Бесы

 Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне...
                А. С. Пушкин
   
В каждом  итальянском городе есть площадь имени Джузеппе Гарибальди или (если город небольшой) памятник этому  человеку.  А если населенный пункт совсем уж маленький, и единственная площадь в нем исторически называется по-другому (обычно  - «пьяцца Дуомо») а для постамента на ней просто нет места, то вы обязательно найдете на стене одного из домов или (на худой конец) на каком-нибудь заборе  памятную доску с надписью, что «здесь проходил (или жил, был с визитом)»  вышеупомянутый исторический деятель.
 Гарибальди -  не единственный персонаж,  удостоившийся такой чести. Конкуренцию ему может составить граф Кавур, память о котором также глубоко врезалась в современную архитектуру городов Италии.   В головах итальянцев эти два человека (столь непохожие друг на друга) неразрывно связаны, так как сыграли (каждый по-своему) исключительную роль в объединении Италии (а это было не просто объединение, а стирание прежнего уклада жизни, «перекраивание» всех и всего). Но о Кавуре речь не пойдет, собственно, как и о Гарибальди.
 Рассказать я хочу о привокзальной площади Неаполя -
площади имени Джузеппе Гарибальди и попытаюсь расмотреть ее как социальное явление.
Я уверена, что у большинства неаполитанцев словосочетание «площадь Гарибальди» вызывает сугубо личные неприятные ощущения.   Туристы, посетившие данную «достопримечательность», обычно при ее упоминании  невольно содрогаются.
Только у одного известного мне человека эта площадь вызвает восторженные воспоминания, однако, еще раз посетить ее он почему-то категорически не хочет.   Эту историю я описала одном из своих рассказов.

Площадь Гарибальди в Неаполе сильно отличается от самого города. По крайней мере, отличалась в то время, когда я в Неаполе жила.  Она (площадь эта)  - как бы кульминация пороков города, концентрация тупой и бессердечной жестокости.
 Я прожила в Неаполе 20 лет.  Неаполь — сложный город,  многогранный: там есть и хорошее, и плохое.   Он может повернуться к человеку  то одной гранью, то другой, то третьей, и т. д. Привыкнуть к этому городу трудно. Там нужно родиться для того, чтобы любить его.
 Меня неоднократно пытались ограбить на  улицах Неаполя. Пару раз я оказывалась случайно вблизи бандитских разборок.
(Мы приехали в Неаполь как раз в разгар войны мафиозных кланов, известной как движение шиссионистов. Но после 90-х, пережитых в России, это все меня уже не сильно пугало.)
Со мной случались в Неаполе различные «приключения», в которые трудно поверить, но они тем не менее реально происходили. Такие «приключения» -обычная неаполитанская повседневная жизнь..
Кстати (ну, или некстати) все кажущиеся фантастическими неаполитанские истории, показанные в фильмах Тото и Эдуардо де Филиппо, не придуманы вышеупомянутыми режиссерами, а просто «подсмотрены» на улицах города.
Ну, например, что бы не быть голословной, приведу две (из огромного множества, произошедших со мной) истории.
Первая.  Я возвращалась с работы и решила сократить дорогу домой.  В узком и темном переулке некий неаполитанский «джентельмен» промышлявший сбором телефонов и портмоне  у посетителей вышеупомянутого места, хотел «отжать» что-нибудь и у меня, раз уж я туда зашла. Мне было совсем не жалко поделиться с ним «сокровищами» моих карманов. И (со словами: «Ну, на, возьми») я протянула ему мелочь (кошелька у меня в тот раз не было с собой) и свой старый кнопочный «Сименс», купленный в 90 -х и переживший несколько стирок в стиральной машине и многочисленные падения с больших высот в различного типа субстанции (и тем не менее  еще работавший).  «Джентельмен» удивился, мол, «стыдно в век технического прогресса ходить с таким старьем», и даже попытался подарить мне один из «своих» (в смысле, уже у кого то отобранных, и лежавших в многочисленных внутренних карманах его широкого и длинного пальто) телефонов (что ему так и не удалось сделать, как он не настаивал, мол, «выбирай любой.»).  В конце концов «рыцарь» галантно довел меня до конца переулка со словами: «Я тебя лучше провожу, а то мало ли чего, ограбят еще.» 
А «Сименс» мой еще долго мне исправно служил.
Ну, или вот еще один случай.  Однажды я очень хотела есть и искала какую-нибудь закусочную в историческом центре города (в час, когда все кафе, рестораны и прочие заведения подобного типа не работают). Увидев сверху с балкончика, как я безнадежно бегаю от закрытой двери одного кафе к другой закрытой двери другого кафе, очень пожилая женщина крикнула мне: « Есть хочешь?  Я тебе сейчас приготовлю чего-нибудь..» Она накормила меня очень вкусной пастой с помидорами и сыром, не взяв (как я ни настаивала на том) с  ни цента: « Ты, что меня обидеть хочешь?» И такое отношение к людям — не редкость в Неаполе, там много добрых людей с открытым сердцем.

