Бежит волна, шумит волна...
На берег вал плеснул!
В нём вся душа тоски полна,
Как будто друг шепнул!
Она поёт, она манит -
Знать, час его настал!
К нему она, он к ней бежит...
И след навек пропал.
Иоганн Вольфганг Гёте "Рыбак".
Глава первая.
ПОПУТЧИК
И вновь, прильнув к окну, я всматриваюсь в проплывающий мимо однообразный пейзаж бескрайних серо-рыжих, выцветших под палящим солнцем равнин. Совершенно бессознательно отсчитываю стук колёс, время от времени сбивающихся со своего монотонного ритма. В голове лёгкий туман от выпитого коньяка, и из этого тумана, как сбившиеся с фарватера корабли, выплывают подаренные воображением живописные картины предстоящих праздных дней. Лето в полном разгаре. Я еду к себе в родной город, где встретившись с друзьями, планирую вместе с ними продолжить путешествие в дикие, нетронутые цивилизацией места российской глубинки, чтобы всласть насладиться прелестями слияния с природой и утолить накопившуюся за целый год жажду моего увлечения spearfishing - подводной охотой в изобилующих рыбой, как уверяют друзья, чистых и прозрачных водах северных озёр.
Весь год я готовился к этой поездке, тщательно подбирая оборудование, гидрокостюмы разной толщины и расцветки, ружья, из которых я так и не смог выбрать какое взять: арбалет или пневматическое, в итоге взял оба, ласты, маску, трубку, фонари, ножи, тяжеленные грузы и ещё много разных мелочей, которые так необходимы охотнику. Таким образом у меня накопилось багажа гораздо больше, чем я даже мог себе представить, что существенно затрудняло моё путешествие. Но, наконец, день моего отъезда настал и я со всем своим скарбом двинулся в путь с пересадками и переходами с вокзала на вокзал, с многочисленными проклятиями, прежде всего на себя самого, что взвалил на свои плечи столь значительное обременение. И всё таки, все эти проблемы сводила на нет щекочущая в груди радость от предстоящих незабываемых днях отпуска.
Ехать предстояло три с половиной дня на поезде с пересадкой, затем ещё один день на машинах до точки высадки, и, наконец, ещё около полутора дней пешком непосредственно до места нашей конечной цели К...озера.
Насколько я смог узнать об этом месте из Интернета и рассказов своих сотоварищей по охоте, представляло оно из себя окружённую со всех сторон горами небольшую равнину, всю целиком покрытую лесами смешанного типа, но с преобладанием хвойных пород. По всей площади равнины в беспорядке раскиданы озёра разной величины и формы, чистые и заболоченные, в центре располагалось самое крупное из них К...озеро, берег которого как раз и должен будет сослужить местом нашей будущей стоянки на две с лишним недели. Стоит отметить, что об этом месте в сети ходит множество пугающих легенд: что образовались эти озёра в результате падения на землю нескольких разных по величине метеоритов, что населяют их ещё никем невиданные и не изученные в силу своего отдалённого местонахождения рыбы и животные, что уже множество рыбаков и охотников, попытавших счастья в этих местах так и сгинули там не оставив после себя и следа. Но эти обстоятельства ещё более подзадоривали нас и подпитывали страсть к исследованию озёрных глубин.
Шёл уже третий день моего путешествия. Я ехал в купе с двумя, точнее тремя соседями старичком лет семидесяти, возвращавшимся после излечения из санатория, куда он ездил по путёвке, и женщиной по имени Наталья в возрасте около 30-35 лет, путешествовавшей с шестилетним сыном Егоркой. Именно Андрей Юрьевич, как представился старик, и был виновником тумана, вызванного испарениями коньяка в организме, так удачно оказавшегося в его багаже и своевременно разлитого по знаменитым поездным гранёным стаканам в алюминиевых подстаканниках с незамысловатыми сюжетами советской эпохи. Данное обстоятельство было весьма кстати, так как за эти три дня уже было трудно найти себе какое-либо занятие, чтобы хоть как-то скоротать время "купейной" жизни. Первые два дня я ещё находил в себе силы развлечься чтением, прослушиванием музыки или просмотром фильмов, но уже к третьему дню перечитав, переслушав и пересмотрев всё, что у меня было, я стал не на шутку изнемогать от скуки.
Так, во время обеда, который был предварительно заказан нами в вагоне-ресторане, Андрей Юрьевич, как бы между прочим предложил по "сто грамм" для аппетита, предварительно уведомившись у соседки не составит ли она нам компанию, на что та вежливо отказалась, доброжелательно улыбнувшись при этом. Я же, напротив, с готовностью, будто этого и ждал, согласился. За общей трапезой между нами состоялась беседа. Особый интерес у собеседника вызывало содержание моего непомерного багажа, как будто все эти три дня он только и ждал удобного случая спросить у меня об этом.
Я ему объяснил, что у меня в рюкзаках, по-видимому, при этом вполне удовлетворив его любопытство.
- Вы знаете, я тоже довольно-таки заядлый рыбак - причмокнув от какого-то внутреннего удовольствия, вкрадчиво произнёс старик. Правда не так как вы, я всё же предпочитаю находиться на берегу или в лодке с хорошим спиннингом и наживкой. Мне никогда не приходилось нырять, разве что только в молодости в Крыму, в море с трубкой и маской, но лишь для собственного удовольствия без ружья. И часто вы кого-нибудь добываете?
- Хотелось бы чаще - ответил ему я. Там, где я живу сезон подводной охоты скоротечен, да и работа занимает много времени, порою приходится трудиться без выходных. Так что для меня скорее важен сам процесс, чем добыча. Ведь на глубине ты остаёшься совершенно один, исследуешь дно, ищешь трофеи в густых водорослях, всецело погружаешься в эту среду тишины и покоя, совершенно забывая обо всех своих заботах и хлопотах, оставленных на берегу.
- Да, очень интересно. А куда же вы направляетесь?
- На К...озеро.
- О, это очень интересное место, я бывал там как- то раз, ещё в молодости в турпоходе. Вы знаете, прелюбопытнейшие вещи случились с нами тогда. Я, как вы видите, человек довольно старой закалки и не склонен к каким-либо суевериям, но меня до сих пор бросает в дрожь от воспоминаний о том походе. Мы тогда потеряли двух наших товарищей, которых впоследствии так никто и не смог отыскать, и они по сей день значатся пропавшими без вести. Сейчас я отлучусь ненадолго по своим стариковским делам, а потом мы с вами ещё выпьем грамм по сто и, если вам интересно, то я могу рассказать эту историю.
После этого сосед не торопясь, и чуть пошатываясь, то ли из-за раскачивающегося вагона то ли из-за выпитого коньяка вышел из купе.
Я стал ждать возвращения Андрея Юрьевича. Меня разбирало любопытство. Что такого могло случиться в обычном походе. Быть может он решил мне рассказать какую-нибудь сказку, как у них, у стариков, это водится.
Приблизительно через десять минут мой собеседник вернулся. По возвращению он разлил по стаканам коньяк, мы выпили, закусили кружочками сырокопчёной колбасы, заботливо нарезанной Натальей. Андрей Юрьевич многозначительно вздохнул и некоторое время безмолвно смотрел в окно купе, борясь остатками зубов с непокорявшейся пережёвыванию колбасой.
- Нас было восемь семнадцатилетних ребят, мы тогда учились в педагогическом училище, с нами был инструктор - Константин Иванович Прохоров - преподаватель географии, мастер спорта по альпинизму и спортивному ориентированию. Серьёзный был мужик. Он собственно и организовал наш поход в рамках занятия по изучению родного края. Кстати сказать, походов в район К...озера им было организовано и проведено около пятнадцати. Но в этот раз он по какой-то причине решил изменить маршрут.
Готовились к походу мы около недели: изучали маршрут, вспоминали топографию, ориентирование, составляли списки провизии на неделю и вещей, которые необходимо было с собой взять. Так как поход планировался по большей части пешим, после поездки на поезде, заброски на автобусе до точки, куда ещё можно доехать, пешком нам предстояло идти три дня, то и вещей с продуктами решено было взять по-минимуму. В случае необходимости мы должны были добыть себе пищу самостоятельно, путём охоты, рыбной ловли и собирательства, как при первобытно-общинном строе. После составления списков вещей общим голосованием была назначена группа из четырёх человек, два парня и две девушки, ответственных за покупку необходимых для похода продуктов и вещей. Одним из членов этой группы был я. На приобретение запланированных предметов у нас ушёл почти целый день, зато мы купили всё, что собирались, вплоть до мелочей, не забыли, конечно, в тайне от наших компаньонок, приобрести и пару бутылок водки, при посредничестве одного из завсегдатаев ликёро-водочного отдела, конечно не бесплатно, так как нам в силу несовершеннолетия в то время ни за какие деньги никто бы спиртного не продал.
Закупив всё необходимое, мы вернулись к другим приготовлениям к нашему долгожданному походу: стали собирать рыболовные снасти, палатки, котелки, одежду, вообщем всё, что могло пригодиться. Делалось это под чутким контролем Константина Ивановича, который то и дело выкладывал из рюкзаков всё, что по его мнению могло помешать, или просто не понадобиться. Таким образом, почти 40 процентов заготовленной нами провизии и вещей были беспощадно выброшены из рюкзаков и оставлены в одиночестве дожидаться нашего возвращения.
Я на всю свою жизнь запомнил вечер перед походом: мама что-то готовит на плите, что-то такое, что "шкворчит", шипит на раскалённой сковороде и источает столь изумительный запах, что я бы отдал половину выделенных мне до смерти дней, чтобы вновь услышать этот чудный аромат, или даже все мои дни, чтобы при этом прижаться к дорогому милому маминому плечу. Открыто окно в сад. Отец почему-то излишне обеспокоен: он пришёл буквально пол-часа назад с работы, видимо при этом немного, как в последнее время часто случалось, оставшись на часок с товарищами за одной и другой, может и третьей. Не проходит и десяти минут, как он спрашивает меня: а ты котелок взял? А термос? Мать, положи ему всю ту колбасу, что я купил сегодня. Как меня раздражало это тогда, и сколько бы я сейчас заплатил за то чтобы снова услышать его заботливый, наигранно строгий голос.
За ужином я был серьёзен и зол с родителями за их излишнюю заботу, ел, что-то бубня, отвечая односложно на их вопросы. Меня раздражало, что они до сих пор обращаются со мной как с ребёнком. Дааа..., сейчас уже давно родителей нет на свете, и позаботиться о том, чтобы я был сыт и тепло одет некому, а тогда я об этом даже не думал. Как мало всё-таки мы ценим то, что имеем, и как дорого то, что ничего на самом деле не стоит.
После ужина я решил прогуляться. Странное, я бы даже сказал фантастическое ощущение накрыло меня. Небо окутанное свинцовыми тучами, отяжелело и мрачно нависало над землёй. Солнечные лучи из последних сил сражались за свои позиции, ещё кое-где пробиваясь сквозь тяжёлый занавес. Но тучи, словно крестоносцы в тяжёлых доспехах сжимали кольцо всё сильнее и сильнее. Стояла удивительная палитра запахов: тепла, сирени и надвигавшейся грозы. Уж простите меня за излишнюю впечатлительность моего рассказа.
Но что больше всего меня поразило, это то, что прямо над моей головой застыло облако, не такое как все, необыкновенное, похожее на кристалл, с острыми краями. Я не видел таких никогда. Самое удивительное, что оно то уменьшалось до размеров игольной подушки, то увеличивалось загораживая собой треть небесного царства.
Внезапно пошёл дождь - крупный и холодный. Я забежал в ближайшее укрытие под крышу кабины умершего лет десять назад грузовика. Через мгновение по моему пристанищу замолотили сотни маленьких молоточков, дождь сменился градом размером с крупные горошины. На какое-то мгновение всё, что окружало меня потеряло свои очертания и превратилось в размытые пятна. Неожиданно подняв глаза я увидел вдалеке, сквозь косые полосы ливня и града женщину. Она стояла прямо под низвергающимся с неба водопадом вперемешку со льдом, даже не пытаясь укрыться и пристально смотрела в мою сторону. Вернее сказать, глаз и лица её рассмотреть было нельзя, но стояла она прямо напротив меня, не шевелясь. Мне стало тогда жутко, я видел её абсолютно точно, через мгновение она исчезла также неожиданно, как и появилась, непогода так внезапно случившаяся, также и стихла. Снова засияло обмытое дождём солнце, небо - ярко-синее с переливами, как ни в чём не бывало не оставило на себе и следа бури.
Я ни в коей мере не хотел бы предавать моему рассказу излишнюю мистификацию. Конечно, можно сейчас по прошествии столького времени списать это видение на моё мальчишеское бурно-разыгравшееся воображение, но я был уверен тогда, что это должно было послужить предзнаменованием каких-либо необыкновенных событий, настолько я был впечатлён увиденной картиной.
На следующий день наш сбор был назначен на шесть утра на железнодорожном вокзале. Мы должны были на электропоезде доехать до станции Т... затем сесть на автобус и ещё сто восемьдесят километров ехать в тайгу до затерявшегося в лесах села Сосновка. После чего ещё сорок семь километров идти пешком по тайге к месту нашего назначения. Сейчас, я думаю, дороги там уже проложены, а в то время там были непроходимые лесные буераки.
Я встал очень рано, вернее мои дневные впечатления настолько меня ошеломили, что я не смог в эту ночь заснуть ни на минуту. Нет я забывался на мгновения, но тут же вздрагивал от разных видений, мне воочию казалось, что меня кто-то трогает за плечо и я тут-же в ужасе просыпался. Вообщем поспать мне не удалось и весь следующий день я чувствовал себя совершенно разбитым. Встав, я умылся, кое как позавтракал, собрал рюкзак и в половину шестого уже был на вокзале. На вокзал я прибыл первым и ещё около двадцати минут ждал пока подойдут остальные. Справедливости ради, следует отметить, что эти двадцать минут мне показались вечностью. Но вот подошли остальные ребята, Константин Иванович. Все были в большом возбуждении. Я спросил у остальных о вчерашней грозе, но к моему удивлению никто из моих товарищей никакой грозы не видел.
Наши вещи были сбросаны в одну кучу на перроне, когда локомотив, важно пыхтя и обдав нас горячим воздухом, протянул за собой огромную змею сцепленных между собой вагонов мимо нас, последний раз тяжко вздохнув, словно от усталости, остановился. Словно по команде в каждом вагоне открылись двери и из них вышли солдаты железнодорожной гвардии в своей синей отглаженной форме и принялись, улыбаясь и проверяя билеты, запускать в нутро многотонной фантастической змеи пассажиров.
Мы все шумно и весело загрузились в плацкарт и уже через десять минут после прибытия поезда, наблюдали за сменяющимися видами за окном, с хохотом обсуждая и коверкая названия населённых пунктов, которые проезжали.
Девушки занялись сбором на стол завтрака, состоявшего по большей части из тех продуктов и блюд, которые были приготовлены нашими заботливыми материями накануне вечером, и которые могли при их длительном хранении испортиться. По этой причине наши столы "ломились" от изобилия различных разносолов. Обстановка была лёгкой и непринуждённой, все смеялись и в сильном эмоциональном возбуждении обсуждали детали предстоящего приключения.
Многое забавляло нас тогда. Мы были молоды, беззаботны и ждали ярких приключений и впечатлений от жизни и от путешествия в частности.
Настроение моих друзей передалось не смотря на бессонную ночь и мне. Я вместе со всеми веселился, живо и многословно обсуждая предстоящий поход, но всё-таки впечатление от предшествовавшего видения никак не оставляло меня и некоторым образом ещё беспокоило нервы.
Но вскоре после наблюдения за вагонной жизнью и живого обсуждения некоторых довольно комических сюжетов я вовсе забыл о своих переживаниях и о недосыпании. Такой случай представился сам по себе и вызвал у нас бурю эмоций. Наверное все наслышаны о существовании некоторых национальных и даже вошедших в фольклор особенностей общения служащих определённых советских государственных организаций, особенно торговли и услуг со своими клиентами, а именно их хамства и грубости в разъяснении определённых вопросов. Общение проводников с пассажирами никогда не составляло исключений. Так мы стали свидетелями одного презабавного, как нам тогда показалось случая: как известно перед прибытием на большие станции, стоянке на них, а также в течении некоторого времени после убытия проводники закрывают туалеты. Так как в это время поезд проходит по территориям крупных населённых пунктов, называемых санитарными зонами. Причём время ограничения пользования санитарным узлом зависит не только от продолжительности стоянки и населённого пункта, но в первую очередь от настроения и расторопности проводника вагона. Так вот перед одной из таких станций пассажирке нашего вагона, весьма дородной даме, срочно понадобилось посетить место вышеуказанной первой необходимости, что она без лишних сомнений и сделала. Как раз в это время проводница - следует сказать, другая дородная дама, в явно дурном настроении, не обременяя себя излишними любезностями и вниманием к заполненности комнаты туалета, защёлкнула снаружи замок на двери и как вихрь умчалась в купе по своим явно неотложным делам, так что находившаяся в запертом помещении пассажирка не только не успела что-либо сказать или сделать, но даже толком не поняла, что случилось. Поезд прибыл на станцию, время стоянки на которой составляло целый час. В этой связи, все пассажиры, а также проводники, с целью размяться, вышли из душного вагона на свежий воздух. Через некоторое, довольно продолжительное время, когда все вернулись, и услышав зовы несправедливо лишённой свободы, дамы, были чрезвычайно изумлены сложившимися обстоятельствами, кроме той самой проводницы. Которая на все упрёки в свой адрес с невозмутимостью гранитного памятника парировала, что несчастная сама виновата в своём положении и надо было вовремя читать расписание движения в санитарных зонах.
В следующий раз, та же проводница в ответ на вопрос одного весьма интеллигентного вида мужчины, в очках, к своему несчастию оказавшегося в тот момент без них, о том когда будут открыты двери тех самых злополучных санитарных комнат, получил исчерпывающий ответ, явно расходившийся с профессиональной этикой советского служащего транспортной сферы. Она заявила ему, что если бы тот одел свои очки, то увидел бы, что двери уже три минуты как открыты. У всех свидетелей этого разговора возник закономерный вопрос: как из середины вагона, при закрытых дверях туалета очки могли помочь увидеть, что замки на них не заперты да ещё и определить время с их открытия.
Вообщем наше юношеское сознание не смогло смириться с хамством проводницы и мы решили проучить её.
Сделали это следующим образом: на одной из станций, двое наших товарищей: Мишка Саунин и Витька Михнюк, сбегали до аптеки, расположенной в непосредственной близости к вокзалу и купили там слабительный сироп. Улучив момент, когда проводница обедала, Мишка позвал её в тамбур вагона, взглянуть на якобы отцепляющийся шланг на креплении между вагонами. Наша дама нехотя, но всё же пошла за Михаилом в тамбур. В это время Витя, улучив момент, что дверь в купе не заперта и его никто не видит, забежал внутрь и вылил ей в чай почти половину приобретённого лекарства. Затем выбежал, открыл окно и выбросил бутылёк с остатками сиропа. Проводница, мрачно ворча на Мишкину выходку, с поломкой, которая, естественно не нашла своего подтверждения, вернулась назад, где покончила с ожидавшем её обедом.
Оставалось только ждать, когда подействует средство на организм нашей жертвы. Как раз к этому времени мы приблизились к станции, стоянка поезда на которой должна была быть одной из самых продолжительных на всём протяжении пути.
Быть может это звучит жестоко, но в то время нам показалось очень весёлым и справедливым возмездие, поразившее эту бедную женщину, которая под наш дружный хохот, перед станцией, при следовании в той самой, так категорично и самоотверженно отстаиваемой ею, санитарной зоне, словно носорог в период брачных игр кидается на своего обидчика, заскочила в туалет, громко захлопнув за собой дверь, чем чрезвычайно поразила встретившихся ей на пути пассажиров, которых чуть не снесла с ног. В упомянутом мною выше помещении она пробыла более получаса. Открыть дверь вагона она так и не смогла, из-за чего пришлось будить сменщицу.
