказал обо мне мой начальник.

Вот это поворот! А мне об этом никто не говорил! Начальник смены взглянул на меня оценивающе. Пару секунд мы смотрели друг другу в глаза, и мне показалось, что тот хотел, чтобы первым отвёл взгляд я, хорошо, что в это время нам подали чай в немного мутных гранёных стаканах и у меня появился повод посмотреть в сторону. Поговорив немного и сделав пару глотков горячего чая, мы втроём осмотрели обе платформы. Мне уже было с чем сравнивать. Платформа, на которой я был в предыдущей командировке, имела более сложную конструкцию. Она состояла из нескольких палуб. А эти две оказались очень простыми, одноярусными, соединённые между собой мостиком. В основном все технологические процессы на платформе сейчас были приостановлены, и малочисленный персонал здесь был в основном только для поддержания порядка. В некоторых местах на палубах были круглые дыры разного диаметра, в которые было видно море внизу. Как объяснил мой начальник, когда-то через эти дыры проходили трубопроводы, но потом трубы демонтировали, а дыры остались. Они не были настолько большими, чтобы сквозь них провалиться в море, но в них запросто могла бы провалиться или зацепиться нога, и это было бы больно. В целом всё было старым, ржавым, давно некрашеным. Дул несильный ветер, гудел генератор, вырабатывающий электричество для платформы, было холодно, пахло иногда тиной и рыбой, иногда — дизельным выхлопом, смазочными маслами и старым ржавым железом. Мы обсудили предстоящую модернизацию платформы, я записал предложения начальника смены. Когда мы проходили по мосту обратно, я вдруг заметил какую-то белую птицу внизу на волнах около основания одной из платформ.

— Это что, лебедь? — удивлённо спросил я.
— Да, я тоже сегодня его с утра заметил, — ответил начальник смены. — Вчера его не было.
— Странно, что один. Обычно они парами живут, — сказал мой начальник.
А я вдруг вспомнил Принцессу Весну. В ней тоже было что-то от лебедя. Не знаю, что, может, движения? «Как там она — подумал я — Интересно, что она обо мне подумала вчера?»
— Может, потерял пару. Может, не нашёл ещё. Не летит никуда, сидит на волнах. Может, ранен или болен. Я попытался покормить — не ест. Здесь вообще часто бывает, прилетают какие-то птицы, не характерные для моря. Я даже дятла видел. Иногда бывает, на корабль садятся измождённые перелётные птицы.
— Да, я тоже видел. Но если лебедь не ест, значит, болен. Наверное, — подвёл итог мой начальник.
— Ну а мы то с вами здоровы! Так что пойдёмте обедать, —  пригласил начальник смены.

Мы вернулись к бытовкам, но на этот раз зашли в другую, большую, служившую столовой и, наверное, кают-компанией. Здесь было тепло, но помещение было прокуренным и пахло, как в старом грязном рейсовом «Икарусе». В углу под потолком висел старый обшарпанный чёрно-белый «Горизонт». Судя по изображению, на котором был виден только сильно искажённый тёмный силуэт диктора, телевизионный сигнал сюда почти не доходил. Под телевизором на журнальном столике были разбросаны кости домино, у стенки кто-то прислонил нарды. У каждой стены было по столу, на одном из них стоял большой таз, полный маленьких рыбешек.

— Это что, килька? — спросил я.
— Килька, — подтвердил мой начальник. — Солёная.
— Вчерашний улов, — сказал начальник смены.
— А вы что, здесь рыбу ловите? — удивился я.

Начальник смены ничего не ответил, посмотрел на часы на запястье и вышел. Вместо него ответил работник платформы, который находился рядом:

— Конечно, жрать что-то надо, домой семьям тоже отвезти можно. Зарплату уже второй месяц задерживают.
Зарплату у нас в институте тоже задерживали. Уже как три месяца. Но я жил с родителями и не очень-то ощущал на своей шкуре эти задержки. Той небольшой зарплатой, которую я получал, я помогал родителям, и немного хватало на мои карманные расходы. Жили мы небогато, не голодали, но в стране были перебои то с хлебом, то с электричеством, а за продуктами надо было бегать, доставать.

— И что вы с ней делаете, с этой рыбой?
— Можно пожарить, можно закатать в банки. Рыбу солишь, потом в банку. Слой репчатого лука колечками, слой кильки. Потом опять лучок, килька. Лаврушку можно добавить, перчика. Вот так вот слой за слоем, слой за слоем…
Он поводил одной рукой над другой, демонстрируя воображаемые слои.
— Когда банка заполнится, заливаешь всё подсолнечным маслом… Знаешь, какая закуска! М-м-м!

Он улыбнулся и сглотнул слюну. Я украдкой тоже. Я давно не ел. С самого утра. Солёный морской ветер, холод, новые впечатления сделали своё дело — я был чертовски голоден.

— У нас тоже зарплату задерживают, — сказал я, чтобы работнику платформы не казалось, что я в лучшем положении.
Наш разговор прервал мой начальник.
— Молодой, не в службу, а в дружбу, принеси, пожалуйста, сумки, — попросил он.

Я сбегал за сумками и помог накрыть выдвинутый на середину стол — выложил пару своих банок с порциями котлет и жареной картошки, колбасу, хлеб. Начальник выложил свою провизию. Я украдкой показал ему на бутыль в сумке, мол, доставать? Он кивнул и, довольно улыбаясь, потер руки. Вообще, пока накрывался стол, он всё время кружил вокруг, как казалось, в нетерпении и постоянно потирал руки. Начальник смены появился на пороге ровно в тот момент, когда я ставил литровую бутыль водки на середину накрытого стола.

— Ого! А молодой-то у нас с понятиями! — сказал он.
— Воспитываем, — сказал, довольно улыбаясь, мой начальник. — Новое поколение специалистов. Он хороший парень.

Я промолчал.

— Ну всё, садитесь, — пригласил начальник смены.
Мы сели за стол, я вспомнил, что давно не мыл руки, но, подумав секунду, мысленно махнул рукой. Мне почему-то показалось, что если я вдруг сейчас встану и пойду мыть руки в то время, как остальные сидят уже за столом, то это будет как-то… неправильно. Не по-мужски.
— Молодой, — обратился ко мне мой начальник, — будешь разливать.
— Охотно, — ответил я.

Я откупорил бутылку, разлил по рюмкам. За столом, да и вообще в бытовке, нас было четверо — я со своим начальником и начальник смены со своим заместителем. Тот работник, который объяснял мне, как закатывать кильку в банки, с нами не сел. По-видимому, младшим работникам платформы пить водку сегодня не полагалось.

— Ну, рады видеть вас на нашей платформе. За вас! — сказал тост начальник смены.
Мы все вчетвером чокнулись и выпили. Я выпил почти всё, что было в рюмке. Огненная жидкость обожгла горло и горячим потоком влилась в пустой желудок. Прислушиваясь к своим ощущениям, я понюхал кулак, а потом закусил выуженной из банки котлетой. Хорошо!

