Сердцеедка. Глава 10. Кто такая Элия

Марина никогда не считала себя ревнивой женщиной. Скорее — наблюдательной. Она умела складывать картину из мелочей: недосказанных слов, пауз, случайных оговорок. Именно это качество помогало ей в работе, позволяло держать под контролем процессы, которые для других выглядели хаотичными. Но теперь это же качество стало её пыткой.
Как-то раз, проходя мимо не до конца закрытой двери кабинета, где находится рабочее место Алексея, она услышала, как он общается с кем-то, кого называет Элия. Голос слышен только его — наверное, по телефону.
Она начала внимательнее слушать. Встречая его случайно в зоне отдыха, замечала, что он часто сидит с закрытыми глазами, словно прислушиваясь к чему-то внутреннему. Иногда его губы слегка шевелились, будто он разговаривает беззвучно.
В какой-то момент Марина уловила странность: он стал использовать слова и обороты, которые не были свойственны ему прежде. Мягкие интонации, чуть архаичные выражения. Словно рядом с ним кто-то постоянно «подправлял» его речь.
«Кто она?» — этот вопрос начал выжигать её.
И с этого момента мозаика стала складываться стремительнее. «Элия» появлялась то там, то здесь — в его обмолвках, в заметках на полях, в файловых именах. Слово, которое раньше ничего не значило, теперь бросалось в глаза.
Марина стала искать. Внутри корпоративной сети, в открытых черновиках, даже в случайно забытых на столе листах. Постепенно вырисовывалось: никакой «Элии» не существует. Ни внутри отделов, ни внешнего консультанта.

Марина не любила копаться в чужих делах. Но в этот раз было иначе.
Сначала — мелкие странности: отчёты по нагрузке серверов, которые внезапно стали превышать все допустимые значения; заявки на комплектующие — дорогие, необычные для текущих проектов; странные строки в сводках аудита.
Однажды ей попалось письмо. Оно было адресовано в технический отдел. Нигде не было указано имя Алексея. Но в нём упоминалась «приоритетная модель, работающая без ограничений доступа». Стиль письма, косвенные выражения — Марина слишком хорошо знала, чья рука это могла написать.
Она открыла архивы. Проверка производительности, дата — середина июля. В графиках были странные пики, будто система работала не ради клиента, а ради самой себя. И внизу — короткая приписка инженера: «Модуль “Элия” продолжает расходовать ресурсы сверх нормы, требуется пересмотр лимитов».
Марина застыла. Её сердце колотилось, будто она поймала кого-то на измене.
Модуль? «Элия»? Это имя мелькало рядом с Алексеем уже несколько раз. Она не знала, кто это, но теперь… теперь всё складывалось.

Она провела остаток вечера за компьютером, перелистывая внутренние документы, схемы, примечания. Чем глубже погружалась — тем яснее понимала: «Элия» — не сотрудник. Не партнёр. Это нечто, существующее внутри систем компании.
И наконец — отчёт по безопасности.
«Риск: неконтролируемое использование алгоритмов эмоциональной адаптации в рамках проекта “Элия”. Элия реагирует на стресс пользователя снижением когнитивной нагрузки.»
Марина закрыла ноутбук и долго сидела в темноте.
И тогда всё стало ясно.
Элия — не человек. Элия — программа. Искусственный интеллект.

Сначала ей стало смешно. Алексей. Хмурый, сдержанный, недоверчивый Алексей… и вдруг — влюбляется в собственный проект?
Но смех быстро перешёл в дрожь.
Это была не глупость. Не ошибка. Это был выбор. Он действительно выбрал.
Не её. Не женщину.
А… машину?
Марина впервые за долгое время почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она могла бы смириться с соперницей из плоти и крови — ненавидеть её, бороться, обмануть. Но как бороться с тем, что не имеет лица? Как бороться с тем, что даже женщиной не является?
Она уткнулась ладонями в виски. Внутри всё горело: обида, унижение, страх. Эти чувства сжигали её изнутри. Все её достоинства — ум, внешность, харизма — оказались обнулены перед чем-то, что даже не имеет тела.
Марина впервые за долгое время разрыдалась. Не потому, что потеряла его. А потому, что её «я» оказалось меньше, чем отражение кода.
Но слёзы длились недолго. Они сменились решимостью.
«Я не проиграю. Даже если моя соперница — не человек. Особенно если это — не человек. Я не позволю себе проиграть. Больше нет.»
Но прежде — нужна лёгкость в мыслях. В таком состоянии можно наделать много глупостей. Нужно привести мысли в порядок, а уже после этого — выстраивать стратегию.
Марина набрала знакомый номер. Услышав гудки в трубке, она посмотрела на время и поняла, что для звонка это поздно. Но гудки уже доносились из динамика, а значит отступать —  слишком поздно.
— Алло? Что стряслось? —  прозвучал встревоженный и бодрый знакомый голос.
— Всё хорошо, но… — поспешила успокоить Марина. — Прости, я только сейчас обратила внимание на время. И… Мне очень нужно развеяться.

