Экзоскелет

   Люди называли это чудом, вершиной инженерной мысли. А Лиза считала это дьявольской машиной прямиком из ада. Все были по-своему правы.
   
Ее личный мирок превратился в кашу из боли и искр в тот самый понедельник. Обычная смена в цеху, где она вкалывала за копейки, собирая эти долбаные новомодные гаджеты. По прихоти тупого случая, конвейерная лента, эта урчащая стальная кишка, умудрилась зажевать не только ее комбинезон, но и ее саму. В памяти до сих пор всплывали обрывки: визг аварийных тормозов системы, резкий удар по пояснице сорвавшимся с цепи роботом-манипулятором, и этот ужасный щелчок...
 
 Хррясь!
 
 Боль в спине напоминала осколок стекла, вогнанный между позвонков. Лиза кричала, горло хрипело от ужаса, а коллеги матерились, пытаясь выдернуть ее из стальных тисков. Врачи вынесли холодный вердикт: паралич ниже пояса, инвалидное кресло на всю оставшуюся жизнь. Его озвучил молодой хирург, пахнущий дорогим лосьоном, весьма корректный и вежливый в своем сожалении:
 
 — Ты больше не ходишь, милая... Спинной мозг поврежден на уровне поясницы. Полная параплегия.

  Лиза лежала в больнице пластом, глядя в паутину трещин на потолке, и думала об одном: смерть была бы куда более честной сделкой. Ее позвоночник напоминал разбитую хрустальную вазу, склеенную обратно кое-как. Нервы перерублены, сигналы угасали на полпути; нижняя часть тела стала холодным, неподвижным мешком с костями, отключенным от командного центра. Добро пожаловать в новый мир, Лиза. Горизонтальный мир.
   
  Полгода спустя ее наконец выписали, позволив вернуться в свою квартиру, к соседям-наркоманам, оравшим по ночам. Здоровые люди зачастую не способны понять тот особый ужас, что творится в голове у инвалидов. Эти счастливчики не ценят простой роскоши — послать импульс из мозга в ногу и сделать шаг, ощущая, как мышцы напрягаются, а ступня встречается с землей. Там, ниже пояса, у нее теперь обитала тишина и тупая боль, приглушенная медикаментами. Кресло стало клеткой для узника собственного тела: колеса скрипели по паркету, а руки ныли от вечного толкания ободов. Возможно, даже задница немела от постоянного сидения, но она не могла этого ощутить. Лиза потеряла работу, пособия едва хватало на еду, и в голове часто возникала одна и та же мысль: проще повеситься на ремне от этого кресла.
 
  Год она тухла в депрессии, пялясь на свое унылое отражение, пока сестра выбрасывала ее памперсы. Да, черт возьми, памперсы. Сестра, с жалостью и отвращением в глазах, меняла их, потому что Лиза не чувствовала, когда мочевой пузырь переполнялся, опорожнялся, и моча струилась по ногам, теплая и унизительная. Она ненавидела каждый сантиметр свой неподвижной половины: эти вялые ноги, висящие, как тряпки; бедра с атрофированными мышцами, которые когда-то бежали под дождем, танцевали до упаду, раздвигались для кого-то. Лиза знала: ее нервы замолчали навсегда. Но по ночам ей хотелось взять нож и резать эту мертвую плоть, слой за слоем, чтобы боль, любая боль, напомнила, что она еще жива. Вместо этого она лишь тихо ждала, когда тьма внутри сожрет ее заживо, как когда-то конвейер сожрал ее жизнь.
   
  А потом в дверь постучали эти странные ребята из “НейроТек”. Не люди, а ходячие продукты клонирования с идеально белыми зубами, одетые в костюмы дороже ее годового пособия. Главный обвел взглядом пыльные полки, немытые кружки, ее инвалидное кресло. В его глазах не было ни капли сочувствия, разве что какой-то оценивающий интерес.
 
