Часть восьмая. Стриптиз социальной защиты...

Часть восьмая. ;Стриптиз социальной защиты.



;;;;;;;;;



Или «В поисках атрибута». День после обеда.



;;;;;;;;;



До Нового Года остались выходные дни и последняя ночная смена…



Вместо эпиграфа.



Уроки в художественной школе начинались через два часа.



Вместе с ребенком женщина вышла на «большую дорогу», заасфальтированную трассу, что соединяла два больших города. И обходила стороной их село на расстоянии, примерно, трех километров.



Ребенок бежал следом бодренько. Был вдохновлен идеей рисовать. На снег и ветер не жаловался.



Женщина тоже не замечала ни снега, ни ветра. Решала в голове проблему: когда подойдет попутный рейсовый междугородный автобус, и как бы им с ребенком подешевле за билет заплатить.



Еще подогревала организм изнутри недавняя ссора с бабушкой. Ее мать не понимала, отчего дочь мечется, в каких поисках. И не умеет принести домой деньги.



- Деревенские жители, - грустно понимала женщина, - не замечают кризисов мирового значения. Им лишь бы дождик вовремя прошел. Яблоки в саду не опали. Картошка налилась и вызрела в земле хорошо. И вовремя приходила домой скотина.



Все так же, как и десять лет назад, приподнимает спину, уставшую от мотыженья картофельной борозды, соседка – старушка, баба Стеша.



Непостижимым образом не стареет, сроднившись с картофельным огородом. И обновляется с каждым сезоном.



Баб Стеша знает про деревенских жителей все. Чей сын, где выучился, кем работает, на ком женился.



И про нее саму, свою собеседницу, она может рассказать все, начиная описывать ее жизнь, с младенчества до настоящего времени.



И если разгибает спину от картофельной ботвы, если приветствует радостно, если стоит и разговаривает, зовет пить чай, то потому, что устала от монотонной картофельной ботвы.



И рада новому человеку.



- Все деревенские жители, обычно, - думала женщина и шла к автобусной остановке, - такие приветливые и любопытные, потому что только в деревне еще пока просторно живем.



Не научились еще ненавидеть соседа за одно только его существование.



И с этими мыслями подошла к автобусной остановке.



- А бабушка наша, - думала женщина, ожидая автобус, - оказалась зависима от коллективного соседского мнения. И бьется она со мной, ругает, старается улучшить мою жизнь, исправляя мое поведение.



Она вспомнила, как попросила денег на билет.



Мать возмутилась несамостоятельностью взрослой дочки и отказала в денежной помощи.



Женщина вспомнила, что бабушка обещала ей дать денег на подарок ко Дню ее Рождения. А День Рождения прошел. И в хлопотах и она сама, и бабуля, забыли про праздник.



Мать фыркнула и вышла. Вернулась с горстью мелочи и высыпала ее на край стола.



Медяки летели по столу на пол, звеня и подпрыгивая. Большие желтые десятирублевики остались лежать горкой посреди стола. Их женщина и подобрала.



И тоже возмущенно фыркнула.



Сейчас жалела, что не всю мелочь собрала. Что погордилась, а не пожадничала.



Ребенок уже заныл, что кушать хочет. Смотрел на мамочку блестящими глазами и предвкушал городские лакомства и вкусности.



А денег было в обрез на два билета в один конец. До города.



И до художественной школы.



Автобус подошел вскоре. Пассажиры вошли. Женщина прошмыгнула в салон с ребенком.



Ребенок устроился у окна.



Немного отъехавши, водитель подобрал еше несколько пассажиров. И решил всех разом обилетить. Он вошел в салон, стал собирать деньги.



Женщина сжимала плату за проезд в руке. Водитель начал сбор денег с хвоста автобуса. И проходил, проходил по салону.



Затем обошел, не замечая, ребенка и ее…



С того момента женщина сидела напряженная. Ей все казалось, что ее незаметность сейчас слетит.



Водитель посмотрит грозно и скажет:



- А, это ты, обманула меня и едешь безбилетная!



И высадит ее с ребенком в поле…



Но и признаться, и подойти к водителю, отдать ему деньги за проезд, сил тоже не было.



