Монстры среди нас... Или в нас?

Я работаю реставратором, и мой нынешний заказ — реставрация старинного боярского дома, который, к моему удивлению, сохранился практически в первозданном виде. Несмотря на годы и время, интерьер дома сохранил свою историческую атмосферу: изящная гостиная с резными деревянными панелями, мягким светом ламп и полками, уставленными антикварными вещами, и особенно — библиотека. Эта комната всегда притягивала меня своей загадочностью и особым духом прошлого.
Сегодня, перебирая книги, между массивными стеллажами я наткнулась на потемневшую от времени тетрадь. Её переплёт был потрёпан, а страницы — желтоватые и хрупкие, словно хранившие в себе дыхание веков. Почерк в тетради был удивительно аккуратным и разборчивым, хотя и отличался от современного: буквы не были слишком старорусскими, но всё же сохраняли в себе оттенок старинной манеры письма. Текст был понятен, и его смысл доходил до меня с особой ясностью, словно женщина, которая писала эти строки, разговаривала со мной через время и пространство.
После ужина, когда дом наполнился мягким светом заходящего солнца, я села в кресло у окна и начала читать. С каждой строчкой я всё глубже погружалась в её историю — рассказ, наполненный эмоциями и переживаниями, который словно оживал на моих глазах. В этих страницах я чувствовала дыхание прошлого, прикосновение к жизни человека, который когда-то жил здесь, в этом самом доме.
 ...Моя история начинается неожиданно, даже для меня самой. Никогда бы не подумала, что в повседневной жизни можно столкнуться с настоящим монстром. Казалось, такие истории существуют лишь в книгах или фильмах, но, как оказалось, судьба порой преподносит сюрпризы, которые невозможно предугадать. И вот как это было...
Май уже подходил к концу, и весна щедро одаряла нас теплыми и солнечными днями, когда воздух наполнялся ароматами распускающихся цветов и свежей зелени. В одно из таких ясных утр я решила заняться пересадкой своего фикуса Бенджамина— цветок, который уже больше года стоял в одной поре после последней пересадки. Сначала он рос пышно и здорово, но после этой процедуры стал вести себя странно. Листья меняли оттенки — от светло-зелёного до глубокого тёмно-зелёного, а порой даже приобретали едва уловимую сине-зелёную дымку. Иногда они желтели, и когда я пыталась аккуратно оборвать эти пожелтевшие листья, чтобы не навредить растению, но каждый раз казалось, что фикус словно сопротивляется — он цеплялся за них, словно играя со мной в тихую перетяжку, и даже дрожал, будто охвачен страхом или тревогой. Это зрелище вызывало во мне одновременно жалость, тревогу и в тоже время я, смеялась над ним, отпускала листок и говорила:
— Всё, не трогаю, не трогаю!
Несмотря на всю его странность и порой кажущуюся неадекватность, мне это растение искренне нравилось. Оно словно жило своей собственной, загадочной жизнью, и я чувствовала с ним особую связь. Холодными, тихими вечерами, когда за окном царила неспешная темнота, я разговаривала с ним, словно с живым собеседником: обсуждала последние серии сериалов, делилась впечатлениями о прочитанных книгах, рассуждала о смысле жизни, о том, что волнует и тревожит, а иногда просто молчала, нежно поглаживая его нежные листья, чувствуя под пальцами их бархатистую поверхность, и в эти моменты между нами словно устанавливалось особое молчаливое понимание...
Поначалу пересадка проходила как обычно, всё казалось привычным и знакомым, без особых неожиданностей. Но всё изменилось, когда я начала осторожно убирать лишнюю землю с корней и разглаживать их, чтобы помочь растению лучше прижиться. Не поверите — маленькие тонкие корешки тёмно-кровавого цвета словно потянулись к моей руке и начали медленно следовать за ней. Это было жутковато и одновременно завораживающе  — словно я коснулась чего-то живого, не поддающегося разумному объяснению.
Сердце забилось сильнее, и я на мгновение замерла, пытаясь осмыслить происходящее. Я осторожно воткнула растение обратно в горшок и несколько минут молча смотрела на него, погружённая в смешанные чувства недоумения и лёгкого тревожного волнения. В голове роились мысли: "Что это могло быть? Может, какой-то паразит, живущий в земле? Но я не припоминаю ничего подобного…" В этот момент мне вспомнился один из тех сериалов и книг про пришельцев, которые захватывают мир незаметно и постепенно — я невольно улыбнулась, осознав, насколько моя фантазия порой уносит меня далеко от реальности.
Вздохнув несколько раз, чтобы успокоиться, я надела резиновые перчатки, взяла длинные садовые ножницы и приготовила ведро с водой, в которое добавила немного марганцовки, чтобы продезинфицировать растение.  Осторожно стала макать растение в раствор.
Когда вся земля слетела, передо мной возникла странная пугающая картина: никакого паразита не было —  вместо него тянулись густые, извилистые корни фикуса, напоминавшие нашу кровеносную систему, если рассматривать без тела.Эта живая сеть, напоминавшая артерии и вены, казалась одновременно прекрасной и ужасной. Точь-в-точь! Только взамен нашей голубой крови, там была красная. Каждый мельчайший сосудик изгибался и извивался, будто тонкие змейки, живые и полные скрытой силы, медленно ползущие по невидимой ткани.
Эта странная, почти зловещая сеть казалась одновременно прекрасной и ужасной — словно сама природа решила показать свою двойственную сущность: силу и хрупкость, жизнь и смерть, порядок и хаос. Взгляд цеплялся за эти извивающиеся корешки, и в груди начало подниматься странное чувство тревоги — нечто древнее и первобытное, что заставляло кровь стынуть в жилах.
Меня охватил приступ тошноты и паники — страх заполнил всё сознание, как будто внутренние стены моего сознания начали рушиться. Я отшатнулась, и бросила фикус в ведро с водой и отползла назад почти на два метра, пытаясь успокоиться. Глубоко дышала, стараясь заглушить нарастающий приступ паники, потому что внутри меня разверзлась настоящая битва.
Мой рептильный мозг кричал во весь голос: «Беги! Спасайся! Нет, не беги — атакуй! Убей это! В атаку!». Это был голос первобытного страха, инстинкта выживания, который требовал немедленного действия, не спрашивая ни о логике, ни о последствиях. Все мои чувства, переполненные адреналином и ужасом, поддерживали этот призыв к бою, к бегству, к панике.
Но разум, словно усталый капитан на тонущем корабле, тихо, но настойчиво повторял: «Дыши. Успокойся. Проанализируй. Взвесь ситуацию. Не поддавайся эмоциям». Я сосредоточилась на дыхании, ощущая, как холодный воздух омывает моё тело, как каждый вдох наполняет лёгкие и помогает вернуть контроль. Сердце всё ещё билось бешено, но разум постепенно возвращался, вытесняя хаос и страх.
Я знала, что именно сейчас решается многое — между инстинктом и рассудком, между страхом и храбростью. И пока сосуды фикуса продолжали извиваться в своём странном танце в воде, я собиралась с силами, чтобы не дать безумию поглотить меня целиком.