— Хорошо! — озвучил мою мысль мой начальник и, запустив руку в таз с килькой, положил себе на тарелку несколько рыбешек.
— А разве её уже можно есть? — спросил я. — Она же сырая.
— Не сырая, солёная. Смотри!
Он взял одну рыбку, оторвал ей голову, потянул. Вслед за головой потянулись грязные рыбьи внутренности. Очистив таким образом рыбку, он отправил тушку себе в рот.
— Видал? Попробуй сам.
— Не вредно так, толком не вытащив внутренности, не промыв?
Сидящие за столом усмехнулись.
— Не боись! — сказал начальник смены. — Водка всё продезинфицирует.
— Я не боюсь, просто не очень-то хочется заболеть здесь животом.
— Ты прав, — поддержал меня мой начальник. — Имеешь право заботиться о себе. Наливай!
«Хороший мужик мой начальник»— подумал я.
— И пей ровно столько, сколько тебе хочется и можешь. Не смотри на то, как мы пьём, — добавил он.
— Нам больше достанется, — сказал помощник начальника смены.
Все засмеялись, и я тоже улыбнулся. Ничего обидного в сказанном я не видел, но, честно говоря, смешного тоже было мало.
— За тебя, молодой! — поднял рюмку мой начальник. — За твои успехи! Нашей теперь независимой стране нужны молодые специалисты. Да и хорошие люди! За тебя!
— Спасибо, — сказал я, и мы опять выпили.

Мы поочерёдно пили друг за друга, говорили разные тосты, последние из которых мой оглушённый выпивкой мозг не смог запомнить. Во время обеда я в основном молчал. Чувствовал, что я с этими людьми не на одной волне. Разный возраст, разный жизненный опыт, другая среда. Когда бутыль опустела, я встал из-за стола и вышел на воздух. Мужики за столом продолжали что-то обсуждать, но мне уже было трудно следить за нитью разговора. Хоть и старался пить не всё налитое, я был пьян. Лицо онемело. Во рту было горько. Мир вокруг плыл. Дул освежающий холодный ветер. Некоторое время я стоял у края платформы, смотрел на море. Как может быть столько воды в одном месте?! И нет ничего, кроме воды. От горизонта до горизонта. На все триста шестьдесят градусов. Только вдали видна какая-то другая платформа. «Железные острова» — подумал я. И почувствовал, что начинаю переохлаждаться. Холодный свежий воздух помог мне немного протрезветь. Я вернулся в бытовку, надел куртку. Делать было абсолютно нечего. Я даже не знаю, почему наша поездка должна была длиться целых два дня. Ведь всё можно было сделать за один день и к вечеру успеть вернуться в город. От нечего делать я решил немного прогуляться. На противоположной стороне платформы я наткнулся на того самого работника, который объяснял мне, как закатывать кильку в банки. Он стоял над одной из многочисленных дыр на палубе и, похоже, удил рыбу. У ног его была какая-то жестяная посудина, в которой трепыхалась мелкая рыбёшка.

— Закидушка? — спросил я. — Что ловите?
— Бычки здесь в основном.

Он посмотрел на меня внимательно, чуть улыбнулся. Кажется, он понял, что я немного под шафе. Вроде меня не шатает, и веду я себя нормально. Говорю вроде тоже вроде. Вроде. Глаза, наверное, красные.

— Хорошо посидели?
— Да, неплохо. На что ловите?
— На червяка.
— И на какую глубину вы отпускаете крючки?
— На самое дно. Здесь двадцать метров глубина. И до поверхности воды ещё метров десять. Хочешь попробовать?
— А можно?

Мужик дал мне закидушку, червяков в банке, показал, как и что делать, и ушёл. Я насадил червяков на крючки (их было три) и стал опускать леску в воду. Сначала медленно, поначалу я боялся уронить чужую закидушку в море, потом стал спускать леску быстрее, под конец наживка спускалась уже с такой скоростью, что леска обожгла и порезала кожу на складке пальца между первой и второй фалангами. Наконец грузило ударилось о дно. Оно оказалось неожиданно твёрдым. Я немного поднял леску, чтобы грузило и крючки не лежали на дне, а висели над ним, и стал ждать. Минут через пять леска неуверенно дёрнулась раз, потом через несколько секунд ещё пару раз. Я выждал немного, дождался, когда леска задёргается, и резко дёрнул её вверх. Леска стала вибрировать без остановки. Подсек! Что-то есть! Я потащил леску вверх. Ух ты! Судя по сопротивлению и вибрации, там на крючок попалась большая рыбина. «Сейчас мы тебя!» —подумал я, вытягивая леску. Я тянул, тянул, рыба сопротивлялась, и я боялся, что леска чужой закидушки сейчас может лопнуть, но когда крючки появились из-под воды, я увидел, что только на двух из трёх крючков билась какая-то мелкая рыбёшка. Это были бычки. Всего-то?! А ощущение было такое, как будто акулу поймал.
Внизу на волнах мелькнуло что-то белое. Лебедь! Отверстие в палубе, через которое я ловил рыбу, было небольшим, и лебедя там видно было только несколько мгновений. Я опустился на колени и посмотрел вниз. Лебедь был у причальной площадки внизу. Туда, наверное, можно как-то спуститься. Я огляделся по сторонам. Где-то здесь должна быть лестница, ведущая вниз. И действительно, выход лестницы оказался рядом, за каким-то неработающим поршневым насосом. «Будет ли лебедь есть бычков?» — подумал я. Он может быть ранен, может болен. Надо накормить. Я смотал закидушку, положил на возвышающуюся поверхность какого-то оборудования рядом, пойманных бычков положил в баночку с червями, а баночку — в карман куртки. Встав перед лестницей, ведущей вниз, я задумался, можно ли мне туда? Наверняка ведь нет. С другой стороны, барьера или какого-то предостерегающего знака здесь тоже не было. Два пролёта ржавой, давно не крашенной лестницы над морем. А внизу — двадцатиметровая толща тёмной, непрозрачной холодной воды. Как давно не пользуются этой лестницей? Начальник смены говорил, что кормит лебедя. Может, просто бросает корм сверху? Стоит прогнившей ступеньке под моей ногой сломаться — и я скорее всего упаду в холодное море, и никто больше меня никогда не увидит. А если и найдут труп, то, сделав экспертизу, подумают, что я пьяным упал в воду и утонул. Сам виноват. Моё руководство и руководство платформы затаскают по инстанциям, потому что пить водку на платформе на рабочем месте не полагается, а мои бедные родители навсегда погаснут от постигшего их горя.
Потом я мысленно махнул рукой и сказал себе: «Не бзди! Чему быть, тому не миновать». И стал осторожно спускаться вниз. Всё обошлось. Нигде ничего не сломалось, поручни и ступеньки оказались достаточно прочными, чтобы выдержать мой вес. Я стоял на решетчатом настиле причальной площадки, сквозь которую было видно тёмную, никогда не останавливающую своё движение воду. Она была совсем близко. Всего, наверное, в полуметре ниже того уровня, где я стоял. И вокруг была вода. Только вода, если не считать колонн основания, на которых стояла платформа. Это было удивительное ощущение. Моряк видит море почти всегда сверху, с уровня палубы корабля. На берегу тоже ощущения не те. Ты всегда знаешь, что за тобой суша. А здесь вокруг было море. Море и только море — тёмная бездна под ногами. И лебедь.
Увидев меня, лебедь сделал плавное и одновременно быстрое движение шеей и, наклонив голову, посмотрел на меня одним глазом. А я вспомнил Принцессу Весну! Нет, конечно, она никогда не смотрела на меня одним глазом, но движения! «Какая ты красивая!» — подумал я. И мне самому было непонятно, к кому относятся эти слова — к Принцессе Весне или белому грациозному созданию, сидящему сейчас на воде передо мной.