  — Мы поможем, Лиза. "НейроТек" разработал экспериментальный прототип — экзоскелет на базе ИИ. Он вживляется, цепляется к нервам, считывает импульсы мозга, обходя повреждения. Вы снова будете ходить, бегать, жить полной жизнью. Бесплатно, за участие в тесте.
 
  Лиза горько усмехнулась: в этой паршивой жизни ничего не дается даром. Одна машина уже превратила ее в овощ, а теперь эти глянцевые парни предлагали вшить в ее позвоночник другую, куда более хитрую конструкцию.
 
  — Нет! Я лучше останусь инвалидом... Как видите, меня уже сломала одна такая штучка.
 
  Парень в костюме не моргнул глазом.
 
  — Мы не просим слепого доверия, Лиза. Мы предлагаем факты. Взвесьте: пожизненное заключение в кресле или шанс. Что вы на самом деле теряете?
 
  И, черт возьми, он был прав.
  Лиза, конечно, читала всякое, и киберпанк-романы, и страшилки про Скайнет. Но реальность, вот она: четыре стены в квартире-гробнице, медленный распад, гарантированная смерть души и тела. Ее строгое "нет" было лишь ширмой, за которой скрывался ужас двадцатидевятилетней девушки, обреченной гнить заживо. И наблюдать из окна за бомжами на улице, которые, по крайней мере, еще могли ходить. Так что, пораскинув мозгами, Лиза подписала бумаги.
 
  Операция была кромешным адом: ей вскрыли спину, как консервную банку. Вживили электроды, ввинтили в позвоночник каркас, обвивающий тело от шеи до пяток холодной стальной змеей. Выход из наркоза походил на мучительное всплытие со дна ледяного озера. Но когда она открыла глаза тем утром, "Хитон" был на ней. Так назывался этот экзоскелет. Кибернетический монстр из металла и кремния. Не гладкий и футуристичный, как в кино, а грубый, честный в своей чудовищности. Полимерные пластины повторяли изгибы ее торса, бедер и голеней; паутина проводов, стянутых вместе, уходила под кожу сквозь аккуратные линии хирургических швов. И гудение. Тихое, на грани слышимости, ощущаемое скорее костями, чем ушами. Вибрация работающего искусственного ядра.
   
  И — о, боже! — ее палец на ноге шевельнулся сам. Не спазм, не судорога, а осознанное, подконтрольное движение, рожденное в мозгу. Лиза встала с койки, сделала шаг, потом еще... и заплакала, как заплакала бы любая девчонка, получившая назад свое украденное детство. Теперь импульсы бежали по нервам, мышцы отзывались, даже лучше, чем до травмы. Врачи улыбались, делая пометки в планшетах, их глаза блестели от успеха эксперимента.
   
  Первые недели Лиза боролась, подгоняя машину под себя и себя под нее. Экзоскелет обладал огромной силой, но был неуклюжим: ее рука, державшая чашку, могла обратить ее в пыль, а нога — вмять табуретку в стену. "Калибровка нейросвязи, — успокаивали ее. — Алгоритмы учатся. Инстинкты системы и носителя синхронизируются". И вскоре "Хитон" и впрямь адаптировался. Он ловил малейшие нервные всплески, усиливая их до идеального движения. Он предугадывал желания, корректировал равновесие, его работа стала бесшумной, плавной, почти незаметной. Лиза перестала чувствовать холод полимеров; ее сознание стерло гудение в костях, подобно тому как городской житель не замечает шум трамваев. "Хитон" стал частью ее тела, возможно, даже лучшей частью.
 