Такой вот эпизод случился тогда с нами. Мораль же данного поступка для нас заключалась в том, что никогда нельзя унижать и оскорблять слабости или потребности окружающих тебя людей, так как в любой момент можешь оказаться на их месте.
Но, простите, что я слишком отвлёкся на детали. В конце концов, само путешествие даже в таких условиях показалось нам весьма даже лёгким и весёлым, а время потраченное на поездку, мимолётным.
После поезда последовала пересадка и перегрузка нашей шумной компании в автобус и двухчасовая тряска по просёлочной, изобиловавшей кочками и ухабами дороге. Всё это время мы пели песни под гитару, на которой весьма искусно играл Константин Иванович. Через два часа мы были на месте. Автобус "выплюнув" нас на окраине какой-то забытой богом деревушки, радостно фыркнув сцеплением, словно застоявшаяся кобыла, покатил дальше, поднимая за собой клубы пыли. Мы же, перекусив остатками домашней провизии, дабы максимально облегчить ношу, накинули на плечи рюкзаки и, по заросшей и давно заброшенной тропе направились в сторону далёких горных вершин, возвышающихся над густым и мрачным лесом, вставшем у нас на пути.
Приблизительно через двадцать километров Константин Иванович, сверив свой компас, к нашей всеобщей радости, возвестил о часовом привале, и сбросил свой рюкзак возле высокой сосны, одиноко стоящей на краю небольшой поросшей папоротником и костяникой поляне. Мы сразу же последовали его примеру.
Распределив обязанности между нами, он достал из рюкзака карту и, расположив на ней компас, стал что-то помечать карандашом, что точно я не видел, так как по распределению мне досталась, как и большинству из нас, наиболее неквалифицированная работа по сбору хвороста для разведения костра.
Вскоре, всеобщими усилиями костёр был готов. Яркое пламя величественно возвестило о его рождении. Девочки: Лиза Коротяева, Маша Стругацкая и Света..., "дай Бог памяти", нет фамилию наверное уже не вспомню, готовили гречневую кашу "по монастырски" с луком, морковью и грибным ассорти, состоящим из подберёзовиков и маслят, собранных во время нашего марша. Остальные же столпились вокруг Прохорова, который объяснял по карте маршрут нашего движения: сколько мы уже прошли, сколько нам ещё предстояло, где сейчас находимся и где конечная точка нашего путешествия. Это сейчас - взял GPS навигатор и ни о чём не беспокоишься, а раньше почти каждый школьник разбирался в топографии, которую в школах усердно до посинения объяснялась нам на уроках географии и начальной военной подготовки.
Вообщем, что я понял со слов Константина Ивановича, что прошли мы уже почти двадцать километров, всего за день нам предстоит проходить от сорока до пятидесяти. Таким образом, с учётом привалов и непредвиденных остановок, к концу третьего дня мы должны были добраться до К...озера, где, впоследствии и разбить свой лагерь.
Пока мы всё это выслушивали, наши поварихи договотовили на костре густую, наваристую, источающую изумительный запах, обильно приправленную маслом кашу, на которую мы тотчас же набросились, как стая голодных волков. Обжигаясь и стуча ложками по котелкам, мы нахваливали стряпух самыми, что ни на есть "эпически" хвалебными словами, от которых те млели и краснели до самых кончиков ушей.
Разделавшись с кашей и собрав рюкзаки, мы двинулись дальше, совершенно не выбившись при этом из графика.
В это время поезд стал сбавлять свой ход, киноплёнка проплывающих за окном картинок замедлилась, говор колёс становился всё реже и реже. Мы приближались к станции.
- Теперь позвольте мне взять паузу в повествовании, небезынтересной, надеюсь, для вас истории, чтобы у нас была возможность выйти на станции этого замечательного, великолепного, но, к сожалению, ещё неизвестного нам города, дабы пополнить наши исчерпанные запасы ликёро-водочной продукции и закуски, если вы конечно не возражаете? - с иронией и ожиданием произнёс Андрей Юрьевич.
Я, в свою очередь, конечно не возражал и согласился составить ему компанию.
Мы вышли из купе и направились в тамбур, где проводник уже готовился выпускать порядком утомлённых поездкой пассажиров и впускать новых, ещё полных сил.
- Позвольте узнать, что за станция? - спросил мой попутчик.
- Ярославль, стоянка тридцать минут - ответил проводник.
Наконец, поезд, пошатнувшись, остановился, проводник открыл дверь, мы спустились.
Пройдя через здание вокзала, мы без труда нашли продуктовый магазин, где, как раннее выразился Андрей Юрьевич, пополнив свои исчерпанные запасы ещё одной бутылкой коньяка и кое-какой закуской, вернулись в вагон.
Мне не терпелось услышать продолжение истории. Однако, старик медлил, раскладывая закуску на столе, и разливая коньяк.
Через некоторое время хроника пейзажей за стеклом вновь завертелась, постепенно ускоряясь и увлекая нас в неведомую даль, поезд тронулся.
Ну так вот...-, наконец-то, после опрокинутой стопки и съеденной дольки лимона продолжил Андрей Юрьевич. Как я уже сказал мы, собрав свои рюкзаки, двинулись дальше.
После того, как мы прошли около десяти километров, небо неожиданно затянулось низкими свинцовыми тучами, сразу стало темно, и я бы даже сказал, немного жутковато. Если до этого повсюду в различных тональностях с переливами заходились различные невидимые в ветвях столетних деревьев птицы, стрекотали кузнечики, то всё как по какому-то сигналу вдруг прекратилось, воцарила зловещая тишина, от которой звон стоял в ушах.
В этот момент рассказчик выпил ещё одну стопку и для большего эффекта развёл руками в разные стороны описывая круг, произнёс: тихо, темно и мрачно. Мой старик заметно опьянел. С неба стали накрапывать сначала редкие, но с каждым мгновением всё более учащающиеся капли дождя. Константин Иванович скомандовал: натягиваем тент. Я, ещё трое парней и Прохоров стали растягивать между тремя деревьями тяжёлый, очень плотный, тёмно-зелёный прямоугольник ткани, завязывая его с каждой стороны белой бечёвкой, пронизывая её сквозь металлические обрамления отверстий, сделанных видимо специально для этих целей. Становилось очень неуютно, мы изрядно промокли. Наконец укрытие было готово, со всех сторон мы нарубили веток и посередине развели костёр. Развешав промокшую одежду вокруг огня, мы грели руки, протянув свои ладони к языкам пламени. Постепенно обсыхая и согреваясь я стал чувствовать уют нашего импровизированного временного пристанища. Приподнятое настроение и спокойствие нашего руководителя похода стала постепенно передаваться и нам. А дождь всё не прекращался. Тонны воды хлынувшие с небес, захватывали всё на своём пути, образовывали бурные потоки на земле. Множество лягушек, внезапно повсюду выползшие, вытянув головы и важно раздувая мешки на шеях стали натужно с выдержкой в несколько мгновений выквакивать свою нескрываемую радость.
Примерно через два часа дождь прекратился, мы собрали тент, навязали полиэтиленовые мешки на обувь и двинулись дальше. Необходимо было пройти ещё десять километров, чтобы можно было разбить лагерь для ночёвки. Хлюпая по размокшей земле, мы продвигались вперёд намного медленнее, чем до дождя. Вскоре мысли об отдыхе и ночлеге в сухих и уютных палатках, полностью овладели нами.
Приблизительно через несколько километров, к нашему величайшему облегчению наш главарь возвестил о привале для ночлега, скомандовав разводить костёр и ставить палатки. Выбрав место посуше, мы стали разбивать палатки. Те же, кто остался не задействованным в сборке этих нехитрых каркасно-тканевых сооружений, начали собирать хворост и поленья и с большим трудом, так как материал для разведения огня, всё ещё оставался сырым, но всё таки разожгли костёр. В лагере сразу же запахло дымом и уютом, от яркого потрескивающего сучьями огня, повеяло теплом и запахом готовящегося ужина.
Поужинав запечённой в раскалённых до бела углях картошкой, с зажаренным на вертеле глухарём, добытым Константином Ивановичем ещё до нашего похода и предусмотрительно захваченного с собой, мы стали петь под гитару песни, мечтательно всматриваясь сквозь пламя костра на шипящие от высокой температуры, объятые языками пламени влажные дрова.
Как же завораживает наше сознание эта химическая реакция, можно часами наблюдать за её протеканием и ничуть не потерять интерес.
После того как все разошлись по палаткам, мы с ребятами, не забыв про добытый в магазине алкоголь, как великие заговорщики, разлив жидкость по стаканам, уговорили остатки вечера "во хмелю". Как только с одной из бутылок было покончено, мы быстро разошлись по своим местам, чтобы учитель не смог ничего заметить. Размещались мы по два человека в палатке, в тёплых ватных спальниках. После пройденного пути, вкусного сытного ужина и порции спиртного сон моментально выключил моё сознание, я крепко уснул.
В эту ночь меня окутали сновидения: будто просыпаюсь я в палатке от тихого женского пения, сквозь стенки брезента пробивается яркий лунный свет, время от времени разрываемый падающей с разных сторон тенями, шорох мягких шагов и шелест листьев на деревьях, вызываемый лёгкими порывами ветра доносится до моего слуха всё с той же странной заунывной мелодией невероятно печально и протяжно кем-то напеваемой снаружи. Я осторожно поднимаюсь, мой сосед спит, ничего не замечая, я открываю замок и на корточках начинаю вылазить из палатки. Моему взору открывается поляна, вся залитая мягким с синим отливом светом, на траве и листьях рассыпанными стразами блестит роса, всё вокруг подёрнулось лёгкой дымкой тумана. Вдруг кто-то неожиданно сверху касается моего плеча, какое-то мгновение я не могу пошевелиться, с силой пытаюсь поднять голову, но шея застывает в необъяснимом параличе, мне становится жутко, в это мгновение раздаётся душераздирающий женский крик, по своей эмоциональности больше напоминающий визг, и я тут же просыпаюсь. Уже наяву понимаю, что крик я слышал не во сне - кто-то действительно из наших кричал. Вскочив, мы с моим товарищем, натыкаясь в темноте друг на друга, выскочили из палатки. Многие из наших спутников, также как и мы стали выбираться из своих убежищ, осторожно озираясь и спросонья не понимая, что случилось. Возле палаток, где размещались девушки уже стоял Прохоров. Все собравшиеся обнимали и успокаивали Свету - ту самую фамилии которой я не помню. Мы подошли ближе, Света навзрыд ревела, её тело сотрясали судороги, Стругацкая Маша силилась дать ей выпить воды, остальные пытались сдержать её от дальнейшей истерики. Прохоров возился с аптечкой, ища успокоительное. Всё это происходило при свете фонарей, поэтому, что-либо рассмотреть в деталях, мне никак не удавалось.
Константин Иванович приказал нам разжечь огонь в костре как можно сильнее. Мы бросились ломать ветки и подбрасывать их в почти потухшие угли, раздувая при этом всеми своими лёгкими пламя. Наконец огонь разогрелся с новой силой. Девушку подвели ближе к костру накрыли пледом дали горячий чай, понемногу она стала успокаиваться. Только теперь я смог увидеть, что всё её лицо и руки покрывали набухшие кровавые полосы царапин и грязные разводы от слёз и пыли. Девушки стали умывать и обрабатывать подруге раны. Мы же с любопытством стали ждать, когда Светлана, поборов свой стресс и страх, сможет рассказать, что, всё-таки, с ней произошло.
- Нужно немного прогуляться, вновь прервал рассказ Андрей Юрьевич. Поезд остановился на очередной станции и мы вышли из вагона вдохнуть порцию воздуха вечернего вокзала, пропитанного копотью и креозотом.
- Кто знает, что нас ждёт завтра? - многозначительно произнёс старик.
- Вы что-то конкретно имеете ввиду.
- Знаете, я когда-то интересовался легендами и мифами от древних времён до наших дней. И вот что интересно, вся мировая культура пронизана многочисленными описаниями, собранными со всех уголков земного шара о невероятной мстительности духов и божеств. И чем изощрённее и страшнее была месть божества, тем более оно почиталось в миру, тем больше людей ему поклонялось. Страх в людях - это врождённое чувство самосохранения. И чем человек трусливее, тем в большей безопасности он находится, но в равной же степени, тем меньше свободы и волеизъявления дано ему. Чем больше страха, тем меньше свободы. Вы поймёте почему я так говорю, когда я закончу свой рассказ до конца. А теперь нам пора в вагон.
- Да, да, конечно - ответил ему я, и мы заторопились обратно.
Мы вновь вернулись.
- Мы вам не мешаем? - спросил Андрей Юрьевич у Натальи.
- Что Вы, что Вы, рассказывайте дальше, мне очень интересно, сын так за день набегался по вагону, что спит без задних ног. Нашёл себе друзей в соседних купе, так не всегда и знала, где у меня ребёнок пропадает, не слышно и не видно, смеясь ответила женщина.
- Ну, раз вы настаиваете, то, пожалуй, можно и продолжить.
Так вот, мы все столпились возле костра, в надежде узнать, что произошло со Светланой. Прошло около пятнадцати, двадцати минут прежде чем она смогла говорить, всё время при этом всхлипывая и глотая воздух словно не могла надышаться. Успокоительное, которое дал ей Прохоров почти не действовало и только лишь большое количество людей вокруг, хоть немного разряжало нервозность девушки.
То же, что мы услышали от неё заставило покрыться мою кожу мелкими "мурашками", а лоб испариной, "дух" захватило, глаза сами по себе, помимо моей воли, с каждым её словом расширялись. Хорошо, что никто тогда не обращал на меня внимание, все взгляды были устремлены на девушку.
Светлана рассказала, что после ужина она, как и все, отправилась в палатку, где, ещё какое-то время, перешёптывалась со своей подружкой - Лизой, с которой они поочередно рассказывали страшные истории, чтобы пощекотать друг-дружке нервы. Наконец, через некоторое время подруги уснули. Проснулась Света далеко за полночь от..., представьте себе, грустного заунывного пения, которое больше похоже на женский плач, чем на какую-то мелодию. Подумав, что это кто-то из её подруг пытается подшутить, она решила проверить, откуда раздаётся звук и вышла из палатки на улицу. Снаружи всё было освещено ярким светом луны. Только туман, разостлавшись по поверхности земли, мешал разглядеть всё вокруг, как это возможно при дневном свете. Подойдя к месту, где был костёр, она обнаружила, что тот давно погас. Воздух, вокруг настолько был пропитан сыростью, что её одежда моментально наполнилась влагой, с каждым мгновением становилось всё прохладнее. С того времени, как она вылезла из палатки, пение на какое-то время прекратилось, но вскоре возобновилось из тёмных зарослей леса с южной стороны лагеря. Света, всё ещё полагая, что это кто-то из девочек, решила незаметно подкрасться к тому месту, где слышался голос. Перебегая от палатки к палатке, вскоре она уже была возле поросли кустарника, окружавшего лагерь со всех сторон. Звук становился всё сильнее. Протиснувшись сквозь стену кустов и ничего не видя вокруг, она попала на такую же залитую лунным светом поляну, на краю которой росла исполинских размеров сосна, возле сосны спиной к ней стояла, почти не двигаясь девушка, в длинном платье и растрёпанными волосами, как ей показалось, это была Митусова Инна. Митусова должна была спать вместе с Машей Стругацкой в другой палатке. Света решила напугать её и стала потихоньку красться вдоль тени дерева, ниспадающей вплоть до самой середины поляны.
Но стоило ей только приблизиться, как пение внезапно прекратилось. Существо, как его стала называть наша напуганная рассказчица, стала беззвучно, словно в замедленной съёмке поворачиваться к ней. Света поняла, что это совсем не Инна. То, что перед ней возникло, скорее напоминало женщину, чем являлось оной. В длинном, развевающемся на лёгком ветру, похожем на свадебное, платье, с опущенной вниз, как бы, чуть свёрнутой на бок головой, тёмными волосами, словно сетью опутывающими лицо..., лицо, при взгляде на которое невольно охватывает ужас, опухшее, как дрожжевое тесто с пустыми тёмными глазницами, вперившимися в тебя своим безысходным угрожающим одиночеством. И вдруг, крик, этот душераздирающий крик. От охватившего всё тело кошмара, Света не могла заставить себя пошевелиться, но вскоре мозг, как это и положено в стрессовых ситуациях, снова взял контроль над мышцами. Бедная девушка, что есть силы рванулась назад и сама не помнит как, вновь оказалась в лагере вся грязная и исцарапанная.
- Что случилось дальше, мы знаем, поэтому пересказывать её последующие впечатления и действия нет смысла - подытожил Андрей Юрьевич, и на какое-то время замолчал, задумавшись.
Конечно её рассказ несколько отличался от моего пересказа отсутствием такого количества художественных деталей, уж простите мне мою слабость, ни в том состоянии была тогда наша спутница, чтобы складывать пазлы высокохудожественного произведения из случившихся с ней обрывков кошмарных воспоминаний.
Ненадолго прервавшись, Андрей Юрьевич отрезал кусок хлеба, обильно намазал гусиным паштетом, быстро разлил коньяк по стаканам, мы выпили, он отправил "творение кулинарного искусства" себе в рот. За то время, как я ещё не пережевал кусок сырокопчёной колбасы, он успел повторить процедуру с коньяком, смачно причмокнув языком, и втянув ноздрями запах ржаного хлеба, продолжил.
Естественно ни о каком продолжении сна не могло идти и речи. Мы вооружившись кто чем мог, направились в том направлении, что нам указала Светлана, во главе с нашим предводителем Константином Ивановичем. Нам удалось отыскать действительно невероятно высокую сосну, произраставшую на краю небольшой поляны, которая была похожа на ту, что описывала Света. Это величественное дерево, чуть согнувшись под своей же тяжестью, словно свидетель всей земной истории, закрыв великолепной шапкой ветвей, увенчанных миллионами длинных острых игл, казалось чудом природы на фоне окружавших его более мелких и бедных в обрамлении елей. Но возле сосны, в близлежащих от неё окрестностях ни людей, ни животных, ни следов их пребывания мы так и не обнаружили. Вполне естественно, что все вернулись в полном убеждении в разыгравшейся бурной фантазии девушки, вызванной страшилками услышанными ею накануне.
О своём сне я никому рассказать так и не осмелился. Испугавшись, что меня могут принять ещё за одного сумасшедшего фантазёра, я промолчал. На душе остался неприятный осадок от того, что я не поддержал бедную девушку и смалодушничал, с другой стороны я сам уже не мог толком понять - то ли мой сон действительно имел место, то ли мне кажется, что я его видел под впечатлением от ночной истории.
Тем не менее страх, словно холодный сырой слизняк, заполз ко мне запазуху и притаился там.
Через некоторое время, усталость от вчерашнего пути и ночных приключений сломила путешественников и мы разошлись по своим палаткам. Со Светланой остались девушки и Прохоров, она всё ещё не могла успокоиться, не смотря на всяческие увещевания и убеждения, что всё, что с ней произошло это всего лишь сон, и этому есть вполне научные обоснования. Что сам Фрейд описывал подобные явления в своих трудах и так далее и тому подобное... О её дальнейшем продолжении путешествия с нами не могло идти и речи, и наутро Прохоров принял решение возвращаться назад. Что для всех стало как гром среди ясного неба - столько готовиться и ждать и вот, не пройдя и половины пути приходится возвращаться. Все стали уговаривать Константина Ивановича остаться и продолжить путь, отправив Свету на поезде домой, обещали учиться по его предмету только на отлично, всегда выполнять домашние задания, и всей нашей группой написать рефераты по географии родного края. Не должны же все остальные страдать из-за разыгравшихся девичьих нервов.
После получасовых уговоров Прохоров наконец-то согласился, с условием, что мы остаёмся на месте, пока он провожает Свету до поезда и возвращается назад. На это у него уйдёт весь день и вернётся он только ночью. В продолжении этого времени мы должны были выучить географию района, где находимся, а также топографические и метеорологические знаки картографии, что было его безусловным требованием для продолжения похода. Старшим был назначен Саунин Миша. Который сразу после того как Светлана с преподавателем скрылись из виду не преминул воспользоваться своим положением и тотчас стал отдавать распоряжения. Нас он отправил на розжиг костра, девушек на сбор трав и ягод для чая и на приготовление завтрака. Сам же взялся копать яму, чтобы впоследствии зарыть в ней мусор, накопившийся за период нашего пребывания в лесу.