— Нежная, — прошептал я тихо.

И я опять не знал, к кому это я говорил. Два образа теперь как будто слились в моём сознании. Образ любимой девушки и образ лебедя.

— Как же занесло тебя сюда, одну? И вокруг ведь никого.

Здесь действительно никого не было. Только я, лебедь и море. И всё же я шептал. Я вытащил из кармана баночку с бычками, схватил одного бычка за хвост и бросил в воду перед лебедем. Лебедь покосился на рыбёшку, но есть не стал. Некоторое время я стоял на площадке, любовался грацией белой птицы и думал о своей любимой. Потом стало смеркаться. Я почувствовал, что окончательно замёрз и протрезвел.

— Я ещё вернусь, — сказал я, — принесу тебе хлеба.

Птица опять посмотрела на меня, а я махнул ей рукой и стал подниматься. Было холодно, и я вернулся сразу в прокуренную бытовку. Все трое всё ещё сидели за столом, с азартом резались в домино. Ещё двое работников платформы наблюдали игру стоя.

— Ты куда пропал? — спросил начальник.

Он и помощник начальника смены обернулись ко мне. В руках у них были зажаты кости домино.

— Да… Рыбу ловил.
— Молоток, — сказал начальник смены. — Стемнеет, я тебе кое-что покажу. Как рыбу ловим мы.
— Много поймал? — спросил начальник.
— Две-три штуки. Холодно.

Я залез в свою сумку, не вынимая из неё, отломил кусок хлеба и украдкой положил к себе в карман. Посидел, погрелся. Потом вернулся к лебедю. Но лебедь уже спал, укрывши голову под крыло. Я увидел это сверху и поэтому вниз спускаться не стал.
 

***
Ужинали мы опять вчетвером. На этот раз на стол литровую бутылку поставил начальник. На этот раз водка вызывала у меня отвращение, «не шла», но мужики за столом пили. Я тоже. Как мог. Когда бутыль опустела, кто-то из работников платформы поставил на стол поллитровку.

— И вот… Он им говорит, вы же там, в столице, на должностях. Похлопочите. Я тоже хочу... должность… А они ему… поставишь нам ящик водки «Распутин», сделаем тебя мэром.
— И что?
— А мой одноклассник не поленился, взял да и поставил. Ящик… «Распутина». А эти… ну, ребята… столичные, позвонили куда надо…
— И что?
— Что «что»?! Мой одноклассник — мэр. Второй год уже.
.......
— А у нас на одной платформе одна повариха была… Однажды что-то на неё нашло… Бешенство… Она всем решила дать… Двадцать человек в очереди стояло… Весь персонал платформы!
……
— А я говорю, ты чего делаешь?! Это оборудование, оно требует тонкой настройки, его сюда ставить нельзя…
— Да погоди ты со своим оборудованием! А любовница у тебя есть? Там, в институте.
— Есть…
— Как зовут?
— А тебе зачем?
— …Знаю я, чем вы там в институте занимаетесь…
.......
— Послушай, молодой! Тебе сейчас знаешь, как повезло?! Ты сейчас здесь, на платформе, всё видишь своими глазами: оборудование, людей… Как всё реально работает, а не как в книжках… На картинках… У нас здесь такие специалисты! У вас в проектном институте таких нет! Пра-актика! Она такой опыт даёт! Ни один твой академик не…
.......
— А мы один раз такую рыбу поймали… Молодой, я тебе сегодня такую рыбалку организую! Айда рыбу ловить!

Пить было уже нечего. Закуска кончилась ещё раньше. Мы все встали и пошли за начальником смены. Ловить рыбу. Похоже, все были пьяны. И я был пьян. Второй раз за день. И на этот раз сильнее, чем в первый. Снаружи была уже ночь. Вдоль перил горело несколько тусклых лампочек, и это было всё освещение платформы. За перилами была просто чёрная бездна. Не было видно ни моря, ни неба, ни звёзд на небе. Начальник смены повёл нас в сторону мостика, соединяющего две платформы. Оттуда шло какое-то сияние, кажется, снизу. Как только мы подошли к краю платформы, я увидел! Источник света был под водой! Это было очень красиво. Нечто очень ярко светилось в воде, и вода в радиусе примерно десяти метров стала прозрачной и светилась изумрудным светом! Все остановились, чтобы полюбоваться.

— Что это? — обратился я к начальнику смены, стоящему рядом.

Тот отвечать ничего не стал. Как будто не слышал вопроса. Вместо него ответил один из работников платформы. Язык у него немного заплетался, кажется, он тоже был навеселе.

— Вот так вот мы ловим рыбу, — сказал он. — В основном мелкую… Ну, как килька. Но крупная иногда тоже попадается. Красиво, правда?
— Да… Но как?
— Берёшь обруч. Обруч. Ну, девочки крутят, знаешь? Пришиваешь к нему сеть. Конусом. Внутрь лампочку… Сто ватт… И в тёмную воду! Ночью рыба сама идёт на свет… Сама! Залазит в сетку. Остаётся только поднять… её. Быстро. Чтобы не… убежала. Пошли!

Начальник смены первым ступил на мостик, и мы все последовали за ним. Ровно на середине моста, над центром сияния, идущего из-под воды, стояло уже двое, которых я видел впервые. В руках у одного был… Я не поверил глазам — гарпун. Скорее всего, он был сделан из тяжёлого заточенного лома, к которому приварили крюк, а к другому концу была приделана верёвка. Одна из панелей решетчатого настила была убрана, и тот, который держал в руках гарпун, стоял, широко расставив ноги, прямо над проёмом. На нас шикнули, приглашая вести себя потише.

— Тюлень? — очень тихо спросил начальник смены.
— Тюлень, — тихо ответил держащий гарпун. — Не шевелитесь!
— Вытащить, если что, сможешь?
— Он небольшой вроде. Поможите.

Мы все затаили дыхание. Ночь. Море. Сияние снизу подсвечивало группу давно небритых, нечёсаных мужиков в рваной изношенной одежде. Один из них напряжённо держал гарпун. Все стояли почти не шевелясь. Был во всём этом какой-то сюрреализм, что-то дико далёкое от реальности, в которой я как городской житель привык существовать. Всё было так, как если бы я вдруг переместился во времени на несколько столетий назад и попал бы на какой-нибудь пиратский корабль. По крайней мере, небритые мужики с гарпуном в руках вызывали у меня именно такие ассоциации.
Некоторое время ничего не происходило, потом в воде мелькнула какая-то тень, держащий гарпун как-то резко выдохнул и толкнул гарпун вниз. Снизу раздался всплеск, потом, судя по звуку, что-то начало биться в воде.