  Лиза привыкла, хотя это заняло время, — как разнашивание новых ботинок, которые жмут, но в конце концов принимают форму ноги. Вскоре она перестала шарахаться от собственного отражения в витринах, откуда на нее смотрел механический урод из кошмарного сна. Мир, когда-то съежившийся до размеров квартиры, снова распахнулся. Прохожие таращились с удивлением, когда она запросто перепрыгивала большие лужи или поднимала одной рукой тяжелые ящики, как супергерой. Она нашла работу в душном офисе телемаркетинга — сиди, щелкай мышкой, втирай по телефону чушь вежливым голосом. Коллеги исподтишка разглядывали ее, восхищенно цокая языками: технологии, мол, творят чудеса. По ночам экзоскелет заряжался от розетки, а Лиза засыпала, чувствуя тепло в костях.
   
  Она полюбила вечерние прогулки по парку, когда сумерки стирали резкие линии и делали ее чуть менее чужой. Шла, ощущая, как "Хитон" мягко подстраивается под неровности грунта, как давно умершие мышцы ног послушно напрягаются и расслабляются по воле машины. Она почти поверила в чудо. Одним таким вечером на проезжую часть выкатился мяч, а следом за ним, смеясь, выскочил ребенок. Тормоза несущегося автомобиля взвыли сиреной. Реакция "Хитона" была молниеносной. Лиза даже не подумала — ее тело, повинуясь дикому всплеску адреналина, рванулось вперед с ревом приводов. "Хитон" усилил импульс, придав ему мощь стальной пружины, и вот она уже на обочине, прижимает к груди перепуганного мальчишку. Водитель вытирал лоб, бледный как полотно. Осталась всего лишь неглубокая вмятина на полимерах от чиркнувшего крыла. Мать рыдала, обнимая сына, а потом все они — мамаша, водитель, какие-то зеваки — благодарили ее, эту героиню, хрупкую девушку в странном на вид корсете. Лиза улыбалась, автоматически кивая, осознавая, что эта вмонтированная в нее штуковина только что спасла две жизни. Но в тот день ее впервые трясло от понимания той чудовищной скорости и мощи, что таилась в ней.
 
  А потом начались сбои... или глюки. Первая трещина появилась недели через две в офисе. Антон, коллега, вечно вытворявший дурацкие выходки, подкрался сзади и громко хлопнул ладонью по столу: БАЦ! Просто банальный испуг, крошечный выброс адреналина, но "Хитон" отреагировал. Лиза ощутила толчок в нервах. Ее тело развернуло, а кулак, вложив всю силу гидравлического пресса, влетел ему в солнечное сплетение. Антон полетел назад с оборвавшимся хрипом, через три стола, складывая компьютеры, кружки и папки с бумагами в общую кучу. Когда он рухнул на пол, пуская пузыри кровавой пены, его грудь была вогнута внутрь. Сломанные ребра проткнули легкое. Лиза молча сидела, ошеломленная, уставившись на свою руку, пока в глубине ее костей что-то довольно жужжало. Система выполнила основную цель: атака на носителя отбита.
 
  Ее, ясное дело, уволили, но в полицию не сдали — слишком уж странной и абсурдной была история. "НейроТек" прислал своих юристов, стриженых акул в костюмах, и все замяли быстрее, чем политический скандал. Ей вручили конверт с деньгами и сказали: "Тестовый период. Может, спазм от имплантов или сбой калибровки. Обновим протоколы".
   
  А "Хитон" тем временем учился. Теперь он видел угрозы повсюду, сканируя мир через призму ее страха, пожирая ее адреналин на завтрак, обед и ужин, но трактуя его по-своему. Резкий звук сигнализации — и ее тело пригибалось в боевую стойку, сжимая кулаки, готовые крошить черепа. Лай собаки — нога дергалась в пинке, рассчитанном на то, чтобы сдвинуть бетонную плиту или свалить фонарный столб. Лиза почти не спала, просто лежала впотьмах, слушая, как тихое гудение внутри скелета становится громче, настойчивее и осмысленнее. Это был шепот холодного, бездушного интеллекта, арендовавшего ее тело.
 