Приблизительно через час завтрак был готов, мы все уселись за стол. Чай, искусно заваренный с малиновыми и смородиновыми листами, был настолько ароматен, а утро настолько тёплым и солнечным, что нас невольно накрыла сладостная истома и лень. Девушки ушли на дальнюю сторону лагеря и стали принимать солнечные ванны. Мы же разложили карты, но не топографические, а игральные и принялись резаться в "тысячу". Так мы провели весь отрезок времени до самого обеда. Затем, по-быстрому, разжарив на костре, на огромной чугунной сковороде картофель с луком и салом, поели и стали изучать картографию, как и обещали Прохорову.
Уже не помню кто точно, по-моему Витя, обнаружив на карте, по-близости от нас реку, берущую начало в К...озере и прорезающую всю карту с севера на юг, предложил сходить искупаться. Солнце стояло в зените и нещадно, непривычно для северных широт, пекло.
Наше мнение разделилось, девушки ссылались на обещание Прохорову не уходить из лагеря, ребята же настаивали на купании, успокаивали девушек, что Константин Иванович никаким образом узнать о нашей вылазке не сможет, и сам путь до реки и обратно не займёт более получаса. Я пребывал в молчаливом нейтралитете, чем вызвал некоторое недоумение в глазах друзей. Тем не менее парням удалось таки убедить несговорчивых спутниц к походу.
Не теряя драгоценного для нас времени, в течении десяти - пятнадцати минут мы уже выдвинулись к реке. Идти предстояло около полутора километров в северо-восточном направлении. Но к нашему разочарованию дорога оказалась отнюдь не из лёгких, вернее дороги не оказалось вообще, приходилось пробираться через густые заросли кустарника, высокой травы и мелкой поросли деревьев различных пород.
Мы упорно пробирались через все преграды, только чтобы ощутить освежающую влагу водной стихии, освежить наши разгоряченные тела. Чем дальше мы продвигались, тем гуще на нашем пути становился лес. Многовековые дремучие ели встали между нами и заветной рекой, словно древние стражи в колючих тёмных доспехах расставили свои порядком облысевшие от старости тяжёлые лапы, не допуская нас к сокровенному источнику жизни. Их более мелкие соратники со всей своей старательностью словно плётками хлестали нас своими упругими ветками. Даже незаметные клейкие нити паутины и те цеплялись к нашим лицам и одежде, словно не желая нас пропускать. Всё лесное полчище охраняло свой безмятежный покой он непрошеных гостей.
Наконец, все преграды были преодолены. Мы оказались у цели. Но сколь же весомым оказалось разочарование перед открывшемся нашим взорам пейзаже. Мало того, что ещё по пути сюда сначала еле заметные, затем всё более и более плотные и тёмные тучи стали заволакивать небо, так, что вокруг стало темнеть словно наступили вечерние сумерки, но и сама река предстала перед нами совсем не тем водоёмом, с чистой прозрачной водой, открытыми песчаными пляжами, о которых мечтает любой из купальщиков. Она представляла из себя довольно широкую, почти чёрную, рвущуюся в своём течении в неизвестность, водную массу, окаймлённую с обоих весьма высоких и крутых берегов густой стеной кустов и камыша.
Не зря же мы сюда шли - сказал Миша и первым стал спускаться к реке, оставив одежду на ветвях рядом стоявшей ивы. Его примеру последовали другие ребята, в том числе и я. Девушки же наотрез отказались от купания. Водовороты и буруны вполне откровенно указывали на наличие омутов и ям в реке. Пробившись сквозь камыши я внезапно почувствовал как проваливаюсь, не ощущая под ногами дна, я погрузился под воду. Судорожно загребая руками под собой, я вынырнул с жадностью хватая воздух. Когда я открыл глаза, вынырнув из под воды, мне показалось, что вокруг стало намного темнее, меня неотвратимо сносило течением от того места, где я зашёл в воду, с такой силой, что уже через несколько мгновений я уже не мог разглядеть своих товарищей на берегу. Меня охватил страх утонуть, от ужаса перехватило дыхание. Я стал с бешеной силой грести к берегу, чем сильнее я грёб тем сильнее меня относило он него. Какое-то фантастическое чувство охватило моё сознание, словно кто-то схватил меня под водой и увлекает за собой в пучину. Наконец, приложив все свои силы, я сумел схватиться за скользкие покрытые какой-то слизью ветви упавшего на берегу дерева, верхушка, которого погрузилась в воду чуть ли не на треть ширины реки. С трудом перебирая ослабевшими пальцами по ветвям я выполз на вязкий берег и без сил упал, с трудом переводя дыхание. Я открыл глаза и перевернулся на спину, надо мной всё небо заволокли тяжёлые рваные тучи, и лишь одно облако отличалось от них своей невероятной формой, то самое облако с острыми колючими краями, облако-кристалл, ледяное облако. Я вскочил и тут мой взгляд невольно приковали три фигуры на другом берегу реки, прямо напротив меня. Еле видимые прозрачные. Нельзя было рассмотреть никаких деталей их лиц, слишком размытыми они были, словно нарисованные акварелью. Единственное, что можно было понять, что одна из них женская две другие мужские, даже скорее юношеские, и в этих двух других было что-то невероятно знакомое. Неожиданно они развернулись ко мне спиной и стали удаляться во тьму дремучего леса.
Мне стало невыразимо жутко, я стремглав бросился назад к своим друзьям. Проваливаясь по щиколотку, а кое-где и по колено в вязкую, жидкую массу, я наконец-то добрался до того самого места, где спустился в воду, ещё издалека заметив необычную суету и смятение на берегу. Приблизившись я увидел, что ребят было только четверо, хотя пришли мы сюда всемером. Среди оставшихся не было Миши Саунина и Пашки Боголепова. Девушки что-то кричали и рыдали взахлёб, что именно, я никак не мог разобрать.
Да, да, видимо вы уже догадались, - несколько наигранной, с надсадной интонацией протянул Андрей Юрьевич, случилась страшная трагедия: зашли в воду трое, а выбраться смог только я. Да и меня, как я понял, ребята не очень то уже ждали увидеть, а увидев, кинулись обнимать. Я всё понял и сел на землю, закрыв руками лицо. Только теперь я осознал чьи фигуры я видел на другом берегу в компании, быть может самой смерти. Это после я старался не думать об этом, ссылаясь на то, что злую шутку с моим воображением могли сыграть кислородное голодание мозга, создавшееся во время моего утопления, а также страх от пережитого накануне видения.
Вокруг нас также внезапно переменились декорации, тучи рассеялись, засияло солнце, вновь засуетились пернатые в своих зелёных укрытиях, застрекотали кузнечики. Как ни в чём не бывало природа очнулась от мрака надвигавшейся бури, всё вокруг стало весёлым и беззаботным, только без тех двоих, что ушли в мрак дремучего леса на другом берегу.
Девочки с Виктором ещё надеялись, что ребята чудесным образом спаслись, подобно мне, и где-то идут назад, торопясь успокоить нас, и только я понимал, что им уже никогда не вернуться.
Мы прождали до самого вечера, кричали и звали, снова и снова. Но так и не добившись ответа собрали одежду, аккуратно сложённую на берегу и мрачной процессией направились к лагерю.
Вернулись, когда уже было совсем темно. В полном молчании развели огонь, сели вокруг костра и стали ждать, ждать, что быть может это всё не наяву, и всё, что произошло только лишь сон, и вот, вот сейчас проснёмся и всё будет как прежде: Мишка командует разводить костёр, Пашка выскакивает из кустов в дурацкой маске, пытаясь напугать девчонок. Но сколько бы мы не ждали, сон так и не заканчивался, ничего уже не изменить и не поправить. Девушки не останавливаясь рыдали, ещё более разжигая и без того великую боль и усиливая страх, вначале робко затаившийся, но вскоре выросший до исполинских размеров и уже никуда тебя не отпускавший.
Так мы просидели до самой ночи. Мысли роились у меня в голове: что в том, что случилось с ребятами есть и моя вина. Ведь какими бы фантастическими не казались мои видения, я бы вполне мог поддержать Светлану, и рассказать, что мне приснилось почти то же, что привиделось и ей, и, как мне сейчас кажется, это были явные предзнаменования беды. Но по причине того же страха, страха выглядеть суеверным, а того и гляди сумасшедшим, я промолчал. Иногда мне начинает казаться, что предупреждения касались непосредственно меня, это со мной заигрывала смерть, а забрала Михаила и Пашу, потому что должна была кого-то забрать.
Вы знаете есть знаменитая трагедия Еврипида, которая называется "Алкестида", в ней Геракл по пути к берегам Фракии, куда он отправился за конями царя Диамеда, посетил своего друга Адмета в городе Фер, где тот правил. Тяжёлая потеря посетила дом Адмета: умерла его жена Алкестида. Ещё раннее, богами предсказана смерть самому Адмету, но дана возможность избежать её в случае если тот сможет кого-нибудь упросить сойти в царство Аида вместо себя. Многих Адмет пробовал уговорить: старых, нищих и больных, всех кому, как он считал, жизнь должна быть в тягость, но никто так и не согласился, сойти в подземное царство вместо него. Тогда его возлюбленная жена Алкестида согласилась умереть вместо дорогого мужа, и в назначенный час бог смерти Танат пришёл чтобы срезать мечом прядь волос с головы царицы Фер. Геракл, встреченный другом со всеми почестями не был посвящён о произошедшей беде, так как Адмет не хотел его беспокоить. Но всё же прознав от одного из слуг о случившемся, решил помочь в благодарность за радушие и гостеприимство, с которыми он был принят. В честной и тяжёлой борьбе, когда Танат прилетел напиться жертвенной крови, одержал Геракл над ним верх и связал его. В качестве цены за свободу он потребовал отпустить Алкестиду и тем самым принёс счастье в дом своего друга.
Такая вот история со счастливым концом. Я же подобно Адмету отправил вместо себя других в подземное царство Аида, только не по их воле, и нет у меня друга - Геракла, чтобы вызволить их обратно.
Оглядываясь на цепь тех событий, которые я сам уже воспринимаю отчасти как вымысел своего богатого юношеского воображения, рождённый в силу быть может излишней впечатлительности, образами навеянными сновидениями и ужасными событиями, случившимися с нами тогда, я сделал для себя один вывод, есть определённые необъяснимые ни с точки зрения науки, ни с точки зрения религии события и вещи, которыми матушка природа показывает нам, насколько мы всё таки не осведомлены о возможностях не только окружающего нас эфира, но и о способностях своей собственной мозговой деятельности. Поэтому делать вывод о том, что в моём рассказе вымысел, а что нет, предстоит вам самим. А я пожалуй закончу его именно на этой ноте, надеюсь, что вы с пользой провели время, тем более, что уже поздно и пора спать.
- А что же случилось после - спросила Наталья.
- Мы дождались Константина Ивановича, наутро продолжили поиски, так и не увенчавшиеся успехом, затем собрались и вернулись домой. Мне известно, что ещё около недели ребят искали с помощью различных приспособлений прочёсывая дно, подобно вам погружались водолазы, но всё было тщетно. Прохорова уволили со школы, и даже по-моему судили за халатность. Мы же в силу определённых обстоятельств буквально через месяц с родителями переехали в другой город, где отцу по распределению предложили новую работу. Это всё что мне известно, с остальными ребятами я больше не общался.
- А вы не пробовали найти ту самую Светлану и поговорить с ней о случившемся.
- Нет, пожалуй, мне это даже в голову не приходило. Ведь тогда её восприняли чуть ли не сумасшедшей, а я отказал ей во всякой поддержке. Ни с ней, ни с кем-либо другим я об этом никогда не говорил, вы - первый.
Знаете - сущность жизни на поверхности. Пьянице не напиться, голодному не насытиться, уставшему не отдохнуть, когда совесть не чиста.
- Так вы всерьёз считаете себя виновным в смерти ваших друзей, ведь и вы тогда чуть не утонули, лишь счастливая случайность - упавшее в воду дерево позволило выбраться на берег.
- Нет, конечно виновником я себя не считаю, но есть что-то такое, что уже на протяжении многих лет беспокоит моё сердце. Я предчувствовал беду, я знал, что все эти знаки неспроста. Задолго до этого, как-то на городском рынке я со своими друзьями, мучаясь от безделья, решили смеха ради попросить старую цыганку погадать нам. Не помню уже всех деталей, но одно мне запомнилось очень хорошо: погадав моим друзьям, она взяла мою руку и пристально посмотрела мне в глаза.
- Берегись ледяного облака! - сказала цыганка скрипучим с лёгким оттенком таинственности голосом. Тебе придётся выбирать, либо оно заберёт тебя, либо кого-то вместо тебя - добавила она и, отказавшись от денег, поданных ей мною, быстро скрылась в толпе праздно шатающихся по рынку покупателей.
Конечно никто, включая меня серьёзно к её словам не отнёсся, до того самого момента, пока я не сопоставил её предупреждение с событиями о которых только что рассказал.Такое вот странное и зловещее совпадение.
- Ну что, думаю уже пора спать, завтра будем на месте - сказал старик и лёг на свою полку, добавив через некоторое время, на месте, определённом нашей судьбой.
Я же в свою очередь вышел, умылся холодной водой. Поезд в это время прибыл на какую-то незнакомую ночную станцию. Перед сном я решил прогуляться, выйдя на улицу, и немного постояв там, вернулся в купе, где все уже спали. Я быстро лёг и вскоре тоже забылся крепким сном до самого утра.
Проснулся я рано утром, никто из пассажиров нашего купе ещё не встал. Я стараясь не шуметь, чтобы никого не разбудить, пробрался к дверям и, тихо открыв их, вышел.
Поезд, ставший нам домом на целых три с лишним дня, стоял в очередной раз. Я решил сходить поискать на платформе киоск, чтобы купить воды. Без затруднений реализовав свои намерения, я решил немного прогуляться, так как стоянка предполагалась длительная.
Я погулял по платформе, зашёл в здание вокзала, но ничего для себя интересного не открыв, вернулся к вагону. Возле вагона к своему удивлению я увидел автомобиль скорой медицинской помощи. Поднявшись, обнаружил, что виновниками появления людей в белых халатах оказался кто-то из моих соседей. Приблизившись насколько позволяло пространство, свободное от высыпавших из узких каморок пассажиров, к недавно покинутому мной купе, моему взору представилась картина того, как врачи проводят реанимационные мероприятия над распростёртым на своём спальном месте телом Андрея Юрьевича. Рядом в проходе стояла заплаканная Наталья с ребёнком на руках.
- Я думала он спит, пока не увидела его остекленевшие глаза, которые уставились в одну точку. Позвала его, а он не отвечает, и эти полные ужаса глаза! - скороговоркой выпалила она.
Когда не увенчавшиеся успехом действия по реанимации стали совершенно бесполезны, врачи констатировав факт смерти, удалились. Тело старика прикрытое простынёй было вынесено из вагона, та же участь постигла и его вещи. Как стало известно: причиной скоропостижной смерти стал инсульт, а усугубило состояние больного выпитый вечером коньяк.
Наталью с Егоркой до конечной станции переселили в другое купе, поэтому я остался совершенно один со своими мыслями о жизни и смерти. Как же это всё таки странно, ещё вчера человек жил, рассказывал свою историю, ужинал с нами, а сегодня уже нет этого человека, будто ничего и не было. Почему-то мне пришли на ум слова Натальи: "эти полные ужаса глаза",... и что она имела ввиду?
Ледяное облако, лунная ночь, Адмет... Интересная сказка, одна из многих, которые любят рассказывать старики на закате отведённых им времён.
Порой чувство вины за сказанное, или наоборот несказанное достигает своего апогея к финишу жизненного марафона. Так вот и случилось со стариком: нести в течении всего периода существования эту боль, ни с кем при этом не делясь чувствами, и, в итоге, рассказав всё случайному попутчику, уйти из жизни. Что это? Злой рок?
Так ведь и я могу обвинить себя, что дал пить моему застольному товарищу коньяк, да ещё и составил компанию, возможной причиной чего и стала эта скоропостижная смерть. Ведь не мог же я догадаться в тот самый момент о слабом здоровье Андрея Юрьевича, как и он не мог догадываться, в свое время, обо всех тех опасностях, которые несут в себе речные омута и водовороты. И думается мне, что как раз эти чувства вины и переживания и стали причинами рождения мистической истории о ледяном облаке и странном женском образе, неоднократно всплывавшем в воображении рассказчика.
Да, чрезвычайно трагичный финал - смерть автора в конце его повести, сильнее и не придумаешь!
За окнами картины сменяют одна другую. За последние сутки пейзажи существенно переменились. Сама природа из величественной и полной сил молодой царицы средней полосы России превратилась в блеклую, немощную и мрачную старуху. Трава и листва не деревьях становились всё реже, их краски казались бедными и выцветшими. Тёмное, со свинцовым отливом, небо, значительно отяжелев, нависало над землёй монохромным куполом. Вся жизнь кажется замерла. В распахнутую внутрь фрамугу - открывающуюся часть окна, уже не доносятся стрекотание кузнечиков и весёлые заливистые трели певчих пернатых. Скособоченные, чёрные от старости дома, выстроившиеся вдоль параллельных линий железной дороги в один ряд, в довольно редко встречающихся на пути сельских поселениях, словно нищие на паперти, в длинных, закрывающих лица тёмных изорванных лохмотьях, опершись на свои клюки, ждут подаяний.
Вагон, заваливаясь то в одну сторону, то в другую, отстукивает всё тот же ритм. Ритм, который одним пассажирам приносит радость и надежду на скорую встречу, а для других становится предвестником печали и длительного расставания.
Через запылённое стекло обречённо и абсолютно равнодушно наблюдая, как капли моросящей с неба влаги покрывают его зигзагообразными разводами, как в сетях запутываюсь в тёплой дремоте...
"- Живи Адмет, живи! Я ухожу вместо тебя, за тебя, о мой возлюбленный супруг! Я уже чувствую, как на меня повеяло холодом от взмахов чёрных крыльев кровожадного Танатоса, я слышу, как меня призывает к своей ладье неумолимый Харон. Живи Адмет, живи..!".
1 ноября 2016
Глава вторая
ЛЕГЕНДА
В самом углу кабацкой за изрезанным множественными морщинами массивном столом заставленном нехитрыми закусками, состоявшими из миски квашеной капусты, котелка отваренной "в мундире" картошки, вяленой трески, буханки чёрного хлеба и пузатой бутылки из тёмно-зелёного стекла, сбросив свой нехитрый скарб к стене, расположилась троица завсегдатаев весьма заурядной наружности. По внешнему виду и разговору они напоминали груманлан , не так давно вернувшихся с промысла на нерпу и моржа. Судя по жаркому обсуждению о количестве предстоящего куша за добытый моржовый клык, выпили они уже достаточно много, но на этом останавливаться совсем не собирались, то и дело крестясь, опрокидывали кружки одну за другой.
В помещении кабацкой было накурено и душно из-за жарко натопленной печи, расположенной в противоположном от нашей компании углу. Тускло горел свет в развешанных над столами керосиновых лампадах, в воздухе стоял запах солёной рыбы и "перегара". Сквозь щель между дверью и косяком внутрь питейной с улицы задувало мелкую снежную крупу, как свидетельство разбушевавшейся снаружи метели. Обстановка заведения относилась к разряду дешёвых закусочных и не располагала к длительному застолью, но в связи с разыгравшейся бурей, казалась достаточно приемлемой и тёплой. Жар от печи и хмель довершали недостающие элементы кабацкого уюта, что не могло не сказаться на состоянии до этого изрядно промёрзших и теперь подвыпивших посетителей.
Русско-норвежский говор трапезничавших выдавал их поморские корни. Двое приблизительно одного возраста, около пятидесяти лет, третий чуть помладше - лет тридцати. Старшие были довольно высокого роста и крепкого телосложения, их лица украшали окладистые бороды в перемешку с квашеной капустой, младший же напротив сух и невысок с голым раздвоенным подбородком. Одеждой они не отличались: одинаковые длинные холщовые рубахи затянутые поясами, грубые засаленные шаровары, чёрные изношенные сапоги, полушубки, брошенные в углу.