— Есть! — крикнул начальник смены. — Тяни! Только без рывков! Помогайте!

Мужики, до этого старающиеся не шевелиться, быстро сгрудились над проёмом. Нас с начальником оттеснили.

— Давай!
— Осторожно, не дёргай!
— Не отпускай!
— Тяжёлый, зараза!
— Плавно! Сорвётся!

Потом группа расступилась, и на решетчатый настил рядом со мной вывалили какой-то большой тёмный мешок, из которого торчал лом. Мешок дёргался, бился, издавал какие-то непонятные звуки, я разглядел ласты. Это был тюлень, пронзённый насквозь гарпуном.

— Молоток, молоток давай!
Кто-то передал начальнику смены молоток.
— Дай мне, — попросил гарпунщик. — Я за этим гадом давно охочусь! Он столько нашей рыбы съел из сетки!
— На! — начальник смены передал гарпунщику молоток.

Тот размахнулся и что есть силы ударил молотком по голове тюленя. Раздался звук, как будто треснула игрушечная пластмассовая чашка из кукольного набора, и невнятные звуки, издаваемые раненым тюленем, прекратились.

— Ну всё! Тащите на палубу, там мы его освежуем.
— Зачем он вам? — спросил я.
— Как зачем? — ответил кто-то из за спины. — Жир тюленя целебен. Особенно для суставов. Смажешь так больное колено… Или при бронхите. Натереть грудь. Это самое то!

Двое мужиков, каждый со своей стороны, схватились за гарпун и понесли тушу куда-то на палубу. Мы всей толпой последовали за ними. Но на палубе мы с начальником переглянулись и пошли в отведённую нам бытовку. Здесь были две койки. Я снял куртку, свитер и завалился спать. Смотреть, как свежеют тюленя, мне совершенно не хотелось.
 

***
Заснуть не получилось. Начальник храпел на соседней койке, но даже в тишине я не смог бы уснуть. Я был настолько отравлен водкой, что голова кружилась постоянно, хотя я и старался лежать и не шевелиться. Такое состояние называется «вертолёт», и это был третий «вертолёт» в моей жизни. Кроме того, меня начало тошнить. Я пытался успокоиться, как мог, но меня накрыло холодным липким потом, и в какой-то момент я просто выбежал из бытовки. Благо, мы были на краю платформы, я врезался в перила, и меня стошнило за борт. Несколько минут после этого я ещё некоторое время, обессилев и тяжело дыша, держался за перила, ожидая следующего приступа, потом сполз и сел на холодную железную палубу. Хорошо, не видит меня сейчас Принцесса Весна… Хорош ухажёр… Воды! Я собрался с силами, встал сначала на четвереньки, потом, держась за перила, выпрямился во весь рост. Господи, как же мне плохо! Зачем я столько выпил? Хорошо, меня сейчас никто не видит. Я посмотрел на часы на запястье. Было полпервого ночи. Или второго. Стрелки и циферблат плясали перед глазами. В любом случае все, наверное, спят. Платформа заглушена, и здесь нет ночной смены. Кажется. Всё равно! Воды!

В большой бытовке, служившей столовой, я нашёл чайник с водой и стакан. Выпив, я посидел немного, приходя в себя. Потом меня опять стошнило, теперь одной желчью. Прямо на пол. До раковины я не добежал. Блин! Вот нахрена столько пить?! Некоторое время я сидел, положив голову на стол, борясь с желанием выпить воды ещё, но потом стал пить понемногу, осторожно, маленькими глоточками. Это помогло. Всё ещё чувствуя слабость, я положил голову на стол и забылся в дрёме.
Я почувствовал себя лучше, когда проснулся. Надо было найти какую-нибудь тряпку, чтобы вытереть пол, замести следы моего позора. До сих пор никто на платформе не знал, как мне стало плохо после выпивки, и пусть и дальше не знают. Раз уж я сюда буду ездить, то лучше заработать хоть какой-нибудь авторитет, а не прослыть слабаком. В помещении ничего подходящего для того, чтобы вытереть пол, не нашлось. На часах было половина пятого утра. Я открыл окно, чтобы проветрить, потом вышел на палубу в надежде найти что-нибудь, чем можно вытереть лужицу желчи на полу.

Я шёл вдоль края платформы, где тускло светили лампы, время от времени заходил вглубь почти не освещённой части в надежде найти что-нибудь подходящее. Тряпки были, но они были сильно пропитаны то ли машинным маслом, то ли нефтью. Стало холодно. Я вернулся за курткой в бытовку и потом продолжил поиски. Мои глаза привыкли к темноте, и впереди я заметил какое-то движение. Почти на противоположной стороне платформы. Сначала я подумал, что это какая-то тряпка на ветру. Но уже через несколько шагов я начал догадываться. Ускорил шаг, подошёл поближе и… Увидел… Это был лебедь! Он был заперт в какой-то клетке, сделанной из деревянных брусков и металлической сетки. Клетка была поставлена на поверхность какого-то оборудования и была такая тесная, что лебедь не мог полностью вытянуть шею. Клюв у птицы был замотан изолентой. При виде меня птица притихла, характерным движением повернула голову и посмотрела на меня. Взгляд у птицы был почти человеческий. Этот взгляд опять напомнил мне Принцессу Весну. Чёрт! Зачем её посадили в клетку? Кто это сделал? Хотя понятно кто! Начальник смены со своими работниками. Но зачем? Рыбу — на консервы, тюленя — на мази, а лебедя? На подушки?! Вот же сволочи! Птицу надо было спасать! Клетка была заперта на небольшой висячий замок. Нужно было сорвать скобы, на которых он висел, либо каким-нибудь инструментом резать сетку. Нет, лучше сорвать замок. Края порезанной сетки могут поцарапать птицу. Нужен был инструмент. Монтировка, плоскогубцы, молоток, ножовка… На худой конец — обрезок какой-нибудь трубы. Здесь, на платформе, этого добра должно быть навалом. Но где — я не знал. Надо было освободить птицу прежде, чем все проснутся, сделать это как можно тише, чтобы не разбудить людей раньше времени. Хорошо, гул генератора маскирует многие шумы. И ещё. Я не хотел выпускать птицу в абсолютную темноту, в эту чёрную непроглядную бездну за бортом. Я не был уверен, что в темноте лебедь сможет сориентироваться и улететь, куда надо. Было бы хорошо выпустить её на рассвете.

– Потерпи, малышка, потерпи, красавица, я сейчас! – сказал я птице. – Я тебя сейчас освобожу.