Примерно через десять минут, когда напряжение немного спало и я, собравшись с силами, медленно подползла к ведру на корточках, но тут же меня охватил почти панический ужас. Похоже, моему фикусу не понравился марганец, да и вода, кажется, ему тоже была не по душе. Да и раньше, когда я его поливала, он тоже словно чах, постепенно теряя былую свежесть и силу. Его листья увядали, стебли становились вялыми, и казалось, что растение выражает свое недовольство, словно живое существо, страдающее от неумелого обращения.
Теперь же ситуация стала ещё более тревожной: фикус начал выползать из ведра. Он наклонился на один бок, словно уставший путник, крона лежала на краю емкости. Корни, цепляясь за гладкие стенки ведра, приподнимались вверх, извиваясь и изгибаясь, словно тонкие травинки, стремящиеся к солнцу. Они нежно колыхались, словно под легким ветерком, создавая ощущение живого мира, который одновременно прекрасен и непредсказуем.
В этот момент мой разум, наконец, согласился с голосом моего рептильного мозга и отдал приказ: «В атаку!»
Я резко врезала ножницами в середину растения, утопив его, и продолжала крепко удерживать в воде. Нужно было найти, где можно закрыть это непонятное создание. Мой взгляд остановился на старом террариуме, покрытый лёгкой пылью и воспоминаниями — когда-то здесь дети держали своих маленьких питомцев, и теперь это казалось идеальным решением. Собрав всю решимость, я схватилась за листву и резко, почти яростно, бросила растение внутрь стеклянного домика, будто пряча его от мира.
Накрыв террариум большим деревянным поддоном, я почувствовала, как напряжение, страх покидает меня. Мой фикус, казалось, был в шоке — точно так же, как и я после сегодняшнего неожиданного приключения.
Он забился в угол и дрожал от ужаса. Я чувствовала, как внутри меня поднимается странное и противоречивое чувство: одновременно жалость и власть, осознание того, что я сильнее, могущественнее, а он — хрупкий и беззащитный. Это понимание медленно смягчало моё сердце и успокаивало нервы, заставляя меня перейти в режим тихого и осторожного наблюдения. Через стекло я внимательно рассматривала его, пытаясь найти глаза, рот, но их там не было.
Я медленно подняла руку и осторожно поднесла её к стеклу, чтобы не напугать его ещё сильнее. Как только моя ладонь приблизилась, он резко отстранился, словно испугался моих намерений. Но затем что-то изменилось — словно он почувствовал меня, потянулся ко мне всеми корнями и прижался к аквариуму, словно пытаясь обнять меня.
— Фидюля мой, — ласково прошептала я, как когда-то разговаривая  с фикусом, — вот ты какой.
Он услышав мой голос,  оживился, радостно зашевелил листьями, словно ликовал от моей близости. Его движения становились всё увереннее и свободнее, и он медленно пополз к стенке аквариума, где отражалось моё лицо.   Затем, на середине оттолкнувшись корнями, сделал резкий прыжок. От неожиданности я отпрянула от аквариума и сердце снова бешено заколотилось.
Перед моим лицом на всей передней стенке аквариума расплывалась красная клякса — яркая, живое пятно, которое пульсировало и колыхалось, будто дышало. Это движение было настолько интенсивным, что мой внутренний голос, глубоко укоренённый инстинкт самосохранения, прошептал тревожно: «Он хочет съесть тебя!» В этот момент я почувствовала, как сердце забилось быстрее, а дыхание стало прерывистым — словно я оказалась лицом к лицу с чем-то одновременно загадочным и пугающим. Я заметила, как из-под крышки аквариума стали пробиваться тонкие корни, словно пытаясь вырваться наружу. В тот же момент я схватила горшок с землёй и поставила его сверху аквариума. Федуля издал крик, ну, конечно, если бы у него было чем. Он упал на пол, скрутив корни в плотный пучок, словно пытаясь спрятаться от всего мира, и затих.
Я решила показать это странное явление своей помощнице — ведь кроме нас в этом доме уже никого не осталось: дети выросли и разлетелись по разным уголкам мира, как птенцы, покидающие родное гнездо. Варвара, внимательно посмотрев на растение в аквариуме, спокойно сказала, что ничего необычного не видит. И правда, фикус просто забился в угол, словно замкнулся в себе, и сидит тихо, не подавая признаков жизни.
— Смотри внимательнее, — мягко попросила я и осторожно коснулась стекла рядом с ним. — Вот видишь? Небольшие корешки начали тянуться наружу, словно пытаясь найти меня.
— Нет, — Варвара прищурилась и всматривалась в растение, словно пытаясь разглядеть что-то, что скрывалось от глаз.
— Мальчик мой, мой хороший, я тебя напугала, а ты меня — ласково заговорила я. Корни потянулись ко мне  сильнее. — Вот видишь? — настаивала я. Варвара удивлённо смотрела на меня с каким-то беспокойством. - Как нет! - Возмутилась я, корни отчётливо повторили контур моей кисти .
— Сударыня, — Варвара покачала головой, — нет там ничего. Может, стоит позвать Себастьяна из уезда? — предложила она.
— Я не сумасшедшая! — резко, почти с вызовом, сказала я, чувствуя, как внутри меня растёт напряжение и раздражение. Понимаю, к чему она клонит.  - Ладно, иди занимайся своими делами.
В тот момент в голове мелькнула мысль: «Интересно, почему она его не видит? Может, я действительно схожу с ума?» Эти сомнения словно холодный ветер пробежали по спине, заставляя сердце биться чуть чаще. Но я тут же отогнала их, словно навязчивых теней — нет, я не сумасшедшая. Мне нужно показать это кому-то ещё, чтобы развеять сомнения и найти подтверждение тому, что вижу. Дети приедут только к середине августа — на свой день рождения, вот им я обязательно всё расскажу, всё покажу. С тех пор больше никому  не показывала, чтобы никто не подумал, что я сошла с ума.
Я не стала возвращать Федюню обратно в горшок — слишком рискованно, ведь он уже научился ползать и мог легко убежать, скрыться от меня. Вместо этого оставила его в аквариуме, словно в маленьком, но надёжном убежище, где я могла не опасаться его. Правда, через две недели пришлось заменить деревянную крышку на стеклянную — Федюня начал прорастать своими корнями сквозь волокна древесины, словно пытаясь вырваться наружу и обрести свободу, которую ему не давали стены и преграды.
Через день фикус окончательно обжился в своём новом доме — он начал медленно ползать и даже следить за мной. Я шла в правый угол комнаты — и он тихо полз за мной. Я поворачивала в другой угол — и он, будто осознавая мои движения, медленно передвигался вслед.
Когда я уходила из комнаты, то пряталась и подглядывала: он прижимался к полу и внимательно смотрел в мою сторону, словно пытаясь понять, куда я делась. Через десять минут он начинал неспешно ползать по аквариуму, исследуя каждый уголок, медленно перемещаясь туда и обратно. После таких активных прогулок он уставал и сворачивался в уютный клубочек, поджимая корни, словно возвращаясь в привычный горшок, где чувствовал себя в безопасности.