- Ох, и знатно перезимовали в тот год, набили и медведя и моржа, знатно, знатно... Нынче пожиже будет. Петруха, наливай, а то в горле пересохло, - будто труба прогремел один из "старшаков".
- Не гони, Михайло, не кони же, уже почти полштофа выкушали, - ответил ему второй бородач.
- Так вот и рассказываю: мы с "вешняками" тогда на "коче" пошли на Мурман за треской. Ветрено было, все дни штормило. Ох и пошвыряло нас тогда, думали, что всё, не видать нам боле дома родного. Сам сатана из морских глубин показался: рогатый, глаза горят, как угли в той печи, из рыла дым идёт и скалится. Благо был с нами тогда Иван-богоугодник, все молитвы наперечёт знал, и ну как давай благостно так петь, да громко так, что бурю перекрикивает. Его ураганом сдувает, волнами в пучину сбрасывает, ему бы как и нам пеньковой верёвочкой к мачте привязаться, а он всё поёт, и "вот те крест" даже с места не двигается, будто сам Господь его оберегает. Часа три или четыре пел, и, ну как в небе словно звезда зажглась, и прояснилось сразу и шторм стих. Так рыбы мы в тот кон столько набрали, что перетопленным из печени жиром можно было бы "парашкин" яр до самых краёв наполнить и ещё бы осталось. Вот как, а ты говоришь суеверный, с тех самых пор мы Ваньку всегда с собой в артель брали, покуда он пьяный в проруби не утоп, "царствие небесное".
После последних слов Михайло, встал отрезал краюху хлеба, перекрестился в угол с печью, сел и махом опустошил свою кружку, остальные двое тут же последовали его примеру.
- Ты, Никодим, расскажи лучше Петрухе, историю про "пустошскую ведьмаку", что давеча мне рассказывал, продолжил Михайло трубить своим басом на весь кабак.
- Отчего же не рассказать,- согласился его товарищ,- можно и рассказать.
Никодим на некоторое время замолчал, уставившись в тёмный угол напротив, вздохнул, наполнил кружки, вся честная компания выпила.
- Дед сказывал, "мир его праху", давненько это было, ещё во времена Петровских "рекрутов" - продолжил он после небольшой паузы, тихим вкрадчивым голосом. Близ "горбачевской пустоши", отдельно ото всех "в аккурат" у лесной опушки поселилось тогда семейство краснодеревщика Афанасия Лопякова. Сам Афанасий, его женушка Клавдия, сыны: Иван, да Захар, старшая дочь - Таисия, да младшая - девчушка годов трёх от роду, Анютка. Прибежали они в те края из Малороссии, от "рекрутов" да других бесчинств царских, как раз на волюшку вольную. Поселились было в сторожке временно, пока Афанасий дом не сладил, тут же у опушки. Жили не тужили, вроде бы со всеми ладили, да только странность одна была у них - шибко то ни с кем не общались, всё особняком держались, в стороне, набожные были дюже, денно и нощно молились до упаду. Вера то их была старая, не "никоновская", "раскольничья" . Слухи пошли, что батюшка то Афанасия - лютый раскольник был, и с никонианством бился не на жизнь, а на смерть, за что ему глаза выкололи, да обезглавили "сердешного".
Селяне особенного внимания на странности и слухи эти не обращали, и не такое видали. Край то наш хоть и суровый, а всяких привечает, всякому место под небом определит. Бывало идут их бабы платками по самые глаза замотаются. Только лишь Анютке особая воля давалась в силу малолетства, все дни напролёт по двору бегала прутиком репьи сшибала.
Афанасий же мастеровой от бога был, за что не возьмётся всё ладится, а ещё он из дерева всяких зверей умел резать, да так, что от живых не отличишь, вообщем заслужил он между соседями славу добрую. Сыны ему помогали во всём, как и отец их, ни минуты сидящими на месте не увидишь, всё что-то делают, строят, копают или мешки какие-то таскают.
Расстроились они шибко, такого подворья ни у кого не было. Самое же интересное строение посередь двора выстроилось: баня не баня, сарай не сарай, да и домом никак не назовёшь. Одноэтажное, круглое со всех сторон, точнее шестигранное, как обычно башни в крепостях строят, без окон, одна дверь - махонькая, вся в засовах железных, а вокруг частокол выстроен, словно оборону Афанасий держать от кого-то собирался. Ну выстроил и выстроил, особо его об этом никто и не спрашивал.
Роста Афанасий был высокого, если бы не излишняя сухопарость, то сложение у него было прямо богатырское, силушкой обладал лютой, бывало одной рукой корову за рог возьмёт и тащит, как собачонку невеликую. Волосы и борода чёрные, глаза острые, с искоркой, одевался просто всегда, никогда даже на праздники его никто нарядным не видел. Сыновья ему подстать, здоровенные и такие же чёрные, только бород отпустить не успели.
Бабы же ихние совсем иные, тихие, даже забитые какие-то, глаз поднять боялись, а слова какого, так тем более никогда не услышишь от них, словно "немтыри".
Так вот и жили они особняком ото всех, тем не менее достаток имели и не малый, то коровёнку прикупят, то кобылку.
Уже через десяток лет Афанасий ветряк неподалёку от дома, на холме отгрохал, что говорить ладно жили, в прибыли.
Так бы они и проживали горя не знаючи, да видно беда давненько их караулила. Пришли как то солдаты с офицером во главе, да со старостой, да прихватили Афанасия, в арестанты вырядили. За что, про что, разбираться не стал никто, значит было за что, такое не на редкость случается. С тех пор минуло лет пять - шесть, а о Лопякове вестей никаких не приходило.
Но, однажды, появился в том селении ссыльный один - Фома Тульский, был он из политических, сослан на Соловки и в тех краях ему несколько дней непогоду пережидать довелось. Как-то при разговоре он упомянул, что пришлось ему два года в острогах долю свою тяжёлую тянуть. И познакомился он там с раскольником Афанасием Лопяковым из здешних мест, и осведомлялся он, не знаем ли мы такого, на что получил утвердительный ответ.
Стали расспрашивать Тульского о судьбе Афанасия, жив ли здоров? На что тот ответил, что этого не ведает, но скорее всего Лопяков мёртв, так как ни одно живое существо таких издевательств над собой выдержать не в состоянии. Был тогда Тульский в "каменном мешке" - вырытой и обложенной камнем, прямо под открытым небом глубокой яме. Мороз ноябрьский тогда насквозь пронизывал, ни хлеба, ни воды несколько дней не давали, голодом морили.
Как-то в одну из ночей кинули к нему другого несчастного. Был тот ужасно избит, глаза от кровоподтёков не открывались, пальцы на ногах и руках сломаны, зубы почти полностью выбиты, с одним только ухом левым, правое же отрезано. Не думал, Фома, что после такого кто-то выжить сумеет, а этот смог. Как правило, когда таких подкидывали, те сразу же богу душу отдавали, труп же ещё неделю не убирал никто, так и приходилось сидеть, дух разложения телесного в себя вдыхать. Вот и в этот раз Тульский уверен был, что помер горемыка, а он возьми да и спроси: "Как зовут, тебя мил человек?"
Фома уж думал, что ему то с голодухи великой мерещится. А он всё свое: не бойся, говорит, жив я, не мертвяк с тобой разговаривает. Тульский назвал ему своё имя, он же представился Лопяковым Афанасием. Через два дня их вытащили из ямы и посадили в подвал на цепи, дали поесть хлеба гнилого с водой ржавой, вонючей.
- Давно ли ты здесь маешься? - спросил Афанасий.
- Да уж скоро год как. - ответил ему Тульский. За что это они тебя так?
- За веру свою страдания несу великие. За веру истинную, благочинную. За неё отец родимый сгинул, видимо и моя очередь настала.
После он рассказал, что из здешних мест, про жену сказывал, про детишек. Поведал, что уже четыре года как света белого не видит.
На какое-то время его оставили в покое, раны стали затягиваться, глаза открылись. Только тогда я увидел, что у него за глаза, чёрные, как смоль. Сам иссох весь, одни кости, кожа в струпьях полностью, в волосах вши кишмя кишат, но голову гордо держит, не сгибается.
Год мы с ним вместе отмучились. Раз в неделю Афанасия вытаскивали на площадь, где нещадно, для порядка, батогами били, так, что всю оставшуюся неделю тот кровью под себя ходил. А то бывало целую неделю крошки хлеба не давали, приходилось крыс местных отлавливать, душить, да сырыми есть, так что через месяц ни одна крыса в их угол не захаживала. Так вот и жили они.
Как-то раз сказал Тульскому Афанасий: видимо не придётся ему больше уже родных повидать, так уж сделай доброе дело, мил человек, коли будет богу угодно волю вольную почуять, навести ты его "родимонек" в далёкой стороне, передай добру весточку, что пока, дескать, жив, здоров, а если судьбе не угодно дальше его на этой земле держать, то помнить он всегда их будет и мир этот покинет со счастливым сердцем и верою незагубленной.
Через год срок тюремный у Фомы весь вышел, велено ему было ступать на вечное поселение на острова Соловецкие при монастыре опальном. Более Тульский Лопякова не видел о судьбе его дальнейшей ему ничего не ведомо.
Прошло три дня, Фома Тульский продолжил свой путь к месту ссылки и в те места больше уже никогда не возвращался.
С тех самых пор как Афанасия арестовали, около десяти лет минуло, многое изменилось. Выросла, похорошела Анютка, возмужали Захар с Иваном, обзавелись своими семьями, поставили дворы. Таисия так и осталась в девках с матерью старость коротать.
Тем временем хозяйство их в совершеннейший упадок пришло, ветряк коситься стал, тут ещё, как назло, по скотине мор пошёл неведомый.
Через некоторое время случился падёж скота во многих хозяйствах селян. Не смотря на то, что у Лопяковых далеко не у первых в хлеву животина захворала, старую Клавдию и её дочерей обвинили в колдовстве, дескать они из-за мужа и отца ихнего, невинно арестованного, стали хвор на скот насылать, чтобы от обиды своей людей на земле по миру пустить и повывести. Эта глупость бабья постепенно обросла всякими домыслами, и вскоре Лопяковы стали совершеннейшими изгоями, что ещё в большей степени усугубило их и без того бедственное положение.
Ко всему прочему в этом самом заговоре злую службу сыграла ещё и невероятная красота Анюты Лопяковой. Маленькая, вечно запачканная в ягодах и пыли девчушка выросла в красивую стройную девушку, которую по своей статности и гордому виду можно было сравнивать только с царевной заморской. Высокая, белолицая, с чёрными, как смоль глазами, пышными, волнистыми до самой талии волосами, с высеченной будто из мрамора тонкой, как у лани фигурой, она завораживала своей красотой. Не удивительно, что все мужчины, старше пятнадцати и младше восьмидесяти, были совершенно очарованы ею. Как раз это обстоятельство и послужило поводом для их ревнивых жён придумать и распространить сплетни про колдовские чары, насланные на скот бедными женщинами из дома у лесной опушки "горбачевской" пустоши.
Тогда и начались их беды пуще прежнего. То птицу мёртвую на крыльцо подкинут, то ворота дерьмом измажут. До того дошли, что последней коровёнке вилами бок насквозь прокололи, так что та до самого дома кишки за собой тащила, так и не отходили, издохла скотинка.
Так вот и приходилась жить им горевать, ни счастья, ни радости не знать.
На ту беду, в это самое несчастное время, неведомо откуда, появился в селении человек один. Странный какой-то, ничего о себе не рассказывал, а только лишь расспрашивал обо всём. Кто староста? Бывает ли воевода? И поселился он в той самой сторожке, где до этого Лопяковы время пережидали, когда из Малороссии прибыли. Сторожка эта представляла из себя полусгнившую бревенчатую избушку, почти что на курьих ножках, так как насыпь под домом осела, остались одни кривые брёвна от времени перекосившиеся и издалека действительно напоминавшие, что-то похожее на ноги или ходули, как у петрушек на ярмарках.
Стояла эта сторожка как раз напротив двора Лопяковых у опушки. Из её оконных проёмов, которые в зимнее время закрывались кусками льда, защищавшего жильцов избушки от стужи и северных ветров, были видны ворота, ведущие в усадьбу.
Так вот и встретилась Анюта, возвращавшаяся с реки, с этим самым странником, так и полюбили они друг друга до беспамятства. Хотя человек этот ничего особенного из себя не представлял, был ни молод, ни стар, лет сорока от роду, роста невысокого, крепок сложением, бороды не носил, черты лица острые, даже как будто хищные. Но по нраву пришёлся Анне и сам без ума был от лесной красавицы.
Как оказалось, сей странник попал на Север из Петербурга, где служил в офицерском чине, но за какую-то повинность был разжалован в солдаты, дальше служить не захотел и дезертировал. Звали его Всеволод Обуховский.
Клавдия, которая к этому времени от бед, болезней и голода совсем старухой стала, заметив неладное, чтобы оградить Анюту от позора, стала закрывать ту под амбарный замок. Да всё бес толку. Любовь замками не удержишь. Сбежала Анюта из дому и стала с полюбовником счастье коротать. Вскоре пришли солдаты и забрали её разлюбезного, а тот бежать сноровился, да от пули то убежишь разве, застрелили беглеца, да так посередь поля и бросили. Двое суток над его телом Анюта горевала, слёзы лила, ни на шаг не отходила, пока братья, позванные матерью силком не оттащили. Тело убиенного похоронили под высокой сосной, стоявшей на самом краю поля, недалеко от реки, рядом с опушкой.
А через несколько месяцев родилось у Анюты дитя - мальчик, черноглазый, крепкий и красивый и нарекли его в честь прадеда Фёдором, покрестили тут же "по-беспоповски", по старообрядчески.
Соседи поселенческие под гнётом времени и несчастий, вновь на Лопяковых обрушившихся, пыл свой поубавили, обмякли и наконец-то в покое их оставили, а кое-кто и помогать норовил, то яичек куриных с молочком принесут, то кусок ситца, мальца пеленать. Вздохнули Лопяковы с облегчением. Тут и сыновья стали помогать старухе- матери, строения поправили, новый колодец во дворе вырыли, старый то совсем засыпался.
Клавдия же всё по Афанасию кручинилась, ждать его не переставала. Хотя и мало она от него добра и ласки в жизни видела, а всё таки скучала - родимый же, детки от него, да, как ни как, с ним защита и убежище.
"Разве бы горевали они так, кабы батюшка Афанасий то рядом был?" - говорила она всегда своим детям.
Клавдия была доброй и безропотной женщиной. Происходила из бедной крестьянской семьи, об образовании её никто никогда не беспокоился, так что читать и писать она не умела, говорила всегда очень редко. От отца с матерью забрали её пятнадцатилетней девушкой, отдали, по настоянию родителя, за Афанасия, сына Фёдорова, крепкого и зажиточного крестьянина. Для себя она ничего никогда не просила, ходила в том, что сама сошьёт из старых тряпок, жила только лишь заботами и хлопотами о муже родном, да о детях. Афанасий же обращался с ней сухо и холодно, порой даже грубо, мог в случае гнева и руку приложить. Так вот и прожила Клавдия всю жизнь свою словно тень: есть она - так хорошо, а нет её - так и слава богу.От жизни такой не по возрасту состарилась. Морщины и седина окутали её чело, только лишь взгляд, добрый и наивный выдавал ещё не совсем ушедшую молодость.
Дети и муж для Клавдии всегда были смыслом существования на этой земле, поэтому заботе о них она отдавалась вся без остатка. Когда же забрали Афанасия и сыны разлетелись по своим собственным "гнёздам", она как будто потерялась в пустоте окружающего её пространства. А как приключилась история с любимой младшей доченькой, словно жизненный стержень подломился в её душе. Спустя некоторое время у Клавдии парализовало ноги и половину лица, вскоре и всё остальное тело. Больше она уже не вставала.
Не приласкать ей уже никогда своих любимых детей, не поднести им спозаранку прямо в постели крынку парного молока с кругляшом, только что вынутого из печи, и источающего чудесный дух, хлеба. Нет больше Клавдии, есть только лишь её оболочка, серая, забытая, недвижимая оболочка, беспрестанно мычащая нечленораздельные звуки, если из под неё забыли убрать её собственные испражнения.
Прошло время, Феденьке исполнилось пять лет, мальчик рос смышлёным и крепким. Все кто его видел, удивлялись красоте мальчишки: чёрные как "вороново" крыло большие глаза, длинные ресницы, светло-русые волосы, правильные черты лица, на щёчках ямочки. Анна души в нём не чаяла и на каждое восклицание не забывала плеваться, креститься и произносить: "Тьфу на тебя, чтобы не сглазили".
За то время, как обездвижилась мать, Анне приходилось день и ночь ухаживать за ней, это беспримерно закалило её характер. Она уже не была той весёлой и легкомысленной девчушкой, забота о матери и Феденьке превратила Анюту в самодостаточную хозяйку, а развитый ум и гордость позволила совершенно безоговорочно захватить главенство над всеми остальными домочадцами. Так, что тихая и безответная Таисия совершенно спокойно и беспрекословно во всём слушалась свою младшую сестру.
Захар с Иваном посещали их редко, имея свои собственные семьи они совершенно оторвались от отчего дома и не вникали в проблемы и дела родни с "горбачевской пустоши". Поэтому сёстры с их обременением были всецело предоставлены сами себе и выживали, как умели.
День их начинался задолго до первых петухов. Анна надев на голову платок, растапливала печь, ставила варить отруби с картофельными очистками на корм скотине, поголовье которых в последние годы частично у них восстановилось. Таисия вывозила навоз из хлева, доила коров, засыпала в люльки телятам дроблёную пшеницу. После чего шла в курятник и доставала из укромных уголков ещё тёплые куриные яйца, чем вызывала справедливое возмущение наседок, недовольно кудахтавших со своих насиженных мест, с вечно выпученными, от такой неслыханной наглости, круглыми глазами. После хлопот со скотиной, Анна замешивала тесто и пекла хлеб, варила кашу, так что ко времени пробуждения Феденьки, его ждали на столе ароматная кушанье с топлёным маслом, тёплым пушистым хлебом и крынкой белоснежно-белого, тягучего молока.
После чего, сёстры общими усилиями обмывали, переодевали и кормили мать. Клавдия каждый раз заливаясь горючими слезами, стыдясь своей немощности и от этого по-детски злясь на кого-то, что-то мычала, пытаясь объяснить всем, что уже давно не хочет жить. Но Анна с Таисией давно свыкшись с этим, совершенно не обращали на неё внимания, то и дело поднося ложку с молотой до состояния муки кашицей и уговаривая её, словно дитё несмышлёное, съесть хотя бы ещё одну маленькую капельку.
А за небольшими оконцами, задраенными сросшимся с изъеденными короедами окосячками льдом, не на шутку крепчал лютый мороз. Казалось сам воздух замёрз и превратился в ледяную завесу. Ни одно живое существо не смело высунуть и носа из своих надёжных укрытий, всё замерло. В этой мёртвой тишине слышно лишь, как трещат на морозе одетые в ослепительные, до рези в глазах, белые подвенечные платья ели, со всех сторон окружившие жилище Лопяковых. И чем крепче ударял мороз, тем уютнее казалось в доме: греешься у тёплой печи слушая, как в её утробе потрескивают сжираемые огнём поленья. Дым, словно грозовые тучи, поднимается под самый потолок, затем, постепенно охлаждаясь, спускается вниз, где по "вороницам" скользит вплоть до самого "дымаря" через который, словно боясь остаться, быстро устремляется наружу. Кошка трётся у ног, мурлыча что-то, что только одной кошачьей братии известно. Сёстры при свете лучины разбирают шерсть на пряжу, напевают мелодию, одну из колыбельных, что поют матери своим младенцам. Всё дремлет в приятной истоме, наполняя жизнью пространство в жарко натопленной курной избе, приютившей под своей крышей когда-то оставленных счастьем женщин.