И опять я не знал, к кому обращены мои слова: к белой птице в клетке или Принцессе Весне.
Я стал искать что-нибудь, чем бы я смог сорвать замок. Ничего подходящего в темноте не находилось. Инструменты, наверное, где-то хранятся, их, наверное, запирают, чтобы не растащили. Черт! Черт! Что делать?! Я прошел немного вперёд и наткнулся на цепь, свисающую откуда-то сверху. На ее конце был крюк, на палубе под цепью — какая-то грязная лужа, и пахло рыбьим жиром. «Тут, наверное, свежевали тюленя», — догадался я. Что они хотели сделать с лебедем? Звери! Здесь, наверное, что-то должно было остаться после того, как они разделали тюленя. И действительно, я нашел большой, выпачканный в какой-то засохшей слизи кухонный нож. Но что можно сделать с помощью ножа? Поддеть несколько гвоздей, которыми прикреплена сетка? Я пошарил вокруг. Ничего другого не находилось. Часы показывали четыре сорок пять. На платформах подъем обычно в шесть утра. Иногда даже раньше. Надо спешить! Я взял нож и вернулся к ящику с лебедем. Было темно. Я попробовал поднять клетку. Она оказалась не очень тяжёлой. Я всё ещё чувствовал слабость, сильно хотелось пить, и надо было спасать лебедя. Я поднял клетку, осторожно положил ее на палубу и вытолкал ее под свет ближайшей лампочки, горящей на перильном ограждении. Бедная птица, представляю, какой ужас она сейчас испытывает. Потерпи, лебедушка, потерпи… На противоположной стороне от висячего замка были петли. Каждая петля была привинчена четырьмя шурупами, два на каждой половине петли. Если их отвинтить, то замок можно не открывать. Я попробовал кончиком ножа отвернуть один шуруп, но нож был слишком большим, кончик его был слишком острым. Я пошарил по карманам. В кармане нашлось несколько монет. Попробовал самую мелкую. Она оказалась толще, чем канавка шурупа. Я изо всех сил прижал монету к шурупу и попытался покрутить. Безрезультатно. Попробовал покрутить шуруп обухом ножа. Под пальцами засохшая слизь растаяла, стала скользкой, но у меня получилось! Шуруп поддался, очень тяжело, но все же начал проворачиваться и вскоре выпал из отверстия. Пять часов! Второй шуруп оказался более упрямым, нож — слишком скользким, и обухом открутить его не удалось. От неудобного скользкого инструмента у меня болели пальцы, я все время боялся порезаться, не хотелось занести в кровь какую-нибудь тюленью инфекцию. Шуруп не поддавался. Хорошо, попробуем шуруп на другой петле. Но и здесь два шурупа отказывались проворачиваться. Я просунул кончик ножа под половинку петли и, пользуясь ножом как рычагом, попытался приподнять петлю вместе с шурупами. Нож гнулся, но я смог немного приподнять петлю. Я просунул нож глубже, ещё раз поднял. Через несколько повторений образовался зазор между древесиной и половинкой петли. Пять часов пять минут. Я достал из кармана связку ключей от нашей квартиры, вставил в образовавшийся зазор под петлей ключ и сильно потянул за другие ключи. Ключи больно врезались в ладонь, но зато петля поднялась немного, вытягивая за собой шурупы. Если кто-то из работников платформы пройдет сейчас мимо, то я не смогу объяснить, что я делаю. Вернее, зачем. Я снял с себя куртку, свитер, обмотал связку ключей свитером, потом протолкнул ключ дальше в увеличившийся зазор и, уперевшись ногой в ящик, потянул ещё раз, с корнем вырывая шурупы и петлю. Теперь то же самое надо было сделать с другой петлей. Тут мне даже для удобства пришлось завинтить обратно тот шуруп, который я сумел вывинтить до этого. Я опять упёрся ногой в клетку и вырвал и эту петлю. Все! Часы показывали пять пятнадцать. Светало. Я уже мог различить море и светлеющую полоску на востоке. Теперь можно было открыть ящик. Но сначала надо было размотать изоленту, намотанную на клюв птицы. Это надо было сделать осторожно, чтобы не упустить случайно птицу с перевязанным клювом. Я чуть-чуть приподнял крышку, чтобы просунуть туда руку, дотянулся до клюва, но лебедь увернулся и не давал мне возможности коснуться изоленты.

– Ну что ты, малышка, я друг, не бойся!

Но напуганная птица не понимала. Она продолжала уворачиваться, поэтому мне пришлось быстро откинуть крышку, положить одну голень поперек клетки, одной рукой схватить птицу за горло, а второй попытаться найти конец намотанной изоленты. Хорошо, клетка была не такая большая, чтобы позволить птице полностью расправить крылья и улететь, но даже в таком положении лебедь крутил головой туда и сюда, препятствуя мне. Но я все же изловчился схватиться за кончик изоленты и размотать его. Клюв открылся, и птица закричала! Для птицы это был крик о помощи, а для меня это был крик радости! Победа! Не убирая голени с клетки, я обхватил бьющуюся птицу руками, поднял и поставил на палубу. Потом поспешно оттащил сломанную клетку и сам отошёл подальше. Белая птица, недолго думая, расправила крылья и, разбежавшись вдоль перил, улетела в ещё светлеющее небо. Победа! Несколько минут я смотрел вслед улетающей птице потом поднял пустую клетку, положил на перила и, смакуя момент, толкнул ее за борт. Несколько раз кувыркнувшись в воздухе, клетка ударилась об воду и очень медленно пошла на дно.

– Что здесь происходит?! – услышал я вдруг голос за спиной.

Я обернулся. Передо мной стоял начальник смены.

– Здрасьте, – от неожиданности сказал я.
– Я спрашиваю, что здесь происходит!
– Ничего, я освободил лебедя.
– А кто тебе сказал это делать? – и не дождавшись ответа, цедя сквозь зубы: – Иди за мной!

Я взял валяющийся на палубе свитер, куртку и пошел следом. Мы пришли в бытовку, служившую столовой, в ту, в которой меня стошнило. Начальник посмотрел на лужицу желчи на полу, смерил меня гневным взглядом, сел за стол. Я остался стоять перед ним.

– Итак, почему ты сломал и выбросил клеть, принадлежащую государству, за борт и выпустил лебедя?
– Потому что не хотел, чтобы лебедя…
– Ты здесь вообще кто?!
– Я… – начал я.
– Ты приезжаешь на платформу, жрешь водку без меры, дебоширишь, заблевал здесь мне все! Это что такое?! Здесь тебе что, ресторан?! Бар?! Ты где себя вообще ощущаешь?!
– Я не дебоширю. А что вы…

Я хотел спросить: «А что вы собирались сделать с лебедем, поймав и посадив его в клеть?», но начальник смены опять меня перебил:

– Ты вообще понимаешь, что эта платформа — это стратегический объект, что здесь нельзя ходить, куда хочешь, и делать, что хочешь! Ты почему спускался под палубу, на причальную площадку без разрешения?! Да и ещё в нетрезвом виде!

«Откуда он знает про то, что я спускался на причальную площадку?! — подумал я. — Кто-то видел, наверное, и настучал. Вот же сволочи! А могли бы и предупредить, что туда нельзя. Хотя я и сам догадывался...»

– Я хотел посмотреть на лебедя…
– А здесь тебе что, зоопарк?! А на морское дно ты посмотреть не хотел?! А если бы туда, будучи пьяным, упал?! Утонул?! Кто бы отвечал за твою смерть?!