Все силы уходили на то, чтобы держать непроницаемое лицо, смотреть в окно, молчать…



- А при отце мы никогда так не жили! – Вспомнила женщина. – И не делили ничего. И даже не ссорились…



Умеет настоящий мужчина организовывать жизнь и пространство вокруг себя. Вдруг возникают успехи, достижения необходимые атрибуты.



Ценили на селе ветврача Геннадия Степановича. И, если иногда, он мог не выйти после обеда на работу. Потому что был на ногах с пяти утра. Корова в хозяйстве телилась.



Предлежание плода было нехорошее. Теленок лежал в матке неправильно. Корову приходилось ректалить. Теленка внутри роженицы правильно поворачивать.



И вышел теленок слабенький, оттого что долго корова отелиться не могла, а теленок начал внутри нее задыхаться.



Вокруг теленка пришлось ветврачу суетиться, чистить ноздри и рот от слизи, учить теленка дышать.



Поэтому к специальной санитарной машине ДУК вместо отца выходила она, - вспоминала санитарочка. Говорила:



- Отца нет дома. Он на втором отделении Учхоза. Пока домой не приезжал. Отец тем временем спал.



А вечером прибежали за помощью. Затарабанили в дверь и окно. Кричали:



- Геннадий Степаныч, выйди! Там Ожогин помирает.



Ожогин жил один, недалеко, в соседях. Почти всегда пил. Сейчас, кажется, отравился неправильным алкоголем. Или просто перепил.



Отец собрался сразу. Взял ветеринпрную тревожную сумку. И попросил ее, свою старшую дочь, проводить.



Он слабый был уже, после инфаркта. Два или три шага проходил и останавливался. Сосуды не тянули кровь к сердцу. Перехватывало дыхание или кружилась голова.



Дошел до дома Ожогина. Вошел



в него. В окно с улицы было видно, как лежал Ожогин на койке полуголый до пояса.



Не шевелился и не выглядел живым. Отец что – то делал.



Куда – то подевалась его слабость. Он был уверенным.



Укол, еще укол. Ожогин оживает. Он начинает дышать, шевелится, приходит в себя.



Отец вышел вскоре и стал продвигаться к дому, задерживаясь еще сильнее, чтобы отдышаться.



Он умер вскоре. Как только наступило лето. Ожогин жил еще лет десять.Пил постоянно. Так и жил…



Просила ведь она своего отца, долго просила. Чтобы пустил он и ее тоже учиться на ветеринара.



Отец отказался слушать.



- Ты ведь девчонка, в очках, - сказал он тогда. – Сумеешь ли ты по колено в навозе, стоять и ректалить стельную корову.



В хозяйствах сейчас станков почти нет. Коров ветеринары смотрят на улице. Корова ногами переступает. Хвостом крутит.



И нужно по плечо ей руку через влагалище, в матку засовывать. Определять, насколько правильно теленок лежит.



Корова раз хвостом махнет, с тебя очки слетели и утонули в навозе…



И разве сможешь ты, одним ударом в сердце заколоть крупное животное?



Отец ее взял раз и показал убой лошади.



Лошадь стояла, помахивала хвостом, большая и сиво – белая. Отец подошел близко. Ударил ножом. И полилась кровь. Ручей крови.



Лошадь стояла спокойно. Одну, две, три минуты. Только слабела ногами. Копыта разъезжались из - под туловища, расходились широким треугольником.



Вот лошадь не смогла стоять, упала. Два раза дернулась. Затихла. Умерла...



И было что – то такое в воздухе, необъяснимое. Как будто бы металась рялом и плакала потревоженная лошадиная душа.



Не может живое маленькое существо, человеческий ребенок, почувствовать как рядом умирает большое и живое существо и не ужаснуться всей душою.



Больше она с отцом смотреть забои животных не ходила…



А сейчас приехала, перевела дыхание и перестала бояться водителя, сохранила все свои деньги, предназначенные для оплаты проезда.



Городские автобусы поездками преодолевались легче. Там было только нужно не попадаться контролерам.



Попались. Ее окликнула знакомая. Она тоже работала раньше санитарочкой в отделении. Потом пропала. Ее подождали. Некоторое время сохраняли за ней рабочее место.



Такое часто бывает с младшим обслуживающим персоналом. Они неделю прогуляют, потом вспоминают, что работают. И вновь на свою работу идут.