Когда он обнаружил, что может выглядывать через тонкие волокна древесины крышки аквариума, он стал висеть вниз кроной, а корни оставалась наверху. Сначала я думала, что он просто висит, цепляясь за потолок, но когда заметила его корни на поверхности, ошалела и сматерилась в слух.  Он тут же всё понял и с шумом плюхнулся на пол. При моём присутствии он больше не висел на потолке — только когда я уходила, он снова принимал эту позу. Он сразу же настойчивее взбирался наверх и просовывал свои корни в мельчайшие щели и отверстия, словно исследуя новые пути. С каждым денем корней становилось всё больше и больше, они расширялись в диаметре и буквально выедали кору, пробиваясь сквозь твёрдую древесину.
За эти две недели, пока он поедал толстую деревянную доску, фикус заметно подрос — длина его увеличилась примерно на пять сантиметров, и крона теперь задевала потолок, когда он вставал во весь рост. Корни тоже стали шире и крепче — словно он набирался сил, становясь всё более уверенным и мощным.
Когда я заменила деревянную доску, меня охватил настоящий ужас — я стояла, не в силах оторвать взгляд от неё, и мой страх усилился, когда я распилила её пополам, а потом ещё пару раз разрезала на части. Внутри оказались многочисленные ходы разной ширины: от едва заметных, едва миллиметровых трещинок до внушительных, шириной в полтора сантиметра. Я едва могла поверить, что за столь короткое время фикус умудрился буквально прогрызть эту толстую деревянную преграду. «Если бы я не вмешалась, — подумала я с тревогой, — он бы съел её целиком, не оставив и следа».
Я решила показать Варваре доску — ту самую, которую фикус буквально изъел изнутри, чтобы убедиться, что он действительно существует и мои глаза не обманывают меня. Варвара внимательно осмотрела древесину, провела пальцами по изъеденным ходам и, наконец, сказала с лёгкой улыбкой:
— Это однозначно работа короеда, доска съедена им до дыр.
Я глубоко вздохнула и подумала: «Хорошо, теперь надо показать ей доску до и после фикуса».
Новая стеклянная крышка, которые я поставила взамен, оказались для него настоящим шоком — фикус впал в ярость и гнев, словно почувствовал, что его свобода вновь ограничена. В течение двух дней он метался по аквариуму, словно ужаленный, безжалостно бился о стены так, что стекло дрожало и содрогалось от ударов. Я сидела рядом, затаив дыхание, и думала: «Что если он пробьёт стекло? Что тогда?» Тревога сжимала мне грудь, а холодок страха пробегал по спине, не отпуская даже на мгновение.
  Когда мне надоело его метание, да и надо было укрощать его гнев, успокоить его, я быстро плеснула в аквариум кружку воды и строго сказала:
— Федюня, прекрати! Прекрати, а то залью тебя водой полностью!
Он, умная тварь, моментально понял, что я говорю,  затих, словно послушный ребёнок, который осознал свою ошибку. Потом он замер почти на неделю, будто обдумывая свои дальнейшие действия. В это время он напоминал мне цаплю — стоял на одной «лапе», которая представляла собой несколько толстых переплетённых корней, а остальные корни собирались в плотный комок и возвышались над водой, словно маленький островок посреди озера.
Пока фикус пребывал в этом состоянии затишья, я отправилась в соседнюю губернию за новым аквариумом. Мастера сделали его на заказ довольно быстро, хотя долго удивлялись моей необычной просьбе и спрашивали, кто же у меня за такой питомец, раз всё так сложно устроено. И правда, всё было действительно сложно — я пыталась обезопасить себя, предусмотреть все: и при кормлении, и контролировать его поведение, буйство, и загонять в угол, когда это было необходимо.
Его новое жилище представлял собой прозрачный куб размером 1,20 на 1,20 метра, стены которого были два сантиметра толщиной. В этом террариуме был продуман закрывающийся отсек для кормления — один расположен сверху, другой снизу, что позволяло мне аккуратно и без лишнего стресса для меня подкладывать пищу. Из верхнего отсека выходили стеклянные трубочки-распылители, напоминавшие миниатюрные фонтаны, которые распыляли воду словно нежный дождь. Это было сделано не случайно: маленькие водяные струйки служили для купания, чтобы унять его неукротимое буйство и дать понять кто в доме хозяин.
Фикусу новое жилище явно пришлось по душе. После тесного горшка и ограниченного аквариума этот террариум казался ему настоящим дворцом, в котором он мог развернуться. Поначалу он тщательно и с интересом исследовал каждый уголок, каждую мелочь: внимательно осматривал швы, проверял прочность и герметичность конструкции, а особенно тщательно изучал выход — возможно, в поисках пути к свободе. Даже внутри кормушки, куда я аккуратно налила воду, он не оставил без внимания ни одного сантиметра, обшарил дно, словно пытаясь понять, что же скрывается под поверхностью. Судя по всему,ему действительно была нужна вода — точно так же, как и нам, живым существам, она была необходима для поддержания сил и бодрости.
Когда все привычные места были тщательно исследованы и изучены, Фикус стал с нетерпением ждать чего-то нового, необычного, что могло бы привлечь его внимание и разнообразить монотонные будни. Я решила начать с малого — положила в террариум небольшую щепку. Мне было интересно: станет ли он просто так есть, грызть её, или же совсем проигнорирует. Но сначала я показала эту щепку Варваре, убедившись, что она целая.
Сначала его маленькие корешки начали тянуться к верхней кормушке, повис на ней и аккуратно просовываясь через круглые отверстия в стенках, аккуратно поедал древесину. Но на третий день он стал всё активнее гонять щепку по кормушке,  словно пытаясь сказать мне: «Это не то, что мне нужно, дай что-то другое».
На четвёртый день я решила забрать щепку, она превратилась в настоящий швейцарский сыр —вся была изъедена и покрыта дырочками.  Варвара, взглянув на это «произведение искусства», удивлённо воскликнула: «Кто же так сточил эту щепку?» Но когда я снова показала Федюню, она его не увидела, хотя он продолжал ползать рядом. Это меня насторожило и заставило задуматься: «Может, это просто моя фантазия, и я начинаю терять рассудок?» — эта мысль прошла холодным комом по горлу, вызывая лёгкое беспокойство и тревогу. Но, отгоняя прочь эти странные и несуразные мысли, я всё же не прекращала эксперименты с его кормлением.
Сначала положила ему немного земли — он осторожно поковырял её, словно пытаясь понять, что это за субстанция, а затем стал перетаскивать её вниз, в угол рядом с водой, обустраивая себе уютную лежанку. Видимо, он уже привык к земле в горшке и теперь старался воссоздать знакомую обстановку в новом доме. Мне казалось, что эта привычка — словно мостик из прошлого, который он бережно сохраняет в своей памяти.
