Прошедшее. Том второй. При-людия 4

При-людия №4 «ИДЕАЛЬНЫЙ ШТОРМ»

Руководство архитектурной мастерской, где я трудился на благо Ленинграда, продолжало хлопотать о моём постоянном жилье, но безуспешно. Тем временем, несмотря на то, что я проработал здесь уже пять лет, не выходило повышение в должности. Постоянно что-то тому мешало. Назаров пожимал плечами и говорил, что надо подождать. Мне это казалось унизительным. Дима-фотограф, у которого я был временно прописан, имея официальное ходатайство Главного архитектора города, отказал в очередном продлении этой прописки (она давалась на один год) из-за возражения его жены, подозревающей, будто я могу претендовать на часть жилплощади. Зоя, жена моя оставалась безработной все эти пять лет, потому что не могла никуда устроиться за неимением никакой прописки да ещё из-за высшего образования, которое мешало получить прописку временную (высокопоставленного ходатая для неё не нашлось). Такие были порядки у тогдашней власти. Только рабочий класс имел привилегию устраиваться здесь по так называемому «лимиту». Этих людей так и называли: «лимита». К тому же кто-то «настучал» на меня о якобы краже куска оргстекла для изготовления больших треугольников, хотя эти чертёжные изделия мне достались совершенно иным путём. А тот кусок действительно куда-то пропал. Неприятность невелика, но отравляла мерзкими последствиями по части репутации. Ещё я поссорился с коллегой и другом Борей Николащенко чисто на профессиональной почве из-за разногласий в сотрудничестве. Наша многолетняя совместная работа прервалась. И ольгинский Илья Борисович заявил о нежелании предоставлять нам свою «дачку» для дальнейшего проживания. Возникла некая усталость от всех этих невзгод, навалившихся со всех сторон. Можно, конечно, подыскать другого места прописки и съёма жилья, можно поусердствовать в поисках способа по устройству на работу жены, однако всё чаще появлялась мысль распрощаться с этим городом.
В то время случился довольно активный выезд моих знакомых архитекторов за границу, в том числе и тех, кто участвовал в поисках образа городских пространств, когда проектировался Северо-Запад Ленинграда, о чём я рассказывал ранее. Правда, уезжали те, кто имел родство с еврейской национальностью. Коллега Саша Товбин, автор знаменитых жилых «домов-кораблей» как-то говорит мне: «А что, если и тебе податься в Америку, если здешняя власть не даёт добро на постоянное местожительство». «Так ведь выезд разрешён только евреям да их родственникам, ими же и организован, а во мне и в родственниках моих  такой кровиночки нет и полкапли». «Почему, есть ещё «Толстовский фонд», русский, можно и туда обратиться. Да и еврейскую кровиночку нетрудно отыскать путём искусных приёмов. Есть такие ловкачи». Он, по-видимому, знал о подобных возможностях и предлагал помочь в этом деле. Я задумался. Мой архитектурно-градостроительный талант уже достаточно проявился, почему бы не применить его в другой стране. Сказал об этом жене. Та почти вскипела. «Ты что? Ни о какой загранице не может быть и речи»! Тогда я, взяв кратковременный отпуск за свой счёт, поехал в Крым, в Севастополь. Ведь кроме Москвы и Ленинграда, в иных городах прописку получить нетрудно. Устроюсь в Севастополе, получу там квартиру, да потом обменяю её на Ленинград. Благо, оба эти города имеют некоторую связь по морской линии, и жители переезжают туда-сюда. В тамошнем проектном институте я показал фотографии своих работ. Руководство было радо приобрести такого сотрудника. Пошли к первому секретарю горкома КПСС, чтобы заручиться поддержкой в получении жилья. Тот согласился и пообещал сам сделать мне официальное приглашение. Я заодно съездил в Ялту, встретился там со своими давними друзьями Гурием Озеровым и Беллой Королёвой, которые переехали туда в отдельную квартиру из комнаты в «коммуналке» на Фонарном переулке Ленинграда, где я когда-то приютился у них, будучи «бомжом». Они были весьма рады тому, что окажемся мы тут соседями. Вернулся, вполне себе довольный. Поговорил с Назаровым о своём увольнении. Тот, по-видимому, всё понял и не стал уговаривать меня о продолжении работать в мастерской.
Официального приглашения из Севастополя всё ещё не приходило. Кто знает, может быть, адрес перепутан. И, не дожидаясь этого гарантийного письма, мы собрали вещи в малый контейнер междугородных перевозок, состоящие в основном из картин и фисгармонии. Илья Борисович теперь сокрушался, поговаривая, что жалко с нами расставаться. А затем спросил, куда мы отправляемся. Я пошутил: «В Израиль». «О! — воскликнул он, приняв мою шутку за действительность. — И мне тоже туда надо бы». А Ромка, его слегка свихнутый взрослый сын заплакал. И тем же вечером отправились мы втроём на вокзал, чтобы ехать в Севастополь.