Глава 11 - Земля раздора

Восточное Средиземноморье, в воздухе над экономической зоной подмандатной территории «Сирия, Палестина и Трансиордания»

Рейс Hellenic Air  Афины - Яффа


11 ноября 2325 года


Самолёт стремительно сбавляет скорость и высоту, они совсем скоро будут заходить на посадку. Вот они уже пересекли береговую линию и слева от них осталась Газа – небольшой, примерно стотысячный город, вытянутый вдоль морского побережья. Во-первых, Газа это морские ворота юга подмандатной территории. Порт, через который идёт экспорт превеликого множества вин, фруктов, ягод, словом почти весь экспорт кроме свежесрезанных цветов, которые в Европу доставляют самолётом. Во-вторых, Газа – крупнейший рыбный порт подмандатной территори, ещё пару минут назад в иллюминаторах самолёта можно было наблюдать автономные рыбные траулеры, управляемые искусственым интеллектом. В-третьих, Газа это энергетическая столица региона – газовозы прибывают в местный порт прямо из Константинополя, и прямо сейчас видны три энергоблока крупнейшей электростанции подмандатной территории, мощность которой плохо объяснима с учётом того, насколько слабо заселены земли от Алеппо до Акабы. Картина в окнах иллюминатора слабо изменилась за последние двадцать лет, Григорьев закончил глазеть в окно и обратил внимание на Мари, которая вновь взялась за новую и уже горячо любимую игрушку. Имя которой – алкотестер.

Мари категорически не понравилось то, что от неё требуется быть трезвым водителем – она ещё вчера покопалась в сети и быстро выудила оттуда следующее: «Максимальный допустимый уровень алкоголя в выдыхаемом воздухе для водителя на дорогах Республики Эллада и её подмандатных территориях – 0.5 промилле». Она страшно оживилась, что не 0.05, 0.2 и не 0.25, так что прикупила довольно дорогой сертифицированный алкотестер ещё в парижском аэропорту и прямо сейчас делает глубокий выдох. Прибор выдаёт ей 0.46, и Мари думает, что всё просто замечательно. Ведь им нужно приземлиться, дорулить до терминала, пройти паспортный контроль, выбрать машину в автопрокате. Проще говоря, даже если полицейский патруль будет поджидать её прямо на выезде с аэропорта, то показания будут приемлимыми и команду Мари не подведёт. Тем временем стюардесса делает последнее объявление на греческом и арабском, которое, по правде говоря, почти никто не слушает. Основная часть пассажиров на таких рейсах вовсе не туристы, а срочники-военные и они всё делают по команде старших офицеров. Если сублейтенат сказал пристегнуться – рядовые пристегнутся, если сублейтенант сказал вольно, значит солдаты будут разгуливать по салону. Никакая стюардесса им не указ, и экипаж воздушного судна это прекрасно знает.

Тем временем они уже садятся, пилоты дали реверс, и пока самолёт тормозит слева можно увидеть десятки боевых конвертопланов, которые в греческой армии называют просто Эвангелос. Если «Цикада» кому-то могла показаться слабобронированной, то эти люди ещё не пробовали Эвангелос в бою, брони которого едва хватает сдержать огонь крупнокалиберного пулемёта. В самой подмандатной территории спокойно, как на кладбище, но не настолько далеко отсюда находится Аравийский полуостров, откуда возможны набеги бандитов верхом на верблюдах, которые могут быть вооружены автоматическими винтовками. Колючую проволоку под напряжением, как бы хотелось некоторым, на границе подмандатной территории не поставишь, так что граница контролируется со спутника, камерами наблюдения и воздушными патрулями.

Самолёт уже у терминала, военные выходят через запасной выход, паспортный контроль они не проходят. А немногим туристам, особенно с непривычки может показаться, что они прибыли не в аэропорт, а в тюрьму строгого режима. Решетки, охрана, состоящая из военной полиции, и излюбленная фраза до и после паспортного контроля: «Унитарная Республика Эллада не гарантирует вашу безопасность в пределах подмандатной территории, следуя далее вы действуете на свой страх и риск».   

