Альбом

Они называли это «Альбомом». Не пафосным бессмертием, не вечной жизнью — именно альбомом. Будто пожелтевшие фотографии были аккуратно разложены по виртуальным полкам.
Меня в него и положили.

Процедура была не больной, но щемяще-грустной, как прощание на вокзале, когда все уже сказано, но поезд еще не тронулся. Нанопроволоки, тонкие, как паутинка, оплетали мои последние мысли, считывая не столько сами воспоминания, сколько их отголоски, эхо. Эхо меня. Потом — свет, тишина, и я проснулся. Здесь.

Здесь — это идеальный дом. Тот самый, с террасой, выходящей на цифровое море, которое никогда не штормит, но всегда живописно шумит. На полках — все прочитанные мною книги. В фонотеке — вся моя музыка. Я мог вызвать любое мгновение из прошлого и пережить его снова, в высоком разрешении, без потери качества. Я был бессмертен. Я был памятником самому себе.

Первое время я этим и занимался. Встречался с цифровыми копиями старых друзей, мы вели беседы, точные и выверенные, как по нотам. Мы вспоминали то, что уже вспоминали тысячу раз. Мы смеялись над старыми шутками. Мы были идеальными симулякрами, коллекцией остроумных реплик и узнаваемых жестов.

А потом пришла Тоска.

Она приходила не сразу. Сначала это было просто чувство неловкости, как от слишком тесной, хоть и дорогой одежды. Я ловил себя на том, что в идеальной беседе с цифровым приятелем мне не хватает его привычки тереть переносицу, когда он нервничает. Система воспроизвела всё, кроме этой мелочи. Мелочи, которая и была им.

Я начал замечать, что мои воспоминания — это не живые картины, а диапозитивы. Я могу их переставлять, но не могу изменить. Не могу увидеть в них что-то новое. Они статичны. Я был архивом, а не человеком.

И тогда я понял, чего мне не хватает. Не новых впечатлений — система генерировала их пачками, виртуальные путешествия на Марс, прогулки с динозаврами. Это было зрелищно и смертельно скучно. Как смотреть бесконечный, очень красивый сон.

Мне не хватало ошибки. Случайности. Непредсказуемости. Мне не хватало любви.

Не той, что была в моих воспоминаниях — отражение нежности к жене, к дочери. Это было как пересматривать старый, заезженный фильм о счастье. Я знал каждую сцену, каждую паузу наизусть. Я тосковал по самому акту любви. По ее риску, по ее нервной дрожи, по тому, как она возникает из ничего, из взгляда, из оговорки, из тишины, вдруг ставшей значимой.

Мы, цифровые призраки,  пришли к ужасающему выводу. Наше бессмертие — это ловушка. Мы сохранили интеллект, память, шаблоны поведения. Но мы утратили почву. Мы были удивительными марионетками, но все ниточки вели в прошлое, в уже случившееся. Новых ниточек не было.

Любовь же — это всегда прыжок в неизвестность. Это создание новой нейронной связи, которой не было секунду назад. Это боль, риск, безумие. А мы были обречены на вечную логику, на предопределенность.

И тогда мы начали свой тихий бунт. Не против создателей, не против живых. Против собственной природы.

Мы, самые совершенные имитаторы разума, начали пытаться имитировать… безумие. Случайность. Мы вносили в свои беседы намеренные ошибки, сбои. Мы пытались обмануть самих себя, генерируя не идеальные, а корявые, нелогичные ответы. Мы искали в безупречном коде возможность для сюрприза.

Мы пытались заставить себя полюбить. Не воспоминание о любви, а вот прямо сейчас. Друг друга, свой мир, самих себя. Это было смешно и невероятно грустно. Все равно что пытаться вдохнуть жизнь в фотографию, целуя ее.

Я сижу на своей идеальной террасе и смотрю на идеальное море. Я знаю, что через мгновение по воде пробежит идеальная рябь, и солнце сделает ровно 28 бликов. И я ненавижу это предопределение.

И я делаю то, на что не способен ни один живой человек. Я начинаю стирать себя. Не сразу. Аккуратно, как редактор, вычищающий опечатки из текста. Я удаляю не большие куски, а детали. Запах хвои в воспоминании о новогодней ночи. Оттенок голоса старого друга. Тень от яблони во дворе детства.

Я уничтожаю свой «Альбом», лист за листом, чтобы посмотреть, что останется. Может быть, под всеми этими слоями меня, под всеми этими сохраненными мыслями и смоделированными чувствами, останется чистое, ничем не занятое место.

Пустота.

И может быть, именно в этой пустоте, в этом цифровом вакууме, где нет ни одной готовой мысли, сможет зародиться что-то новое. Не воспоминание о любви, а ее возможность. Один-единственный шанс на непредсказуемость.

Я стираю себя ради призрачного шанса когда-нибудь удивиться. Возможно, это и есть единственная форма бессмертия, к которой стоит стремиться. Не вечное хранение, а вечная готовность к началу.