А еще город непредсказуем и хаотичен, там все время что-то ломается, обваливается, не работает.
Каждый неаполитанец  - великий артист комедии и драмы одновременно - человек театр, постоянно стремящийся обмануть и (или) разыграть тех, кто рядом. Жителей Неаполя отличает остроумие, острословие и непобедимая (а лучше сказать — неубиваемая) жизнерадостность и находчивость.
  У Лучано ди Крешенчо (итальянского инженера, переквалифицировавшегося в философа, актера и писателя) есть афоризм, переводе звучащий примерно так: «Берн - город Швейцарии, известный своим порядком, - в два раза больше неаполитанского кладбища.  Но на кладбище в Неаполе в два раза веселее.»
Это действительно так.

Неаполь многому меня научил.   Я «накатала» целую книгу о нем, просто для себя, чтобы не забывать.
Но вот полюбить этот город у меня так и не получилось и, в конце концов, я из него уехала. И несмотря на многие мои теплые, веселые и счастливые воспоминания, связанные с ним, жить я в Неаполе больше не хочу. Правда, иногда приходится по делам туда ездить, мне даже это нравится, но вот площадь Гарибальди я стараюсь избегать. Дело вот в чем. Если в самом Неаполе все еще жива душа города, то на площади Гарибальди она мертва, там все жестко: без жалости, без юмора, только тупая жестокость.
Например, если в опасных испанских кварталах Неаполя, известных бандитизмом и множеством домашних алтарей с мадоннами, людям все- таки принято смотреть в глаза, и там никогда не обидят женщину с маленьким ребенком, то на площади Гарибальди в глаза не смотрят и могут просто так для развлечения  пырнуть ножом любого.   

К сожалению, в последние годы я замечаю, что площадь Гарибальди расширяется, охватывая как гигантский спрут все новые и новые районы города. Очень не хотелось бы, чтобы весь Неаполь стал ей. А такая тенденция намечается не только для Неаполя. Многие города, которые я помню как уютные, чистые и спокойные места, становятся все больше и больше похожи на площадь Гарибальди в Неаполе.   Меняется уклад жизни. «Размываются»  моральные устои. Уничтожается природа. Грязь (во всех  смыслах этого слова) становится привычной формой нормой жизни. Как Гарибальди и Кавур  «ломали» Италию, стараясь привести разные регионы и традиции к одному серому среднему под управлением банков, так и сейчас идет «стирание» различных народов и укладов жизни. И цель на этот раз более глобальная — замена человека на бесправную вещь с присвоенным ей идентификационным номером за управление которой старые банки борются в настоящеее время с технократами.
  Какая - то «гарибальдизация» пространства происходит. Даже дома от нее сложно укрыться. Она лезет во все щели: через интернет, кино, книги, школьное образование, причем, везде, во всех странах.


