Исфахан. Глава 16

Подземная правда
30 Дея 1401 г. (20 января 2023 г.)

Фордо был не просто объектом. Это была рана в теле горы, ушедшая на девяносто метров вглубь гранита. Место, где человеческий разум заставил камень служить самой сокровенной и страшной из своих идей. Воздух в туннеле, ведущем к центральному залу, был холодным, с привкусом озона и бетона, и казался плотным, как вода. Длинные ряды люминесцентных ламп на потолке гудели с монотонностью, которая въедалась в подсознание, вытесняя любые посторонние мысли. Стены давили. Здесь не было дня и ночи, только вечные, искусственные сумерки. Министерство правды, где реальность переписывалась в реальном времени.

На входе в главный сектор их ждала процедура, доведенная до абсурда. Их, высший научный персонал, обыскивали с той же тщательностью, что и вражеских диверсантов. Металлодетекторы, сканеры, проверка сетчатки глаза. У них забрали даже ручки, выдав взамен казенные. Проверка на входе была методичной, унизительной в своей тщательности. Даже Резаи, которого здесь знал чуть ли не каждый часовой, прошёл через все процедуры. Параноидальная симметрия безопасности не признавала исключений.

Перед тем как войти в переговорную, доктор Резаи отвел Захру в сторону.

— Доктор Каземи, — его голос был тихим, но в гулкой тишине туннеля звучал как приказ. — Когда войдете, сразу предложите им напитки. Скажите дословно: «Вы будете кофе или чай без кардамона?».

Захра удивленно посмотрела на него.

— Почему без кардамона?
— Это сигнал. Показывает, что мы учитываем западные вкусы, но не заискиваем. Мелочь, но они замечают такие вещи. Женщина-учёный, предлагающая чай — это создаёт атмосферу домашности. Снижает напряжение.

Он не объяснил ничего больше. Просто развернулся и исчез в глубине бокового туннеля, оставив ее с этой бессмысленной, но явно значимой фразой. Пароль? Знак? Или просто еще одна деталь в театре абсурда, который они разыгрывали?

Инспектора МАГАТЭ уже ждали их. Такие же лица, что и в Тегеране. Но здесь, на чужой территории, они казались немного другими. Не гостями, а хирургами, готовыми вскрыть пациента. На них были голубые жилеты с эмблемой Агентства. Рядом на столе лежало их оборудование: переносные гамма-спектрометры, похожие на футуристическое оружие, контейнеры с наборами для «swipe»-проб, индикаторные пломбы, похожие на странные амулеты. Глава делегации, немец по имени Клаус Вебер, держал в руках планшет с открытым DIQ — Опросником проектной информации.

Захра сделала глубокий вдох.

— Господа, прежде чем мы перейдем к техническим вопросам, позвольте предложить вам гостеприимство. Давайте сначала сядем и познакомимся. Вы будете кофе или чай без кардамона?

Вебер на мгновение замер. Его глаза скользнули по лицу Захры, словно ища в нём скрытый код.

— Чай, благодарю вас, — ответил он. — Без кардамона — это необычно для Ирана.
— Мы ученые, — улыбнулась Захра. — Мы ценим чистоту эксперимента.

Остальные тоже выбрали чай.

— Наши данные, — начал Вебер, указывая на планшет, — указывают на недавнее переподключение каскадов IR-6 в секторе Б-7. Смена линков. Можете ли вы это прокомментировать?

«Смена линков» — эвфемизм. Он означал «создание каскада для обогащения урана до оружейного уровня».

— Мы проводили плановую реконфигурацию, — ответил Рустам. — Тестировали новую схему для повышения эффективности производства медицинских изотопов. Это отражено в наших операционных журналах.
— Однако эта «реконфигурация» совпала с аномальным скачком энергопотребления, — вмешалась женщина;инспектор с французским акцентом. — Ваши журналы этого не объясняют.
— Любая сложная система имеет свои флуктуации, — парировала Захра. — Мы имеем дело не с идеальной математической моделью, а с реальным оборудованием. Возможны резонансные эффекты. Мы как раз изучаем эту проблему. Это чисто научный вопрос.
— Научный вопрос, который привел к производству нескольких килограммов материала с обогащением свыше 80 процентов, — сухо заметил Вебер. — Это уже не флуктуация. Это — результат.
— Результат эксперимента, который был немедленно прекращен после получения данных, — сказала Захра. — Материал помещен на склад под ваш контроль. Вы можете взять пробы. Мы ничего не скрываем.

