Настоящее искусство. Глава 32. Забытое старое

     18+   В соответствии с ФЗ от 29.12.2010 №436-ФЗ
     Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий.
     Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.


Глава 32. Все новое — хорошо забытое старое

     — Ева! — в его уши эхом возвращается ураган тишины. — Ева, ты все еще здесь?
     Александр затравленным зверем оборачивается и озирается под гнетом тяжелого молчания комнаты, остановившись у выхода из квартиры. В их с супругой жилище уже несколько часов как никого нет, кроме самого Адамова, — Ева ушла на весь день, — но он уже давно не верит ни глазам, ни ушам, ни какому-либо из своих органов чувств: мысли о том, что он постоянно находится под чьим-то неусыпным контролем, стали для него гораздо более надежным гарантом собственной неприкосновенности.
     Он в который раз судорожно проверяет наличие хрустящих купюр в кармане, чтобы наконец выйти в свежий воздух впитавшего дождевые испарения и вечно спешащего куда-то города. С тихим хлопком закрывая за собой дверь и проворачивая ключ в замочной скважине, он снова и снова убеждает себя в том, что то, для чего предназначены деньги, покоящиеся в его пальто, — это только его выбор, вовсе не делающий его слабым. Не делающий его еще более жалким в своих же глазах, чем сейчас, — разбитого смертью Алексея, отравленного чувством вины из-за своего юношеского максимализма, в программу которого не включалось слишком скучной для любого молодого человека любви к собственному отцу, смешного для всего высшего общества из-за отсутствия хоть какого-либо желания снова творить и превращать свое раздробленное на миллионы осколков сердце в искусство, поставляя людям как хлеб, так и зрелища.
     С этим всем срочно нужно было что-то делать. Сейчас. Немедля ни одной паршивой секунды, бьющей по его сознанию слишком пестрыми вспышками фейерверков. Это все слишком сложно для него. Слишком трезво и чисто, чтобы хоть как-то продолжать это терпеть. День за днем, за неделей неделя.
     В конце концов, он ведь уже не мальчик, неспособный нести ответственность за свои поступки. По крайней мере не такой наивный и глупый, каким был в самом начале своей творческой карьеры: тогда для упоенного внезапно нагрянувшей тройкой всадников душевного апокалипсиса — слава, деньги, влиятельность — Александра наркотики были не живительной необходимостью, не способом побега от издевательств реальности, хотя все это, конечно, не могло хоть на каплю умалить их дальнейший, неожиданно страшный эффект на его организм, а своеобразным приятным дополнением, бонусом, готовым в любой момент потешить его самолюбие и помочь вклиниться в определенные социальные слои.
     Странно, но весьма закономерно: людей на первых порах знакомства в большей степени объединяют далеко не интересы и общие взгляды на бренный мир, а отходы человеческого существования — курение, алкоголь, психотропные вещества, блуд, смертные грехи. Будто каждый из нас – животных, изначально почуяв запах помойной части чужой души, внутренне расслабляется, давая волю своим чувствам: самое худшее уже замечено, мои демоны не одиноки в своих проявлениях, значит, путь к продолжению взаимодействия полностью открыт.
     Адамов шагает по набережной, постоянно убеждаясь в корректности своего маршрута с помощью навигатора. Кажется, совсем недавно это место украшалось звонкостью смеха Лилевской и их с Александром любовью, дружескими проникновенными разговорами с Андреем о былом и будущем…
     На секунду его глаза, кристаллически чистые от без остатка поглотившего его нетерпения, подергиваются пеленой вины: Лазарев сделал для него в целом, его физического здоровья и эмоциональной стабильности столько, что Адамов вряд ли будет в состоянии хоть когда-то расплатиться. Тот ведь все-таки спас его от смерти…
     Фотограф останавливается, усиленно тряся головой, стремясь очистить ее от совершенно лишних сейчас, по его мнению, мыслей о близких людях.
     Больно все-таки ему, а не им.
     Не им жить с этой тоской, разъедающей изнутри.
     А как же Ева? Что он скажет жене, когда ей придется видеть его под наркотическим гипнозом, ощущать свою полную беспомощность перед зависимостью мужа и впоследствии пытаться разлюбить его? Он, как никто другой, знал — и это всегда было его маленьким секретом, — что эта женщина гораздо сильнее его, поэтому хоть и с большим трудом, но точно сможет перебороть любую, даже самую всепоглощающую, привязанность во имя самосохранения. Она ведь все-таки любит его…