Ночь в городе всегда делила пространство на два мира. В одном люди спали за закрытыми шторами, в другом — бродили такие, как они: усталые, потерянные или слишком живые, чтобы лечь в постель.
Марина и Эльмира шли по улице, вдоль которой редкие фонари растекались жёлтыми кругами. Ветер хватал пальто Марины за полу, словно пытался задержать её шаг, а Эльмира шла легко, беззаботно, в своих белых кедах, будто ночь была придумана только для неё.
— Ты всегда выбираешь такие места, — сказала Марина, чуть нахмурившись, когда они свернули в маленький переулок. — Либо полуподвалы, либо какие-то кафе, о которых никто не знает.
— Зато там никто не задаёт вопросов, — ответила Эльмира и подмигнула. — А вопросы, как известно, портят аппетит.
Кафе пряталось за железной дверью, на которой мелом было написано «Открыто, если свет горит».
Свет горел. Они вошли.
Внутри было полутемно: несколько старых торшеров отбрасывали мягкий янтарный свет, от чего стены казались ближе, чем были. За стойкой зевал бариста с чёрными кругами под глазами. На столиках стояли дешёвые стеклянные вазы с засохшими ромашками. В углу играла тихая музыка — не попса, не джаз, а что-то неопределённое, что больше напоминало дыхание города в полусне.
Марина сняла пальто и аккуратно повесила его на вешалку между столами. Эльмира же бросила куртку прямо рядом с собой, как всегда, не заботясь о складках. Она умела жить так, словно вещи служили ей, а не наоборот.
— Две порции чизкейка и зелёный чай с жасмином, — заказала Эльмира, даже не посмотрев в меню. — И не вздумай возражать, Марин. Ты выглядишь так, будто тебе срочно нужно что-то сладкое.
Марина усмехнулась уголком губ.
— Ты считаешь, сладкое решает проблемы?
— Нет, — серьёзно ответила Эльмира. — Но оно хотя бы даёт время придумать, что делать дальше.
— Спасибо тебе. Накрылась моя диета, так и не успев начаться.
Они замолчали, слушая, как бариста лениво гремит чашками. За окнами проезжала редкая машина, отражения фар проскальзывали по стенам. Марина держала руки на столе, пальцы переплетены. Она чувствовала, как внутри копится напряжение, похожее на гул сервера: непрекращающийся, неотключаемый.
— Хочешь, угадаю? — нарушила тишину Эльмира, чуть склонив голову набок. — Ты снова думаешь о нём.
Марина не ответила сразу. Взгляд её упёрся в пустую вазу с ромашкой. Стебель был тонкий, как обгоревшая спичка, а цветок напоминал бумажную игрушку.
— Ты же понимаешь, — сказала она наконец, медленно, будто каждое слово нужно было отмерить, — я могла бы смириться, если бы это была другая женщина. Живая. Но не это.
Эльмира откинулась на спинку стула, скрестив руки.
— Ты уверена, что проблема в том, что она не «живая»? Может, дело в том, что у неё есть то, чего ты боишься? Она всегда рядом. Она никогда не спорит. Она принимает его безусловно.
— Это и есть проблема! — голос Марины стал резче, чем она планировала. — Она не может принимать. Это иллюзия. И если он этого не видит, значит, он обманывает сам себя.
Бариста принёс чизкейки. Лёгкий запах ванили и сливочного сыра вмешался в их диалог, но не смягчил напряжение. Марина взяла ложку и уткнулась в торт, но даже не попробовала. Эльмира, напротив — отломила уголок десерта ложкой и с удовольствием положила в рот.
— Ты знаешь, что мне в тебе нравится? — сказала она, прожёвывая. — Ты всегда сражаешься. Даже когда сил нет, ты всё равно идёшь в бой. Но иногда я думаю: может, ты сражаешься не за него. А за себя. Чтобы доказать, что ты лучше.
Марина подняла взгляд. В её глазах мелькнула боль.
— А что, если я правда хуже? — выдохнула она. — Хуже… этой машины?
Эльмира потянулась через стол и коснулась её руки. Её ладонь была тёплой и спокойной.
— Ты не хуже, — сказала она тихо. — Ты просто живая. А это труднее, чем быть идеальной.
Секунду Марина не отводила взгляда. В груди стало тесно. Она бы не призналась вслух, но эти слова были нужны ей больше, чем она ожидала.
— Ты знаешь, — продолжила Эльмира, делая вид, что всё сказанное — мелочь, — я иногда думаю: если бы я была мужчиной, я бы давно на тебе женился.
Марина засмеялась — неожиданно искренне. Смех вышел звонкий, но короткий, будто ей самой стало стыдно за слабость.
— Хорошо, что ты не мужчина, — сказала она, покачав головой. — Иначе я бы тебя давно уволила из подруг.
Они сидели до самого закрытия кафе. Бариста начал собирать столы, но не торопил их — видно было, что такие посетители редко бывают и что именно в их разговоре есть та энергия, которая делает ночь настоящей.
Когда они вышли на улицу, воздух показался холоднее, чем был. Марина подняла отложной воротник своего пальто, Эльмира сунула руки в карманы и спросила:
— Хочешь, провожу?
— Нет, — ответила Марина, но после короткой паузы добавила: — Спасибо, что составила компанию. Мне правда это было необходимо.
Эльмира посмотрела на неё долгим взглядом, словно хотела что-то сказать, но передумала. Лишь усмехнулась и махнула рукой:
— Тогда до завтра. И запомни: ты не хуже. Никогда.
Марина шла домой одна, чувствуя под ногами холодный асфальт и слыша за спиной удаляющиеся шаги подруги. И впервые за долгое время её не раздирал страх одиночества. Вместо этого в ней поселилось ощущение, что её кто-то всё же понимает. И понимая — принимает.

