Анна. Еще вам не надоела?

        - Почему ты не познакомишь меня со своей матерью и братом? – как-то поинтересовалась Аня.
        - Познакомлю, как только сдам объект, -  ответил Алекс. Мрачный он вернулся со строящейся виллы, которую ему заказал новоиспеченный нефтяной миллиардер арабского происхождения. Тот купил приличный кусок Альп и нанял одного из самых известных архитекторов создать ему странный гибрид – средневековый замок являющийся одновременно и дворцом из сказок тысячи и одной ночи. Задача была трудна – нужно было угодить разноперым вкусам магната и не изуродовать ландшафт. Алекс полностью отдавался работе – Аня чувствовала себя покинутой. Одиночество и полная зависимость от мужа тяготили её. Она была слишком самостоятельная, слишком живая, чтобы просто жить и наслаждаться жизнью. Обладая кредитной картой мужа, она ходила по магазинам и уже не получала от покупок того острого удовольствия, которое испытала в Милане. Впервые в жизни покупая те вещи, которые она видела только в редко просачивающихся в СССР шикарных журналах. С грустной улыбкой она вспоминала, как  покупала себе первые дорогие вещи – всего-то три сумочки! И несколько пар обуви. И, пусть хорошего качества, но не самую лучшую одежду. Сейчас её шкаф был набит сумочками на все случаи жизни – из крокодиловой кожи, из тончайшей лайки, из кожи змеи и мягкой, великолепной выделки замши. А вершиной коллекции была сумочка сплетенная из серебряных чешуек и разноцветного некрупного жемчуга. К ней полагался и пояс. И даже пряжки на туфлях. Жаль, что на шестом месяце беременности она не могла себе позволить надеть этот пояс и туфли на высоком каблуке. Беременность была тяжелой – на четвертом месяце появилась угроза выкидыша и Аня провела  несколько недель в больнице, лежа на кровати с поднятыми вверх ногами. Но кризис благополучно миновал, и она снова получила свободу -  ещё четыре месяца и у нее появится тот человек, любовь к которому не будет зависеть ни от времени, ни от каких меркантильных расчетов – возникнет нерассуждающая безграничная материнская любовь.

        Алекс был бледен, когда вел машину, несшую их к дому его матери. Аня молчала, она уже хорошо узнала характер своего мужа – он был очень мягким и добрым, но иногда настроение его менялось и в тот момент он пугал её. Что-то жестокое появлялось в его лице – складки у губ, холодные, даже ледяные, голубые глаза – смотрели на неё, словно оценивающе, словно в его душу заползали могильные черви сомнений: – А, вообще-то, любит ли меня эта женщина? Или она продалась мне?
        Но перепады настроения, к счастью, были редки. Он сам с нетерпением ждал ребенка.
        - Я не представляю, как возьму на руки своего сына. Он, наверное, будет таким хрупким, как…  как… - он поискал эпитет и не нашел, но говорить «как драгоценный хрусталь», это сравнение показалось ему банальным, не стал.       
        - Подумай сам, как могло бы выжить человечество, если бы дети были так хрупки. Нет, даже новорожденный малыш очень крепок – он может ручками вцепиться в пальцы отца, держаться только на этих пальцах какое-то время.
        - Правда? – Алекс сделал страшные глаза. – Ты – шутишь!
        - Я сама это видела – у одной моей подруги старшая сестра родила младенца и показывала нам этот трюк.
        - Что за изуверство – а вдруг бы он упал!
        - Это гимнастика, и, потом, она это проделывала над кроватью малыша.
        - Мне стало намного легче. - Засмеялся Алекс. На его лице, едва рука легла на её живот, появилось выражение блаженства.
        - Вот здесь сидят целые поколения барончиков, но они сами еще не подозревают об этом.
        В этот момент Аня любила своего мужа!
          