У Мари и Адель нет никаких мыслей по поводу этого страха и риска – больше десяти лет в жизни каждой был такой страх и риск, что их теперь уже мало чем напугаешь. Ану – тоже самое с той лишь разницей, что страх и риск продолжался чуть больше 170-ти лет. Эйза? К концу их поездки по Исландии она уже свыклась с дрожью земли, плюс она «отметила» избавление от видов вулканического пепла куда хлеще, чем все остальные. Говоря чуть проще, она порядком выпила, у неё лёгкий звон в ушах и в данный момент ей море по колено.

 
Как и в Исландии Григорьев бывал здесь в детстве, и ему крепко засел образ, что и Палестина, и Сирия – земля оттенков жёлтого. Даже если вокруг будет трава, пальмы и кедры, взгляд всегда будет цепляться за желтую землю и жёлтые хозпостройки. Дальше они, вероятно, поедут на восток, и там вся трава также будет оттенков жёлтого. Потому что климат жаркий, летом температура в +40 и чуть выше является не аномалией, а нормой жизни. Поэтому за лето всю не поливаемую траву словно выжигает и осенью она кажется мёртвой. Желтое, точнее бледно-желтое здесь, кажется, везде. Это и разделители, с обочинами на автомагистралях, мелкие продуктовые склады, трансформаторные будки и подстанции, вездесущий песок в конце концов. При этом деревья посажены, кажется, везде где физически могут расти деревья, но изрядная доля Заиорданья это песчаные пустыни, так что, увы, песчаные бури здесь здесь такая же норма жизни, как и температуры за сорок.   

Стоянка арендных авто перед термиалом аэропорта – такое же место оттенков светло-жёлтого. Впрочем, их «трезвого» водителя Мари это беспокоит мало – у неё немного шумит в голове и ещё в перелёте она поняла, как ей твёрдо кажется, главное. Им нужен просторный пятиместный седан.
Таковая машина найдена, Ану садится вперёд к Мари, остальные с известным удобством позади. Едва закрылись двери, и Мари выжала педаль наддува так, будто она с детства привыкла не водить, а гонять.

- Капитан, если все надписи на арабском нам будет очень грустно.
- Почти все.


Палестинские дороги сделаны по принципу дешево и сердито. С одной стороны экономии на ширине трассы и металла для отбойников почти нет. С другой стороны, о таком давнишнем изобретении человечества как динамический контроль скорости здесь слыхом не слыхивали – скоростные ограничения обозначены на жестяных знаках старинного образца в красном овале. И об информационных панелях, изготовленных из органодиодных массивов, здесь тоже ничего не знают – вся навигационная информация на жестяных листах, как будто на дворе не XXIV-й, а XX-й век. И почти всё на арабском, что отнюдь неудивительно – большая часть информации на навигационных знаках это малоинтересные постороннему крупные фермерские коммуны, но вот проходит время, они, как слепые котята проезжают ещё одну развязку и, наконец видят на знаках «al-Quds (Jerusalem), al-Khalil». Уже что-то.

- Капитан, всю жизнь я представляла себе Иерусалим как крепость посреди пустыни. Осталось двадцать километров, а вокруг горы с деревьями. Получается я ошибалась?
- Мари, вы даже не представляете, как вы ошибались. Иерусалим немного в горах и там попрохладнее, чем на равнинах. А крепость… Никаких крепостей уже не осталось. Ничего не осталось из старого и исторического – современный город построен полностью с чистого листа, никаких исторических объектов там уже давно нет.


Несмотря на то, что на улице весьма умеренно тепло лицо Мари покрыто испариной. И сказать здесь можно лишь одно – пить надо меньше, надо меньше пить.. 