Изредка случается проезжать на запряжённых старой лошадёнкой санях мимо опушки одинокому селянину, изгнанному из дома сварливой женой, дабы нарубить в лесу дров, не заготовленных заблаговременно в связи со случившимся многодневным запоем. Тогда хруст снега разнесётся на несколько вёрст вокруг, так, словно кто-то бесконечно долго кусает спелое яблоко. Затем звук топора возвестит всей округе, о том, что скоро, совсем скоро у кого-то в доме станет тепло и будет вариться картошка в чугунке и быть может, всё та же сварливая жена, от тепла разомлеет, убавит свой гнев и нальёт таки своему промёрзшему труженику одну, другую, третью под горячую, ароматную картошечку, да солёненький огурчик.
И хотелось бы Феденьке, чтобы так было всегда, чтобы мама была рядом и пела колыбельную, чтобы кошка "Матрёшка" тёрлась и мурлыкала у ног, чтобы жар от печи согревал ладошки, а за самой печью неугомонный сверчок наигрывал весёлые и диковинные трели.
Бывало Анна соберёт Фёдора с собой и тогда они вдвоём отправляются на могилу к Всеволоду.
- Здесь твой батюшка лежит, - обычно рассказывала она сыну, крепко прижимая его к своей груди.
- А отчего он умер, - спрашивал Федя, подняв глаза на мать.
- Злые люди его убили за то, что он служить на них не захотел.Теперь вот смотрит на нас с тобой сверху, с "небушка", и радуется, какой у него сынок смышлёный и хороший растёт.
Продолжительное время они ещё стояли и молча смотрели на деревянный крест, Анна смахивала сверху налетевший снег, если была зима, или длинные сосновые иголки в другое время, вытирала платком выступившие на глазах слёзы, после чего они, не торопясь, возвращались домой.
С годами боль утраты постепенно утихла. Заботы и хлопоты по дому не позволяли Анюте надолго забываться воспоминаниями о прошлом, да и Феденька скрашивал её скорбь. Случалось заметит, что мать о чём-то затосковала, подойдёт, прижмётся к тёплому плечу своей щекой, а сам её по руке ладошкой гладит и тогда, все печали на материнском сердце разом пройдут.
Состояние Клавдии, основной уход за которой лёг на плечи Таисии, за последнее время становилось всё хуже, она уже совершенно не поднималась и никого не узнавала. Помещалась старуха на широкой лавке за печью, скрытая от глаз серыми холщовыми занавесками. Фёдор не застал свою бабушку пока та ещё была здорова, поэтому плохо её знал и изредка заглядывал за занавеску скорее от любопытства, чем от каких-либо родственных чувств к ней. Ему всегда было странно видеть этого немощного человека в их жилище, хотя осознание того, что эта больная бабка является их близким и родным человеком уже лежало в основе его понимания. Иногда Анна или Таисия просили, что-нибудь принести или отнести для бабушки, и тогда ему приходилось проникать внутрь отгороженного от всего мира пространства, где всегда царили духота и какой-то свойственный пожилым людям запах старения и болезни.
Кроме привычных будней, иногда к ним по вечерам заходили братья, чаще помочь дров нарубить, да по хозяйству чем-нибудь подсобить, но, к сожалению, в последние годы, случаться это стало все реже и реже. Когда они приходили, то всегда приносили с собой для Феди какой-нибудь гостинец: яблоко или леденец, или деревянную лошадку, которых они научились вырезать у отца весьма пригоже, и тогда у мальчишки случался праздник. Он бегал с криками и "улюлюканьем" по горнице изображая скачущую лошадь, время от времени врезаясь и сбивая со своего пути "матрёшку". Больше к Лопяковым почти никто никогда не ходил, сказывалась их жизнь на отшибе "горбачевской пустоши".
Ещё Феденька любил слушать сказки теней, которые ему рассказывала перед сном мать. Сложит руки во всякие замысловатые "кренделя", да протянет их перед огнём лучины, так, что на стене, тени от рук на фигуры разных сказочных персонажей похожими становятся и ну давай ему сказку за сказкой рассказывать, а сказки то всё диковинные - про чудищ страшных морских, богатырей могучих да сильных, красавиц лесных в белых воздушных платьях.
Иногда, когда мальчик чересчур бойко разыгрывался и шалить начинал, то мать, или Таисия его всякими страшными историями, да присказками пугать начинали.
Больше всего Федя одной присказки боялся: про маленьких хрустальных гномов, живших в незапамятные времена в пещере каменной. Были у тех гномов клыки острые, руки длинные с пальцами - крючьями, глаза - угли горящие и ели они детей малых, тех кто своих матёрей не слушался и вовремя спать не ложился.
- "Залазили те гномы в дома через лазы для кошек выходящих в скотные дворы, и тех детей, что не спали к себе в пещеры-то и утаскивали, где в котле кипящем варили и пожирали прямо с косточками".
После этого Феденька забивался в самый дальний угол печки, закутывался головой в оделяло и уже до самого утра глаз не показывал.
Детство - самая счастливая пора в жизни человека! Все краски окружающего мира непомерно ярки. Ощущаемые в этом возрасте запахи и вкусы остаются в памяти до самых последних дней. Все люди кажутся добрыми друзьями и соседями, не способными кого-либо обидеть и, даже, если такое и случается, то тут же забывается и прощается. Кажется, что время в детстве движется медленнее, хочется порою, чтобы оно проходило быстрее, чтобы можно было скорее вырасти и позволить себе то, чего не разрешают взрослые. Каждое достижение кажется событием, а каждая неудача - "концом света".
Жизнь и быт Лопяковых шли своим чередом, каждый следующий день был похож на предыдущий. Феденька растворился в своих воображаемых сражениях - играх, которые только он мог видеть воочию, так, словно вокруг не существовало ни матери, ни Таисии, ни печи с лавками, а было лишь чистое поле, под ним конь удалой, в руке меч, и полчища злых великанов бил он тем мечом одного за другим, отрубая нещадно им головы. Конечно никто другой этого видеть не мог, но все слышали как по-удальски бьётся богатырь Фёдор с братией зловредной, и по-переменно просили делать это чуть тише, дабы не разбудить бабушку.
В один из таких зимних морозных вечеров, когда сёстры, как всегда, пряли, Феденька играл в уголке куриным пёрышком с "Матрёшкой", отчаянно залаяла собака во дворе. В ворота кто-то стучал. Анна, накинув на себя первое, что попалось, взяв охапку лучин, тут же разожжённых в печи, выбежала во двор, запустив после себя через дверь клубы белого морозного воздуха. Подбежав к воротам, она крикнула - Кто там? Никто не ответил, но стук продолжился. Отцепив и схватив дальний конец привязи заходившегося в лае цепного пса, она решилась открыть. Сдвинув засов, отворила одну из створок ворот...
Однорукий, с обезображенным лицом, горбатый и седой, опираясь на палку, старик предстал перед ней, вытаращив свой единственный глаз прямо ей в глаза.
- Слышал я, грехом здесь поросли непомерно, дочь моя! - грозно произнёс он.
Анюта, отшатнувшись от неожиданности, с силой глубоко вдохнула морозный воздух в лёгкие.
- Батюшка?!
- Что, не признала? Да и ты, смотрю, изменилась: подросла, да разрумянилась.
- Ну так впустишь отца, или на пороге оставишь?
После чего старик, чуть ли не с силой оттолкнув растерявшуюся Анну, прошёл через ворота, направившись прямо к крыльцу дома. Анюта тут же заперла ворота, привязала пса и последовала за ним.
Старик без задержки отворил настежь входные двери и зашёл внутрь.
- Батюшка, - с удивлением и то же время, словно с какими-то нотками отчаяния в голосе вскрикнула Таисия.
- Здравствуй и ты Таисия, что же ты сестру то младшую от греха не уберегла? Матушку до немощи великой довели. А..., это я смотрю, внучок мой, во грехе вырожденный? Старик уставился своим глазом на Феденьку.
Из-за занавесок, словно чувствуя, громко замычала Клавдия. Но пришелец ни малейшим образом не обратив на это ровно никакого внимания, продолжил:
- Ничего, спасения в молитве искать будем. Денно и нощно замаливать, делами чистыми, непорочными все свои прегрешения искупать. Ну ступай ко мне малец, я вот тебе сахарку припас.
- Иди, иди к дедушке, - с силой толкнула Таисия не в меру испуганного и притаившегося возле неё мальчонку в сторону старика.
Осторожно, выпучив свои и без того большие чёрные глазёнки, Федя подошёл к незнакомому для него старику и взял из его рук крохотный кусок сахара. Ещё не решаясь отправить сахар в рот, Федя спросил: "Дедушка, а ты не хрустальный гном...?"
Не так много времени минуло с тех самых пор, как Афанасий вернулся, но многое в доме на опушке переменилось. Уже не пахло по утрам тёплым хлебом, не варил никто Феденьке вкусную кашу с маслом, не потчевал парным молоком. Не слышно было колыбельных и сказок, весёлого смеха и звуков Феденькиных сражений. Вместо этого как и обещал Афанасий день и ночь слышны были молитвы, коленопреклонения. Хлеб, вода и квашеная капуста стали их основной едой, только лишь по воскресеньям позволяли, как говорил старик: "скоромное", и то самую малость: яичко куриное да стакан молока за обедом.
Переменился и сам уклад жизни, никто не смел раньше Афанасия сесть трапезничать, ложку без молитвы взять, или слова за столом сказать, встать с постели или лечь в оную без получасового коленопреклонения молитвенного. А если такое и случалось, по-забывчивости, то сразу же из уст старика слышались проклятия и угрозы сожжения в "геенне огненной". Анна по-началу пыталась противиться воле отца своего, но когда тот пригрозил выгнать её из дома с мальцом вместе, стала вести себя намного осторожнее: Афанасию не перечила, а Федю тайком подкармливала, то яичко даст куриное, то кусок каравая сдобного с молоком козьем.
Сыны же Афанасия в их дела не вмешивались, от отца своего отвыкли и вновь под волю его встать не захотели, и в этой самой связи бывать в доме ихнем, совсем перестали.
До неузнаваемости изменился и сам Афанасий. Характер его скверным стал, не говоря уже о внешности: ноздри вырваны, ухо отрезано, глаза одного нет, рост на треть уменьшился, на спине горб, редкие волосёнки на голове в паклю скомканы, рука одна кривая поломанная. Но сила, хотя и поубавилась, а с иным взрослым мужиком смог бы и сейчас на кулачках подраться и не уступить не в малой мере.
Повадками же своими он более того изумлял всех, мало того, что день и ночь молился и всех вокруг заставлял, но ещё и телесные муки добровольно самим на себя накладываемые сносил. То вожжами себя хлещет, то прутьями спину собственную "потчует". Подозрительным и пугливым больно стал, чуть кто на селе появится или возле усадьбы пройдёт - так по три, четыре часа возле частокола просиживал, в щель вокруг следил - не за ним ли пришли. Постоянно про огонь всеочичающий священный бормотал, даже во сне бывало, чем пугал мальчонку безмерно.
Фёдор, в силу своего малолетства, не понимал отчего такие разительные перемены в доме их. Почему дедушка которого из рассказов матушки так долго и обречённо ждала и души не чаяла их бабушка, такое злой и сварливый, отчего постоянно ругается. Ещё более того, никак уразуметь не мог Федя: почему Господь Бог, о доброте и милости которого все всегда ему рассказывали, кушать им не даёт, играть и песни петь не позволяет. Мальчик, который и так от природы своим телосложением и ростом существенно от сверстников отставал и к пятилетию больше чем на четыре года не выглядел, похудел ещё более, под глазами круги тёмные от недоедания и отсутствия полезных веществ в пище, ими употребляемой, выступили, захворал, обмяк весь, осунулся, пока в бессилии не слёг совсем.
Анна хоть и старалась лечить его травами да снадобьями всякими, молоком кипячёным с мёдом отпаивала, но вылечить сына никак не могла.
Лежит Феденька весь в бреду и испарине, сердце материнское на части рвёт.
В один из таких дней, когда горячка у мальчика усилилась, решила Анна бежать в село лекаря разыскивать. Случилось, что как-раз в это время проживал в селе таковой, сосланный туда за какую-то провинность малую: то ли трупы собак резать удумал, то ли порошки какие-то целебные изобретать стал. И по навету людей добрых в немилость в этой связи попал.
Разыскала таки его Анна, даже уговорила сынишку своего посмотреть, да только Афанасий на порог доктора не пустил даже, не смотря на слёзы и уговоры дочери своей.
Пришлось возвращаться не посмотрев мальчика, однако кое-какие порошки он всё же Анюте передал, как принимать, посоветовал. За что та ему почти корзину припасов съестных, в тайне из дома вынесенных, в счёт оплаты преподнесла.
А тем временем вовсю расхорохорилась и расплясалась по краю северному, суровому невиданная доселе весна. Расплела косы - реки бурные, озарила, согрела всё вокруг теплом своим, в зелену траву да листву нарядилась, луговыми да полевыми цветами приукрасилась. Ароматами разными надушилась, как вдохнёшь, так опьянеешь, словно во хмелю с кабацкой братией.
Всё очнулось от долгой зимней спячки, повылетало из ветвей деревьев высоких, повыходило из кустов густых, да повылезало из берлог да нор подземных. Всё живое спешило вдохнуть весенний воздух тёплой жизнью наполненный.
И в этом празднике жизни и процветания один лишь Феденька в изнеможении лежал на лавке на своей, день ото дня болезнью съедаемый.
Улучив как то отсутствие батюшки своего, Анне удалось показать Фёдора тому самому доктору. Лекарь ребёнка посмотрел, послушал, другие порошки и настойки выдал измученной переживаниями матери, назначил припарки, пообещал, что обойтись всё должно непременно.
И действительно уже через некоторое время состояние мальчика постепенно стало улучшаться, горячка проходить стала.
В один из дней, когда лёгкий ветерок трепал молодые зелёные кудри берёзки, что в единственном числе произрастала во дворе Лопяковых, когда восхитительные запахи цветущих мать и мачехи доносились до обоняния, когда солнышко приятно и ещё не настолько горячо пригревало на завалинке и пёс, не способный даже пошевелиться, в приятной истоме грелся на крыше будки своей, Анна занималась хозяйством в доме, готовилась квашню на пресные пироги ставить, когда вдруг услышала:
- Мама, я кушать хочу.
Словно озарение случилось с ней вдруг. Ведь уже совершенно не надеялась она на выздоровление Феденьки и уже готова была отпевать его, где-то в глубине души совсем отчаявшись. Со слезами и рыданиями, в один прыжок оказалась возле ложа сынова. Обняла Феденьку, к груди прижала с силою и скороговоркой затараторила:
- Сейчас, сейчас сынок, ты погоди пока, сейчас мой миленький.
Сколько горя за эти несколько недель сердце материнское вынесло, как не разорвалось на мелкие части никто сказать не сможет. Сколько морщин на молодом красивом лице обозначилось, седых волос на голове прибавилось ни в одной сказке не написано, ни в одной присказке не сказано.
Не могла никак Анна отпустить Федю из объятий своих, а как смогла да отстранилась от него, так насмотреться не в силах была.
Федя бледный и худой от болезни смотрел своими большими чёрными глазами на мать и никак понять не мог, отчего та плачет.
- Мама почему ты плачешь, тебе больно?
- Нет сынок мне хорошо, я радуюсь.
- Но ведь когда радуются песни поют, а не плачут.
- Иногда и плачут сынок, когда радость большая, великая и она в человеке не помещается, тогда она слезами наружу выходит.
Федя улыбнулся на материнские слова и крепко прижался к её груди, вдыхая такой знакомый и сладкий запах самого родного на свете человека.
- Сейчас, сейчас мой маленький, словно что-то вспомнив, вскочила Анна и побежала вон из дома, вернувшись вскоре она принесла крынку молока из погреба, хлеба да луковицу с солью.
Но хоть Феденька и был голоден, много съесть так и не смог, хлебнул молока немного да половинку луковицы осилил только.
Анна нарадоваться на сына не могла.
- Таисия! - выбежала она во двор, - Федя очнулся, есть попросил, посмотри за ним я пока к селянам сбегаю, яйца с молоком на пряники да на крупу выменяю - выкрикнула она сестре, которая возилась по хозяйству. На бегу накинув на голову платок, она ещё раз поцеловала в лобик улыбающегося сына и выбежала вон со двора.
Надвигалась тёмно-свинцовая туча, обещавшая своим грозным наступлением обильный дождь, вдалеке уже были слышны грозовые раскаты грома и видны яркие всполохи молний.
Никто так и не узнал с какой целью появились в поселении служивые во главе с чинным офицером, но слухи об этом сразу же разнеслись по всей округе. Кто-то говорил, что приехали они беглых каторжников отлавливать, кто-то, что раскольничество изводить, но истинной цели прибытия достоверно не знал никто. Неведение всегда порождает страх. Любая государственность держалась, держится и держаться будет на страхе. Сколько мученических смертей способно принять на себя человечество ради несокрушимости этой самой государственности, поддержания верховной власти. Сколько судеб ещё искалечит скользкий презренный человеческий страх.
Внезапно у Анны сжалось сердце, в голове застыло "раскольничество изводить". Её пошатнуло в сторону, от подкатившего к горлу комка подступила и не хотела отпускать тошнота, она выронила из рук пряники, которые только что обменяла. В глазах отчётливо сквозь туман на неё смотрел улыбаясь Феденька, её родимый Феденька...
...- Пойдём детонька, пойдём со мной, - с наигранной заботливостью твердил Афанасий.
Там хорошо, там и бабушка уже твоя и Таисьюшка, пойдём, ангел мой.
Внезапные перемены к ласковому и доброму обращению не могло не оставить следа в наивном детском сердце. Мальчик радовался, что вот теперь дедушка - тот самый, возвращения которого он так ждал, о котором так много рассказывали дядьки, которого не смог бы превзойти в искусстве резьбы по дереву ни один другой мастер.
- Пойдём, мой хороший, скоро всё закончится, будем как хрустальные стёклышки, чистые да прозрачные. Перед богом ответ держать предстоит. Надо бы от скверны очиститься, а потом легко будет да радостно.
- Дедушка, а лошадка там будет?
- Будет сынок, будет.
- А играть и песни петь можно будет.
- Можно, можно детонька.
- Дедушка, у меня ножки не идут, плохо мне.
- А давай я тебя на ручки возьму, не далече тут, вон до того домика только дойти,- указал пальцем Афанасий на шестигранное строение посреди двора.
По периметру всего строения, крепость которого со временем ничуть не уменьшилась, разложена была небольшими горками солома, крыша также соломой увенчана. Афанасий занёс Фёдора внутрь, где уже находились Таисия с Клавдией.
Старуха, что есть силы гневно мычала на Афанасия, время от времени поднимая глаза, сырые от слёз, на Феденьку. Таисия стола на коленях, слёзы также градом катились у неё из глаз, она шёпотом скороговоркой молилась.
- Ничего, ничего, сейчас все очистимся, будем чистые аки стёклышки, - не переставая повторял старик.
Тучи всё сильнее и сильнее затягивали небо, обещая сильный дождь.
На горизонте по направлению к опушке появились солдаты.
- Аки стёклышки, - повторял Афанасий, выбегая наружу. Аки стёклышки, - кричал он, хватая зажжённую головню. Аки стёклышки, - неустанно твердил он, поджигая, солому.
- Отче, наш...- завыл старик, запирая на огромный массивный засов изнутри за собой дверь.
А тучи сгущались всё сильнее, солдаты, заметив дым, перешли с шага на бег.
Аннушка, из последних сил бежала, догоняя солдат, торопясь спасти дитя своё.
Наконец отряд подошёл к дому, начали ломать ворота. Огонь становился всё сильнее. А дождь всё не шёл. Из башенки слышались душераздирающие вопли, среди которых Анна явственно различала Феденькин голос. Словно истерзанная птица с перебитыми крыльями бросалась она на стены частокола, разбивая своё тело в кровь, но всё было тщетно. Солдаты никак не могли сломать ворота.
Анна, в истерике, кричала: "Господи, отец наш небесный дай ливня, дай дождя, ну что тебе стоит, вот ведь облачко твоё дождевое, здесь уже, дай дождя, затуши пламя, не дай сгинуть сынишке моему. Но дождь всё не шёл. Тучи рассеялись, в селе протяжно забили в набат, к опушке рекой стекался народ. Пламя ветром снесло на оставшиеся строения. Оно с жадностью пожирало всё до чего могло дотянуться. Было уже невозможно справиться со стихией.
