Смысл жизни Вариант

В юности (середина 60-х годов прошлого века) мы с друзьями много времени обсуждали, как и многие наши сверстники, «вечные вопросы» – любви и дружбы, будущего, верности и предательства, добра и зла, смысла жизни и другие. Многие из этих вопросов остались не прояснёнными, книг было мало, а взрослые тогда жили своей тяжёлой трудовой жизнью и им было не до нас (Рабочая слободка из романа Горького «Мать» – это буквально картина нашего детства и юности).

Минули десятилетия, значит и молодость, а по зрелости прошлись тяжелейшие 80-е, а затем и чумовые 90-е, вот в это время меня занесло в подвал – на «маёвку» по случаю грядущих выборов мэра нашего города (в Подмосковье), «маёвку» и организовал один из кандидатов в мэры. Несуразица там происходила, по-моему, полная, но я хочу сказать не об этом, а о том, что, выбираясь в конце посиделок из подвала, где проходило собрание, я, вдруг, почувствовал, что во мне проснулся так и оставшийся когда-то неразрешённым вопрос – о смысле жизни. Разобрало меня тогда изрядно, так, что с этого момента я стал жить уже в контексте воскресшей проблемы.

Как-то в нашем киноклубе случилось мне посмотреть фильм Александра Довженко «Земля». Извините, но здесь я считаю важным пересказать один из фрагментов фильма. Сцена такая – в центре большой поляны в яблоневом саду, где яблони все в цвету и сад весь белый (начало весны-лета), но, одновременно, по периметру поляны насыпаны огромные гурты яблок (конец лета-осени) – художественный гротеск автора – даже в природе всё «прибрано» к торжественному моменту. А момент такой.
В центре поляны стоит гроб, в гробу лежит старик, ещё живой, вокруг гроба амфитеатром стоит его большая семья, внизу малышня, затем дети постарше, затем взрослые, совсем малые на руках, все в белых одеждах, бабы в сарафанах до земли, а мужики в шароварах и длиннополых рубахах.
К старику подходит старший сын и спрашивает: «Батька, что ты хочешь?» – старик, подумав, отвечает: «Яблочка». Сын даёт старику яблоко, тот его надкусывает и … умирает.

Дальше перед зрителем разворачивается фантастическая картина – в саду начинает лить сильнейший косой дождь, а прямо перед зрителем появляется солнце, которое выбрасывает на нас снопы света, а преломленные дождём солнечные лучи заполняют всё пространство вокруг – сверкает всё, капли дождя, ударяясь о яблоки, образуют мириады фонтанов бенгальского огня. И в то же время родные старика стоят невероятно красивые и торжественные, никто не плачет, одежда на всех сохраняется белой и сухой. … Степень торжественности момента невероятная.

Я к этому времени бывал на похоронах и не раз, однако развёрнутая в фильме картина ошеломила своей возвышенностью и яркостью – я получил сильнейшее эмоционально-эстетическое переживание, при котором почувствовал, что вот только что увидел смерть/уход из жизни как торжество и даже как некое высокое таинственное празднество!

И немного позже, возвращаясь из кинотеатра, я себе сказал – только что я видел, какой должна быть смерть человека, его жизненный финал – он прекрасен! Моя задача по поиску смысла жизни теперь несколько упростилась, ведь теперь мне осталось ответить на вопрос – как жить так, чтобы достичь подобного жизненного финала (в нём-то, как наиболее достойном венце жизни, я уж никак не сомневался)? И ответ я со временем нашёл.

Наше поколение помнит, что в детстве из вкусного, сладкого желаннее петушка на палочке (была такая конфета-леденец) не было ничего на свете, а вершиной развлечений были мультики в кинотеатре. Были, конечно, и непонятные моменты – почему, например, взрослые не покупают себе петушков, вообще никто из взрослых этого не делал, хотя и, несомненно, могли бы. Но время шло и скоро наступило время карамелек, а это уже не только сама хрустящая карамелька, но ещё и вкуснейшая начинка, да ещё и красивый фантик(!) – петушок ушёл безвозвратно в прошлое – не нужен. А мультики сменились фильмами про войну, на «Чапаева», «Подвиг разведчика» и другие военные фильмы ходили по нескольку раз, куда там мультикам. А время шло, карамельки сменились шоколадными конфетами, в какой-то момент нами обнаружилась ещё и притягательность мыса, рыбы, появился любимый суп, сладости даже потеряли первенство «самого вкусного». По линии же развлечений военные фильмы сменились приключениями, приключения – детективами, затем пришли и романтические фильмы про дружбу и любовь. Своя жизненная цепочка разворачивалась и во дворе – песочница со сказочными сооружениями сменилась играми в войну с захватывающей беготнёй по сараям, затем их сменил футбол, вообще спорт, уже с настоящими зрителями, победами и чемпионами(!), а в какой-то момент обнаружилось, что с девчонками, которых раньше просто не замечали в силу их неотличимости от нас самих(!), время проводить куда интереснее, нежели с ребятами. И так далее, и так далее, и так далее – по всем направлениям жизни происходит нечто подобное.