***

Иерусалим, IV сектор

Полчаса спустя


Кафе, в котором расселись Григорьев и Ко, будет работать открытым круглый год. Летом прямо под ноги подаётся прохладный воздух, а начиная с декабря воздух будет подаваться подогретый. Рельеф города очень сложный, но в любом случае Иерусалим выше прибрежных равнин (не говоря о побережье Мёртвого Моря) метров на 700-800, и температура здесь ощутимо ниже. Ниже настолько, что зимой утренние заморозки – не редкость, ровно, как и немного робкий январский снегопад.

В этом кафе много военных и слышны оживлённые разговоры на греческом. Их соседи - нижние чины в увольнении, в основном рядовые-срочники и начинающие контрактники. Они, впрочем, больше говорят и едят, чем пьют, потому что греческий сержант, который может устроить им взбучку за красные рожи – явление значительно более серьёзное, чем американский drill sergeant. Не настолько много орущий и, что немаловажно, не требующий от новобранцев бравого отклика sir, yes sir!, при этом куда более эффективный.

А «девушки» из команды Григорьева снова пьют. Мари осилив расстояние чуть больше 50-ти километров, выглядит так, будто проехала тысячи полторы и умоляющим взглядом спросила капитана «сегодня мы больше никуда не будем рыпаться?». А дальше почти, как и всегда – «красненького и покрепче», «благо», что с красненьким и уж тем более покрепче здесь нет вообще никаких проблем.

- …Николай? Не хотите пройтись?
- А, точно, мысль неплохая.


Ану, очевидно, надоело зрелище как Мари, Адель и Эйза снова пьют, она съела какое-то рыбное блюдо, убедилась, что Григорьев свой овощной салат почти доел и предложила сменить обстановку. А менять её особенно не на что – капитану даже не нужен перевод, чтобы понять, что из себя представляет современный Иерусалим.

Население города недотягивает даже до двухсот тысяч, и примерно десятая часть фактического населения, это военная полиция в двух военных городках. А в остальном вот по холмам разбросаны медицинский колледж, колледж педагогический, медицинский, юридический. Несколько школ, банк, южный штаб Мандата и музей Мандата, построенный в 2230-х. Кто смотрители в музее мандата? Конечно же проштрафившиеся срочники, которым приходится весь день сидеть в одной и той же позе в пустых залах, в которые почти никто не идёт. И, конечно же, городская застройка – светлые, почти белые дома не выше трёх этажей

Культурные заведения? Есть два парка, с полдесятка скверов поменьше, три торговых центра с кинозалами и самое главное «культурное заведение» - Большой Базар с крытом рынком и десятками ювелирных магазинов, ведь арабская женщина так падка на всё блестящее и дорогое. Единственным культурным заведением без кавычек является театр, как его неофициально называют, палестинская секулярная драма. И театр этот чувствует себя отнюдь не лучшим образом. Последний раз Григорьев был здесь в январе 2307-го. Он заканчивал гимназию, бабушка по материнской линии везёт внука проветриться на Мёртвое Море, и она решила объяснить уже почти взрослому внуку, почему с культурой здесь не сложилось. С её слов было так, что Палестина – целиком аграрная, при этом скучная до зевоты страна. Здесь практически не сложилось городской культуры, в школах нет театральных студий и выбор лицедеев ВЕСЬМА ограничен. И среди местных уже давно сложилось устойчивое выражение «Человек из Бейрута» или «Люди из Бейрута». «Люди из Бейрута» это всё. Это выпускники художественного училища, которые сделают фирменный стиль, это музыканты или певцы, который сыграют или споют в местном кафе. Или актёры из начинающей театральной труппы, которые выйдут на самодельную поселковую сцену и сыграют одну из классических пьес.

А сейчас Ану смотрит на бесконечные магазины сельхозтехники и понимает, что в этом месте она без ответов человека практически ничего не поймёт.

- Николай, мне показалось, что члены нашей команды чувствуют себя скованно? Чувствуют себя так, словно здесь есть нежелательные темы для разговора.
- Вам всё правильно показалось – такие темы есть и их немало.