Мои эксперименты с кормлением вызвали неожиданные результаты. Я быстро поняла, что кормить его много и часто нельзя — он слишком быстро набирал вес и рос.  Внешне он напоминал пенёк с корнями, из которого на голове растёт зонтик из листвы в виде плотной шапочки. В основном увеличивались корни, которые разрастались вширь и вглубь. В процессе наблюдений я  осознала: мясо давать ему  категорически нельзя. Оно лишь ускоряло его рост и делало его более агрессивным — он метался по кубу, бился о стены, пока я не включала водяной душ. Только тогда, под струями воды, он затихал, и в этот момент я ощущала, как внутри него бурлит тихая злость. Его корни сжимались в тугой комочек так сильно, что порой казалось, будто они вот-вот треснут, издавая звук, напоминающий хруст.

Мне всё чаще казалось невероятным, как мой фикус превратился в это загадочное существо. В голове роились догадки: может, в горшок вместе с землёй попали споры или семена, которые нашли в растении идеальную среду и постепенно завоевывают его тело — словно таинственный захватчик, медленно проникающий в каждую клетку. Эта мысль пугала, но еще больше другая. В глубине души меня не покидало тревожное чувство: «А что если это существо попало в живой организм? Или даже в меня?» — думала я, ощущая, как холодок пробегает по спине. «Захватило бы оно мой организм так же безжалостно, поглощая и изменяя всю меня?»
В конце концов я решилась на следующий шаг — бросить ему в террариум живую мышь. Это был своего рода эксперимент, попытка понять, насколько глубоки его инстинкты и как далеко простирается его влияние. Я наблюдала за ним с затаённым дыханием, готовая к любому развитию событий, ведь в этот момент казалось, что я стою не просто перед животным, а перед загадкой, которую предстоит разгадать.
Федюня, мой загадочный питомец, отреагировал на живую мышь с осторожностью. В первый день он лишь медленно и внимательно крутился вокруг кормушки, словно пытаясь осмыслить новое существо, понять, насколько оно опасно и что от него ожидать. Его тонкие корешки то и дело слегка касались края кормушки, но он не решался сделать первый шаг. На второй день ситуация изменилась: один из самых тонких и гибких корешков осторожно заполз внутрь кормушки, словно исследователь, который пробирается в неизведанные глубины. Мышь же, не проявляя агрессии, лишь разок пикнула, обращая внимание на соседей, но, увидев, что вокруг нет явной угрозы, продолжила мирно поедать зерно.
Федюня, в свою очередь, сначала изучил помёт мыши — этот загадочный след её присутствия. Его корешки аккуратно и с интересом исследовали его, словно пытаясь понять, что это за загадочный отпечаток жизни. Далее он его растребушил и перетаскал в землю своей подстилки. «Видно чтобы дозрел». – посмеялась я.
А вот на третий день всё изменилось — произошло нечто по-настоящему ужасное, что заставило меня искать способ как уничтожить это существо...
Сначала Фикус осторожно касался мыши, словно изучая и проверяя её на прочность, а затем стал делать это всё более настойчиво, почти навязчиво. Мышь в ответ начала яростно бросаться и кусать его тонкие корни, пытаясь защититься, отчаянно пытаясь вырваться из его объятий, но он не отступал. Подобно змею-питону, он схватил её, обвив своими щупальцами, и начал проникать тонкими корнями во все отверстия её тела — словно исследователь, проникающий в каждый уголок.
Бедная мышь! Сначала она пищала и отчаянно билась, пытаясь вырваться из стальных объятий моего питомца. Её крики и движения были наполнены страхом и отчаянием, но постепенно её сопротивление стихло. Через час её мучения прекратились, и я с облегчением подумала, что её страдания закончились. Взгляд мыши стал пустым и мёртвым — это зрелище пробудило во мне глубокую скорбь и горечь.
Федюня замер на месте надолго, не реагируя ни на мой зов, ни на прикосновения руки, приложенной к стенке террариума. Обычно ему нравилось греться в моих, так сказать, объятиях, но теперь он оставался неподвижен, погружённый в собственные мысли или переживания, исследования мыши.
Внутри меня бушевал целый вихрь эмоций — от страха и отчаяния до растерянности и бессилия. «Что же произошло с моим фикусом? Что скрывается за этой загадочной сущностью?» — эти мысли не давали мне покоя. Я чувствовала, как моё сердце сжимается от боли за то, что я стала свидетелем такой жестокости, пусть и природной. В этот момент казалось, что мир вокруг замер, и только я осталась одна лицом к лицу с этом загадочным существом.
  Настоящий шок я испытала утром, когда проснулась. Последние два месяца я спала прямо здесь, у самого стеклянного куба — на что Варвара, всегда озабоченная и беспокоящаяся, повторяла мне: «Давай позовём доктора, просто так, на чай. Он же твой хороший знакомый — просто в гости, на чай...»
И вот, в тот самый момент, когда я подошла к кубу, моё сердце застучало быстрее — Фикус висел вниз головой у кормушки, крепко обвив мышь в своих тонких объятиях, как и вчера, нооо... на меня смотрели два чёрных глаза мыши — глаза с таким глубоким, проникновенным и осмысленным взглядом, что по всему телу прошёл холодок, а волосы встали дыбом. Эти глаза не просто смотрели — они были живыми и внимательно изучающими этот мир, меня.
Я медленно переместилась вправо, затем влево, пытаясь не спугнуть это странное зрелище, и глаза мыши следовали за каждым моим движением, не отрываясь. Сердце забилось чаще, а дыхание стало прерывистым — я словно оказалась в плену у этого взгляда, который проникал в самую глубину души. Когда я осторожно зашла за спину мыши, чтобы лучше рассмотреть эту сцену, произошло нечто невероятное...  голова мыши повернулась!
В этот момент мир вокруг словно замер, а я почувствовала, как внутри меня разливается смесь страха, и большой тревоги за себя, за людей, за мир. «Что это за существо? Как вообще оно может такое вытворять? Боже, что нам грозит?» — мысли кружились в голове, не давая покоя.
Преодолевая дикий ужас, который сковывал меня изнутри, я улыбнулась, приблизилась к кубу и ласково сказала: «О, у Федюни появились глаза». - Мышь ответила улыбкой-оскалом.В этот момент мне показалось, что я перестала дышать, - «Замечательно», — сказала я выдавливая из себя слова, — «пора бы позавтракать», — и удалилась.
Выйдя на кухню, я ощутила, как меня внезапно охватила дрожь — не просто холодный пот, а настоящая, глубинная озноб, который пробегал по всему телу, заставляя каждую мышцу содрогаться. Моё дыхание стало неровным, сердце колотилось так сильно, будто хотело вырваться из груди. Когда в кухню вошла Варвара, она сразу заметила моё состояние и, с тревогой в голосе, спросила:
— Ты в порядке? Что с тобой происходит? Это припадок или что-то ещё?
Я едва смогла ответить: «Все хорошо», чувствуя, как внутри меня смешиваются страх, ужас и непонимание происходящего. В этот момент казалось, что весь мир сузился до одной точки — до этого странного, непостижимого явления, которое я наблюдала всего несколько минут назад, и которое теперь преследовало меня в каждом вздохе и движении.