     — Нет. Заткнись, — строго говорит он самому себе, остро ощущая хлещущий мокрыми плетьми по лицу ветер с Невы.
     Он ведь просто хочет ненадолго забыться. Забыть о постоянном требовательном взгляде, направленном на него, главного героя пьесы своей жизни, подобно слепящим кругам софитов. Набраться сил перед новой схваткой с превратностями судьбы, которые он обязательно преодолеет, только немного позже. Ему вполне хватит и одного раза, однократного сбивающего с ног героинового удара — просто чтобы ненадолго, но гарантированно ощутить себя центром этой мерзкой, промозглой, смердящей перманентным круговоротом рождения и смерти Вселенной.
     Он умеет себя контролировать.
     Он взрослая личность. Свободная личность.
     И это только его выбор.
     — С вами приятно иметь дело, — улыбается ухоженный светловолосый наркоторговец лет тридцати, напоминающий какого-то смазливого голливудского актера, и в этой улыбке Адамов видит такую родную и знакомую до боли печать дьявола. — Подробную инструкцию по применению давать не нужно?
     — Не нужно. — В нос фотографу ударяет давно забытый сладкий и порочный запах азарта, а на лице машинально расцветает светский оскал из прошлого. — Спасибо, Петр. Надеюсь, товар стоит своих денег.
     — О, будьте уверены, — громоподобно смеется довольный своей прибылью красавец, — не пройдет и нескольких дней, и вы снова вернетесь ко мне.
     Застонав от вернувшегося в сотни раз более сильного, чем когда-либо, чувства деформации мира, подвластного лишь ему и его разуму, Адамов, пока еще остающийся на поверхности, думает о том, что достал бы своему новому знакомому все мишленовские звезды, пока обманчивое искушение не заставляет его корчиться в муках в центре уборной.
     Пока он все еще властелин этого никчемного мира.
     Пока он все еще может в нем спокойно дышать.
     Когда через несколько часов эффект утихает и сползает с его распластанного на кровати тела, как старая змеиная кожа, приходит Ева, неспособная даже смутно представить то, что происходило за время ее отсутствия в их с супругом спальне. Она снимает каблуки и поднимается по крутой лестнице наверх, чтобы, как настоящая примерная жена, поприветствовать мужа, но застывает в паре шагов от раскрытой двери, пораженная изучающе-безумным взглядом Александра, сидящего напротив нее на их ложе.
     — Ева.
     Она сглатывает, не решаясь издать хоть какой-то вразумительный звук.
     — Ева, ты скрываешь от меня что-то. Я это чувствую. Она на пару секунд бледнеет, задыхаясь от жара, внезапно раскалившего ее драповое зеленое платье, и делает шаг назад.
     — Милый, ты выпил свои таблетки?
     — Пожалуйста, скажи мне.
     Тишина — громче любого возможного и невозможного взрыва.
     — Мне нечего от тебя скрывать, Саша. Выпей свои таблетки, пожалуйста. Я знаю, как тебе тяжело, поэтому нужно лечи…
     Она пораженно вскрикивает, не заметив, с какой быстротой ее муж оказывается у ее ног. Его глаза сгорают в неизвестном ей доселе болезненном красном пламени, когда он разражается потоком сжатых рыданий и целует, целует, целует кожу ее ног, почти воющим преданным псом взывая к жалости. Горячие, соленые, неправильные метки прожигают ее сознание, когда Александр в состоянии мучительного полураспада молитвой шепчет в ткань ее платья:
     — Не лги, не лги, не лги мне, Ева. Все они смотрят на меня, все они лгут, а ты не лги. Я люблю тебя. Я не могу не любить тебя. Я не могу любить тебя так. Не лги…
     — Хватит! — наконец прерывает она диким возгласом: сумасшествие, похоже, очень заразно. — Хватит. Я знала тебя до нашего официального знакомства. — Она, плотно сжимая побелевшие губы, наклоняется к нему и берет в дрожащие ладони его лицо. — И ты знал меня ранее. Вспомни.
     Минуты тихих напряженных размышлений. Взгляд Александра возгорается с новой силой. Он вырывается из объятий жены и, будто завидев в ней самого злостного предателя, отползает к противоположной стене.
     — Нет, — произносит он ровным голосом, умоляюще глядя на нее. — Скажи, что это неправда.
     Очередная маска перед его глазами идет крупными, толстыми, прогнившими трещинами, когда в его сознании моментальными вспышками кадров проносятся лицо курящего на соседнем диване Андрея, три сотни в пиджаке, чулки и безумно красивая девушка.
     — Скажи, что это неправда, Ева.
     Молитва на заезженной пластинке аккомпанирует звуку ломающегося маскарадного слепка одной их обитательниц эдемского сада.
     — Скажи!