Я почувствовал тяжесть вины в груди. Он сидел, сверлил злобно меня глазами, потом вдруг резко грохнул кулаком по столу так что я невольно вздрогнул.

– Я здесь начальник смены! Я здесь за все отвечаю! Ты, даже если из института приехал, должен мне подчиняться!
– Я подчиняюсь…
– Прежде чем что-то сделать на платформе, куда-то пойти, надо спрашивать разрешения!
– Я лебедя выпустил, потому что не хотел, чтобы вы его так же, как и тюленя… И тюлень, и лебедь занесены в Крас…
– Какого тюленя? – удивился начальник смены.
– Которого вчера вы поймали… Гарпуном… Потом освежевали…
– Что?! – взвизгнул он. – Молодой, ты что, совсем?! У тебя что, белая горячка?! Какой ещё тюлень, гарпун?! Книжек про пиратов начитался?! Мальчишка! Тебе, наверное, не стоит больше пить. Да и вообще сюда на платформу приезжать. Я думаю, мне придется написать докладную в ваш институт о том, что ты здесь нарушил трудовую дисциплину, о том, что привез с собой водку, выпил и дебоширил, а теперь несёшь какой-то бред.

Я вдруг понял. Он зол на меня, потому что я выпустил лебедя. И думает, что, если я так поступил, значит, я чистоплюй и стукач. Он боится, что я расскажу где-нибудь у начальства о том, как они здесь охотятся на животных из Красной книги. Поэтому и наезжает на меня. Работает на опережение… Да и вообще хочет сломать меня, хочет, чтобы я боялся и подчинялся. Вот же скотина! И свидетелей среди его подчинённых не найдется, а мой непосредственный начальник… Неизвестно, на чью сторону встанет он.

– А лебедя вы зачем поймали и посадили в клеть?
– Потому что, – злобно, медленно, цедя каждое слово, сказал начальник смены, – лебедь занесен в Красную книгу. У нас договор с комитетом по охране окружающей среды. Судя по всему, это был больной лебедь. Что-то с ним было не так. Мы с вами должны были отправить его на сушу. Чтобы с ним там ветеринары разобрались… В зоопарк определили бы! Какой-нибудь!

А вот это уже было явной ложью для совсем наивных простаков. На это даже я не куплюсь.

– Давайте так, – сказал я.

Придвинул себе стул, сел напротив начальника смены и продолжил:

– Я здесь напачкал. Согласен. Я сейчас уберу. Посвоевольничал. Понимаю. Но вы не будете писать докладную, а я не буду рассказывать про то, как вы здесь ловите…
– А кто тебе поверит? Свидетели есть?
– А то, что я здесь дебоширил, свидетели, конечно же, найдутся.

Я не спрашивал, я утверждал.

– Да. – Право ваше. Делайте что хотите!

Я встал. Я освободил лебедя. Это самое главное. Остальное неважно. Пусть выгоняют с работы.
Дверь открылась, и на пороге появился начальник. Вид у него был помятый и заспанный.

– Доброе утро, – сказал он. – Доброе, – ответил я и вышел из бытовки.
 

***
Где-то часов в восемь утра нас с начальником с помощью той же корзины перебросили на тот же корабль, на котором мы пришли сюда. Перед самой отправкой я разыскал работника, у которого одалживал закидушку, и вернул её ему. Только теперь почему-то на закидушке было всего два крючка. Один куда-то пропал.

— Это крысы, — сказал мужик.
— Крысы?! — удивился я.
— Ты, наверное, оставил на крючке червя, вот ночью крыса и проглотила червя вместе с крючком. А потом, чтобы освободиться от закидушки, отгрызла леску. Но от крючка ей теперь не освободиться…
— Откуда здесь, глубоко в море, крысы?
— С грузами приходят. Стоит где-нибудь на суше, на складе, какой-нибудь ящик с оборудованием или запчастями. Годами стоит или месяцами. Залезет туда крыса, устроит гнездо, а потом ящик транспортируют на платформу… — объяснил он.
А потом добавил:

— Молодец, что выпустил лебедя.

Я пожал плечами.

— Ладно, счастливо тебе — сказал он

Мы пожали друг другу руки и разошлись. «Интересно — подумал я — Это не он настучал начальнику смены, что я спускался вниз, к причальной площадке, к лебедю?».

На этот раз на корабле из пассажиров никого, кроме нас с начальником, не было. После бессонной ночи я чувствовал себя всё ещё неважно. Я нашёл удобное место, лёг и попытался расслабиться, и хотя ещё некоторое время мне мешало беспокойство, которое я испытывал после разговора с начальником смены мне, всё-таки удалось заснуть.

— Ну ты и любитель поспать! — растолкал меня начальник.

Я сел, потёр лицо, посмотрел на часы. Ого! Казалось, я только на минутку закрыл глаза, а прошло почти два часа! Я посидел несколько минут, приходя в себя, и вдруг почувствовал, какой я грязный, мятый, как пропах старым ржавым железом, грязными прокуренными гальюнами и вонючими бытовками. Поскорее бы домой — принять горячий душ, выпить чаю!

— Мы уже почти прибыли, — сказал начальник.

Мы взяли свои сумки и вышли на палубу. Ярко светило солнце, море было спокойным, гладким, без единой волны. Город был совсем близко — нам повезло: вместо того чтобы отвезти нас обратно в нефтегазовое управление на полуостров, откуда начиналась морская часть нашего путешествия, корабль привёз нас к одному из причалов в промышленной зоне в западной части города. Отсюда до центра было рукой подать.

Когда мы сошли по трапу на пирс, я вдруг почувствовал себя матёрым матросом, сошедшим на берег после долгого плавания. Хотя наше путешествие туда и обратно заняло немногим больше суток, оно теперь казалось мне длилость вечность. Казалось, я так давно не был в городе! И как же здорово было сюда вернуться! Здесь уже по-настоящему было тепло, во всю светило солнце, что-то уже цвело, мне хотелось дышать полной грудью, и где-то здесь жила моя прекрасная Принцесса Весна! Меня охватила какая-то эйфория. Мы с начальником шли к остановке автобуса, и я шёл улыбаясь. Просто так. Без всякой причины. Хорошо, что начальник этой моей улыбки не замечал.

 
***
В понедельник утром я принял душ, побрился, надушился. С вечера брюки были выглажены так, что о стрелку можно было порезаться. Зубы почищены дважды — один раз до завтрака, второй после. Обувь, начищенная ещё накануне, сверкала, как антрацит в книге «Двенадцать стульев». Мама посмотрела на меня внимательно и сказала:

— Женишься — не забудь пригласить нас с папой на свадьбу.

Я отвёл взгляд.

— Какая ещё свадьба? — буркнул я тихо и торопливо вышел за дверь.

Мне было не до маминых шуточек. Всё утро от нетерпения и волнения в животе щекотно.
Ожидая поезда на перроне, я сверил наручные часы с электронным табло над туннелем. Мои часы спешили на одну минуту. Время в то утро было вязким, тягучим, невыносимо медленным. В противоположность этому бабочки в животе продолжали неистово махать крылышками.