К вечеру, когда боле менее успокоилась, зашла в комнату, и  ощутила  пронизывающий взгляд  Федюни. Я улыбнулась, и тут же увидала оскал мыши. «Интересно, - подумала я, - мышь мёртвая , или, может быть, вовсе не мёртвая, а просто находящаяся под управлением этого странного существа. И еще вопрос - сможет ли это существо управлять и мной? Или я слишком велика для него, чтобы стать его марионеткой?» Эта мысль словно холодная волна прокатилась по спине и заставила сердце биться учащённо. Набегающие  вопросы не давали мне покоя, и я почувствовала, как внутри меня растёт тревога, смешанная с неизъяснимым любопытством. Погружённая в эти размышления, я медленно начала ходить вокруг куба, пытаясь осмыслить природу этого загадочного создания, которое теперь жило так близко, буквально в моей комнате.
Федюня полностью опустился на дно террариума, но мышь он не отпускал —  к ней тянулись четыре тонких, почти невесомых корешка, напоминавших провода, ведущие к пульту управления. И вот что он вытворил потом — это окончательно убедило меня, что это существо нужно уничтожить немедленно.
Фикус начал копировать меня — сначала создал себе две ноги, затем две руки, а потом добавил по пять пальцев на каждой конечности. Мне показалось, что он умеет считать — или, точнее, сравнивать и анализировать. Это была не просто случайная имитация, а осознанное, продуманное действие. Это очень умная тварь! В его движениях читалась холодная, расчётливая мудрость, которая одновременно завораживала и пугала меня. 
Он начал ходить по кругу в своём доме. Сначала его движения были неуклюжими, как у маленького ребёнка, впервые вставшего на ноги. Он плохо держал равновесие, его руки судорожно взмахивали в попытках сохранить баланс, а ноги часто подкашивались, и он падал. Но с каждым новым шагом он становился всё увереннее, его походка превращалась из шаткой в более устойчивую, а затем и в быструю, почти бегущую. Он будто пробуждался, оживал, ощущая под собой не просто землю, а целый мир возможностей. Ветер, проходящий сквозь корней, казался ему свежим дыханием свободы, новым чувством, которое он никогда прежде не испытывал. В нём просыпалась жажда — жажда познания, жажда расширить границы своего существования, выйти за пределы тесной коробочки, в которой он был заперт. Его взгляд, холодный и одновременно полный внутреннего огня, говорил о стремлении к большему, к жизни, полной открытий и движения.
Я оставалась ночевать здесь, рядом с кубом, словно сторож, чтобы не дать повода считать меня врагом. Мы оба — хищники по своей природе, каждый из  нас настроен выживать в этом мире, руководствуясь инстинктами и осторожностью. Такое соседство создаёт невидимое напряжение, как натянутая струна, готовая в любой момент зазвучать тревожной нотой. Я спала, погружённая в полусон, но каждое незначительное шуршание заставляло меня вздрагивать, настороженно прислушиваться к звукам вокруг. Это было состояние постоянной готовности — быть на чеку, не дать слабину. Когда очнувшись смотрела на Федюню, к горлу подкатывал ком, эта странная тварь, подражая моему поведению, она скопировала моё лежачее положение, присыпав себя землёй, как если бы укрывался мягким одеялом.
Наутро я проснулась и, как обычно, начала делать зарядку — медленные, плавные движения, которые помогали пробудить тело и ум. Федюня тут же стал повторять каждое моё движение, словно учился на ходу, впитывая каждую деталь, каждую мелочь. Он повторял и простые наклоны, и сложные повороты, и даже дыхательные упражнения, которые я делала без особого внимания. Это было одновременно удивительно и тревожно — видеть, как существо, созданное из корней, земли и неведомой энергии, постепенно осваивает мои привычки, мой ритм, словно пытаясь стать частью моего мира, проникнуться моим существованием.
Потом я начала завтракать. Вот в этот момент тварь вышла из состояния покоя и равновесия.
Сначала он, что бы быть подомно мне, соорудил себе из земли примитивный стул, на котором расположился, и стал меня имитировать, пародировать каждое моё движение с удивительной точностью. Он даже сумел вылепить себе рот и очертания лица — нос, глаза, лоб, уши — эти элементы словно ожили на его лице, придавая ему почти человеческое выражение. Это было одновременно забавно и тревожно — видеть, как существо, сотканное из корней, пытается подражать мне, словно учась быть человеком.
Спустя десять минут он стал проявлять всё большую настойчивость. Встал со своего импровизированного стула, подошёл к стеклу и начал показывать, что тоже хочет есть. Его движения были выразительны и настойчивы, он словно умел передавать свои желания без слов. Вскоре его облик изменился: теперь на стекле появилось только лицо и ложка — символы голода и желания насытиться.
Ещё через пять минут тварь начала гневно стучать ложкой по стеклу, оскаливать своё лицо в ярости, выражая внутреннее раздражение и нетерпение.
— Мышь, ешь! — сказала я впервые за всё время, как только проснулась.
В ответ послышался писклявый вой —  мыши. Этот звук пробирал до костей и вызывал одновременно ужас и тревогу. Федюня, моё странное существо, с большой злостью стал колотить по стеклу, словно стараясь прорваться.
Я встала, сохраняя холодное и равнодушное выражение лица. Страх я уже обуздала и решила ликвидировать это опасное, дикое, но в то же время удивительно умное существо, которое представляет угрозу. Подойдя к кубу, я открыла разбрызгиватель и пустила на него холодную воду — резкий холод, словно оживляющий удар, заставил Федюню немного успокоиться, но мышь он не отпустил. Ее я достать не могла, так как его корни оставались в кормушке. Я решила утопить мышь, чтобы проверить, жива ли она. Аккуратно подала воду в верхнюю кормушку, и стала наблюдать за реакцией.
Эта сообразительная тварь оказалась гораздо хитрее, чем я ожидала: она соорудила себе настоящий зонтик-ковчег — небольшую, но прочную коробочку, куда не проникала ни капли воды. Наблюдая за этим, я поняла, что просто так утопить его не получится, придётся искать более изощрённые и сильные средства, чтобы справиться с ним.
— Может, соль? — мелькнула мысль в голове. Но тут же я вспомнила, как он относился к соли. Он её просто обожал. Если выбирать между солёной кашей и обычной, он всегда без раздумий выбирал подсолённую. Даже сырое мясо он сначала съест соленое, а потом без соли. Словно это был необходимый ингредиент для его жизни, для поддержания внутреннего баланса. Соль, казалось, играла для него очень важную роль, была неотъемлемой частью его существования. Сладкое он тоже уплетал за обе щеки, а чеснок и лук не чурался. Хотя чеснок он ел только тогда, когда другой еды не было, в обычное время особой любви к нему не питал.