Но что же здесь происходит по сути? А происходит то, что жизнь человеком изживается, изжитое теряет свою актуальность, оно уже никак не притягивает, не манит, не цепляет человека. Описанный нами финал жизни – смерть старика в фильме Довженко – это как раз смерть человека, полностью изжившего жизнь, его в этой жизни уже ничто не держит, жизнь состоялась – всё было, всё изжито! Естественный финал жизни, а он выражается в осуществлённом смысле жизни, мы теперь находим в её (жизни) полном изжитии!

Один оппонент мне возразил (а мы тогда уже перевалили середину жизни). – А если я хочу карамельку!?
Это, конечно, некорректное возражение, которое сделано не ради поиска истины, а лишь для того, чтобы ущемить автора. И это можно пояснить ещё так, у математиков есть понятия: «сходящаяся бесконечная последовательность» и «дурная бесконечность». Так вот первая имеет предел (сходимость – смысл) и с ней математики работают (всё дифференциальное и интегральное исчисление на этом понятии построено), а вторая бесконечность (дурная) смысла просто не имеет и её математики игнорируют. И возражение моего оппонента есть как раз попытка подбросить, своего рода «дурную бесконечность» автору. Игнорируем!

Однако, есть серьёзное предупреждение к нашему смыслу жизни. Оказывается, не так-то просто изжить жизнь полностью и достичь описанного её финала. На своём жизненном пути человек почти на каждом шагу встречается с вещами, которые не дают ему изживать некоторые важные (как после оказывается) жизненные моменты – на что-то нам страшно решиться (есть риск потери денег/чего-то материально ценного, риск подпортить свой авторитет, риск покалечиться в драке, и так далее, этот ряд длинный) и человек отступает. Что-то нам запрещается, особенно в детстве и юности, родными и близкими («Нельзя!», «Не положено!», «Стыдно!») и мы отступаем. И уже у вполне взрослых людей есть соблазны, которые тоже уводят нас от подлинных вещей и поступков (соблазн денег/лёгких денег, соблазн сомнительной, но лёгкой карьеры, развлечения – все суть такой же соблазн – лёгкой доступности приятного). Иногда мы идём на поводу собственного тщеславия и не делаем важного, то есть предаём сами себя, изменяем себе, наконец, на что-то мы не решаемся в силу элементарной лени. А, поскольку многие вещи в жизни изживаются лишь в «своё время» (только в детстве, только в молодости) и никак не позже (таковы: образование, формирование характера, любовь, семья, дети, творческий труд, даже жизненный достаток и многое другое), то нередко человек подходит к жизненному финалу и, вдруг, обнаруживает, что в жизни он очень многое и ценное по сути не имел – никого не любил, настоящих друзей не было, семьи нет, ничего толком не сделал, успеха ни в чём не было, денег не было и нет, а жизнь подошла к концу. Жутковато! Непросто изжить жизнь!

Меня часто спрашивают – неужели жизнь должна быть изжита буквально – полностью, без остатка – вроде бы в жизни есть такие вещи, как преступление (убийство, например) и наказание за него (тюрьма), и что же – это всё изживается? Моё убеждение – да, даже это должно быть изжито. Но как и когда изживается убийство, например? Допустим, трёх-четырёхлетний ребёнок раздавил жука – ведь это момент убийства живого существа! Вот здесь мать и должна объяснить ребёнку, должна достучаться до зарождающегося сознания ребёнка, что он совершил чудовищный проступок – лишил жизни живое существо. Если до сознания такого ребёнка в какой-то мере дойдёт недопустимость содеянного, то уже никогда в жизни он подобного проступка не совершит. Понятно, что в 16-18 лет это объяснение уже будет запоздалым, увы, здесь уже может прийти и беда.

Иногда я привожу пример того, что служба в Советской армии, например, со временем стала мной (в определённом контексте – в целом служба в Советской армии оставила вполне положительные воспоминания) интерпретироваться как пребывание в тюрьме – там всё делалось строго по команде, все перемещения только строем, прав у солдата по сути никаких, жизненное обеспечение (еда, одежда, медицина и прочее) предельно унифицированные и скудные. Очень трудно (повторяю – в определённом контексте – прежде всего по форме) найти отличие службы в армии от тюремного содержания. Таким образом какие-то жизненные моменты человеком изживаются буквально, но какие-то – метафорически, однако, именно изживаются, обязательно изживаются!

Моё твёрдое убеждение и оно же резюме к этой статье – нельзя бояться жизни, жизнь человеком должна быть изжита, в этом её смысл (пусть и как вариант, но неплохой)!