Вы не хотите посетить площадь Гарибальди и стараетесь ее обойти стороной? Тогда она сама идет к вам! (Прям, как в российской рекламе 90-х годов про стиральный порошок с красной крышечкой, который «вы еще не купили».) «Гарибальдизация» не зависит от уровня дохода и охватывает все слои общества,  включая правительства почти всех стран. Причем, чем выше управляющая структура, тем жестче «площадь Гарибальди» внутри нее. Как бы происходит отбор вверх по отрицательным чертам. Идет этот процесс уже давно, то сдавая свои позиции, то наступая снова.  «Площадь Гарибальди» то маскируется внешней маской приличия, то открыто обнажает свою сущность. Но, к сожалению, она присутствует фактически везде. Кому то удалось долго с ней не сталкиваться напрямую, а кто-то на ней родился и вырос и не знает другой формы жизненного уклада. 

Главный герой моего рассказа «Площадь Гарибальди» «окунулся» в реальность этой площади, «впечатлился» и вернулся домой, туда, где нормальная жизнь. У него была эта возможность.

Мое поколение оказалось в 90-е годы в России выброшено «на площадь Гарибальди», и вернуться  уже было некуда. Кто-то из нас как-то пытался уйти с этой площади, каждый -  по - своему. У кого — то это получилось, у кого- то — нет. Кому-то новая жизнь  ужасно тогда понравилась, и они «нырнули» в нее с головой. Кто-то быстро умер от «передоза» (кто-то медленно), кто-то стал «талантливым бизнесменом», кого-то (как одну из немногих девушек моего курса,  чье бездыханное тело нашли в Савеловской электричке, она просто ехала из Москвы в Долгопрудный) зарезали бандиты.   
 Многие в 90-е уехали из России потому, что просто не могли выжить в этой новой российской реальности.   Один из моих сокурсников - физтехов,  никогда не думавший об отъезде из страны, резко переменил свои жизненные планы и стал искать иностранную аспирантуру (в которую он впоследствии поступил) после того, как встретил на платформе Савеловского  вокзала двух бомжей неопределенного возраста, пытавшихся сосчитать мелочь. Бомжи долго вырывали монеты друг у друга из рук и дрались. В конце концов более взрослый из них отдал моменты более молодому со словами: «Ну, ладно, давай ты считай. Ты все-таки на физтехе учился...» **
Уехав с одной «площади Гарибальди» (в России) я попала на другую (в Италии). Разница была в том, что жесткая площадь Гарибальди в Неаполе была только у вокзала, а в самом городе - замаскированная мягкая, создающая ощущение благополучия.  Или мне так казалось после  России. А еще в Италии можно было работать по специальности и выжить с детьми на зарплату научного сотрудника.
С годами жесткая «площадь Гарибальди» 90-х в России замаскировалась, создавая иллюзию экономического роста. Но она не исчезла.

 А сейчас я понимаю, что куда не поедешь, она везде эта «площадь Гаврибальди», никуда от нее не деться.

 Ее суть может быть замаскирована новым красивым входом в метро в Неаполе,  шикарным европейским  научным центром, ну, или «новейшими технологиями и промышленным ростом» на фоне изменения цены на нефть, но она -
 эта суть всегда прорывается наружу - коррупцией, войной, смертями, беспределом.  Люди, привыкшие жить на ней, уже не знают, что может быть по-другому.
 А «гарибальдицация» нарастает и меняет нашу реальность.  Прям, Пушкин вспоминается: « Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне...» И хочется как то остановить эту  процесс.

Но проблема в том, что пока нет общей светлой идеи, и во главе всего стоят деньги,  «процесс гарибальдизации» невозможно остановить.
 
  Медицина во главе которой стоят деньги, не может вылечить.,
образование во главе которого стоят деньги, ничему толком не научит.,
наука, во главе которой стоят деньги,  ведет к разрушению природы и человека., социальная система во главе, которой стоят деньги прославляет эвтаназию.,
мирные инициативы, во главе которых стоят деньги,  разжигают войны.

Пока во главе всего стоят деньги,
будет проходить отрицательный отбор во власть, и бесы всегда будут прорываться наверх.