Первое, что я решила принести с кухни, — это соду и уксус, а ещё немного спирта. Про спирт я сразу подумала с опаской: «А вдруг он напьётся и начнёт буянить?» — и невольно улыбнулась своей собственной мысли. Налив немного уксуса на него, я увидела, как Федюня ощетинился и напрягся, но при этом не убрал защиту от мыши.
А вот смеси уксуса и соды оказалась невероятно эффективной. Его тоненькие корни начали буквально разъедаться, словно тонкие волокна оживали и мучительно сползали вниз. Через пять минут он, наконец, отпустил мышь и стремительно отпрыгнул в противоположный угол террариума, пытаясь укрыться от агрессивного воздействия. В тот момент я почувствовала одновременно облегчение и тревогу — облегчение от того, что угроза была временно устранена, и тревогу из-за того, насколько хитрым и опасным может быть это существо.
Тварь ослепла, и это её сильно раздражало — рьяно продолжала колотить без устали колотить по стеклу, создавая грохот, который эхом отдавался во всём помещении. Спустя час он затих, притаившись в углу, словно пытаясь почувствовать меня.
К моему удивлению, когда я стояла всего в метре от аквариума, он не замечал меня. Но как только я прикладывала руку к стеклу, он тут же взрывался яростью — срывался с места и бешено тарабанил по поверхности, словно пытаясь отогнать невидимого врага. Эта бесконечная игра в кошки-мышки длилась почти час, и наконец он сдавался. Приняв образ человека, он стал показывать, что хочет есть — его жесты были настолько выразительны, что от них в душе подымалась жалость и сострадание к Федюне. Но потом, как из темноты, пробирался голос рептильного мозга шепча: «Убить, уничтожить! Или он, или мы!»
Поняв, что просто так меня этим не взять, он лег на землю и, прикрывшись землёй, словно мягким одеялом, оскалился, оставив лишь маленькое окошечко - словно в ответ на то, как когда-то я подглядывала за ним из-под своего одеяла пытаясь понять его тайны.
На следующее утро я заметила, что его обожжённые раны от уксуса быстро затягиваются. В душе мне так хотелось спалить его на костре, но, к сожалению, этот вариант не был предусмотрен. Поэтому я отправилась в соседнюю губернию вместе с Варварой за кислотой и содой. Женщину я не хотела оставлять одну с этим монстром.
Постепенно я начала подозревать, что Варвара тоже инфицирована этой загадочной заразой, так как ее тварь каким-то образом блокировал её способность видеть своих соплеменников. В отличие от моего молодого фикуса, Варвара была уже взрослым, сформировавшимся организмом, и её иммунная система оказывала сопротивление — она не позволяла спорышу прорости в её теле, сдерживая распространение болезни.
За последний месяц Варвара болезненно похудела, её измученное лицо стало заострённым, а непрекращающиеся приступы чихания сотрясали хрупкое тело. Ночные кошмары, сопровождавшиеся душу;щими криками, долго ещё преследовали меня по ночам, эхом отдаваясь в тишине. Я понимала, что с ней творится, но ничем не могла помочь.

На базаре, скупая соду и уксус, мы вызвали незримый переполох; на нас смотрели с опаской, как на сумасшедших. Соды у нас было предостаточно, мешки ломились от белого порошка, но вот уксуса, этого жгучего, спасительного зелья, катастрофически не хватало. «Если этой закупки окажется недостаточно, придётся ехать в город», – нервно думала я.
А я, преклонив колени перед иконой, усердно вознесла молитву Богородице, прося о милости и сил. После этого, собрав всю волю в кулак, я приступила к страшному, но необходимому делу – убийству божьей твари. "Как бы там ни было, это живое существо, – шептала я себе, – существо, что жаждет меня поработить, растерзать, уничтожить!"
Федюня, словно зверь, загнанный в угол, ощущая приближение неминуемой гибели, бешено метался по своей тесной клетке. Его движения были полны отчаяния, словно он в безумной мольбе упрашивал меня отказаться от моего страшного замысла. Он корчился, выгибался, пытаясь изобразить то человеческое лицо с жалкой улыбкой, то в отчаянии прижимался к стенке, вытягивая конечность, напоминающую руку. "Неужели он пытается меня разжалобить?" – мелькнула циничная мысль.
Когда же в тишине комнаты раздался предательский звук падающих капель, и в затхлом воздухе разлился едкий запах уксуса, Федюня сжался в огромный, пульсирующий шар, полный первобытного страха. "Лишь бы уксус достиг самой сердцевины, лишь бы эта кислота выжгла его дотла", – безжалостно подумала я. Залив аквариум уксусом примерно на треть, я с ледяным спокойствием стала высыпать соду через узкий, едва приоткрытый верхний люк, наблюдая за бурлящей реакцией.
Не прошло и минуты, как эта мерзкая тварь с нечеловеческой скоростью прыгнула в мою сторону, извиваясь и пытаясь дотянуться до меня своими склизкими, мерзкими щупальцами. Но я не настолько наивна и глупа, как ему, вероятно, хотелось бы думать. Этот момент был тщательно предусмотрен в моем дьявольском плане: как в кормушку, так и в люк можно было вставлять длинную, полуметровую трубку, что гарантировало, что его корни не смогут вылезти достаточно далеко, чтобы причинить мне вред. Из отверстия зловеще торчали с десяток тонких, ярко-алых корешков, пульсируя и колыхаясь в воздухе, словно ядовитые, инопланетные цветы, танцующие на ветру.
– Сдохни, ублюдок! – с нескрываемой яростью выкрикнула я, ощущая, как дрожь ненависти пронзает каждую клетку моего тела, и продолжила методично заливать уксус и сыпать соду, наслаждаясь его предсмертными муками.
Федюня ещё пару жалких минут, корчась в агонии, пытался до меня дотянуться, но с каждой секундой его движения становились все более слабыми и бессвязными. В конце концов, он рухнул вниз, снова свернулся в жалкий, съежившийся комок, и замер – замер навсегда в кислотном бульоне, созданном моими руками.
На следующий день Варвара привезла еще уксуса, и я, без малейшего колебания, залила аквариум почти до самого верха, утопив в нем последние следы своего кошмара. Теперь оставалось только ждать, пока эта кислотная ванна окончательно растворит мерзкую тварь, стерев ее с лица земли. Но даже зная это, во мне оставалась липкая, непроходящая тревога. Вдруг он выживет? Вдруг он вернется?
"Говорят, уксусная кислота способна разъесть даже твердую яичную скорлупу всего за пару дней", – промелькнула в голове навязчивая мысль. "Интересно, как долго понадобится, чтобы растворить древесину?"
Я продержала Федюню в этой адской смеси целых три долгих месяца, прежде чем решилась начать сливать уксус. Этот процесс казался бесконечным, наполняя комнату удушающим, тошнотворным зловонием гниющей плоти и химических испарений. Жидкость, вытекавшая из аквариума, была густой, желеобразной субстанцией, похожей на мерзкий кисель из кошмарного сна. Она неохотно стекала, словно живое существо, сопротивляющееся моему вмешательству.