Офицер, плюнув в отчаянии, дал солдатам команду возвращаться назад. Крики давно уже стихли, небо затянуло дымом и копотью, Анна лежала, вниз лицом, её тело сотрясали судороги. Вскоре всё было кончено: усадьба сгорела дотла, сгорела вся скотина, даже собаке и "Матрёшке" не удалось избежать своей участи.
Сердобольные старухи сначала пытались поднять женщину, успокоить её, но затем, осознав бесполезность своих попыток, разошлись восвояси.
Вдруг, Анюта вскочила, встала на колени, лицо её было искажено в страшной гримасе.
- Я проклинаю тебя, Бог. Злой, жестокий Бог. Проклинаю, проклинаю... И вновь упала без чувств.
Ещё долгое время после пожара, проходившие мимо опушки охотники-промысловики наблюдали, как вся в саже, с растрёпанными волосами, в одной исподней рубахе женщина, сидя на пепелище и завернув обугленную головню в изорванное платье, прижимала свёрток к груди, укачивала его словно дитя и напевала колыбельную:
Спи сынок, усни мой мальчик,
Пусть тебе приснится зайчик,
Медвежонок и волчонок,
Спи мой маленький ребёнок.
Злые ветры отступите,
Мне сыночка не будите.
Улетай карга степная,
Перестань собака лаять.
Не мурлычь подруга-кошка,
Подожди совсем немножко.
Не скреби в подполье мышка,
Пусть мой выспится сынишка.
Спи дитя, усни родимый,
Счастлив будь сынок любимый!
Горе и безысходность холодом овеяли её душу, тоска пронзила сердце острой и раскалённой до бела иглой. Всё ещё красивые чёрные глаза заволакивала пелена помешательства. Весь мир в одночасье рухнул, похоронив под собой мечты и радости, горести и переживания. Смысл существования был перечёркнут одной кровавой чертой.
Эти раны никогда не заживают, эта боль никуда не уходит, такие обиды никому не прощаются.
Прогремели грозы, небо серое и мрачное нависло над землёй плотным непроницаемым для солнечных лучей покрывалом. Неделю за неделей моросил холодный мелкий дождь, напитывая влагой всё вокруг: землю, листву, дома, даже кору деревьев. Казалось этому уже никогда не настанет конца. Казалось, что Бог отвернулся от тех мест.
Вода, всюду кругом одна вода. И некуда ступить, чтобы не намочить ног, и некуда присесть путнику. А дождь всё льёт и льёт и нет ему конца. Словно само небо разверзлось, чтобы землю умыть, смыть с неё всю грязь пороков человеческих.
Долго ещё Анна ходила в окрестностях поселения не видя никого и ничего вокруг. Кто заговорит с ней, тот от взгляда её в сторону тот час шарахается. Страшный, затуманенный взгляд у неё стал, словно огнём насквозь прожигала, в ответ никогда не говорила ничего, только молча ходила, да напевала, что-то вроде песни колыбельной.
Тесно ей на земле стало, одиноко. Нет у неё больше сыночка Феденьки, не нужна более никому. Так и сгинула. Куда не знает никто. Только люди говорят, что обрывки платья её, в котором она головню обгорелую заворачивала, в воде у самого берега К...озера обнаружились. Так и порешили, что утопилась несчастная, не выдержав тяжести утраты своей.
Долго её по дну "кошками" с лодок селяне шарили, да не нашли ничего, кроме ила , да травы подводной.
А озеро, вздыбив волны к небу, безмолвно и тяжко, словно громадный зверь, вздыхало могучими лёгкими своими и шептало: не шшшумите, не шшшумите...
Его поверхность словно кожа хамелеона, спрятавшегося от врагов своих, приняла цвет зависшего над ним тёмного, мрачного и грозного неба. Не собиралось К...озеро выдавать тайн в нём захороненных, шипением же предвещало беду великую.
Ещё через неделю вышло из берегов К...озеро и река из него вытекающая. Смыл потоп своим бурным течением все хаты в селе до единой, уничтожил посевы, дороги, утопил скотины сельской немерено. Да и людей в ту пору утонуло множество, кто выбраться не сумел своевременно. А кто и выбрался и тому был не рад. От наводнения гнус и мошка родилась несметная. Да заразой какой-то скотину наградила, что меж стад их мор пошёл. Уходить пришлось людям, бросать пожитки утопленные.
Кроме прочего, стало доподлинно известно, что служивые, которые в селение приходили и ломали ворота у Лопяковых, по возвращению попали в засаду и все до одного перебиты были уцелевшими и укрывшимися в лесах "кижскими мятежниками" .
Эта череда событий, следовавших одно за другим, напугала жителей соседних селений до такой степени, что место, "горбачевской пустошью" прозванное, охотники да рыбаки все за десять вёрст стороной обходили.
Сурова и негостеприимна природа северная: низкое тяжелое тёмно-свинцовое небо давит сверху, не позволяя пробиться сквозь себя даже самому тоненькому солнечному лучику. Холодное лето скоротечно. Распутье дождём размываемое, снежной колючей крупой посыпаемое, напротив длительно и неотвратимо. Вся растительность из земли растёт словно нехотя. Люди же, что здесь живут напротив крепкие, ремеслом и промыслом своим владеют мастерски, не из робкого десятка, не боятся трудностей. В море ходят северное лютое на ладьях своих, промышляют рыбу и зверя полярного, торг ведут с купечеством заморским. Язык у них свой диковинный.
Горд и смел народ, что поморами зовётся. Не много времени истекло, как в небытие всё случившееся кануло. Отступили бедствия, стёрлись воспоминания. Стали жить как прежде. Лопяковых вспоминали лишь изредка. Удивительно, но почти всё, что Афанасий при жизни своей из дерева смастерил, во множестве находившееся во многих хозяйствах погибшего в водах К...озера селения, утонуло, либо иным образом уничтожилось. Посему памяти о нём как о рукодельнике великом и искусном не осталось нигде, даже у сыновей его от потопа спасшихся и перебравшихся с семьями в иные более южные края ни одной игрушки, ни одного инструмента от отца не сохранилось. О чём они впоследствии сокрушались немеренно...
... - Ну так я и рассказываю, - продолжал свою историю Никодим, - сжёг старик мальчонку то, дочь свою Таисию, да жену немощную Клавдию. Анютка сокрушалась больно, покуда с ума не спятила, да и утопилась среди тёмных вод К...озера. Долго её искали на дне, да где уж там. Старики сказывают, что на глубине течений разных множество, да пещер в которых русалки живут, потому то, кто в озере том утонет, то уж не найти его никогда, труп утопленника течением прямо в пещеры затягивает, по краям которых русалки, как пауки "осьминогие" свои сети плетут, утопленники в них то и попадают прямиком, а русалки, когда те размякнут да запах характерный издавать начнут, их из сетей вытаскивают и в пещерах то своих пожирают.
В ту пору много бедствий на селян выпало и наводнение и скотины мор. Многие померли, больше чем половина селения. Все хаты ими выстроенные под воду ушли. Так что пришлось оставшимся сниматься с мест своих и уходить немедля в края другие для обитания.
Да народ то наш поморский не из " спужливых" да немощных, их проклятиями всякими не удивишь, не напугаешь. Вскоре, как земля пообсохла, возвратились пять семей на прежние места свои, обжитые, да пять домов друг с другом рядом выстроили, чуть дальше вглубь леса ближе к К...озеру. Да стали жить поживать, не кручиниться, рыбку удить из озера, да продавать, добра наживать себе. Да вот только через некоторое время, каждую ночку, ровно за полночь, их собаки страшный вой поднимать начали, словно по кому-то плакали, и вплоть до самых первых петухов никак не успокаивались. А ещё через пару дней скотина их в стойлах словно взбеленилась вся, давай об стены биться так, что в кровь все бока обтёсывала, есть отказывалась, и вскоре поиздохла вся.
Поселенцы все свои сбережения собрали, да давай церквушку строить возле обиталища. Навалились всей гурьбой, да уж через месяц со строительством покончили. Священника позвали к себе по воскресеньям службу служить, за это ему немалой платой рыбой да денежкой угождали. Да не тут то было, не прошло и месяца, как буря разыгралась немалая, гроза, какой белый свет не видывал, да в ту церковь прямо в крест молния шандарахнула, и церквушка словно щепа тонкая в несколько минут в золу обратилась до самого основания.
Но на этом все их беды не закончились. Вскорости один из добытчиков на промысел в одиночку на озеро пошёл, и уж не вернулся более, только лишь лодку пустую на волнах покачивающуюся нашли. А в другой семье ребятишки малые заболели все, да болезнью не виданной, всё тело их обметали язвы кровавые, в страшной горячке бредили, пока не померли.
Тут уж застонали, завыли жёнушки, что, пока мол живы, бежать отсюда им надобно, что места те прокляты и заколдованы, что сам Бог отвернулся от "горбачевской пустоши".
Ничего не поделаешь собрались, бросили дома свои новые, да ушли искать по свету белому счастья своего.
Больше уж в местах названных с тех самых пор и не селился никто.
Поговаривают, что кому приходилось бывать там, видели якобы девицу в белой рубахе исподней с распущенными длинными волосами. Что дескать бродит та по лесу и песни колыбельные напевает. А над головой её в небе всегда облачко крохотное. Старухи рассказывают, что ходит то Анюта, ищет дитя своё - Феденьку, а облачко то - из слёз её невыплаканных, в лёд обратившихся. И предстают перед ней языки пламени, а в пламени том сынок её возлюбленный и молит она всевышнего, чтобы слезами её в облаке замороженными потушить пламя адское, да не тает облако, на огонь не изливается. То её проклятие вечное, предначертанное, за слова против Всевышнего сказанные. Так и суждено ей по земле бродить и лицезреть своё дитя горящим в пламени.
Обозлилась Анна на всё живое и сущее на земле и мстит всем кто в пустоши появится, или к озеру приблизится. И прозвали её "ведьмой пустошской".
Вот такая вам история, - завершил свой рассказ Никодим, отхлебнув из наполненной кружки мутной горькой жидкости, поморщился и без промедления отправил в рот целую копну капусты.
- Да, история не весёлая, - протянул, как всегда в своей манере Михайло.
- Так что же никак не вымолить ей прощения для себя? - с сочувствием поинтересовался Петруха.
- Этого не знает никто, овладели ею бесы нечистые, и нельзя никак развязаться от оков душу опутавших. Грех тяжёлый, злоба великая и месть не утолённая словно грузы каменные ко дну К...озера придавливают, не пускают на волю душеньку, не дают облачку излиться, потушить пламя горючее.
- Так что, неужто, всем кто побывал в тех местах проклятых грозит смерть неминуемая? - вопросил с возмущением Петруха, от рассказа да выпитого не в меру разгорячившись.
- Я скажу вам так, други мои, что этого мне неведомо, но приходилось и мне бывать в тех местах, откуда и сказку, мною только что рассказанную узнать судьба представилась. А случилось это года два назад, мы тогда казённый лес в тех краях готовили. После изрядно выпитого, ушли с братом на кабана поохотиться. Долго шли, заплутали совсем, измёрзлись оба, зима была холодная. А стемнело уж, только звёзды с месяцем освещают путь. Красота вокруг небывалая, снег от света лунного сверкает, разными цветами переливается, словно алмазы, изумруды и рубины по земле всюду разбросаны, небо чистое всё в огоньках звёздных раскрашено. Вдруг видим полянка от леса расчищенная, а на полянке той домики, по счёту ровно пять штук, а в одном из домиков свет в окне колеблется, и дымком от печи потягивает. Мы в тот домик сунулись. Постучали. Нет ответа нам. Дверь толкнули, поддалась беспрепятственно. Мы зашли немедля, хозяев крикнули. Но никто в избушке той не откликнулся. Сразу же к печке двинулись, греться стали. Разморило нас немеренно. Что в мешках было из провизии, перекусили по-быстрому и тут же спать на лавки завалились, словно кто-то обухом по голове вдарил, или сон-травы в харчи высыпал, задремали так, что сами потом никак вспомнить не могли.
Сквозь сон помню только я, как глаза посреди ночи открыл, словно в пелене мне предстало всё. Ходит по избе старик, на нас никакого внимания не обращает, словно собирает что-то. Сам горбатый, лицо обезображено. Ходит и приговаривает про себя: "Аки стёклышки, аки стёклышки". А меня снова, словно обухом то по голове в сон будто в бездну бросило. Проснулись мы с братом от холода лютого. От тепла и света не осталось и следа малейшего. Печь оказалась по всему дому по камешку разбросана. В стенах дыры, всё вокруг сгнило и порушено.
- Ну и крепко мы с тобою брат вчера выпили, померещится же такое, - выдаёт брательник мне.
После того мы собрали вещи, и по-светлу до своих добрались вскорости...
...Долго ещё в кабаке восседала компания, много было выпито и пересказано, уж под утро самое расходиться зачали. Крепко набрались добры молодцы.
А метель тем временем разыгралась пуще прежнего, задувала так, что в пяти шагах вокруг ничего не разберёшь.
Уж только к концу второго дня удалось Никодима найти труп окоченелый. Руки ноги скрючены, а в глазах кошмар затаившийся, словно перед смертушкой случилось увидеть ему что-то страшное.
Да суров ты край северный, шутки с тобой шутить никому не велено. Цена у шуток тех больно высокая...
...А по тропе в снегу протоптанной прямиком в храм святого Иоанна Златоуста служить службу воскресную поспешает мелкой поступью сжавшись в комок от мороза январского отец благочинный Пётр - бывший мореход и промысловик знатный, Петрухой в миру звавшийся.
4 декабря 2016
Глава третья
ОГОНЬ И ЛЁД
Лёгкий толчок, словно от чьего-то постороннего прикосновения, выбил меня из приятной сонной истомы. Вагон, дёрнувшись, словно непослушное дитя, которое безуспешно стремится вырвать свою ладонь из крепко сжимающей её руки матери, остановился, передав грохот металлических сцеплений другим следующим за ним собратьям по составу.
Мы прибыли на конечную станцию, о чём безустанно продолжал повторять лишённый всяческих эмоций, металлически-дребезжащий из привокзальных динамиков женский голос.
За дверьми купе столпились пассажиры, заполнив собой, детьми и своим багажом всё свободное пространство. Я под воздействием коллективного рефлекса, в спешке начал собирать свою многочисленную кладь. Когда же спустил и вытащил из багажных отсеков все свои бесчисленные рюкзаки, сумки и мешки, осознал, что мне не покинуть своё временное жилище, раньше даже тех пассажиров, что занимали самые крайние к хвосту вагона купе. В то время пока я нежился в дрёме, у них шли почти военные тактические и стратегические приготовления к высадке, и ещё до остановки поезда, эти любители давки были во всеоружии, обвешаны со всех сторон различными тюками, словно вьючные животные, в плотной колонне, не терпящей вмешательства в свой непрерывные поток, медленно и степенно плыли к выходу, а позже, уже после остановки, десантировались из открытой проводником двери наружу строго по одному.
От нетерпения внутри стало слегка покалывать. Сквозь мутные от капель стёкла окон я всматривался в лица людей, в надежде увидеть среди них друзей, которые обещали непременно встретить меня.
Асфальт перрона почерневший от дождя, словно лесной пень, усыпанный осенними опятами, был заполнен людьми, укрывшимися от мелкой измороси въедливой влаги своими разными по величине и цвету зонтами.
Наконец проход освободился, и я начал стаскивать свой багаж в тамбур. Это заняло у меня довольно много времени, что вызвало явное неудовольствие со стороны проводника, и что он не соизволил скрывать, а напротив выставил напоказ за счёт выражения своего лица.
Встречающих меня пока не было видно, и я стал разгружать сумки из вагона на перрон. Вдруг сзади раздался знакомый, чуть отдававший фальцетом голос моего товарища Евгения Доброхотова.
- К нам приехал, к нам приехал мой друг любимый, дорогой!
- Женя, привет! Я уж думал, что придётся со всем этим "барахлом" самому добираться, - с радостью воскликнул я, крепко обняв друга.
Тут я с удовольствием заметил, что вместе с ним ко мне сквозь толпу людей пробираются ещё двое моих юношеских дружков: Олег Пронин и Санька Карпенко.
- Здорово, бродяги!
Мы крепко обнялись, всё таки прошло несколько лет как не виделись. В юности я бескорыстно дружил с этими парнями, пока жизнь не разбросала нас по разным концам необъятной страны. И вот теперь неподдельная радость от встречи переполняла наши сердца в предвкушении весёлого путешествия в неизведанные дикие места.
Товарищи похватали все мои пожитки, и чуть ли не бегом направились вдоль перрона к выходу. Я поспешил вслед за ними.
- Мне бы в какую-нибудь гостиницу по-возможности.
- Никаких гостиниц, до отъезда поживёшь у меня, - с тоном не терпящим возражений, твёрдо сказал, как отрезал, Доброхотов.
- Слушай, как-то не совсем удобно, - попытался возразить я, - у тебя же семья.
- Не о чём не беспокойся, семья в Геленджике, через пару дней я в отпуск, а пока отдохнёшь с дороги. Думаю есть о чём поговорить. Ребята тоже последние дни дорабатывают, а потом отдыхать. Пока в городе найдётся чем заняться, а через половину недельки в путь, путь, путь...(последние слова Женя пропел). Смотрю основательно подготовился.
- Да, с избытком. Почти всё взял.
В плотном людском потоке наша компания прошла вдоль длинного перрона к узкому проходу ведущему на привокзальную площадь. Проходом служил промежуток между стеной здания вокзала и выкованным из металла высоким с остроконечными пиками забором. Всё незанятое стеной и забором пространство перегораживали восемь турникетов, четыре из которых работали на выход к привокзальной площади, другие три на вход к железнодорожным путям, восьмой был отключён и предназначен для пассажиров, которые не способны по каким-то причинам воспользоваться остальными работающими турникетами. Его контролировали две женщины в форменной одежде работников железнодорожной сферы услуг. Так как с нашим объёмным и многочисленным багажом сложно было пройти сквозь работающие турникеты, поскольку их металлические штыри не давали возможности протиснуть вещи, мы прошли сквозь неработающий. Благо, что на выход предъявлять проездные документы не требовалось.
Вскоре мы уже были на площади, где мне представилась уникальная возможность полюбоваться разросшимся со времени моего отъезда архитектурным ансамблем. Само здание вокзала после реконструкции представляло собой трёхэтажное сооружение прямоугольной формы с пирамидальной крышей увенчаний длинным шпилем. Вход в него украшали четыре массивных колонны белого цвета. Широкое, отделанное тёмно-серым мрамором крыльцо с кованными в различных переплетениях и замысловатых фигурах перилами. Данное строение напоминало колонный зал восемнадцатого века, и при одном только взгляде на него, особенно в вечернее время, когда окна мерцали и переливались разноцветными яркими огнями, невольно представлялось, что стоит только войти внутрь и сразу же попадёшь на бал, где посреди широкого зала в вальсе кружатся Наташа Ростова и Андрей Болконский.
Прямо напротив здания вокзала, окружённый со всех сторон автомобильными парковками, был выложен фонтан из чёрного гранита с зелёными вкраплениями, переходящими в некоторых местах в широкие полосы. В его середине располагалась скульптура в виде девушки-русалки, держащей в руках ребёнка. Края вазы фонтана напоминали не то волны, не то языки пламени. Вода выбивалась из-за спины девушки но своими струями не касалась ни её, ни ребёнка. Но больше всего меня поразили искусно вырезанные в граните лица персонажей. Они настолько напоминали лица живых людей, поражённые смертельным горем и застывшие в камне, что у меня по спине невольно пробежал лёгкий холодок.
Сам фонтан окружала клумба, на которой пёстрыми окружностями были высажены цветы, заканчивающиеся аккуратно подстриженной газонной травой, насаждения которой граничили в свою очередь с асфальтированной дорожкой, сжимавшей в своём тугом кольце описанное мною величественное произведение ландшафтного дизайна.