Григорьев, перед тем как начать говорить, решил подыскать скамейку поудобнее и подальше от потоков прохожих. Говорить он будет много и…бередить подчас незажившие раны тоже ни к чему.

- Вот так. Первая нежелательная тема – что такое подмандатная территория. Название происходит от слова мандат… Совет безопасности ООН может проголосовать и признать территорию несостоявшимся государством, и вслед за этим выдать мандат на…назовём это так, на наведение порядка.

Греки пришли сюда в 2130-х и когда они пришли сюда эта территория была хрестоматийной иллюстрацией к теме постапокалипсис. Радиоактивные руины городов, редкие малочисленные укреплённые поселения, в которых все поголовно воружены, начиная с 12-ти летних детей. Тотальное разрушение, борьба за выживание и зашкаливающая озлобленность.

Тенденцию, как вы должны были заметить, быстро удалось переломить, но подмандатные территории не просто так называют узаконенными колониями. Права у местных серьёзно ограничены, они почти никого не выбирают, и лишь единицы из них могут когда-либо выбраться в большой мир.

Помните все предупреждения на паспортном контроле? В частности, о том, что местное население может проявлять признаки агрессии? Их, с позволения сказать, свобода перемещения ограничена территорией от Триполи и до Алеппо. Они чувствуют себя запертыми и многие из них будут озлоблены на туриста-европейца.

Ещё более тяжелый предмет для обсуждения – аль-Фауда, примерно восемьдесят лет до прихода греков сюда, восемьдесят лет, за которые страна приобрела…попросту говоря лунный пейзаж. Слово фауда в переводе с арабского означает хаос, и историки говорят, что это…чрезвычайно мягкое описание того кровавого кошмара, что творился вокруг. Первой фазой этого называют победой численности над технологией, вторая, самая короткая фаза – исход беженцев, а третья, наиболее длительная фаза – «выяснение отношений» между победителями. В те времена было понятно, когда воевали представители разных религий или разных конфессий, но в итоге скатилось даже до противостояния кланов и родов.

Ану, к 2130-му году здесь не осталось практически ничего. В городе по разным оценкам было подорвано от восьми до двенадцати ядерных зарядов, догадываетесь, что осталось от его исторического культурного наследия? Ни-че-го. Современный Иерусалим так же не имеет никакого отношения к когда-то существовавшему городу, как, скажем современная Рязань не имеет никакого отношение к городу, сожженному Батыем.

Я был разок в музее Мандата, он даёт очень хорошее представление о том, на что способна человеческая жестокость, когда мир разделён на «своих» и «чужих». Когда в 2130-х греки ступили на эти земли они не знали, чем заняться в первую очередь – то ли дезактивацией заражённых пространств, то ли постройкой хоть каких-то дорог, то ли элементарно похоронить лежавшие то здесь, то там человеческие кости. Аль-Фауда навсегда уничтожила подавляющее большинство здешних городов, то здесь и там на карте есть отметки был, был, был. В прошедшем времени. Это сейчас вокруг спокойно, и на досуге можете порассуждать, что случится если сто тысяч греческих вояк одновременно соберутся и уедут.

***

Восточное побережье Мёртвого Моря

18 ноября
Неделю спустя


Отели на побережье заполнены примерно на треть и номера сейчас стоят с приличным дисконтом. При этом вокруг очень хорошо – летняя жара ушла, даже если днём температура c трудом дотянется до +30, то этот жар будет не тяжелым.

К 2130-му году Мёртвое море представляло собой несколько разрозненных луж. Чтобы его восстановить были предприняты радикальные меры – введён и до сих пор действует полный запрет на отбор воды из Иордана и его притоков, что легко объясняет зачем подмандатной территории такие генерирующие мощности. Сегодня большинство потребностей в воде Палестины и Заиорданья удовлетворяется опреснением воды Средиземного моря для всех нужд, от питья до орошения. Драконовские меры дали замечательный эффект - море снова наполнилось настолько, что в некоторых местах его противоположные берега видны с большим трудом.

