Часть четырнадцатая. Мертвые не потеют...

Часть четырнадцатая. Мертвые не потеют…



•°•°•°•°•••°



Или «В поисках атрибута». .



•°•°•°•°•••°



До Нового Года осталось…



Вместо эпиграфа.



•°•°•°•°•••°



Женщина была счастлива.



Она вышла. Нет. Скорее выползла на крыльцо. И улыбалась, смотрела на небо.



Высокое темное деревенское небо, почти неподсвеченное светлыми каплями звезд.



Некоторые звезды двигались. Взмывали высоко, мигали красными огоньками и растворялись в темноте неба.



- Летающие тарелки? Спутники? Самолеты? Блуждающие огоньки? – Гадала женщина. И не знала, нужно ли ей испугаться. Потому что дом стоит на самом краю села.



Других домов рядом нет.



И страшно бывает жить на краю деревни в одиночестве. Рядом с другими домами в улице жизнь кажется веселее и безопаснее…



Потом присмотрелась и улыбнулась тихонько. Потому что летающие красные огоньки были искрами, вылетающими время от времени из печной трубы ее временного дома.



Который будет теперь постоянным жильем до весны. И можно не беспокоиться о многих вещах больше, потому что вернулся ее единственный, нужный ей мужчина. Ее собственный муж. Она была так счастлива, что хотелось плакать.



От облегчения, что половина важных домашних дел, вдруг оказалась не такой важной.



Потому что вылюбленный до последней капли мужчина ей в ухо пробормотал:



- Завтра, все завтра. Я ведь вернулся. И завтра с утра мы порешаем все дела.



Мужчина спал на кровати, у стенки, за печкой. Он сонно всхрапывал, беспокоился, во сне тихонько всхлипывал или стонал.



Он очень устал, ее мужчина. Дыхание было слишком теплым. И женщина беспокоилась, как бы не началась простуда или жар.



Поэтому топила и топила, подкладывая дрова в печку. А холод соревновался с ней, вытягивая через щели старой завалинки как можно больше тепла.



Женщина была терпеливой и упрямой. Она знала, что если еще охапку дров разыщет и сожжет, то холод отступит. Дом сохранит тепло. И до утра можно будет спать спокойно.



На мягких лапах, как тень, выскользнула кошка. Она, такая еще маленькая, тащила в зубах замерзшую, замученную мышь.



- Охотница, - похвалила котейку женщина. – Заботливая. Сама не съела. Хозяйке принесла. - Она вспомнила, как маленьким котеночком, холодной и стылой осенью, бездомная серая кошечка, ходила выгибала спинку и терлась о забор около ворот двора.



Заглядывала во двор. И никому не была нужна. Так же, как и сама женщина. Женщина приходила договариваться о поднайме дома, несколько раз, выясняя условия.



Когда договорилась, что до весны женщина может жить, оплачивая свое проживание присмотром за домом. Сохраняя его в целости для хозяев. Отпугивая своим присутствием взломщиков, грабителей или воров.



Деревенские нравы таковы, что оставленный без присмотра дом разберут до фундамента за полгода. Хозяева готовили дом к продаже. Не столько ветхий старенький дом, сколько участок с тридцатью сотками огорода и земли.



Земля, а не старая хатёнка, нынче сто;ила до;рого в вопросах деревенской купли – продажи недвижимости.



Хозяева умолчали о том, что дом настолько старый, что продувается всеми ветрами.



Женщина не стала говорить о том, что находится в таком тяжелом положении,что и в худшую хибару на тех же условиях пойдет.



Две стороны расставались довольные друг другом. Ведь за присмотр за домом, как и за съем квартиры нужно было бы обеим сторонам платить. А здесь - разошлись по нулям…



Связали друг друга обязательствами, но обошлись без денег. Тогда женщина и заметила кошку. Позвала с собой жить.



Кошка согласилась. Вошла в дом и навела уют своим мурчанием.



- Кошка, зачем ты мне на голову под воротник лезешь? – Спросила женщина и подумала, что кошка что – то плохо растет. Она не обещает превратиться в роскошную богатую мехом домашнюю пантеру. Остается мелковатой деревенской замухрышкой.



Такой же клочковатой и тощей, как те замученные и мелкие, беспородные деревенские коровёнки, что выживают год от года, питаясь зимой запаренной в кипятке соломой. Но выживают. Правда, почти совсем не до;ятся. И очень мало дают молока.



...Вернулась сегодняшним вечером домой в сумерках, что синели и голубели. Сливались в густые черничные тени в палисаднике, возле деревьев сада и под окном.



Женщина постояла, немного отдыхая, прежде чем начинать нагибаться и искать под дощечкой забора припрятанный перед сменой ключ.



Почувствовала жесткий тычок под рёбра. Услышала хриплый голос, что произнес:



- Руки вверх!



- Пропала. Поймали и выследили меня стражники Мордора и Ородруина!



- В ужасе подумала женщина. – Потом спохватилась. – То есть, выследили треклятые лесники! Теперь одной бутылкой самогона или водки от них не откупиться, если уже группу захвата с собой захватили и привели!



- Руки вверх! - Упирался пистолет под ребро. – Пароль! – Настаивал простуженный голос. И был таким знакомым!...



Она развернулась. Посмотрела. Высокий мужчина стоял рядом, упираясь в ее ребро пальцем.