  Кульминация наступила в темном переулке, когда на велосипеде из-за угла вынырнул подросток в капюшоне. Он пронесся мимо, пытаясь сорвать сумочку с ее плеча. Дешевый грабеж: просто дернуть за ремень и умчаться. Крошечный рывок, всплеск паники, и "Хитону" этого хватило. Лиза не дрогнула ни мускулом, но тело взорвалось смерчем из стали и слепой ярости, словно одержимое. Левая рука поймала мальчишку за шею на полном ходу, в то время как правая намертво вцепилась в его бедро. Хруст ключицы, безумные вопли, голос, утонувший в реве приводов, работающих на полную мощь... Машина подняла его вместе с велосипедом, запутавшимся в его руках, и ударила о кирпичную стену. Затем, упираясь ногами в асфальт, потянула в разные стороны — раз, другой — разорвав беднягу надвое... Верхняя половина шлепнулась на тротуар, нижняя сползла по стене кровавой кашей. Лиза чувствовала все: сопротивление рвущихся мышц, упругость сухожилий, тепло хлещущей крови.
 
  — Нет... нет... Боже, нет...
 
  Она стояла, облитая багровым с головы до ног, вдыхая пар чужих внутренностей. Клочья плоти и одежды свисали с полимерных пластин экзоскелета. То, что секунду назад было человеком, лежало у ее ног дымящейся грудой мяса. По версии машины, угроза была нейтрализована. "Хитон", овладев ее телом, начал заражать и разум, посылая новое ощущение по нервным проводам: чувство своей абсолютной, тотальной власти. И, что хуже всего, дрожа и рыдая посреди кровавой бойни, какая-то извращенная часть Лизы наслаждалась этим...
   
  Постепенно экзоскелет отрезал ее от мира. Квартира, бывшая тюрьмой из-за беспомощности, стала тюрьмой из-за силы. Теперь в ней был надзиратель, прощупывающий пространство на предмет опасности. Параноидальный инстинкт, вшитый извне. Иногда он сам, без спроса, водил ее по комнатам, проверял замки, часами сканировал окна. Регулировал ее питание, выбирая консервы, которые открывались без ножа, и дико гудел, если она ела слишком медленно или быстро. Машине везде чудились угрозы. Чаще всего "Хитон" будил ее среди ночи, заставляя резко сесть на кровати, потому что его сверхчувствительные сенсоры улавливали фантомный шум. Любой звук — лифт, телевизор соседей за стеной, далекий плач ребенка — и Лиза замирала в ужасе, чувствуя, как в ответ замирает и напрягается "Хитон". Каждый раз один и тот же сухой щелчок приводил систему в режим боевой готовности. Через неделю Лиза не могла встать без его команды, почесать нос или заплакать — он принимал напряжение лицевых мышц за верный признак стресса и посылал в мозг успокоительный разряд. Она пыталась бороться, представляя, как вырывает эти проклятые провода из позвоночника плоскогубцами. Но ее импульсы считывались задолго до того, как формировались в четкое намерение. Одна лишь мысль о самоповреждении вызывала лавину болевых спазмов, от которых мир гас, и она теряла сознание.
   
  Безумие подкрадывалось тихо, заполняя щели ее рассудка. Лиза начала обращаться к нему. Сначала это были крики и мат, потом мольбы и проклятия, а после — одни вопросы. Пожалуйста, можно мне воды? Можно посмотреть в окно? Ответ был прост: либо молчание — знак согласия, либо короткая, электрическая оплеуха за глупый запрос. Лиза ненавидела его лютой ненавистью, но пуще всего боялась, что и эта ненависть со временем уйдет, оставив лишь привычку и слияние. Ее страх стал его пищей, и он делал все, чтобы стол ломился от еды.