Приехал поезд, я вошёл в вагон и встал на своё обычное место рядом с дверью.
«Минут через десять она войдёт. Что я ей скажу?» У меня совершенно не было плана, как с ней познакомиться. Накануне я мысленно перебрал несколько вариантов, но все они показались мне глупыми. Я даже не знал, захочет ли она теперь занять своё обычное место напротив меня. «Попытаться поговорить с ней в вагоне? Но это значит, возможно, выставить свою неудачу на обозрение скучающим пассажирам. Нет, мне, наверное, стоит встать где-нибудь в другом месте».
Я перешёл и встал у соседней двери. Отсюда было видно то место, где обычно стояла Принцесса Весна. Поезд прошёл оставшиеся две станции, и теперь мы подъезжали к третьей, где в вагон должна была сесть она. Автомат объявил название станции, поезд остановился, двери открылись. Но… среди вошедших её не оказалось. Придерживая рукой дверь, я выглянул из вагона — если она опаздывает, я задержу для неё поезд. Но её нигде не было. Я оглянулся назад — может, она вошла через другую дверь? Но и там её не было. Автомат объявил следующую станцию, дверь попыталась закрыться, но я не пускал. Ещё раз выглянул на перрон.

— Отпустите дверь! Не задерживайте движение! — раздался сердитый голос машиниста из громкоговорителей.
— Молодой человек, не хулиганьте! — сказала какая-то пожилая пассажирка.

Я отпустил дверь. Поезд тронулся и вполз в туннель. И я вдруг понял: больше она здесь никогда не появится.
 

Эпилог.

Вечером воскресенья зима контратаковала весну мокрым снегом и ветром. В окна палаты было видно, как раскачиваются верхушки деревьев. Промокшие, замёрзшие, они подобострастно и трусливо кланялись внезапно вернувшейся зиме.
Пришедшие в тот вечер проведать меня коллеги принесли цветы и конфеты. В мокрых от дождя плащах они выглядели смущённо, говорили тихо, отводя друг от друга и от меня озабоченно-встревоженные взгляды.

— Молодой… — начал было мой начальник.
— Да какой я теперь молодой… Я уже пять лет как «молодой», — попытался пошутить я.
Начальник сокрушённо мотнул головой, машинально вытащил из кармана пачку сигарет, спохватился, положил обратно, уставился в пол.
— Ничего, ничего. Всё в порядке. Спасибо, что пришли, — сказал я.
Молчание затягивалось, и я добавил:
— А хорошо мы с вами по месторождениям в море поездили. Будет что вспомнить.
— Да, брат, да…
— Ну как там, установили насосы по нашему проекту?
— Да монтажники напутали… — оживился было начальник.

Он начал рассказывать про проект, обрадовавшись, что нашлась тема. Но меня знобило, я закрыл глаза. Видимо, он это заметил и прервал себя.

— Ну ладно, — сказал он. — Это всё глупости. Самое главное…

Наверное, хотел сказать «выздоравливай», но промолчал.

— Постараюсь, — ответил я.

Они попрощались и ушли.

 
***
Кажется, вчера у меня был день рождения. С утра мама с папой принесли большой букет, торт и корзину фруктов. Так что теперь в палате стояло два букета. Держатся они при мне, конечно, молодцом, но я же всё вижу: как ссутулился отец, как вдруг постарела мать.

Обычно в нашей маленькой семье перед днём рождения мы спрашиваем именинника, что он хотел бы получить в подарок. И давеча мне показалось, что мама опять хотела задать этот вопрос, но не решилась.

— Мам, — сказал я.

Говорить ничего не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Меня всё время клонило в сон, и я отдавался ему без сопротивления.

— Мам, послушай… — начал я, но не продолжил.

А что я мог сказать? Бедные мои родители…

— Что? — прошептала она.

Она поочерёдно массировала и дышала на мои кисти, пытаясь согреть их своими мягкими горячими руками. Мне теперь часто было холодно.

— Мы ведь просто как растения, понимаешь?

Говорить было трудно — воздуха не хватало, да и кислородная маска не располагала к долгим беседам.

— Рождаемся, цветём, плодоносим…

Я сделал паузу, вдохнул поглубже.

— А потом наши листья опадают… И весь мир такой. Вся вселенная… Считай, что я в командировку уехал…
Мама отвернулась, и плечи её задрожали. А я опять заснул. А что я могу?


***
Ночью дверь в палату открылась, и кто-то вошёл. Меня немного лихорадило. Я разлепил глаза. Настенные часы показывали половину десятого. Вошедшим был священник. Он часто заходит к нам — исповедовать, отпустить грехи, помолиться или просто поговорить, утешить. Когда посетители уходят и в палате выключают основной свет, наступает самое тоскливое время — остаёшься один на один со своей совестью, тоской, болью и страхами. И именно в это время часто появляется отец Серафим.
Он сел между моей койкой и пустующей со вчерашнего дня койкой соседа, положил свою холодную руку мне на лоб, словно проверяя температуру.

— Я не побеспокоил тебя своим приходом, сын мой?
— Нет, наоборот.
— Как ты? — спросил он тихо.
— Плохо, — невольно прошептал я.

По моей щеке скатилась слеза. При отце Серафиме я мог себе это позволить.

— Терпи, сын мой. Верь. Бог всегда рядом.
— И рядом с моей мамой?

Отец Серафим кивнул:

— Он всегда рядом. Со всеми. Только надо уметь увидеть Его проявления, захотеть услышать Его.

Он огладил бороду. Мне хотелось закрыть глаза, но я старался не проваливаться в сон.

— Хочешь, я расскажу тебе одну историю?

Я кивнул.

— Это из моей жизни, — сказал отец Серафим. — В юности я часто совершал один и тот же грех. Я воровал сигареты и мелочь у отца, пока тот спал после обеда. Тайком курил на балконе, а мелочь копил и покупал всякую всячину. Я знал, что поступаю дурно, и каждый раз, докуривая очередную украденную сигарету, обещал себе и — в какой-то мере неосознанно — Господу, что это в последний раз. Но на следующий день всё повторялось. На цыпочках пробирался в спальню, лез в карман… И вот однажды, когда я уже собирался запустить руку в отцовский карман, за спиной вдруг отчётливо раздался строгий мужской голос: «Бог не любит тех, кто даёт Ему обещание и не выполняет его!». Я замер как вкопанный.
— Это был голос Бога? — спросил я с закрытыми глазами.
— Это была моя маленькая сестрёнка. В тот момент она в другой комнате включила телевизор, и по какому-то каналу герой фильма произнёс эту фразу. Для меня она прозвучала как гром среди ясного неба.
— И вы думаете, это был Бог?
— Я уверен.
— Но почему через телевизор, почему не…
— А как ещё? Если бы меня застукали старшие и наказали, я бы воспринял это просто как обычное людское наказание. А тут… никто, кроме Бога, не знал, сколько раз я уже воровал и обещал, обещал и снова воровал…

Он помолчал, потом добавил:

— Никто до сих пор не слышал эту историю. Считай, это моя исповедь тебе.
— Я не смогу отпустить вам грехи.
— Знаю. Никто не может. Грех, если ты осознал его как грех, — это урок. Если захочешь понять его как урок.