По сути Мёртвое море – единственное сколь-либо туристическое место подмандатной территории. К услугам туриста множество пляжей и гостиниц, толерантный к приезжим персонал, богатый выбор блюд в местных ресторанах, и доступных, при этом крепких вин тоже.

«Девушки» Григорьева моментально подсели именно на местные красные вина. Долина Иордана – крупный винодельческий регион с жарким климатом, это прекрасное место для сортов-чемпионов по возможности набора первоначального сахара и, как следствие, высокого уровня алкоголя. А началось с того, что шесть дней назад Мари совершила не иначе как «настоящий подвиг» перебросив команду сюда, но уже в обед присосалась к красному с «Wine of Jordan» на этикетке. Не только она, разумеется. Григорьева эта картина их «приобщения к прекрасному» достала уже на второй день, так что он предпочитает прогулки и короткие заплывы. Ану держится вместе с ним, хотя правильно сказать, что капитан держится вместе с ней – азадийки вообще большие мастерицы в том вопросе, чтобы мужчина на полном серьёзе считал, что он главный, полностью управляет процессом и вообще весь мир крутится вокруг него. Ему ведь «совершенно случайно» приходят в голову мысли, что вода уже холодная и пора прогуляться и наоборот, пора назад в водичку. На самом же деле за львиной долей его маленьких решений в течении дня стоит тонкая и (пока) абсолютно безвредная манипуляция.   

 
Но иногда эта система всё же даёт сбои. Летом здесь не было ни капли дождя, то ли дело сейчас, когда дождит почти каждое утро и каждый вечер. Ану дождь нравится, она не прячется ни под зонтик, ни в помещение, а Григорьев – человек, ему непривычна мокрая голова и одежда. Только в эти моменты капитан оказывается в недоумении, что произошло и почему он оказался под дождём.

Очередной обед проходит необычно. Григорьев подметил, что его «девушки» упились до такой степени, что постоянно бегают в туалет, так что обед необычен тем, что бокалов с вином за столом нет, их места заняли стаканы с кисломолочными продуктами. Повисло неловкое молчание, и…

- Капитан, мы устали пить.
- Как неожиданно.
- Устали пить и хотим сменить обстановку. Вы можете что-то предложить?
- Как минимум Бейрут и Дамаск. Но нам нужен кто-то говорящий по-арабски. Ану, вы нам не поможете?


Прямо сейчас Ану взяла за хвостик какую-то рыбку со своей тарелки и внимательно её рассматривает. Так что сначала она её съест, а уж потом ответит. Григорьева поражает в ней две вещи – насколько невозмутимо она держится в своей крепко подранной одежде и насколько замечательно и свободно говорит по-арабски говорит с официантами. Надо сказать честно, что и отношение со стороны персонала к ней совсем другое.

- Вам нужно переводить? Не вижу никаких проблем.
- Ну вот и ладушки. Когда едем? Сегодня? Завтра?
- Это очень далеко?
- Я думаю километров 350 - часа два в пути, не больше.


Лицо Мари абсолютно нездорового цвета, и прямо сейчас оно демонстрирует рвотные позывы. Так что Григорьев проглотил свой чай и понял, что раньше завтрашнего дня они никуда и с места не сдвинутся. Капитан устроился на шезлонге и скоро обнаружил Ану рядом с ним.

- Можете ничего не говорить – картина не аппетитная. Ану, скажите мне вот что – сколько вам не хватает на новую одежду?
- Два с половиной миллиона.
- А если я вам одолжу эти два с половиной миллиона?
- Плюс десять процентов к возврату, и я приму ваше предложение.

 
От неожиданности Григорьев привстал. Это ещё можно было бы понять, если бы они были в банановой республике с галопирующей инфляцией в процентра полтора в год или выше. Но они находятся в мире, где инфляция в десятые доли процента чередуется с дефляцией с такими же десятыми долями процента, и в целом уровень цен фактически неизменен.

