Новенькая

Лев Николаевич, написав очередной роман, любил примериться к законченному изделию: пробьет оно читателя или нет? А уж как получит его в виде книги, да в хорошем переплете, то такое ему становилось вдвойне интересно. Тогда он звал Софью Андреевну, соседку, тоже графского, хоть и женского рода: "Соня! Принесите ту, новенькую! Да позовите Ваньку, лично, а то он на звонки не отвечает!" Взяв книгу и дождавшись Ваньку, Лев Николаевич его, - хрясь по голове! Тот, конечно, падал. Иногда даже понарошку, даже от книги никудышней тяжести. Работа такая.

- Ну, как, пробило тебя? - спрашивал Николаич.
- Пробило, батюшко, как муху прям сшибло.
- А чем, чем именно сразило, злодей горемычный?

Ванька, конечно, мог бы сказать, что, мол, знамо чем: книгой. Но по нелепому опыту чуял уже, что барин начнет сердиться и дураком ругаться. Мож, даже в люди отправит. А какие там люди, если вокруг одни волки?

И он тогда, делая вид, что уж смерть как зашибло, начинал тихо поскуливать, как бы на время разума лишившись: "Аннушка, матушка Каренина, масло разлила, на рельсы накапала, в ГПУ, что рельс-то не настоящий, буржуйской закалки, но не корысти ради, а токмо волею пославших ея мужей-великомученников..." В общем, в таком совершенно растрепанном роде ахинею нёс, но с таким выражением, что даже Булгаков его слушал и на ус мотал...