Я сделал глубокий вдох и сказал:

— Вы же священник, вы можете отпускать грехи.
— Тебе по секрету скажу, я знаю, ты никому не скажешь: я не со всякой церковной догмой согласен.

Точно. Я никому не скажу.

— И в загробную жизнь не верите? — задал я самый актуальный для себя вопрос.
— Верю. Знаю. Но это не то, что все думают. Суд, рай, ад… В одной книге сказано: смерть — это дверь. А что за той дверью?

Он вдруг встал, подошёл к двери, приоткрыл её и тихо сказал в коридор:

— Сестра Пелагея, позовите, пожалуйста, Марию. На минуточку… Да, спасибо.
Оставив дверь приоткрытой, он вернулся. Через минуту в палату, прихрамывая и опираясь на трость, вошла высокая женщина средних лет в монашеском одеянии. Подошла, поздоровалась, пожелала исцеления, перекрестилась и перекрестила меня.
— Это сестра Мария, — представил её отец Серафим.

«Это Принцесса Весна, — узнал я девушку из метро. — Вот наконец-то мы и встретились».

— Сестра Мария, помните, вы нам рассказывали?..
— Да.
— Можете?
— Могу, — сказала она.

Некоторое время она молчала, потом, словно решившись сказала:

— Вам может показаться, что мне легко это рассказывать.

И опять воцарилось молчание.

— Я рассказываю это только тем, кто может меня понять… Тем, кому это может помочь, — вдруг сказала Принцесса Весна.
— Тем, кому скоро умирать, — сказал я, открывая глаза.

«Сейчас начнётся обычная церковная проповедь. Неужели ей так промыли мозги?» — подумал я.

— Да, тем, кому скоро умирать, — согласилась она. — Потому что пять лет назад умерла я.
— Вот значит почему…
— Что?
— Нет, ничего. Продолжайте.
— Меня сбила машина…

По её щекам вдруг потекли слёзы. Она не плакала в обычном смысле слова — голос ее не дрожал, всхлипов не было, глаза не тёрла. Просто рассказывала, глядя в одну точку над моей головой, а по ее щекам текли слёзы.

— Меня сбила машина… Я переходила дорогу… Машина выскочила из-за поворота, ударила, протащила несколько метров, переехала и только потом остановилась.

Она сделала паузу.

— Это очень страшно… Очень подлое чувство. Огромная неподвластная сила тащит тебя по асфальту… И ты беззащитна, ничего не можешь… Я чувствовала, как ломаются кости, как рвётся плоть. Меня вытащили. Отвезли в больницу… Дальше не помню… Была кома. Потом, как мне сказали, клиническая смерть.

Она вытерла слёзы.

— Сначала была темнота. Просто темно. Но я чувствовала, что двигаюсь в этой темноте. Меня словно раскачивало: вверх-вниз, вверх-вниз… Потом из темноты появилось лицо. Некто смотрел на меня спокойно, будто я была его собственностью. Глаза этого существа словно имели невидимые жёсткие щупальца, которыми оно ощупывало и изучало меня. Я не знаю, кто это был. Может, сам сатана?
— Сестра… — тихо сказал отец Серафим.
— Ничего, продолжайте… — сказал я. — Мне пока не страшно… Я думаю, я должен знать, что меня ждёт там…

Страха действительно не было. Была только тоска, слабость, апатия и приглушённая морфином боль.

— Я полагаю, это индивидуально, — сказал священник.
— Может быть… Продолжайте, сестра Мария… — попросил я.

«Пусть выговорится. Может, ей станет легче. Бедная Принцесса…»

— И оно завладело мной. Наступила полная темнота. Движение прекратилось. Я потеряла контроль над телом, я не могла пошевелиться, не могла издать ни звука. Меня как будто завернули во что-то темное и оставили умирать. Было трудно дышать. Казалось, это длилось вечность.

Она помолчала.

— Потом появился кто-то ещё. Он поднял меня обездвиженную и понёс… Понёс к свету. Свет лился сверху. Это был не тот всепроникающий свет любви, о котором обычно рассказывают. Обычный желтоватый свет… Как от лампочки.

Пауза.

— А тот, кто нёс меня, был огромный. Больше дома. Меня трясло, мотало из стороны в сторону. Мне было страшно, но я не могла даже кричать.

Я открыл глаза. Слёзы опять текли по её лицу.

— А потом… Я почувствовала… Себя, как будто с меня сняли сдерживающие тряпки, в которые я была завернута. Я вдруг стала дышать. Как будто до этого вообще не дышала. Я поняла, меня ждёт освобождение. Этот огромный хочет мне помочь. Я дышала всё глубже и глубже… Он взял меня своими руками — я почувствовала, он любит меня, хочет помочь. Он поднял меня и…

— И вы улетели, — сказал я.
— Да! Он отпустил меня, как отпускают голубя. Мрак стал рассеиваться. Я увидела себя со стороны. Я была большой белой птицей.
— Лебедем, — прошептал я, но меня никто не услышал.
— Скорее большим белым лебедем, — сказала она. — Я летела, и вокруг становилось всё светлее, пока не стало ослепительно светло. Мир вокруг растворился в этом свете. А потом я увидела другое лицо — склонившегося надо мной доктора, который светил мне в глаза фонариком. Вокруг стояли люди, и кто-то сказал: «Слава Богу, она приходит в себя». А потом была боль. Много боли.
— Слава Богу, вы выжили, — сказал я.
— Да, Бог спас меня.
— Вы рассказали это мне…
— Есть нечто, что любит нас, — сказал отец Серафим. — Нечто, что спасает нас. Позволяет делать ошибки, хочет, чтобы мы учились на них. Ради какой-то пока неведомой нам цели. Мы все когда-то пройдём через эту дверь. Нам будет страшно, но этот страх — лишь вопль умирающей плоти. За дверью есть продолжение.

Мы помолчали. Утомлённый разговором, я провалился в сон.
Ночью меня разбудила усилившаяся лихорадка. В палате уже никого не было.
«Как связать события той ночи в море и то, что рассказала Прин… Сестра Мария? Может, пока её тело было мертво, кто-то поместил её душу в тело лебедя — как во временное хранилище? Почему именно в того лебедя, которого суждено было освободить мне? Какая тут связь? Какая была моя в этом роль?» Я не знал. Была во всем этом какая-то нечеловеческая логика. Но так ли это теперь важно? Может я скоро всё узнаю?
Медсестра сделала мне укол, и я опять заснул.
А в последний раз я проснулся, когда за окном уже светало. Похоже, зима, владевшая городом последние дни, отступила. В город снова пришла весна. Она опять победила. Она всегда побеждает.
Восходящее солнце дарило мне какую-то надежду, и я умер во сне через несколько часов.
Но это была уже другая история, у которой, как оказалось, не было конца.