Знакомая выглядела хорошо, была жизнью довольна. Место санитарочки ей больше не было нужно. У нее умер пьяница – муж.



И бывшая санитарочка стала получать пенсию по утере кормильца на себя. Пенсию по утере кормильца на ребенка.



А, так как муж драться любил, ей социальная защита и больница оформили инвалидность.



Бывшей санитарке не нужно было искать работу или таскать доиой больничную кашу. Она получала пенсии. И могла пойти в магазин и любой праздник ребенку своему купить без всякого поиска атрибутов к празднику.



- Недавно давали пайки, - сказала богатая знакомая женщине – санитарочке, - ко Дню Инвалида. Ты к ним сходи, попроси…



Быть может, что – то у них для тебя и останется…



По адресу женщина с ребенком добежала быстро. Аккуратный домик стоял рядом с улицей и выглядел пряничным, так он был кладкой кирпичной с выступами и покраской яркой и разноцветной изукрашен.



Поднялись на второй этаж. Прошли через все коридоры и никого не увидели.Толкнулись в последнюю дверь. И оказались в комнате полной пряников.



В комнате сидела и на пряники смотрела задумчивая женщина.



- Вам чего? – Спросила.



- Сказали, что здесь пайки дают. – Сказала санитарочка – женщина.



- Ко Дню Пожилого Человека. – Ответила сотрудница и посмотрела на посетительниц. Ни мать, ни ее дочь, на старушек не были похожи.



- У меня завод банкротится. И зарплпту совсем не платит. – Ответила женщина. Служительница отвлеклась от осмотра пряников и сказала:



- Сейчас я вас к Главной провожу.



Главная сидела в кабинете за столом и писала. Она их историю выслушала. Подумала и протянула маленький пакетик пряников. Ребенок перехватил пакет и стал лопать пряники.



Голодное детище пряники уничтожало…



- Это паек? – Спросила женщина. Ее вопрос не услышали.



Начальница Социальной Защиты сказала:



- Сейчас я распоряжусь и вами займутся.



Женщина поняла, что спасена от бед. Пусть не навсегда, но хоть на несколько дней, хотя бы на неделю.



Вокруг кружилась сотрудница и пела сладким голосом Эллочки – Людоедки:



- Мы можем дать вам материальную помощь, только расскажите в чем вынуждаетесь.



Мы можем ее дать вещами, деньгами или продуктами. Вы покажите только в чем вы нуждаетесь и мы дадим ее вам.



Женщина стала показывать. Она стащила с ноги сапог. Она сказала:



- Вот. Совсем износился. Он старый грязный и мокрый. Он лопнул с подметки и протекает внутри. И чтобы его носить, я надеваю два шерстяных носка и целлофановый пакет внутрь натягиваю.



Потом надеваю сапог. И все равно грязь из лужи просачивается внутрь сапога. И нога получается грязная и мокрая.



- Ах, вы неправильно поняли, - объяснила сотрудница, - нам документы от вас нужны.



- Какие на сапог могут быть документы? – Не понимала женщина сотрудницу. –От сапожника что ли?



Ей протянули список на двух листах, написанный мелким почерком. И объяснили:



- Вы соберите все эти документы. Придете к нам. И если комплект документов будет полный и правильный, то мы проверим и подадим документы на комиссию.



И если комиссия примет положительное рещение, то через два – три месяца мы окажем вам помощь…



- Но через два – три месяца зима закончится… - Не понимала женщина.



Сотрудница пожимала плечами.



- Я поняла теперь. – говорила женщина. Вы здесь закрылись совсем от людей в своих комнатах полных пайками и пряниками.



И довели меня, своими обещаниями, что помощь дадите до того, что я начала раздеваться.



Не только могла бы снять сапоги, носки, очки. Но даже сняла бы лифчик. Мне его не жалко.



Он весь заштопанный.



Поможете вы кому – то другому, еще… А надо мною только поиздеваетесь.



Но это ведь не я раздевалась сейчас от безысходности перед вами.



А вы, всем учреждением показывали мне стриптиз всей бесчеловечности социальной защиты от населения.



- Мы называемся «Забота» - Покивала головой Служительница Социальной Защиты...