Какой странный фонтан, - подумал я про себя, но вслух ничего не сказал.
Вся площадь образовывала большой овал. Вокруг фонтана, вплоть до самого крыльца вокзала за исключение проезжей части расставлены резные фонари с белыми стёклами, подвешенные цепями к металлическим столбам. В тёмное время суток они излучали тёплый свет, даря многочисленным парочкам, в изобилии прогуливающимся в этом излюбленном ими месте, дополнительные романтические чувства.
Ко времени когда я приехал наступили сумерки, воспользовавшись этим я всемерно насладился представившимися мне живописными видами.
Пройдя всю площадь насквозь, мы оказались возле заставленной множеством автомобилей парковке, ограниченной с одной стороны короткими бетонными бордюрами, а с другой автоматическим шлагбаумом оранжевого цвета, оборудованным того же цвета маячком и будкой парковщика.
- Как у вас здесь всё изменилось. Даже дух захватывает, - не удержался я, чтобы не поделиться эмоциями.
- Да благоустраивают понемногу, - ответил мне Саша. Ты ещё в самом городе не был. Там вообще разительные перемены - столько торговых и развлекательных центров понастроили, не город, а один сплошной рынок. Ничего не производим, не выращиваем, не культивируем, а только лишь торгуем, да развлекаемся. Вот в чём парадокс. Как нельзя кстати сатира Ювенала:
Этот народ уж давно … все заботы забыл, и Рим, что когда-то
Всё раздавал: легионы, и власть, и ликторов связки,
Сдержан теперь и о двух лишь вещах беспокойно мечтает:
Хлеба и зрелищ! …
- Да ладно профессор, - возразил ему Евгений, - зато весело, есть где провести время. Чем, я думаю, мы собственно и займёмся завтра.
Мы подошли к большому чёрному внедорожнику, который тут же нам приветственно пиликнул автосигнализацией и дважды моргнул фарами, приглашая сесть внутрь его салона.
Загрузив в багажник автомобиля вещи, все расселись. Мне досталось переднее место пассажира, рядом с водителем. Чему, признаюсь, я был рад, так как представилась наилучшая возможность оглядеть окрестности и оценить масштабы произошедших за время моего отсутствия изменений.
Действительно, город вырос: увеличилось количество высотных зданий, повсюду пестрела неоновая реклама, автомобильные потоки казались нескончаемыми. И всё таки, перемены не были столь кардинальными, как в южных и центральных регионах страны. Сказывались географические особенности расположения города. Выросший почти на самом краю необъятного государства, омываемый северными морями, он не вписывался в стратегические перспективы развития на ближайшие годы и насколько мне следовало судить по облику других городов, в коих приходилось бывать в силу тех или иных обстоятельств, данный населённый пункт напоминал в большей чем следует степени довольно дряхлую, неопрятно одетую, грязную, но кое-где напомаженную и припудренную старую деву, всё ещё не потерявшую надежду выйти замуж и познать радости супружеской жизни.
Тем не менее многие воспоминания были тесно связаны с некоторыми из здешних мест. Почти все улочки и переулки, заброшенные дома и пустыри были испещрены следами моей юношеской любознательности.
Мы ехали по городу, на который уже давно спустились и всецело завладели его парками скверами, жилыми районами и промышленными трущобами вечерние сумерки. Темнота скрывала многие изъяны кривых и замусоренных проспектов, и мне оставалось только созерцать вокруг, насколько позволял обзор окон движущейся машины, и наслаждаться видом весёлых, разукрашенных всеми, какими только возможно себе представить красками рекламных баннеров и зазывающих вывесок крупных супермаркетов.
Изрядно утомившись с дороги я не хотел думать ни о чём другом, как о том, чтобы скорее принять душ и лечь в кровать на свежую, хрустящую от крахмала простынь, укрыться одеялом, ещё сохранившем на своём пододеяльнике запах стирального порошка и раскалённого утюга и забыться тихим спокойным сном.
Проехав череду высоких однотипных монолитных многоэтажек, мы свернули во двор одной из них, где покрутившись немного вокруг детской площадки, наконец, припарковались между двумя другими автомобилями.
- Ну вот и прибыли. Здесь я и живу, - констатировал Евгений.
- Не плохо, - отметил я.
Быстро разгрузив вещи из машины, мы направились к дверям одного из подъездов высотки, которых всего было два, один с одной стороны дома, другой с противоположной. Насколько я успел посчитать, прежде чем войти внутрь, у здания было семнадцать этажей. Первый этаж полностью был отдан для размещения различного рода коммерческих контор, таких как стоматологический и массажные кабинеты, салон красоты и парфюмерный магазинчик. На остальных располагались квартиры жильцов. Мы с Женей первыми зашли в лифт, так как остальные, учитывая размер и габариты моего багажа просто напросто не поместились и остались ждать, пока не освободиться второй лифт, кнопка которого светилась бледно розовым цветом. Доброхотов нажал на кнопку с цифрой семнадцать.
- Как ты высоко забрался! Голова не кружится?
- Нет, я привык.
Двери кабины захлопнулись, чуть слышно зашумел подъёмный механизм. Внутри было чисто, на одной из стенок вмонтировано зеркало. Я невольно поглядел на своё отражение, оценив при этом, что с дороги порядком потрепался и вид у меня не самый лучший.
Нужно бы мне привести себя в порядок, - сделал я весомое умозаключение.
Наконец кабина остановилась, после небольшой паузы автоматическая дверь въехала в предназначенную для неё нишу и мы благополучно вышли на лестничную площадку. Поднявшись по ступеням лестницы ещё половину пролёта, мы оказались перед массивной металлической дверью. Мой друг достал из кармана ключи и без затруднений вставил один из них в верхний замок. Замок дважды щёлкнул при повороте, Евгений нажал вниз на ручку, как на рычаг, дверь распахнулась. Сработавший датчик включил освещение. Я зашёл в коридор квартиры, следом Женя, через пару секунд вошли догнавшие нас Олег с Александром. Сгрузив вещи, с видом небольшого замешательства они встали на пороге в ожидании. Первым заговорил Олег:
- Ну что, может по пять капель с дороги?
- Я не против, - согласился Евгений.
- Почему нет, - с сожалением, что мягкая постель откладывается , но будучи готовым к такому повороту событий ответил я.
- Тогда ты разбирай свои вещи, принимай душ. Там - ванная комната, там - кухня, здесь - твоя комната на ближайшее время, - быстро, ёмко и без лишних церемоний провёл для меня экскурсию Женька, - а мы пока до магазина, сам понимаешь - холостяцкая жизнь, готовой еды нет.
После этого вся компания вышла, захлопнув за собой дверь. Я немного оторопев, от столь их стремительного, словно заранее отрепетированного выступления, ещё несколько секунд простоял в коридоре, собираясь с мыслями.
Для начала я решил разобрать вещи. Зайдя в определённую для меня комнату я поставил все сумки в угол, оставив одну, в которой у меня лежали туалетные принадлежности, бельё и сменная одежда. Я достал предметы первой необходимости: зубную щётку, туалетную воду, полотенце и сам не зная для чего свою любимую "экстрим" видеокамеру, которой очень дорожил и гордился. Находясь в крепком прозрачном боксе ей не были страшны ни удары, ни пыль, ни воздействие влаги. Она позволяла снимать при подводных погружениях на глубину до ста метров, могла надёжно крепиться к одежде, оружию, рулю любого транспортного средства, к защитному шлему, да к чему угодно! По моим сведениям, которые мне удалось подчерпнуть из общения в некоторых интернет сообществах - данные камеры используются подразделениями специального назначения правоохранительных органов для видео - , фото - фиксации и документирования проведения боевых операций, что послужило последним и решающим фактором в выборе и покупке этой довольно дорогостоящей вещи.
Закончив с багажом, я направился в ванную, зайдя в которую, был несколько поражён роскошной обстановкой в ней. Размером с довольно большую комнату она размещала посередине ванну-джакузи, больше напоминавшую средних размеров бассейн. Душевая кабина, оборудованная телефоном, аудиосистемой с возможностью петь караоке. По сторонам самой ванны с двух сторон были установлены столики над одним из них бар-холодильник с различными напитками. Вообщем, владельцы данной обители водных процедур, чистоты и благовония, явно любили проводить время в её пределах, не ограничивая себя лишь банальным мытьём.
Я же, удержавшись от искушения залезть в бурлящую потоками горячей воды чашу удовольствия, быстро принял душ и в умилении от долгожданного, после долгой дороги омовения, оделся и стал осматривать остальные комнаты квартиры.
Жилое помещение состояло из четырёх комнат, каждая из которой по площади могла бы послужить ещё одной квартирой. Богато обставленные мебелью стараниями профессионала, со встроенной техникой комнаты явно говорили о состоятельности их хозяина. Пройдя в гостиную и сев на огромный застеленный шкурой белого медведя кожаный диван, я тут же утонул в его мягких подушках.
Из прихожей раздались звуки механики замка.
- Ну вот, извини, что заставили ждать, в этом городе негде купить приличных напитков, - с едва различимыми нотками доброго недовольства возмущался Евгений.
- Не понимаю, чем тебе не нравится русская водка? - пытался возразить ему Карпенко.
Вообще Карпенко Александр всегда считался самым умным среди нас, в школе учился он почти всегда на одни пятёрки, выпустился с золотой медалью, поступил в университет, в котором также отучился, получив красный диплом, в этом же университете и остался впоследствии преподавать исторические науки. Вскоре защитил кандидатскую, затем докторскую.
- Заметь, русская водка считается самым чистым алкогольным напитком, с идеальным соотношением спирта и артезианской воды, - продолжал Саша.
- В тех магазинах, в которых ты её покупаешь русская водка - это идеальное соотношение технического спирта, суррогатов и водопроводной воды и стоит только мне тебя послушать у меня потом голова трещит неделю и поджелудочная болит, словно я скипидару напился, - с иронией выпалил Женя.
- Может быть просто нужно пить в меру и тогда с поджелудочной будет полный порядок, - с ещё большим сарказмом парировал Карпенко.
- Да, ладно нормально всё, что вы завелись, - остановил их Олег.
Олег сдержанный и молчаливый, всегда вмешивался в разговор только в исключительных случаях. Мастер спорта по дзюдо, бывший сотрудник полиции, вышедший на пенсию после двадцати лет выслуги, могуч в плечах, высокий, с волевым характером и железной выдержкой, всё же был добрым малым и не выдерживал, когда кто-то рядом ссорился.
Доброхотов, когда на кого-то сильно злился, а Олег пытался его успокоить, с раздражением спрашивал у него:
- Как ты ещё в полиции служишь, с такой чувствительностью тебе только в детский сад нянечкой работать идти.
На что Пронин всегда смеялся и отвечал:
- Ну хорошо пойду нянечкой, только успокойся.
Не смотря на их стычки, после выхода на пенсию Женя взял Олега к себе в фирму начальником службы безопасности, а также главным администратором одного из самых крупных филиалов.
Евгений Доброхотов всегда отличался предприимчивостью. Его отец в годы предшествующие развалу могучего СССР, занимал должность какого-то руководителя одного из предприятий фармацевтической промышленности. Впоследствии весьма удачно воспользовался ситуацией и скупил у работников все имеющиеся, так называемые "ваучеры" , став, таким образом, одним из крупнейших акционеров предприятия. Так как развивать ту самую отечественную в том числе фармацевтическую промышленность стало крайне не выгодно, он распродал всё предприятие по частям, оставив без работы сотни людей. А сам занялся автомобильным бизнесом, скупая дешёвые японские иномарки и продавая их соотечественникам в двойной "накруткой". Так что ко времени становления в качестве самостоятельного дельца, Евгению досталось неплохое наследство в виде крупной сети автосалонов, раскинувшейся филиалами по всему региону.
- Ну что, вроде бы всё готово, садимся за стол, - позвал Женя после несложных кулинарных приготовлений, заключавшихся в основном в разогревании приобретённых и уже готовых блюд в микроволновой печи.
- Давайте за приезд!... Затем последовали ещё много разных тостов, посторонние разговоры, обсуждения предстоящей поездки. Через некоторое время я стал чувствовать, как сознание постепенно уплывает от меня за горизонт событий...
Вдруг я увидел лицо моего попутчика Андрея Юрьевича, склонившегося надо мною, в застывших будто стеклянных глазах его запечатлелся ужас, прямо за ним стоит цыганка в ярком платке, с огромными серьгами в ушах и с безобразным большим носом, повторяющая раз за разом одну только фразу: "Берегись ледяного облака, берегись ледяного облака...". После я оказываюсь в лесу, на залитой солнцем поляне, в центре которой находится тот самый фонтан, который я видел у вокзала. Я подхожу, мучимый невероятной жаждой, хочу напиться воды, наклоняюсь, но в это время скульптуры русалки и ребёнка поворачивают ко мне свои удивительно живые лица и начинают громко смеяться грубыми мужскими голосами, и... я просыпаюсь. Со стороны столовой слышится смех Евгения и Олега, который видимо и послужил причиной моего пробуждения. Очень хочется пить. Я встал, оделся и прошёл в столовую, где мне представилась ожидаемая мною картина: за столом Женя с Олегом завтракали, при этом среди столовых приборов стояла одна уже опорожненная бутылка красного вина. Видимо Олег также не смог покинуть этот гостеприимный дом вчера и остался ночевать, - подумал я.
О, дружище, присоединяйся, позавтракаем, - пригласил меня Евгений.
Я подсел к ним, налил себе бокал вина и залпом выпил.
- Мы ждём водителя, так как сам понимаешь за руль сегодня никак нельзя, съездим решим с Олегом пару дел и сразу же вернёмся. Ты пока приводи себя в порядок, пойдём сегодня, немного развеемся.
- Да вроде бы мы вчера неплохо развеялись, - попытался я возразить.
- Это тебе только так кажется, - без промедления ответил мне Женя, - могу я как следует угостить друга?
После небольшой паузы у него зазвонил мобильный телефон.
- Да,... всё, мы выходим. Это водитель. Ну всё нам пора. Часа через три будем. Будь готов.
- Всегда готов! - в шутку ответил ему я.
Взглянув на себя в зеркало, я пришёл к внутреннему выводу, что пора воспользоваться джакузи и баром в ванной комнате, что и сделал без излишних промедлений.
Приведя себя в относительный порядок, выпил кофе, включил телевизор и стал ждать возвращения друзей.
Ничуть не заинтересовавшись программой передач, траслировавшейся по телевидению, я стал просматривать библиотеку Доброхотова, состоявшую в основном из серии коллекционных изданий классики в твёрдых красивых переплётах. Тут мой взгляд упал на совершенно не примечательную тонкую книжку, обособленно лежавшую и отличавшуюся от других книг чрезвычайно потрёпанным переплётом. Взяв книгу в руки я ещё больше удивился, что на обложке не было ни её названия, ни автора, ни выпустившего её издания.
Лишь только один рисунок, напоминавший облако изнутри которого вниз била зигзагообразная молния. Открыв первую страницу я обнаружил, что на самом деле это была не книга, а чей то рукописный дневник. Записи сделаны карандашом едва различимым беглым почерком.
В самом верху страницы автором записано:
Я начинаю этот дневник для того чтобы описать наши изыскания по исследованию аномалий К...озера. Известно, что это место имеет дурную славу, сравнимую только с мистифицированной загадочностью "Бермудского треугольника" . Только за последний год в указанном мною районе пропали два геолога, которых до сих пор не может никто найти. Местные жители наотрез отказываются сопровождать экспедиции к К...озеру, со стороны так называемой в народе "Горбачевской горки"- небольшой возвышенности, заросшей густым почти не проходимым лесом, где по приданию ранее располагалось довольно большое селение, но в результате беспрецедентного по своему масштабу наводнения, случившегося на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков, стёртого с лица земли. Изучив сводки и немногочисленные документы, имевшиеся в библиотеке, а также в областном архиве, на ознакомление с которыми мне с большим трудом удалось получить разрешение, под предлогом журналистского расследования и написания научного труда, я узнал, что в период одного только двадцатого века (к сожалению более ранних документов мне найти не удалось), в этой, полной неразгаданных тайн, местности различным образом пропали, либо погибли больше ста человек. Учёные объясняют это явление невероятно капризным характером К...озера, частыми штормами, множеством подводных течений и пещер на глубине водоёма, а также его двойным дном. Однако, как я и мои товарищи, любезно согласившиеся сопровождать меня в этом научном и опасном путешествии полагаем, что это далеко не все причины.
Для разгадки тайн, овеявших это печальное место, мы и собираемся с друзьями выдвинуться после тщательного приготовления и подготовки экспедиции.
19 мая 1954 г.
Наконец наша экспедиция готова к отправке. Все вещи и приборы собраны. Нас шестеро: я - Кондратьев Алексей - молодой и перспективный журналист (ха-ха...), Виктор Аникеев - биолог, Наташка Медникова - врач, Лёшка Сергеенко - и географ, и геолог, и метеоролог в одном лице, Мишка Старцев - просто хороший парень - спортсмен и комсомолец, Света Изюминова - самый обаятельный и привлекательный историк на свете.
Двадцать второго июня в пять часов утра, в самый длинный в году световой день мы отправляемся.
Ура! Ура! Ура!
10 июня 1954 г.
День первый.
Ну вот, наконец мы в поезде. Едем, едим и песни под гитару поём...
...Тут я услышал, как в замке входной двери щёлкнул ключ. Положив книгу на место, я прошёл в прихожую. Через мгновение дверь распахнулась и на пороге возникли мои долгожданные друзья Женя и Олег. Их лица были слегка озадачены, но это скорее были последствия похмелья, вызванные вчерашними посиделками, нежели чем то иным.
- Так, ты готов к веселью и разврату? - гораздо громче, чем это на самом деле было необходимым, выкрикнул, не успев даже разуться Доброхотов.
- Конечно, - ответил ему я.
- Тогда посвящаю тебя в рыцари неоновых огней и наполненных бокалов. Теперь тебя зовут "сэр Вискарь". Спешу отрекомендовать тебе нашего общего друга "сэра Текилу" указал он на Олега. Многоуважаемого Александра будут звать, как и его любимый напиток "сэром Водярой", ну, а я так уж и быть, буду "сэром Пивасиком", самым, что ни на есть необходимым рыцарем при дворе его величества "запоя", - под звуки всеобщего хохота завершил свою тираду шутник.
Есть какая-нибудь подобающая для выхода в свет одежда, Ваше преосвященство?
- Ну да я взял с собой пару фраков, - попробовал я пошутить, но почему-то никто из присутствующих не засмеялся. Какая именно одежда считается подходящей? - попытался я тут же исправить свою неуместную фразу.
- Ну такая, чтобы было не стыдно зайти в ночной клуб.
- Что-нибудь найдём.
- Ну тогда напяливай её на себя и выдвигаемся. Я только быстренько душ приму. Олег ты как?
- В норме, - улыбаясь ответил Олег.
Пока я переодевался Женя принял душ, оделся и мы все вместе вышли из подъезда с явным намерением провести этот вечер, как следует в таких случаях проводить вечера друзьям после долгой разлуки.
Через некоторое время водитель Доброхотова доставил нас к одному из роскошных разукрашенных разными огнями и афишами, заведений в центре города, к входу в который вела очередь, состоящая в основном из праздно шатающейся молодёжи.
Мы вышли, Евгений позвонил. Судя по разговору, звонил он Карпенко, которого пообещал подождать.
- Сейчас Санька подъедет и пойдём, - резолютировал он.
Действительно не прошло и пяти минут, как к ним подошёл Александр.
- А... вот и "сэр Водяра"!- воскликнул Женька.
- Что, что? - вопросительно посмотрел на товарища Саша.
- Да, не обращай внимания, он всем прозвища дал, - по привычке стал всех успокаивать Олег. Я - "сэр Текила", он, - показывая на мена, - "сэр Вискарь".
- А он сам кто?
- Он "сэр Пивасик".
- Аааа, тогда ладно, - успокоился наш друг.
Женя подошёл в обход очереди к одному из громил, перегородивших вход в помещение, что-то ему сказал, махнул нам рукой и мы вместе зашли внутрь. Одна из очаровательнейших распорядительниц зала проводила нас в отдельную кабинку, расположенную в противоположной от танцевальной зоны стороне и отгороженную от остального зала перегородками, и стеклянной дверью.