Когда я, набравшись храбрости, осторожно прикоснулась к Федюне длинной стеклянной палкой, случилось нечто странное и пугающее. Я ожидала, что он рассыплется в труху, превратившись в зловонную кашицу, но вместо этого Федюня, словно очнувшись от долгого сна, выпрямился, и его структура стала эластичной, упругой, почти как резина. Маленькие корешки, конечно, были полностью разъедены кислотой, оставив после себя лишь склизкие обрывки, но основной каркас – то, что когда-то было телом этого существа – остался удивительно целым, или, по крайней мере, относительно целым. Все зависело от того, под каким углом смотреть на эту картину разложения.
Признаков жизни, разумеется, он не подавал. Так и пролежал у меня этот кошмар в проклятом аквариуме еще месяц, отравляя мои дни и ночи. Я не знала, что с ним делать – просто выкинуть эту мерзость в мусорный бак казалось недостаточно, да и прикасаться к этой склизкой, отвратительной субстанции у меня не было ни малейшего желания.
Но когда ко мне пришла Варвара, и бросила взгляд на аквариум, ее лицо мгновенно исказилось гримасой ужаса и отвращения. Глаза расширились, губы задрожали, а по бледному лицу пробежала судорога.
– Что это за... существо у тебя там?! – прошептала она осипшим голосом, указывая дрожащим пальцем на Федюню, словно боясь произнести его имя вслух.
– Ты... ты его видишь? – с робкой надеждой спросила я, вцепившись в последнюю соломинку здравого смысла.
– Да!  – прошептала Варвара, не отрывая взгляда от этого кошмарного зрелища.
– На что... на что это похоже? – продолжала я допытываться.
– Верхняя часть… Она похожа на какое-то жуткое, неестественное растение. А эти… «листочки» - уродливые наросты, покрытые чешуей, напоминающей змеиную кожу. Брр… – Варвара вздрогнула, словно коснулась чего-то ледяного. – А низ… Это какие-то щупальца, как у медузы, только омерзительно красного цвета. – Ее голос дрожал, в нем сквозило отвращение и животный страх. – Я видела что-то отдаленно похожее, когда жила на море… Каких-то странных медуз, но это… это что-то совсем другое. Сожгите его! – внезапно выкрикнула она с неожиданной, почти маниакальной ненавистью, словно предлагала избавить мир от чудовищной угрозы.
– Да, но как? Спиртом? – спросила я.
– Он слишком быстро сгорит. Этого недостаточно. Нам нужно что-то такое, что будет гореть долго, чтобы выжечь его дотла, неделю, а лучше – две… хотя, можно начать со спирта, чтобы разгорелось как следует, – задумчиво протянула Варвара, сверля аквариум безумным взглядом.
– Я боюсь, что стекло аквариума просто не выдержит такой температуры. Оно лопнет, и вся эта мерзость окажется у нас на полу.
– Слушай! - Внезапно ее лицо озарилось безумной, почти счастливой улыбкой, Варвару осенило, - Надо отвезти его в крематорий к Петру. Он мне не откажет.
– А вдруг он оживёт? – с тревогой спросила я.
– Не оживёт! Я все предусмотрела! – радостно выкрикнула Варвара, закашливаясь в кулак. Она звучала так убедительно, что на мгновение мне стало спокойнее, но в глубине души оставалась сосущая тревога.
Моя помощница, Варвара, уже около полугода угасала на глазах. Врачи, словно беспомощные марионетки, разводили руками, не в силах определить причину её недуга. С каждым днем она становилась лишь слабее и бледнее. В моей голове зародилось ужасное подозрение, которое я гнала прочь, но оно упорно возвращалось: а что, если Варвара, как и мой несчастный фикус, заразилась этой мерзкой, неизученной тварью?
Но, в отличие от беззащитного растения, Варвара была уже сформировавшимся, сильным организмом. Возможно, эта тварь не смогла полностью к ней адаптироваться, не смогла подчинить ее себе, как фикус. Вместо этого она пожирала ее изнутри, как паразит, высасывая жизненные силы. ...Хотя, может, я просто схожу с ума... Варвара ела, как не в себя, словно у нее в животе бездонная пропасть, вот только в последнее время она все худела и худела, превращаясь в тень.
Отчаявшись, я предложила Варваре пить яблочный уксус, наивно полагая, что кислота сможет как-то подавить эту тварь, и постепенно ограничивать количество потребляемой пищи. Я надеялась, что, лишив паразита питания, смогу спасти подругу. На какое-то время жор у неё действительно пропал, она перестала набрасываться на еду, как голодный зверь. Но… трагическая ирония судьбы – ровно через месяц после этого разговора Варвара умерла, оставив меня в полном одиночестве.
В последние мучительные дни жизни Варвары я неотлучно находилась у её постели, наблюдая за её страданиями с бессильной болью в сердце. Она то захлебывалась кровью, изрыгая её с каждым кашлем, то из её ноздрей, словно крошечные змеи, вырывались тонкие, ярко-красные ниточки, судорожно извиваясь и пытаясь, как мне казалось, глотнуть воздух. Видимо, эта проклятая тварь так и не смогла до конца приспособиться к человеческому телу, и тоже задыхалась. Но и жить вне тела, в нашем мире, она, судя по всему, тоже не могла. Она оказалась в ловушке, обрекая на мучительную смерть и себя, и Варвару.
За это время я поняла, как можно распознать зараженного человека. Нужно внимательно смотреть в глаза. На белках отчетливо видны красные корешки, словно паутина сосудов, начинающаяся у уголка глаза. Постепенно они тянутся к зрачку, их не так много, но, если присмотреться, их трудно не заметить.
В нашем уезде таких людей становилось все больше, и, когда смертность резко возросла, заговорили об эпидемии. Но какая же это эпидемия? Детей она почти не трогает, они словно неуязвимы. А вот все кому за 20 болели непонятной болезнью. Видно, у них иммунитет крепче к этой тваре, не сдаются врагу. А вот младенцам было очень хорошо…  Нет, это не эпидемия, не обычная болезнь, поражающая всех без разбора. Это – захват, хладнокровный и жестокий захват человечества, осуществляемый неведомой силой. Мне, прожившей долгую, насыщенную жизнь, целых сто пятьдесят три года, от этого осознания становится невыносимо страшно. Я не знаю, как с этим бороться, как противостоять этой угрозе, что будет с нашими детьми, с нашим потомством?
В отчаянии я рассказала своим детям о Федюне, о Варваре, о надвигающемся вторжении, надеясь найти у них понимание и поддержку. Но они, словно сговорившись, тут же озаботились моим умственным здоровьем, с тревогой поглядывая на меня. "А вы бы поверили? - горько подумала я. - Я, наверное, на их месте, точно нет. Кто поверит одинокой безумной женщине, бредящей о каких-то паразитах и захватчиках?"
Вот поэтому я просто сижу в своем кресле-качалке, глядя в окно на угасающий закат, и тихо молюсь Богу за спасение наших душ, за избавление мира от этой невидимой угрозы. Может быть молитва сможет нас спасти...