        Только человек с самым мрачным воображением мог построить этот дом – он был темен и груб снаружи и гнетуще-неуютен внутри. Когда они подъехали к парадному входу, Аня посмотрела на мужа и тихо вздохнула. Какое-то странное чувство кольнуло сердце. Да, неприветливый особняк с первого же взгляда не понравился ей, но она и не собиралась здесь жить, а чувство какой-то неясной угрозы, исходящей от этих стен, она постаралась подавить и лучезарно улыбалась, когда открылась дверь и на пороге показалась женщина. Ане она показалась довольно приятной – высокая дама заботливо ухоженная и выглядевшая значительно моложе своего пятидесятитрехлетнего возраста. Встретив её в другой обстановке, Аня подумала бы, что ей лет сорок-сорок два. Ярко-рыжие волосы были подстрижены и уложены модную прическу. Бирюзово-голубые глаза глядели на жену сына с холодным любопытством, и даже какое-то странное выражение промелькнуло в них. С лица Ани она перевела взгляд на её живот и невольно прикусила губу.  Жест был так мимолетен, что Аня и не заметила бы его, но следом, протянув руку для знакомства, она увидела, что глаза свекрови уставились на её кольцо  и глаза эти наполнились гневом. Еще и двух слов не было сказано между женщинами, но беременная Аня, обретя невероятную сверхчувствительность, как мощнейший радиотелескоп, направленный во Вселенную, поняла, что эта женщина возненавидела её с первого же взгляда. Непонятно почему? Непонятно за что?
        Но слова её были приветливы. Она приказала слуге отнести чемоданы в «апартаменты барона», как выразилась она и пригласила всех к столу в семь часов вечера.

        - Я не понравилась ей! – Сказала Аня, когда они расположились в комнатах, и глядя в окно. Даже на втором этаже были решетки. – Мы долго здесь пробудем?
        - Анна, я не хотел говорить, но мне придется уехать недели на две. Возникли серьезные трудности – мой шейх снова забраковал проект.
        - Какого рожна ему еще надо?
        - «Рожна»? Что это такое?
        - Я сама не знаю. Просто выражение. Я боюсь твою мать – она почему-то сразу же невзлюбила меня. И она не хочет нашего ребенка.
        - Ты преувеличиваешь – у беременных вечно какие-то прихоти и страхи. И, потом, кого здесь интересуют её чувства? – С досадой сказал Алекс. - Она будет свести себя вежливо. Так что расслабься и получай удовольствие.
         - В этом мрачном доме? Где везде на окнах решетки?
         - Ты сама хотела познакомится с моей матерью, а теперь недовольна.
        - Я уже познакомилась, мне этого достаточно! Я не хочу оставаться одна под этой крышей. Возьми меня с собой.
        Он подошел и обнял её.
        - Анюта, голубка моя…
        Когда он назвал её голубкой, Аня вздрогнула. Сандро всегда её так называл.
        - Никогда не называй меня так… - Резко сказала она. И подумала – это милое прозвище осталось там, в Москве, на Чистых прудах, в переулочке детства. А здесь есть мрачный дом, свекровь, которая с непонятной ненавистью отнеслась к беременной жене сына, и разлука с тем, кто любит меня. И кого я… люблю?
       Он не стал спрашивать, почему ей не понравилось это ласковое название, он хотел объяснить ей, что там, куда он летит слишком жарко для беременной, палящий зной не стихает даже в январе. А так же не безопасны для неё перепады давления в самолетах, все эти факторы могут негативно сказаться на женщине и её ребенке. А он не мог рисковать!
        - Анна, пойми же, здесь ты в полной безопасности. И какие бы чувства ни одолевали мою матушку – она будет их тщательно скрывать. И тебя окружит комфортом.
        - Это что – материнская ревность? – Поинтересовалась Аня.
        - Нет, – горько усмехнулся Алекс, – это зависть.
       
        За ужином – стол был великолепно сервирован, и подавались самые изысканные кушанья - Аня поняла, что все эти омары и устрицы были специально выбраны мамашей, чтобы поставить девушку в неловкое положение – продемонстрировать сыну, что он выбрал себе в жены невоспитанную особу, не соответствующую строгим нормам его круга. Он будет стесняться её плебейских манер, едва утихнет его страсть. Но любезная матушка, не могла знать какую школу прошла Анна. Уроки тетушки Марты были усвоены ею на пять.
        И никакие щипчики для разделки омара не могли её смутить!
        Омар, кстати, был похож на резиновую вату.
        Выкатив пробный шар, мать Алекса поняла, что девица не так проста, как показалась с первого взгляда. Не моргнув глазом, виртуозно орудуя приборами, она расправилась с омаром
        После того, как Аня, сославшись на головную боль, удалилась в спальню, мать и сын остались наедине. И между ними произошел разговор, который, услышь его Аня, бросилась бы бежать из этого дома без оглядки.
      
