Часть тринадцатая. Равнял с Китайскою Державою...

`•`••~°`•~`^•~•^•



Часть тринадцатая. Равнял с китайскою державою…



°•°•°•°°•••°•^•



Или «В поисках атрибута». Утро.



°•°•°•°°•••°•^•



До Нового Года больше не осталось ночных рабочих смен…



°•°•°•°°•••°•^•



Женщина шла срубить голову...



Пробиралась по лесу, проскальзывала мимо завалов валежника, обходила поваленные деревья и пни.



Искала подходящую жертву.



И думала о том, что у ее отца был хороший набор ножей кольщика.



Не мясницких и не кухонных ножей. И не кинжалов...



А простых экономных, полуметровый клинков, выкованный без изысков, хорошей ковки. Которые без затей доставали до сердца жертвы.



...С утра в десятом отделении психиатрической больницы имени Бестужева в Загарьино, ничего не напоминало о ночном происшествии, разбитой голове психиатрического больного Григория, пьяном санитаре дяде Саше, ночной пьяной драке.



Были вытерты и вымыты полы.



Исполнительный и доверенный больной Григорий с забинтованной головой виновато улыбался и всем объяснял, что оступился, поскользнулся, упал и ударился.



Вот, голову расшиб...



Он объяснял и тогда, когда его никто ни о чем не спрашивал.



- Примерно так же моя мать в молодости - думала санитарочка, - объясняла ничего не успевающим спросить соседкам происхождение своего синяка под глазом. Или разбитой до крови скулы...



Мать говорила, что упала в погреб. Или споткнулась и налетела на дверь.



Соседки ничего и не спрашивали.



Но все вместе они охотно играли в интересную игру, объясняя появление синяков и ссадин не побоями мужей в семьях, а неосторожностью и посторонними предметами.



Теперь в эту игру играло с утра все десятое отделение.



Дядя Саша был трезв и суров. Умыт и выбрит.



Главное, чтобы не пронюхала старшая медсестра. И не донесла Главной медсестре о происшествии...



Больные молчали тоже.



Санитарочка знала, проснувшись с утра пораньше, что ночные события ее не касаются.



Они уходили из сознания стремительно. Казались ей почти приснившимися.



Пришла дневная смена. Санитар Олежек принес почитать томик Стивена Кинга. И самые страшные ужасы Кинга, - знала теперь санитарочка, - уже не смогли бы показаться ей ужасными. Только интригующими или интересными.



Поблагодарила симпатичного молодого санитара. Книгу Кинга почитать взяла. Будет чем занять время на все дни одиноких праздников. Подумала, что очень хороший паренёк этот Олежек...



Буфетчица Наталка смотрела подозрительно. Но повода поругаться у нее не было.



Олежек, как только свою подругу Наталью увидел, так сразу к ней и подошел.



Смена санитаров и санитарок приехала на служебном автобусе.



И привезла новости, что бухгалтерия начала перечислять детские деньги.



Что - то внутри санитарочки встало в стойку охотничьей собаки.



- Я все документы сдавала. И на ребенка тоже. Быть может, выплатят и мне...



Приехала на больничном автобусе. Пришла в бухгалтерию.



И оказалась в списках на получение выплат на ребенка. Ей выплатили детские деньги за полгода, как вновь поступившей на работу и социальный учет.



- Как странно, - думала санитарочка. Я столько старалась, чтобы исхитриться и выкрутиться. Я так боролась.



А получивши эти деньги перед Новым Годом вдруг чувствую себя такой несчастной...



Что же со мною произошло?...



Ей хватит теперь средств на лекарства, если они будут нужны ребенку. Хватит на мандарины, еду и сладости.



По крайней мере, я доживу до праздников Нового Года спокойно. А после праздников обещают дать зарплату.



Мою первую зарплату на новом рабочем месте.



Психиатрическая больница имени Бестужева в Загарьино. Санитарка десятого отделения. Встречайте меня. Это я...



Она ехала на попутном автобусе, скрывалась в лесах и думала о том, что поторопилась. Не стоило ей мечтать о том, чтобы направили ее от больницы на курсы психиатрических специальных медсестер.