- Зачем? Вы предлагаете мне на вас заработать? Это немного не по-дружески. Даже ставки кредитования и то ниже.
- Николай, возможно вам этого не понять. Моя одежда до войны стоила 130.000.000 данов, сейчас такую купить невозможно, потому что та мануфактура лишь недавно возобновила свою работу, и они даже не принимают заказы на одежду со столь длительной выделкой. Вам кажется, что 130 миллионов это очень много, но это была лишь капля воды в океане моего состояния. Я была даже не мультимиллиардером – я была триллионером. А сейчас все мои накопления - немногим больше полумиллиона. Я никогда не занимала денег за всю свою жизнь, но догадываюсь что для вас два с половиной миллиона – немалая сумма. Так что можете считать моё мышление парадоксальным, но я возьму эти деньги только в том случае, если мы договоримся, что я верну десятую долю сверху.


Григорьев решил, что он ничего не понял и вновь растянулся на шезлонге. Он ещё долго думал зачем, по его мнению, Ану пытается наказать себя ещё сильнее, хотя на самом деле для неё это способ сказать нет. Вроде бы сложный и не совсем понятый, но это именно так, потому что она понимает – порядочный человек на такие условия не согласится и этот вопрос оставит. И она действительно не хочет быть должной кому-либо, а её одежда, произведённая в далёком 2164-м протянет ещё год, и два, и пять. Будет, понятное дело, выглядеть ещё хуже, но свою основную функцию выполнит.

***

Долина реки Иордан, западный берег

19 ноября, на следующее утро


Они не проехали на север и пятидесяти километров, как Мари свернула на обочину мотивировав это репликой «а тут ничего, давайте осмотримся, что ли». Вокруг и в самом деле ничего, но истинная причина этой остановки – похмелье, её наплевательское отношение к собственному здоровью. Мари с Адель выпивали в день две, а иногда и больше бутылок вина, которое появляется на свет как раз здесь, на местных виноградниках.

Вокруг них царство винограда сорта сира, который в Австралии всё ещё по традиции называют ширазом. Здесь сира проявляет весь свой потенциал по набору возможных сахаров, местные фермеры достаточно опытны и крепость в 16% является правилом, а не исключением. Эти вина не только крепкие, они невероятно ароматные и полнотелые, но на европейском рынке они котируются не слишком высоко. Здесь отсутствует как таковое винное законодательство и покупатель может лишь доверять (или не доверять) тому, что изготовитель пишет на контрэтикетке. Здесь на этикетку можно не задумываясь лепить громкие надписи вроде Grand Reserve, потому что за этим никто не следит и никакой регулятор за это по шапке не даст.

Все эти пейзажи к востоку от Иерихона для Григорьева вполне привычны. Когда его матери не стало, маленький Коля воспитывался у бабушки, а бабушка возила сюда внука, чтобы он сменил обстановку и развеялся. На Мёртвом море в санаториях лечили его нервы, ну а местные пейзажи, конечно, не Франция, но тоже довольно живописно. Совсем тихо журчит достаточно полноводный Иордан, а вокруг виноградники и пальмы. Этот пейзаж вокруг скорее напоминает испанский – такое же царство желтого вокруг. Жёлтого и коричневого.

Вскоре к ним подъехали. Обычное зрелище из этих мест – охранник верхом на двугорбом верблюде с охотничьим карабином. С таким же карабином будет и пастух, чтобы охранять стадо от волков и гиен. К ним обратились по-арабски и только Ану может понять, что это означает.

- У нас спрашивают, что мы хотим.


Григорьев изобразил вымученную улыбку. Вот что он сейчас должен ответить? Что их водителя мутит после многодневного злоупотребления винами с повышенным градусом?...

- …а виноградика нельзя попробовать?