         Алекс сидел в кресле, в котором любил сидеть его отец, и смотрел телевизор – транслировался футбольный матч. Матч был вял и неинтересен, и Алекс молчал, выжидая, когда мать не выдержит этого молчания и заговорит первая.
        И это, вскорости, произошло.
        - Ты поставил меня в ужасное положение, - сообщила она, - мои приятельницы теперь чешут свои языки по всем салонам вокруг.
        - Я думаю, что я это переживу, маман.
        - Ты такой же эгоист, как и твой отец, совершенно не считаешься со мной.
        - Ну что вы маман, я гораздо хуже! Мой отец вас любил…
        - А ты любишь другую – жалкую стриптизершу, которая за деньги выставляла свое тело на показ! – Не выдержала его равнодушно-насмешливого тона стареющая женщина.
        Алекс незаметно подобрался. Вот это новость! Значит мать, что-то разнюхала о прошлом Анны. И в своей грубой манере попыталась его уколоть.
        - Что вы хотите этим сказать? – Холодно бросил он. - Моя жена никогда не была стриптизершей!
        Мать поднялась из кресла и подошла к бюро Х1Х  века, инкрустированному перламутром с картинками из жизни китайских мандаринов, быстро вынула фотографию из нижнего ящичка и бросила на колени Алексу.
        Та же самая фотография, что показывал Алексу отец наркоманки Аннет, была сейчас у его матери.
        - Откуда у тебя это?
        - Не важно! – Быстро ответила она.
        - А где ты видишь обнаженную натуру? По-моему девушки вполне одеты.
        - То, что она отплясывала на потеху публике в каком-то дешевом кабаке, ты, надеюсь, не будешь отрицать?
        - «Взгляни на свои грехи и ужаснешься». - Процитировал Алекс фразу забытого им автора. – Анна моя жена и я, ради твоего же блага, приказываю  её уважать. Я на днях уеду на пару недель и, вернувшись, я должен застать её веселой, довольной твоим гостеприимством и любезностью.
        Он сказал это тихим тоном, но в нем таилась угроза. С какой-то горькой радостью он увидел, что он победил - мать покорилась – её ресницы дрогнули, и она опустила глаза. 
        Отчаянно пытаясь приобрести финансовую независимость от подачек сына, она вложила остаток своих собственных средств в какую-то авантюру и проиграла. Откажи он ей в деньгах, и она вскорости окажется живущей в небольшой дешевой квартирке, без прислуги, и её модные тряпочки живо превратятся в немодные! Она резко потеряет свой круг – её приятельницы, зараженные снобизмом, как СПИДом, общаться с нищей не станут. А что-либо делать своими руками или интеллектом она не умела – родившись в богатой семье, перейдя после её разорения сразу же в руки мужа после приключений в российском Кёнинсберге, она не знала, как включается автоматическая стиральная машина. А посуду мадам мыла последний раз в 45 году! Тридцать лет не перестилала простыни, не заправляла кровать и не чистила ванную. Она привыкла к комфорту! Она привыкла ко всеобщему подобострастию.
        И еще – любимый сын Георгий все глубже и глубже погружался в пучину шизофрении. Любезный Максимилиан так и не усыновил его, невзирая на её многочисленные просьбы – и несчастный мальчик  без денег скоро окажется в больнице для бедных. И эта позорная семейная тайна выползет на поверхность, как внезапно появляется подземная гадина в старых фильмах ужасов.
      После того эпизода; мать страшное преступление сына называла э п и з о д о м; Алекс требовал отправить брата в Швейцарию, в клинику, но тут она совсем обезумела – валялась у него в ногах: плакала, это она-то, которая не слезинки не проронила когда хоронила мужа, клялась, что сама будет следить за Георгом. И он больше не получит возможности покинуть свою комнату. 
        Алекс словно прочитал её мысли и усмехнулся.
        - Я – кукловод. Я дергаю за незримые ниточки и маман, такая гордая, такая презрительная ко всему, дергается по моей воле. – Подумал он. И неожиданно для себя он почувствовал к ней странные чувства – жалость пополам с презрением.
        - Я хочу повидать брата.
        Мать поднялась и  пошла впереди него. Они поднялись на третий этаж и, пройдя по коридору мимо закрытых комнат, подошли к двери, внешне ни чем не отличающейся от остальных. Только они с матерью да врач и сиделка знали, что дверь эта обита изнутри железом, а на окне стоит тяжелая решетка.
        Навстречу им поднялся глухонемой санитар, внешностью и силой походивший на гориллу, который за большие деньги согласился участвовать в тяжком преступлении.
        Брат лежал на большой кровати и рассматривал мужской журнал, стопки таких же журналов и порнографических кассет валялись на полу, на вошедшего Алекса он и не взглянул.
        - Георг, сынок, - заворковала мать, подойдя к  ложу сына, - тебя пришел проведать твой брат…
        - Он мне не брат! – Неожиданно совершенно нормальным тоном ответил Георг. – Он посадил меня под замок – не имея на это никаких оснований и прав. Я совершенно нормален! Я нормальнее барона де Нортбурга! И он подсунул мне этого докторишку, который меня пичкает такими снадобьями, что и здравый рассудок помутится.
        Я требую созвать медицинский консилиум! Я требую квалифицированного освидетельствования! – Голос его поднялся до визга, и он стал брызгать слюной.
        Алекс две минуты слушал этот крик, потом нагнулся и поднял с ковра журнал, разглядыванием которого развлекал себя его брат.
        Мать прошмыгнула в дверь впереди его. Она панически боялась оставаться наедине со своим старшим отпрыском. И в комнату к нему заходила только в самом крайнем случае. Но сегодня он произвел на неё впечатление совершенно нормального человека – глаза его были осмысленны и речь, если не слушать тона, разумна. А кто в таком положении останется спокойным, как ни крути, а свободы они его лишили незаконно.
        Спустившись в гостиную, она рухнула на диван и прикрыла глаза.
        - Алекс, а ведь он прав – мы не имеем  права держать его взаперти!
        - Ты не веришь врачу?
        - Но и самые лучшие врачи могут ошибаться – там, где речь идет о психике…
        - Психиатрия, мама, к сожалению, точная наука, так же как математика. И в ней есть свои формулы. – Он открыл журнал, подобранный на ковре в комнате больного и показал матери большую, на целый разворот, фотографию девушки. Красным карандашом её обнаженное тело было расчленено на мелкие части. А в бесстыдно распахнутое и демонстрируемое всем похотливым взорам женское местечко был воткнут нарисованный кинжал.
        Мать закусила губу.
        - Ты поняла, что он опаснее лютого зверя? Ты поняла, что окажись он на свободе, снова произойдет трагедия, которая случилась в лесу позапрошлым летом? И за которую заплатил свободой ни в чем невинный бродяжка.
        Мы все окажемся за решеткой, если этот зверь вырвется на волю! – он знал, что мать, какие бы чувства не испытывала лично к нему, умна и понимает опасность, нависшую и над ней самой и над репутацией семьи.
       Но Алексом было все продумано и предусмотрено. Что бы полиция не задавала лишних вопросов, раз в полгода почтальон приносил письмо якобы от Георга, живущего в их имении в Африке. В стране, которая раньше называлась Берег Слоновой Кости.
        Георг всегда был холоден и надменен с людьми настолько, что не имел ни единого друга, ни одного человека, который бы заинтересовался его жизнью.