И, узнавая его почти уже, совсем - совсем узнавая, называла тайный, секретный, пароль



- Мертвые не потеют…



А жизнь все – таки понемногу налаживалась. С утра после ночной рабочей смены прошел слух, что в бухгалтерии Психбольницы дают детские деньги. Те санитарочки, которые были детьми озабочены, если дети маленькие у них имелись, моментально выстроились очередью в кассу бухгалтерии.



И получали свои выплаты. И хмурились им. Полученные суммы были такими маленькими!...



Но санитарочка, отстоявши в очереди, получила почти приличную сумму.



Подумала о том, что надо документы правильные подавать...



На новом месте работы ей выплатили деньги сразу за половину года.



Полученной суммы должно было бы хватить на еду и сладости. Их не хватало на покупку ёлки.



Решила, что ёлку найдет и вырубит сама. И вырубила.



Не знала она, что сказал бы Саша Фирсанов, признанное первое перо их газеты, блестящий и нервный, если бы увидел, как она, в снегу увязая, проваливаясь, за собою ёлку волокёт.



Фирсанов Саша, гордился, что в официальной городской газете "Правда" десять лет отпахал.



Носил челку, что падала на лоб и прикрывала кончик носа и длинные, в "каре" постриженные волосы..



Откидывал длинную челку одним движением руки.



Таким же движеньем руки он посылал ее, новую сотрудницу, на работу.



Опрашивать местных старушек, что продавали семечки на рынке. Старушки жаловались на голубей. Она делала литературную зарисовку о жизни старушек. И называла себя "уличной" женщиной. Потому что на улице ей было интереснее и уютнее.



Официальная статья в газете выходила потом, громила работу МЭРии за плохую организацию труда и защищала старушек, рэкетом замученных, голубями обездоленных, и полностью задавленных местными школьниками, старушкиных семечек похитителями.



Газета наращивала тиражи, прирастала подписчиками.



А Саша Фирсанов шел вечером в театр. Он был известным обозревателем театральных и концертных постановок. Обозревал их и подписывался своим обычным театральным псевдонимом - Ольгой Вороновой.



В трамваях ездить Саша не любил. И вспоминал с отвращением, как его, выставляли из транспорта, грубили, задерживали как - то, один раз! И не хотели верить корочкам журналиста с тиснением: Пресса...



- Да уж, ничего хорошего Саша бы мне не сказал, - решила женщина. - Я на него, породистого сноба, похожа так же, как клочковатая невзрачная коровёнка, привычная к холоду и бескормице, похожа на племенную породу молочных коров, требующих дворцы, а не коровники для своего содержания.



- Это мы с тобой, кошка, - сказала своей приятельнице женщина, - образовали новую породу особо выносливых коров. И дали нам общее наименование под одной кличкой. Все ветеринары обозвали бы нас с тобой, обеих, деревенскими замухрышками.



- Мы тоже с тобою кошка тощева;ты и мелкова;ты, сказала женщина. Стараемся быть выносливыми. Все на себе тянуть, терпеть и переносить.



Иногда, справляемся. Очень часто - нет. Пойдем домой, кошка. Нам надо печку топить. Потом мне пить чай. А тебе кефир или молоко.



Тихонько скрипнула дверь. В нее просочились две маленькие женщины. Одна пошла дотапливать печку. Другая устроилась у кровати, где спал мужчина и стала потихоньку мурлыкать. Стремясь вымурлыкиванием не пустить к человеку болезнь. Мужчина шевельнул рукой. Нахмурился. Потом смирился.



И стал спать дальше спокойнее, сопровождаемый одобрительными скрипучими кошкиными: - Мур, мур, так, так.



А женщина подкладывала в печь полешки и щепочки и думала, что глубоко заблуждалась.



Для жизни и для праздника ей не нужны те возможности, за которыми она столько времени безнадежно гналась: деньги, власть, возможности сила.



Ее муж, единственный в жизни мужчина вернулся, и все стремительно начинало налаживаться.



Не надо бежать, торопиться, по – новой изобретать велосипед. Он обо всем подумает. Он все проблемы разрешит завтра. Как только отдохнет немного и наберётся сил - надеялась она, его женщина и жена.



Он поживет с нами. Пока его не разыщут сослуживцы.



И снова муж исчезнет. На время или на несколько месяцев.



Обязанность есть такая – свою страну защищать. Она не скажет слова против.



Он объяснил ей, еще когда только ухаживал. Потом, когда женился на ней, что должен работать, чтобы мир и жизнь вокруг становились и оставались правильными.



Женщина приучилась молчать, улыбаться. И никогда не обсуждать оперативную обстановку: имена, фамилии, явки, даты.



Опасаясь утечки оперативной информации говорила с посторонними и непосвящёнными людьми только о погоде. Иногда, о природе.



Оказывается, нужно чтобы вернулся муж и стал последним, самым главным атрибутом праздника. Чтобы праздник состоялся, вошёл в душу. Там и остался, согревая теплом.



Муж поживет с ними, отдохнет, отоспится, отъестся.



Потом его снова дела и работа позовут.



Ну, что же делать, если Родина и страна не может пока обойтись без работы Артиста. И его боевого искусства...



•°•°•°•°•••°

Использовалось не очень точное цитирование строчек из стихотворения М. Цветаевой "Вчера ещё в глаза глядел..." для наименования частей и глав произведения.