Понимай капитан в виноградарстве чуть более нуля, у него от реплики Эйзы отвисла бы челюсть. На дворе почти конец ноября, весь «виноградик» уже давно собран…

- Нам ответили, что собран виноград даже для вин позднего урожая.
- Понятно, Ану, тут такое дело…


Григорьев подошёл к азадийке и на ухо нашептал, что Мари чувтсвует себя...немного паршиво, и пока ей не станет лучше они, увы, никуда не уедут. Охранник понял это не хуже Григорьева, посадил верблюда на брюхо и доложил по радио что тут...ну...такое дело. Этот эпизод обязательно станет темой для обсуждения в местных чайных на пару месяцев вперёд, "благодаря" таким эпизодам арабы свою же собственную продукцию не пьют. Пьют очень крепкий чай, позволяют немного пива по праздникам, но вино - табу. Дело не в уже давно не давно недействующий религиозных ограничениях - дело в традиции, которая активно подпитывается вот такими перепившими туристами и то, как жалко они выглядят и себя ведут.

***

Бейрут
Марина

Тем же днём после обеда.

Совершив невероятное усилие, Мари довела их машину до Финикии. А там, как кажется, совершенно другой мир - трафика на магистралях больше, в том числе немного перепившей жизнерадостной молодёжи. А уж попав в Бейрут они оказываются на празднике жизни, чему есть весьма простое объяснение.

Бейрут - всеарабская кузница талантов, здесь немало художественных, музыкальных и театральных школ, отсюда выходят едва ли не все таланты огромного арабского мира. Это, безусловно, наследие куда более свободных нравов в отличие от окружавшего город мира дремучих догм. Пока машина медленно пробирается запруженными городскими улицами может твёрдо показаться, что в городе только развлекаются и развлекают - театры большие и малые, киностудии и кинозалы, концертные площадки, где исполняется музыка в немного архаичном стиле финикийский джаз.

Но кроме этого есть торговый порт, лёгкий портовый зажор и, конечно же, есть контрабанда. Бейрутские контрабандисты это почти закрытый "элитный клуб" - этим "ремеслом" занимаются поколениями, едва ли не всем известны эти "уважаемые люди" и вход в этот "клуб" для посторонних уже давно закрыт. Совсем уж запрещенными вещами вроде автоматическим оружием контрабандисты не занимаются, так что военная полиция обо всём знает, но если и проводит в порту "внезапные проверки", то все "уважаемые люди" знают о них едва ли не загодя.

Мари оставила машину на входе в пешеходную зону десять минут тому назад. Оставила с огромным облегчением, потому как путь растянулся на пять часов, они чуть не попали в пару ДТП, и теперь Мари смахивает пот со лба так, будто она махала киркой с зари до заката. Они в самом фешенебельном районе Марина - здесь самые дорогие отели и рестораны, и немного домов знаменитостей с подземными гаражами, предпочитающими публичный образ жизни. Название району дают многочисленные яхт-клубы, а Мари, увидев море, резко поморщилась. Она сразу же вспомнила детство, в котором море было холодным, с которого несло сырость и туман. Вспомнила и...почти упала на стул первого подвернувшегося открытого кафе. Столик большой, устроились все, и услужливый официант появился меньше чем через минуту.

- Нас спрашивают что мы будем заказывать.
- А что они предлагают?


Ану обменивается репликами с официантом, а на Мари жалко смотреть. Трасса от Иерусалима до Бейрута прямая как стрела, она умудрялась съезжать на развязках куда-то не туда, нервничать, материться, словом простую дорогу она превратила в приключение и теперь тяжело отходит от своих "подвигов Геракла".

- Нам предлагают тарелку морепродуктов и лёгкое белое вино с некоей хрустящей кислинкой.
- Ану, спросите что-нибудь безалкогольное, пожалуйста

Рвотных позывов у Мари уже нет, но при слове вино ей стало оччень тяжко.

- Есть крепкий сладкий чай и...
- Крепкий сладкий чай!
- Да, крепкий сладкий чай. Ану, я извиняюсь за Мари, что она вас перебила.
- Извинения приняты.