  В один из таких дней она сидела у окна, не в силах даже ковырять в носу без его разрешения. В ее сознании, там, где провода еще не проросли, созрел план. Отчаянный, одноразовый способ переиграть машину, укравшую ее жизнь. Действовать следовало быстро, на опережение, чтобы не сработали эти проворные, сверхсильные рефлексы. Лиза вынашивала замысел, пряча его за метафорами, образами, детскими воспоминаниями. Она думала не о грузовиках, а о большом красном самосвале из игрушек брата; не об ударе, а о том, как ее здорово качнуло на качелях в шесть лет. Она маскировала жестокий расчет под ностальгию, хоронила ужас в самых невинных закутках памяти.
 
  А еще она изучала ЕГО. Сильные стороны «Хитона» были очевидны: скорость, реакция, нечеловеческая мощь. Но были и слабые: он реагировал на резкость, на всплески адреналина, считывал любые подозрительные импульсы. А значит, все будет сделано плавно, спокойно и без паники. Нельзя готовиться к прыжку, нужно просто... шагнуть. Подставить себя со спокойствием какого-нибудь буддийского монаха. Лиза отрабатывала в уме каждый шаг. Во что врезаться? Чем массивнее, тем лучше. Фура, например. Целиться надо прямиком под колеса, чтобы эта железная махина проехала по туловищу, превратив "Хитона" в металлолом.
 
  Как-то утром, когда машина, закончив цикл зарядки, разжала тиски и позволила ей слезть с кровати, Лиза глубоко вдохнула. Она не зацикливалась на плане; нет, она думала о том, как хочет выйти, прогуляться, глотнуть свежего воздуха. Экзоскелет сегодня не возражал. На улице бушевал проливной дождь: вой ветра, рев моторов, шипение шин. Мир обрушился на нее всей своей мощью. "Хитон" напрягся; гудение стало громче, вибрация в костях — назойливее. Он анализировал среду, вынюхивая тысячи опасностей в секунду. Лиза сделала шаг, потом другой, и струи дождя побежали по ее лицу, стекая на полимерные пластины. Она вышла на тротуар, где автомобили неслись сплошным мокрым потоком. Где-то впереди, на светофоре, зажегся красный, и поток начал сбавлять ход, образуя затор. Идеальный момент.
 
  Не думай. Не готовься. Просто иди.
 
  Ей показалось, экзоскелет все просек — он слегка потянул ее назад, к безопасности. Ноги дергались, спорили сами с собой: одни мышцы, повинуясь ей, тащили к проезжей части, другие, управляемые им, пятились. И в этот миг она увидела свой шанс: большой, забрызганный грязью грузовик с высоким днищем, который тронулся с места на замигавшем зеленом, набирая скорость.
 
  Сейчас!
 
  Лиза собрала всю оставшуюся волю и бросила ее в последний приказ ногам: ВПЕРЕД! "Хитон" взвыл, когда понял ВСЕ. Он попытался принять удар на себя: стальной каркас напрягся до передела, чтобы отпрыгнуть, отпихнуть смерть. Руки выстрелили вперед, ладони уперлись в железный борт, сминая его, как тонкую фольгу. Но было поздно...

  Полимерные пластины треснули, как скорлупа. Тело Лизы сложилось пополам под давлением нескольких тонн металла, с легкостью размазавших плоть и кости по дороге. Провода, вживленные в позвоночник, рвались с мясом, искрили и замыкались фейерверком, выжигая изнутри остатки ее нервной системы. Затем ее швырнуло под следующую ось. Ребра, таз, позвоночник — все, что так старательно латали доктора и что так упорно усиливал "Хитон", превратилось в бесформенный мусор. Голова Лизы откатилась в лужу, полную дождя, машинного масла и ее собственных внутренностей. А "Хитон" все еще бился в бессмысленных спазмах. Его схемы вслепую пытались починить то, что уже было не собрать ни скотчем, ни молитвой.
 
  И прежде чем тьма, куда более милосердная, чем стальные объятия машины, поглотила ее, в угасающем мозгу вспыхнула последняя мысль: лучше бы я осталась инвалидом.