        Перед отъездом, Алекс снова имел разговор с матерью. Он видел, что мать при всякой встрече с Аней, как ни старается скрыть неприязнь, все сильнее и сильнее её ненавидит. И однажды, перехватив взгляд матери на руку Анны, внезапно понял почему – на руке его жены неистово сиял камень, который богатый отец подарил любимой дочери – его молоденькой тогда матери и камень этот гарантировал безбедную жизнь, даже если все капиталы отца растают. Что кстати и произошло. Зря старался - его забрал этот русский. Отец Георга.
        Да, напрасно он подарил жене этот камень.
        Но что сделано, то сделано!
        - Кстати, откуда у тебя  фотография Анны?
        - Мне её прислали по почте без комментариев. Анонимно.
        «Кто так пристально наблюдает за нашей жизнью и зачем? - подумал Алекс. - Вернувшись, я найму детективов и разрешу эту загадку».

        Провожая его, Аня стояла бледная, немного одутловатая – почки не очень хорошо справлялись с выведением продуктов распада жизнедеятельности двух существ, и такая невеселая, что сердце Алекса дрогнуло. И в последний момент у него появилась мысль, что нужно её взять с собой. Появилась и исчезла, подавленная мощным ударом воли – все резоны сразу же пришли на ум – нечеловеческая жара, огромные расстояния и перегрузки, которые не безопасны  для беременной уже на довольно поздних сроках женщине, и прочая, и прочая, и прочая. Но все равно сердце затосковало – чуя что-то темное, кошмарное, непоправимое, надвигавшееся на их жизнь.
        Он звонил Ане из Парижа – она говорила нарочито веселым тоном, но он понял, что совершил ошибку – нужно было привезти её сюда и оставить в парижской квартире отца. Она бы гуляла по городу, она без него каталась бы на речном трамвайчике. Любовалась бы шедеврами в Лувре. Накупила бы малышу красивых  одежек.
        Но что это он мандражирует?
        Всё будет хорошо!
        Он зашел к нотариусу и переписал завещание.
        Неожиданно для себя он испытал страх перед полетом. Он ярко представил, как взрывается в небе самолет, захваченный арабскими террористами. И отменил полет.
        Но было уже поздно.