Григорьев не смог не заметить, что "извинения приняты" Ану сказала совсем другим тоном. Она перебивала других только в самых экстремальных ситуациях, во всех остальных она всегда выслушивала собеседника, и, разумеется, предполагала, что дослушают и её. А Мари в её глазах - "неразумная личинка", единственное преимущество которой это наличие признаваемых на Земле водительских прав. Стаж вождения собственной машины у Ану больше тысячи лет, будь она человеком, она бы прижимала ладони к лицу видя какие элементарные ошибки на дороге отчубучивает их врач.

Вот на столе появились тарелки, на них мидии, кальмары, осьминоги и креветки. Ану показалось это весьма интересным, и о нанесённой обиде она почти забыла. А Мари прильнула к чаю так, будто у неё сильное обезвоживание. И она умудрилась забыть что чай здесь подаётся только горячим, и быстро выпить его не получится. Чашка очень крепкого и очень сладкого чая была заменой алкоголю времён религиозных ограничений, она и сейчас может служить серьёзным основанием для серьёзного разговора. Адель и Эйза же в значительно лучшем расположении духа - вести и ехать всё-таки вещи разные, и они с интересом посмотрели как горы сменились равниной, а потом снова горами.

- Капитан, и что вы нам предлагаете здесь делать?
- Обязательно ходить в музыкальные кафе. Адель, ты ведь наверняка забыла, что такое живая музыка и живой вокал? А в музыкальных кафе будет и то и другое - ты увидишь, как зарождаются и ограняются таланты. В таких кафе невероятно...интимная атмосфера, когда от тебя до исполнителя не больше пяти метров и ты видишь как он артистично покачивается в такт музыке, закрывает глаза и... Нет, об этом нужно не рассказывать, это нужно пережить.

***

Дамаск
Карантен

21 ноября


Дамаск их последняя точка назначения. Уже послезавтра они сядут в самолёт до Константинополя, а там на космоплан. А пока увидят город, который несмотря на его более чем солидный возраст называют городом молодых.

Университеты Дамаска предоставляют качественное высшее образование на английском языке по доступной цене. А раз так, то в городе живут чуть более двухсот тысяч студентов со всего мира, и здесь для них есть всё. Недорогие кафе и, разумеется, множество ночных клубов, где течёт рекой финикийское вино.

Позавчера вечером Мари расчувствовалась и рассказала Григорьеву о себе. Свою молодость она, говоря как есть, просрала. Употребляла наркотики, её лишили родительских прав, и её дочь, попавшая в приёмную семью, очень долго не желала её знать. Война началась когда Мари было уже 34 - к этому моменту она, с грехом пополам, доучилась на хирурга и уехала воевать, где, как она полагала, "из неё вытрясут всю дурь". Её первый разговор с дочерью состоялся в прошлом году, когда её дочери было уже 24 и она вынашивала своего первенца. В общем, история о всей молодости, спущенной в трубу.

А капитана с Адель никто не спрашивал. К Адель война пришла в дом сама, а Григорьеву без всякой пропаганды было понятно, что если Империи не намять бока, то история человечества будет окончена. Это уж потом он узнал, что имперцы не стали уничтожать азадийцев только потому, что из них получались замечательные солдаты, они представляли собой хороший генетический материал, а их технологические достижения были весьма привлекательны для имперской военной машины. А человечество для Империи была "саранчой, подлежащей полному уничтожению". Миллиарды расплатились жизнями, чтобы это не произошло, а те, кто выжили, теперь как у Ремарка - неучтённые жертвы войны. Григорьеву и его "девушкам" хватило одного вечера, чтобы столкнуться с праздником жизни. Хватило потому, что им стало очень больно, настолько больно, что они сели на первый же авиарейс и...это даже не обсуждалось, что они ещё погудят. Неважно где - в Константинополе, на Скай-Сити, на Васильево - они зальют крепким спиртным то место в душе, которое кричит, что самое лучшее время в их жизни безвозвратно ушло.