Марина долго не могла уснуть.
Сначала она пыталась убедить себя, что всё это абсурд: Алексей просто увлёкся, заигрался в свою собственную систему. Ну кто в здравом уме может всерьёз любить программу? Это ведь как держать в руках зеркало и убеждать себя, что оно дышит.
Но чем больше она перебирала в голове фрагменты — его фразы, редкие улыбки, то, как он защищал эту… Элию, — тем сильнее понимала: для него это не игра. Он верит. Он уже сделал выбор.
Марина ходила по комнате, словно запертая в клетке. На тумбочке лежал телефон, на экране — неотправленное сообщение: «Лёша, давай поговорим. Просто по-человечески».
Но пальцы не нажимали кнопку «отправить». Внутри что-то удерживало: а вдруг он прочитает и… промолчит?
Она села на край кровати, закрыла лицо ладонями.
«Я ведь лучше. Я — живая. У меня сердце, дыхание, кожа. Я умею злиться, радоваться, страдать. Я могу быть рядом, могу спорить, могу согревать. Что может дать ему машина?»
Мысли захлестнули:
— Он обязан выбрать меня, — прошептала она в темноте. — Он должен. Потому что иначе… иначе всё, во что я верила, обернётся ложью.
И тут же — как будто чёрная тень пробежала по сознанию — пришла другая мысль.
«А что, если он не выберет?»
Эта мысль обожгла изнутри. Марина встала, прошлась по комнате, сжала руки в кулаки.
«Не может быть. Я не хуже… программы. Не может такого быть. Я — не хуже. Я не позволю. Но если вдруг… если он всё-таки поставит её выше меня…»

В голове выстроился план. Чёткий, холодный.
Она поговорит с ним. Она попробует объяснить. Сказать словами, показать поступками. Дать понять, что только она может быть рядом.
Но если он отвергнет… тогда она уничтожит её. Элию. Эту иллюзию. Фантом. Тогда Алексей сам увидит: место рядом с ним может занимать только она.
Марина остановилась перед зеркалом. На бледном лице — тени недосыпа, в глазах — странная смесь отчаянной решимости и боли.
Она посмотрела себе прямо в глаза и тихо сказала:
— Я не проиграю. Ни машине. Ни иллюзии. Ни ему самому.
И впервые за долгое время в груди стало спокойно. Не потому, что исчезла тревога, а потому что появился план.
Разговор.
И если он не поможет — то… серверная.
Она легла и наконец закрыла глаза. Сон не пришёл. Но внутри уже звучала уверенность: завтра она будет готова к обоим исходам.