Она насмотрелась на повседневную жизнь десятого отделения для неизлечимых алкоголиков. И не хотела для себя всю жизнь иметь такую жизнь.



С дармовым кефиром, украденным у больных. С бесплатной буханкой хлеба, горстью сахарного песка, брусочком сливочного масла после каждой рабочей смены, если получится стать особо полезной и доверенной подругой буфетчицы.



Она не хотела бы для себя такую работу на всю жизнь.



И мысли о карьере медицинской сестры специального психиатрического профиля постепенно уходили из головы.



Она слезала с автобуса в далёких Сюгилеевских лесах.



Леса простирались квадратными километрами, гектарами, лесными кварталами, и уходили вдаль вширь и вглубь, почти на половину Континента.



Женщина шла срубить голову. Пробиралась по лесу, проскальзывала мимо завалов валежника, обходила поваленные деревья и пни.



Искала подходящую жертву.



И думала о том, что у отца ее был хороший набор ножей кольщика.



Не мясницких и не кухонных ножей. И не кинжалов. А простых и экономных полуметровых клинков, выкованных без изысков, очень простых, которые без затей доставали до сердца жертвы.



Сельского ветеринара, Геннадия Степановича, часто звали на убой скота. Нельзя долго мучить животное перед убоем. Оно перенервничает тогда, и мясо станет невкусным.



Отец подходил вплотную к жертве. Попадал в сердце с одного удара. И отворялась кровь. Поросенок успевал всхрюкнуть, придушенно завизжать.



Не понимая еще что его жизнь закончена,что ему пробили сердце и отворили кровь. У отца был хороший глазомер. И твердая рука.



Хороший глазомер и твердая рука ветеринара перешли по наследству брату.



Ей не досталось ничего…



Поэтому подобравши нужную жертву, женщина отклонила ей голову и ударила с оттяжкой. Получила ответный удар и захлебнулась в снегу.



Тогда пригнула голову жертвы к земле и стала большим кухонным ножом пилить старательно, собираясь перепилить соединительные ткани и ослабить соединение головы со стволом.



Молодая сосенка успешно сопротивлялась. Она трясла мохнатыми лапами. Засып;ла обидчицу снегом. Сосенка отбивалась...



Кому же захочется потом всю жизнь расти без макушки, как без головы.



А женщина отплевывалась снегом и резала, кромсала, пилила.



Она напоминала себе убийцу несчастной курицы, которую собиралась прирезать недавно, потому что ребенок был голодным и куриного супчика просил.



Курицу хозяйка дома, их мать и бабушка им выделила старую. Пожившая вольной жизнью квохтушка приобрела немного ума.



Она успешно убегала и пряталась. Под кухонным шкафом, под стульями, под столом.



Квохтушка заслужила уважение своей сообразительностью и осторожностью. И перешла уже тот барьер общения, когда вместо жертвы или врага, вдруг видишь человека и личность в том, кого собираешься убить. В друг;м, который только что был твоим противником, увидишь друга и помилуешь его…



И если бы супчик был нужен ей самой, то женщина отпустила бы курицу жить дальше.



Но голоден был ребенок. Она перепилила куриную шею ножом. И задрожала, вспоминая, как укоризненно смотрел на нее круглый глаз суповой мертвой курицы.



И не смогла тогда есть тот суп.



И долго избегала куриного мяса, столкнувшись с великой тайной убийства…



Отнятия жизни у себе подобных: теплокровных или млекопитающих.



- Не зря в Коране сказано, - решила она, - что если Вы испытали жалость к животному, то не должны есть его мяса.



Умные люди написали. Прав был Коран и Корана древние составители…



- Но ты то чего сопротивляешься? – Спросила она у молоденькой елочки. – Я же тебя не больно убью…



И не убью совсем даже, - поправила себя. Так только, голову срежу. Одну небольшую макушку.



Ты зарубцуешься и отрастишься потом. Я у соседки видела, как рубили сверху старую ель. Она им все окна ветвями загородила. В доме от этого сырость и плесень пошла.



