Шум вокзала

Каждое лето мы с отцом навещаем бабушку. Она когда-то сбежала от городской суеты глубоко за город, где нет машин и грязного воздуха, а вместо асфальта под ногами — земля и трава.
Как всегда, отправлялись мы с Киевского вокзала. Наша электричка — или, как ее еще называют, «собака» — была старой и видавшей виды: с потёртыми сиденьями, исписанными стенами и слабым запахом табака и спирта, въевшимся в обивку. В таких вагонах обычно ездят дачники с огромными сумками и «художники», которые не боятся расписывать стены баллончиками. Но и у этого мира есть свой особенный, неспешный ритм.
Я сел у окна, надел наушники. За стеклом поплыли назад сначала городские «муравейники», потом — дачные посёлки, а затем и вовсе редкие деревеньки, затерявшиеся среди лесов. Иногда между полями возникали новые стройки, и яркие краны казались инородными существами в этом зелёном царстве. Человек — палач — не давал природе развиться, создавая бетонный купол над собой.
Вдруг отец предложил:;— Давай пройдёмся пешком через село Рождество, посмотрим места, где Солженицын жил.
Идея меня заинтересовала. Мы сошли на безлюдной платформе Башкино, и нас сразу окружила тишина. Вернее, не тишина, а настоящий звуковой коктейль: жужжание насекомых, шелест листвы под ногами, пение птиц. Воздух пах хвоей и мокрой после недавнего дождя землёй. Тропинка, протоптанная людьми, вела через лес к селу.
Первым делом мы увидели вдалеке церковь Рождества Христова — старую, из красного кирпича, положенного в 1897 году. Её медленно, но верно восстанавливали. И писатель с Ростроповичем, который там жил, принимали участие в ее восстановлении. Рядом, в здании церковно-приходской школы, расположилась психиатрическая больница. Это соседство вечного и мирского, духа и разума, показалось мне символичным. На месте дачи писателя остался лишь валун. А ведь когда-то на этом месте Солженицын дописывал главы романа «Архипелаг ГУЛАГ» под звуки дрожащих рельс и беспощадного ветра, рвущего листья деревьев, как он упомянул в «Круге первом».
Я присел на валун. И тут, сквозь щебет птиц и шорох ветра, до меня донесся едва уловимый, но узнаваемый звук — отдалённый гул поезда. Он был частью этого пейзажа, таким же естественным, как и все остальные звуки. И почему-то именно здесь, в этой тишине, он заставил меня задуматься.
Мы все похожи на эти поезда. Кто-то мчится стремительной «Ласточкой», кто-то пыхтит старой «собакой», но все мы подчинены какому-то расписанию, куда-то торопимся, бежим по рельсам привычного маршрута. А здесь время течёт иначе. Оно не поделено на минуты и часы, а измеряется восходом солнца и сменой сезонов.
Солженицын как-то писал о перевёрнутых представлениях о жизни. Сидя на этом камне, я понял его чуть лучше. Возможно, мы просто забыли слушать тишину. Забыли, что счастье — это не скорость, а возможность вовремя сойти на своей станции. Туда, где тебя ждёт не шум, а покой.
Мы встали и пошли дальше, к бабушке. А отголосок далёкого поезда ещё долго звучал у меня в голове, но теперь уже не как символ суеты, а как тихое напоминание о том, что у меня всегда есть выбор.