Когда я перевернула последнюю страницу рукописи, в комнате уже сгущались сумерки. За дальним горизонтом, словно пылающий уголь, медленно гасли последние лучи солнца, отбрасывая на землю причудливые тени. Эта жуткая, невероятная история не просто взбудоражила меня – она перевернула мой мир, посеяв в душе зерно сомнения и страха.
Непроизвольно откинувшись в старом, скрипучем кресле-качалке, я машинально перевела взгляд на картину, висевшую на стене напротив. Раньше она не привлекала моего внимания, считая её обычным, ничем не примечательным портретом. Но сейчас изображение словно ожило, приобрело зловещий оттенок, заставив меня содрогнуться.
С полотна на меня смотрела женщина лет сорока пяти с широко распахнутыми, неестественно голубыми глазами, полными какой-то странной, невысказанной тревоги. Её тёмно-русые волосы были аккуратно уложены в строгий пучок, открывая высокий лоб и волевой подбородок. В правой руке она крепко сжимала блестящие, острые ножницы, словно готова была в любой момент нанести удар. А в левой руке она держала за ствол какое-то странное, причудливое растение.
Корни этого растения были ярко-кровавыми, пульсирующими, и действительно напоминали сложную, разветвленную сеть кровеносных сосудов, будто живые, бьющиеся сердца, вырванные из груди.
И тут меня словно током ударило – я вспомнила строки из рукописи, где эта странная женщина писала о своей голубой крови… и тут же в памяти всплыла навязчивая фраза из детства: "Ты что, голубых кровей? Давай работай, как все!"
Непроизвольно я посмотрела на свои собственные запястья, на проступающие сквозь бледную кожу синие вены. "А вдруг… вдруг я тоже инфицирована? Вдруг эта зараза, о которой она писала, уже давно во мне? Вдруг мы все, без исключения, носители этой ужасной болезни?" Мысль пронзила меня, словно ледяной нож, оставив после себя ощущение невыносимого ужаса и бессилия. "А вдруг мы заражаемся с самого детства, просто не знаем об этом, пока не становится слишком поздно?" И тут из глубин памяти, словно темные тени из прошлого, стали всплывать факты, подтверждающие эту безумную, немыслимую теорию…
Про новорождённых ведь что говорят? - промелькнула в голове случайная мысль. - "Ой, рождаются такие синенькие-синенькие, худенькие и страшненькие-страшненькие, прямо смотреть страшно! А потом, ничего, вон какие крепенькие и красненькие становятся! Любо-дорого посмотреть!" В этом ведь что-то есть…
И тут словно молния пронзила мой мозг: "Кстати, на картине! Ей ведь на картине уже сто пятьдесят три года! А выглядит она всего на сорок пять! Как такое возможно?
В памяти всплыли древние легенды и предания: "Раньше ведь люди жили по многу лет! И по триста, и по пятьсот лет! Даже в Библии говорится, что Адам умер в девятьсот с лишним лет! А мы сейчас еле-еле до восьмидесяти дотягиваем, да и то не все. А мужики так вообще – того и гляди до 50 и на кладбище!"
Охваченная паникой, я дрожащими руками схватила свой телефон и, включив фронтальную камеру, принялась пристально разглядывать свои собственные зрачки, всматриваясь в отражение, как в зеркало души, пытаясь найти там признаки заражения.
Ну да… Есть и у меня красные прожилки на белках глаз. Но ведь они есть абсолютно у всех, кого я знаю! Получается, что мы - то самое новое поколение инфицированных? И тех, "былых" людей, о которых писала эта странная женщина, уже не осталось? Они все вымерли?

Видно, это произошло в то время… В рукописи она упоминала "год без лета", какой-то период аномальной непогоды. Нужно посмотреть точнее, вспомнить историю… Или даже три года без лета было? Какая-то жуткая аномалия, изменившая мир навсегда. Видно, что-то страшное тогда случилось, какая-то глобальная катастрофа, о которой нам предпочитают не рассказывать…
А про соль!..
Все зараженные любят солёную пищу!" - эта фраза из рукописи эхом отозвалась в моей памяти.  Они же, эти зараженные, любят солёную пищу, просто не могут без неё жить!" – эта фраза, словно выжженная каленым железом, вспыхнула в моём сознании, заставив замереть в оцепенении. Тут же, словно по мановению волшебной палочки, в памяти возник образ моей прабабушки, такой далекой и почти забытой. Ей было далеко за девяносто лет, как говорили родные, а может, и больше, кто теперь знает?
Она всегда говорила мне, маленькой девочке, с нежной улыбкой на морщинистом лице:
– Ешь огурчик без соли, милая. Он и так вкусен, поверь мне. Ешь без соли – долго проживёшь, не будешь болеть.
– Бабуля, – капризно возражала я, насупившись, – ну как же без соли? Совсем же невкусно! Пресно!
– Это поначалу только так кажется, а потом распробуешь, почувствуешь, какой он на самом деле прекрасный, этот огурчик, без всякой химии. Раньше мы редко пищу солили, только мясо, чтобы не пропало, дольше сохранилось. А сейчас… – Бабушка вдруг умолкала, тяжело вздыхала и отворачивалась, словно видела что-то такое, чего не видела я.
– Что сейчас, бабуль? Что? – настойчиво спрашивала я, заглядывая в её старое, морщинистое лицо, пытаясь разгадать тайну, скрытую в глубине её глаз.
– Что сейчас… Кушай, доченька, кушай, раз тебе так надо... – тихо отвечала она, словно говоря не мне, а кому-то далекому и невидимому.
И тут... совершенно неожиданно, словно из ниоткуда, вспомнился старый профессор, который преподавал нам психологию в институте. Забавный, чудаковатый дядька, любивший повторять одну и ту же фразу: "В девятнадцатом веке, если бы вы вдруг заявили, что разговариваете сами с собой, то вас тут же, без лишних разговоров, закрыли бы в психушку, и никто даже не стал бы слушать ваши оправдания! А сейчас – это совершенно нормально, даже полезно! Считается, что хорошо развитая, зрелая личность имеет свой внутренний голос и постоянно ведёт диалог со своим внутренним "Я", обсуждая проблемы и ища ответы на сложные вопросы. Время меняется, и то, что вчера считалось безумием, сегодня становится нормой жизни!"
И я уже чувствовала, как в моей голове, словно по мановению волшебной палочки, выстраиваются стройные ряды логических аргументов, словно солдаты на параде, подтверждающих эту безумную, пугающую теорию, приобретая все более четкие и убедительные очертания…
Но вдруг мой внутренний голос, который до этого момента тихо дремал где-то в глубине моего сознания, проснулся и громко, раздражённо выкрикнул, словно захлопнул дверь у меня перед носом: "Да заткнись ты, наконец! Хватит уже! Задолбала!"
И моё тело, словно повинуясь невидимой, чужой воле, словно марионетка, дернутая за ниточки, послушно встало со скрипучего кресла-качалки и, не слушая моих протестов, безвольно направилось к выходу из комнаты. А я даже не смогла противиться этому непреодолимому порыву, словно была лишена свободы воли.

21.05.2005