Они говорили о килограммах и процентах, о линках и флуктуациях. Но на самом деле они обсуждали одно: сколько времени нужно Ирану, чтобы собрать бомбу. Каждое слово было ложью, обернутой в правду. Каждая цифра была одновременно и фактом, и дезинформацией. Захра чувствовала себя переводчиком в Вавилонской башне, где все говорят на одном языке, но вкладывают в слова противоположные смыслы.

— Нам нужно взять пробы в секторе Б-7, — наконец сказал Вебер.
— Сектор Б-7 находится на плановом обслуживании, — ответил Рустам слишком быстро. — Но мы можем предоставить вам данные мониторинга за последний месяц.
— Данные — это не пробы, — настаивала француженка. — Нам нужен физический доступ.
— Завтра, — пообещала Захра, понимая, что за ночь сектор зачистят до стерильности операционной. — После завершения технических работ.

Инспекторы переглянулись. Они знали, что им дают время на уничтожение улик. Но открытый конфликт не входил в их мандат.

— Хорошо, — кивнул Вебер. — Завтра в 9:00. И мы установим тампер-индикаторные пломбы на все входы в сектор. Сегодня.
— Разумеется, — согласилась Захра.

Вечером, в стерильной, безликой гостинице на территории объекта, их вызвал Резаи. Он сидел в кресле, и его лицо в полумраке казалось маской. Он хотел знать всё.

— Кто именно из инспекторов настаивал на секторе Б-7?
— Француженка, Мари Дюбуа, — ответил Рустам.
— Что ещё она спрашивала?
— Про изотопный состав в отходах. Про температурные аномалии в каскаде IR-2m.
— А немец?
— Вебер больше интересовался документацией. Просил показать логи энергопотребления за последние три месяца.
— Вы дали?
— Только общие данные. Сказали, что для полной информации требуется разрешение из Тегерана.

Резаи кивнул, делая пометки в блокноте.

— А остальные двое?
— Молчали в основном. Один фотографировал схемы на планшет, другой что-то измерял портативным спектрометром.
— Измерял что?
— Фоновую радиацию, вроде бы. Но держал прибор странно, направлял на вентиляционные решётки, а затем отбирал смывы.
— Ищут следы гексафторида, — пробормотал Резаи. — Что ещё?

Так продолжалось ещё час. Каждая деталь, каждое слово, каждый жест инспекторов препарировались и анализировались. Захра чувствовала себя соучастницей преступления, которое одновременно совершала и расследовала.

— Завтра будьте ещё осторожнее, — закончил Резаи. — Они проверяют не только центрифуги. Они проверяют нас.

И немного помолчав, добавил:
— Запомните, это частная беседа, доктор Каземи и доктор Йезди. Информация о ней не должна покинуть эту комнату. Вы понимаете?
— Но это же стандартная процедура... — начал Рустам.
— С сегодняшнего дня стандартных процедур больше нет, — отрезал Резаи. — Есть только приказы. Вы свободны.

Они вышли в коридор. Его слова повисли между ними. «Информация не должна покинуть эту комнату». Это была не просьба. Это была угроза.

Оставшись одна в своей комнате — четыре стены, узкая кровать, окно с видом на бетонную стену — Захра думала о том, что стала частью машины, которая пожирает правду и выделяет ложь с эффективностью промышленного реактора. И самое страшное было то, что она уже не могла определить, где кончается её ложь и начинается чужая.

За окном выла январская метель, засыпая снегом входы в подземелье, где 174 центрифуги — или больше — продолжали свой монотонный танец, разделяя изотопы и судьбы.