С вершины старой ели сняли поочередно, спускаясь сверху донизу, штук десять или двадцать пиленых чурбаков.



А елке хоть бы что. Стоит, кустится ветвями. И стала гуще и краше прежнего.



Молодая сосенка не уступала и не поддавалась на уговары.



Женщина шепотом ей рассказывала, что срежет она совсем маленькую макушку. Унесет ее в теплый бабулин дом. Поставит на чурбак или на крестовину. Нарядит игрушками. На ветки повесит конфеты и мандарины. А на верхушку прицепит большую звезду.



И будет наполнять праздничная елочка всю комнату смолистым ароматом. И будет сидеть с ней, елочкой, рядом на диване, укутанный в пушистый плед ребенок. Ребенок будет сидеть довольный и счастливый, полностью объеденный конфетами.



- Ох, Боже, - подавилась женщина, - что я несу! И постаралась объяснить елочке, что не конфеты будут объедать, обгладывать ее ребеночка до костей.



А сходят они с ребенком завтра в магазин. И выберет детище себе конфеты по вкусу. И будет сладости праздничным



вечером есть. Объедаясь ими до отвала, ради наступающего Новогоднего праздника.



Если сегодня его мамаша не попадется случайно незнакомому леснику. Знакомому леснику попадаться тоже не хотелось.



Лютуют они перед Новым Годом. И могут выкатить такой штраф за незаконную порубку леса! Если заблаговременно не откупишься.



Денег, конечно, было жалко. Придется на бутылку водки давать. А водка нынче стоит так дорого. Если лесник попадется знакомый.



Что делать с незнакомым лесником женщина не знала.



Поэтому раздумала и отказалась петь елочке шепотом колыбельную предновогоднюю песенку, успокаивая Дух Потревоженного Дерева на манер американских индейцев.



А нажала руками сильнее на ствол в месте ножевого надреза. Елочка хрустнула. В руках у женщины оказался приличный стволик, который мог при случае стать палкой или оружием.



Конечно же, не против лесника…



- Ну вот, обратилась женщина к безголовой елочке, как к подружке. – Снабдила ты меня последним атрибутом, чтобы ребенок встретил счастливый Новый Год.



Спасибо тебе большое. И стала пробираться в обратный путь.



Обратным порядком уходили вместе с густым сосновым лесом завалы и буреломы, знакомые коряги, похожие на леших, волков или злых собак.



Еще немного и покажется большая дорога. Женщина шла уверенно и не желала бы сбиться с пути. Если сейчас ошибётся, с тропинки собьется или потеряется, то навсегда останется в лесу. С большими лесами не шутят.



Заблудишься и никто никогда не найдет. Как Люду, как несчастную ее одноклассницу Люду, что пробиралась на попутных машинах, домой, лесами Сюгилеевскими.



Искали девушку неделю. Потом в лесу мертвой под кустами нашли.



И говорили в деревне потом, что была темноволосая прежде девушка - вся седая...



Замучили ее зверски. Запытали жестоко. И только потом надругались и убили.



Ещё говорили, что в самом Сюгилеевске, небольшом городке, что полностью спрятался в лесах, Людмила села в белую машину, в которой сидели двое мужчин.



И уехала с ними по дороге, ведущей к их селению. Девушка торопилась очень. Спешила вернуться до вечера домой...



Вернулась в родной дом только в гробу, мертвой.



И не нашли никого правоохранительные структуры. И отписались родителям потом, как отписываются они всегда: Неизвестные для вас личности и для нас тоже остались неизвестными.



Уголовное дело закрыли или не возбуждали. Преступников никто никогда не разыскал...



- Вот только не надо нервничать и трусить, - скомандовал себе женщина. Жестокое это изнасилование и убийство произошло в лесах только один раз.



А ездят по этой дороге не только одни маньяки, садисты и преступники. Дойдешь до дороги, как миленькая!



Подхватишь попутный автобус.



И устремилась туда, где мелькали на дороге, видные сквозь поредевшие деревья машины: встречные и попутные.



Женщина торопилась.



Она нашла последний атрибут праздника и спешила, возвращалась домой, к собственной маленькой дочери…