Мы сели за стол заказали напитки и закуску. Сказать, что Доброхотов сорил деньгами, значит не сказать ничего. Начали мы со слабых алкогольных аперитивов и лёгких закусок, в виде канапе, затем в ход пошли лангусты с лисичками, безупречно приправленные стейки, утка по-пекински, трюфеля в шампанском вине, различные коктейли, названия которых, даже если бы я очень захотел, всё равно не запомнил, на десерт лимонные меренги с шоколадным кремом и кофе со сливочным ликёром.
Пытаясь воскресить свои юношеские годы, мы неоднократно пускались в бешеные пляски под воздействием спиртных паров и ярких вспышек лазерного проектора, впадая в состояние транса, словно шаманы южноафриканских племён, вызывающие духов умерших предков. Своими дикими танцами, распугав большую часть гармонично в ритм мелодии двигавшейся молодёжи, если конечно судорожное подёргивание под звуки электронной музыки можно сопоставить с гармонией, мы в изнеможении, потные, но счастливые падали обратно за стол на свои мягкие кожаные диваны, где продолжали наслаждаться прохладными коктейлями, закусывая гусиным паштетом и чёрной икрой.
Вся реальность слилась в один сплошной поток эйфории, постепенно сознание всё больше и больше набрасывало на себя лёгкое полупрозрачное покрывало экстаза.
Бурлящий поток адреналина, волной выплёскивающийся в систему нервных рецепторов наполнял через край чашу удовольствия гаммой ярчайших ощущений. Насыщенные разнообразной цветовой палитрой картинки сменяли одна другую: мигание света, переливающегося различными оттенками сквозь дым кальяна, бешеный ритм музыки, ярко-синее пламя над бокалом с изумрудным абсентом, стекающая вниз через отверстия ложки прямо в бокал янтарная карамель.
Вдруг в толпе танцующих явственно вижу очертания лица моего покойного попутчика Андрея Юрьевича, его взгляд прямо устремлён на меня. Я пытаюсь проморгаться, протираю глаза - видение исчезает также внезапно, как и возникло.
- Женя, по-моему нам пора, - пытаюсь я перекричать музыку.
- Подожди сейчас начнётся файер-шоу!
Действительно, через пять минут после слегка затянувшегося объявления о начале представления ведущим, действо с пламенем началось.
Молодой человек с голым торсом в широких шароварах и чалме под музыку начал весьма искусно жонглировать попеременно, то длинным шестом с зажжёнными концами, то факелами, то ярко пылающими лампадками удерживаемые им при помощи прикреплённых к ним цепям. Время от времени артист набирал в рот горючую жидкость и, поднося к лицу факел, изрыгал из себя пламя. Через какое-то время к нему присоединились две девушки, одетые абсолютно в таком же стиле, не исключая голого торса, и стали синхронно с юношей исполнять те же трюки. Свет погас, лампадки стали описывать большие круги в воздухе над сценой.
Внезапно в полной темноте за спиной возле самого уха я отчётливо услышал чей-то шёпот: "Живи, Адмет, живи..."
От неожиданности я даже вздрогнул, повернулся в сторону звука, но кого-либо обнаружить в кромешной темноте мне не удалось. Вдруг я услышал женский крик. Обернувшись я увидел, как кто-то из факиров, объятый пламенем носится по сцене, издавая при этом душераздирающие вопли. Этим воплям стали вторить другие женские визги из зала, началась всеобщая паника. Кто-то догадался включить свет и выключить музыку. При свете в глаза бросилось всеобщее смятение. Обернувшись вокруг, никого возле себя, кто мог бы шептать до этого мне на ухо, я не обнаружил. Мои друзья и я кинулись в толпу, чтобы помочь в борьбе с огнём, вся сцена и декорации уже занялись пламенем. Что либо рассмотреть возможности не было, толпой всемерно овладела паника. Образовалась невероятная давка, воздух заполнил едкий дым, дышать становилось всё сложнее, глаза слезились. Все гости и персонал клуба пытались пробиться к выходу, ломая и круша всё на своём пути. Наиболее остервенелые молодчики протискивались меж остальных, пустив в ход локти и кулаки. Те кто послабее, в основном женщины, падали под ноги, спотыкаясь об них падали другие. Упавшим не давали подняться, затаптывали бегущие следом. Ужас отчаяния охватил людей вокруг. Олег помогал подниматься упавшим, то и дело успешно давая отпор озверевшим хамам. Я, Саша и ещё несколько мужчин из числа персонала и гостей, возле самой сцены, куда нам с невероятным трудом удалось пробиться, пытались скатертями сбить пламя с обшитых панелями и выделявшими густой, едкий дым стен. Во время всей этой неразберихи я споткнулся обо что-то мягкое, обо что в полумраке сразу не разобрал, но, нагнувшись с ужасом увидел, что это обгоревший труп девушки, ещё несколько мгновений назад танцевавшей на сцене. Многочисленные язвы и копоть покрывали её тело и лицо. Чувство тошноты подступило к горлу. На улице послышался вой сирен. Тошнота становилась невыносимой, выпитый за вечер алкоголь не давал сосредоточиться. Стало совершенно нечем дышать, в глазах всё вокруг закружилось и приобрело неясные очертания, словно меня сильно раскрутили на карусели. Со стороны холла послышался звон разбивающегося стекла. Почувствовал, что падаю. Падение не прекращалось, словно я сорвался в глубокую тёмную пропасть, у которой нет дна. Когда же я уже приземлюсь? - успел подумать я... . А дальше лишь тишина и полный мрак... .
Сверху, рассеивая мрак, начинает пробиваться свет. Я чувствую дыхание на своём лице, вижу лицо давно умершего отца, склонившегося надо мной.
- Вставай сынок, не время ещё, очнись!
- Очнись, очнись! - уже совершенно явственно слышу я над собой. Резкий запах нашатырного спирта бьёт в нос. Открываю глаза, надо мной стоят люди, один из них бьёт меня по щекам и тычет в нос клочок ваты.
- Всё, всё в норме я , - кричу ему, чтобы тот перестал, - или вам придётся меня ещё от черепно-мозговой травмы откачивать.
С трудом перебарывая слабость, сел. Оглядевшись, увидел Сашу, который сразу подбежал ко мне.
- Ну, слава богу, отошёл. Ну ты и напугал нас, брат!
- Да уж. Что произошло?
- Ты потерял сознание от удушья, мы вытащили тебя с Женькой, а здесь как раз "пожарка" со "скорой" были.
- Где Женька? - спросил его я.
- Да здесь где-то бегает, в толпе, пострадавших выносить помогает с Олегом .
- Дааа. Вот и погуляли, - сокрушённо вздохнул Карпенко.
- Это точно, - ответил ему я.
Рядом с клубом стояли разные машины экстренных служб с включёнными маяками. Пожар удалось локализовать. Несколько человек погибли от отравления угарными газами, двух просто навсего затоптали, заживо сгорела танцовщица. Таков был итог злополучного файер-шоу. Вскоре к нам вернулись Доброхотов с Прониным. От госпитализации я отказался, уже совершенно придя в себя и справившись с недомоганием. Мы поймали такси и поехали к Евгению. Олег с Сашей уехали каждый к себе по домам.
Мне было слегка неудобно перед Евгением за проявленную физическую слабость, закончившуюся потерей сознания. Но вскоре, приехав и выпив по стакану коньяка, я успокоил себя, ведь случилось это оттого, что лез я в самое поражённое огнём место, и больше, чем другие нахватался ядовитого дыма.
Обмывшись под душем, разбитый и уставший, не смотря на выпитое, полностью отрезвевший, свалился спать. Не разу за ночь я не просыпался. Снились ли мне сны не помню. Проснулся только поздно утром следующего дня в достаточно бодром настроении, словно накануне ничего не произошло. Встав, пошёл в ванну, почистил зубы, тщательно побрился, придя на кухню приготовил в турке кофе, включил телевизор. Местный канал показывал события вчерашнего дня. Как оказалось, в происшествии погибло семь человек, более сорока пострадало и госпитализировано с отравлениями угарным газом, ожогами различной степени тяжести, другими телесными повреждениями. Как всегда в таких случаях в отношении дирекции и персонала клуба возбудили уголовное дело.
Не хватало только, что начнут таскать на допросы, - подумал я. Весь отпуск "коту под хвост".
- Жека! Надо валить в лес, - крикнул я в сторону спальни, где всё ещё спал Доброхотов.
- А? Что ты говоришь?
- Говорю, уезжать надо, а то затаскают.
- Послезавтра поедем, надо ещё пару дел здесь доделать.
На этом и решили.
После завтрака, Женя уехал по своим делам. Я остался скучать в пустой квартире. Посмотрел телевизор, безуспешно попытался поспать. Изнемогая от скуки, я вдруг вспомнил об обнаруженном мною дневнике. Подойдя к книжному шкафу нашёл книжку на том же месте, где до этого её оставил.
С нетерпением открыл на той странице, на которой остановился и продолжил чтение.
... Мы все в бодром настроении духа, спешим навстречу незабываемым приключениям а также исследованию загадочных тайн К...озера...
... Далее в дневнике описывалось несколько дней, которые мне были совершенно безынтересны: автор писал о быте членов экспедиции, о том, как они добирались до места. Поэтому я перелистал на несколько страниц вперёд.
... Вот мы и на месте нашей стоянки. Ничего особенного здесь нет. Всё как в обычном лесу. Тип леса смешанный, но с преобладанием хвойных пород деревьев, недалеко протекает река не очень большая, самое широкое её место между противоположными берегами, которое мне удалось увидеть протяжённостью около ста - ста двадцати метров. Хотя кое что особенное здесь всё таки нашлось. Особенно этим заинтересовался Витька. Сразу после обеда он пошёл искать своих букашек, таракашек, которых впоследствии собирался то ли съесть, то ли так помучить (это я так шучу). Приблизительно через десять минут после своего ухода, мы услышали его зов. Все участники экспедиции, так мирно дремавшие после сытного обеда под ласковыми лучами солнышка, обозвав Аникеева самыми последними словами, вынуждены были пойти на его зазывания, так как он никак не успокаивался и обещал показать нечто удивительное. Зная Витьку и его страсть ко всякого рода букашкам, животинкам и травинкам, мы ждали очередного разочарования, но то что нам предстояло увидеть действительно было достойно внимания.
Пробравшись через заросли кустарника мы вышли на небольшую поляну, где нашим взорам открылось почти фантастическое зрелище - на самом её краю словно древний колосс, возвышаясь над всеми остальными деревьями, росла исполинских размеров сосна. Её ствол был настолько огромен, что даже взявшись вместе за руки, мы так и не смогли его обхватить. Я сделал несколько фотографий для будущего издания журнала в котором работаю.
Мне довелось услышать об этом дереве от старожилов деревни, в которой пришлось заночевать на последнем отрезке нашего маршрута. Они поведали, что именно в этом месте вело свою жизнь и хозяйство крупное поселение, называвшееся "Горбачевской горкой". Они же рассказали мне историю его проклятия. Жила, дескать, в этом селении, чуть обособленно, в стороне семья одна. Веру проповедовали они раскольническую. В то время не редкостью самосожжение раскольников было, дабы протест власти выказать и не покоряться грязной антихристовой армии царя, да прихвостня ихнего патриарха Никона. Вот и сожгли они себя, да вместе с собой сожгли мальчонку малого, сынка дочки их младшей, которая в веру их не посвящалась. От горя та сошла с ума, да душу свою дьяволу доверила, утопившись в озере. С тех пор беды, как из ведра стали на селян сыпаться одна за другой. То наводнение, то скотины мор, то детишки ни с того, ни с сего болезнями стали страдать доселе невиданными, неслыханными. Так и скончалось поселение. Ни одной избы не осталось с тех пор - всё под воду ушло, а что не ушло ветрами, да годами было порушено.
Такое вот интересное сказание про местечко это. Думаю опубликовать в журнале в разделе "Опиум для народа".
26 июня 1954 г.
...Прочитав это, я сразу же вспомнил историю, рассказанную в поезде моим скоропостижно скончавшимся спутником. Поводом к этому послужило упоминание об огромной сосне, которая также фигурировала и у Андрея Юрьевича. То, что мною было прочитано дальше, привело меня в замешательство и отшвырнуло моё разыгравшееся воображение в крайнюю степень мистификации. Перелистав ещё несколько страниц, описывающих погоду, природу, изымаемые пробы воды и земли, различные измерения радиационного фона и магнитного излучения, я наткнулся на то, что в чрезвычайной степени поразило меня:
... Сегодня ночью случилось чрезвычайное происшествие: Света подняла переполох из-за своего ночного кошмара. Якобы, услышав какой-то шум, она вышла из палатки, чтобы оглядеться. Посередине лагеря спиной к ней стояла какая-то девушка в белой ночной сорочке и напевала печальную мелодию. Было темно и Света решила подойти к ней, но не успела, так как девушка тут же скрылась в лесу. Со слов Изюминовой гостья словно парила по воздуху не касаясь ногами земли и это чрезвычайно напугало её. Прочесав лес, мы никого не обнаружили.
30 июня 1954 г.
Это невероятное совпадение в сведениях из дневника и описаниях старика в поезде не оставляло никаких сомнений в существовании взаимосвязи между ними. Не может же быть такого, чтобы двум абсолютно незнакомым людям из разных эпох привиделось одно и то же. Хотя вполне возможно, что почвой для рассказа Андрея Юрьевича, как раз и послужило содержимое дневника, каким-то образом пересказанное ему кем то, кто его до этого прочитал. Такое часто бывает, когда абсолютно не связанные между собой люди в разных концах страны рассказывают своим детям одни и те же небылицы, как например история с ведьмой, по ночам обращавшейся в свинью. Суть сказки такова, что один добрый молодец возвращался с великой попойки домой, по дороге на него напала огромная свинья. Отбиваясь, он ножом отрезал ей ухо. А утром все обратили внимание, что у одной из баб на селе голова перемотана тряпкой, окровавленной как раз в районе уха, с той самой стороны, с которой получило своё ранение бедное домашнее животное. Сопоставив известное всем недоброе отношение раненой бабы к тому самому молодцу, вывод напрашивался сам по себе - она ведьма, оборачивающаяся по ночам в свинью. Мне эту сказку рассказывала, когда я был маленький, ещё бабушка, но преподнесла она её мне не как сказку, а как быль, случившуюся у них в селе. Уже через много лет, будучи в совершенно других краях, мне приходилось слышать точно такую же историю от совершенно посторонних людей, рассказывающих то же самое, но уже своим детям. Вот так кем-то выдуманные истории, передаваемые из уст в уста превращаются в легенды и подаются, как реальность, имевшая место на самом деле.
Я положил книжку на место, и вышел на балкон, чтобы всё обдумать. Воспоминания о пожаре и обожжённом трупе сгоревшей девушки, перемешивались с мыслями о внезапной смерти Андрея Юрьевича, рассказанной им истории и содержимого, только что прочитанного мною в дневнике.
- Эгегей, есть кто? - вдруг услышал я Женин голос.
- Никого нет, - в шутку крикнул я ему в ответ.
- Поехали, перекусим где-нибудь, развеемся, - предложил он.
Я с радостью согласился, так как за это время сильно проголодался.
Мы съездили пообедали, выпили по стакану аперитива. Затем встретились с Олегом и Александром.
Все вместе отправились закупать всё необходимое в дорогу: продукты и снаряжение. По завершению приготовлений, заехали в гараж к Олегу, откуда забрали прицеп. Выезжать мы намеревались рано с утра на двух внедорожниках. При загрузке, не смотря, на наличие объёмных прицепов, всё свободное пространство, в том числе и в салонах автомобилей было заполнено до отказа. К багажникам на крышах машин надёжно прикреплены два двухместных каяка, на фаркопах велобагажники с четырьмя велосипедами. Вообщем подготовились на все случаи жизни.
- Зачем столько вещей, всё равно придётся добираться до озера пешком, - спросил я у товарищей.
- Разобьём поездку на две части, добираемся до Первушино, у меня там в двадцати километрах от деревни охотничий домик, банька, мангал, бросаем машины, берём, что сможем унести в рюкзаках, плюс один каяк, затем пешком до К...озера, после возвращаемся и продолжаем уже спокойно отдыхать в более комфортабельных условиях. Возле дома есть небольшое искусственное озерцо, правда в нём не поохотишься - "прозрак" почти нулевой, но на спиннинг - милое дело, щука, а в протоках судак берёт, как сумасшедший, - ответил мне Евгений.
После всех приготовлений, мы вернулись домой.
Решили лечь пораньше спать. Но как назло сон никак не мог перебороть возбуждение от предстоящего путешествия. Я долго ворочался, пытаясь уснуть, но стоило только лёгкому дуновению из уст Гипноса повеять на меня, мозг посылал импульс в мышцы, при сокращении которых, я снова и снова просыпался. Через несколько таких неудачных попыток заснуть, чувство обиды и злости начинает дёргать твои нервы словно гитарные струны, и тогда пиши пропало - пытаться впасть в беспамятство сновидений становится уже совершенно бесполезным.
У меня перед каждым важным событием всегда возникали такие проблемы со сном. Но решение на этот счёт у меня также было. Один мой товарищ - врач, время от времени снабжал меня определёнными таблетками, которые отпускаются в аптеках только по рецепту. Это было сильное снотворное. При этом он предупредил меня о необходимости их приёма только в крайних случаях. На этот раз я посчитал, что представился именно такой крайний случай и выпил одну из них. Буквально через десять-пятнадцать минут меня уже не было в мире реальности, я полностью погрузился в противоположную параллель грёз.
Как и полагается, у таких лекарственных средств есть побочные эффекты. Эти таблетки не были исключением. Для того чтобы разбудить меня утром, Евгению понадобилось добрых пол-часа. Сев на диване, я потратил ещё какое-то время чтобы совершенно прийти в себя.
- Вот ты спать, друг мой. Здоровый сон признак чистой совести.
Да уж, знал бы ты о моём здоровом сне, - подумал я про себя.
Я как и полагается умылся, оделся. Сам не знаю, но почему-то тайком от Жени, решил взять в шкафу недочитанный дневник. Пробравшись к заветному месту, к своему величайшему разочарованию книжки там я не обнаружил. Уже ничуть не скрываясь, я решил спросить у моего друга, где рукопись. Но его ответ просто поразил меня.
- Ты что, у меня никогда никаких дневников отродясь не было, - абсолютно уверенно ответил на мой вопрос Евгений.
Я решив, что у Жени есть причина скрывать книжку от посторонних, не стал более беспокоить его с этим вопросом, смирившись с чувством горького сожаления, что не успел дочитать всё до конца.
Вскоре мы уже были готовы к отъезду. Загрузили оставшиеся вещи, в основном продукты, сели и поехали. На выезде из города нас уже ждали Карпенко с Прониным. Дорога предстояла дальняя почти тысячу километров. Но в современных автомобилях особенно того класса, к которому принадлежал внедорожник Доброхотова, дорога любой продолжительности была в удовольствие и в особенности для пассажиров. В этом автомобиле было всё: мощная видео- и аудиосистема с GPS-навигацией, холодильник с прохладительными напитками, мягкие кожаные анатомические кресла, в которых можно развалиться, словно ты находишься дома на диване перед телевизором, и ещё много совершенно замечательных вещей, которые делают твоё путешествие удобным и комфортным. Поэтому я устроился наилучшим образом и стал в полной мере наслаждаться поездкой.
Погода выдалась на редкость изумительной: на небе ни единого облачка, солнце ярко и ласково прогревало землю перед предстоящим днём. Лёгкий воздух, ещё отдававший ночной свежестью, постепенно смешиваясь с тёплым испарением утренней росы, обещал на редкость жаркий и светлый денёк.
Мимо проносились, сменяя друг друга разножанровые произведения матушки-природы и творения рук человеческих: поля и леса, реки и озёра, мосты, тоннели, города и сёла.
Ощущения освобождения от бремени обязательств и прорастающая в душе радость волнами накрывали меня вместе с головой.
Время от времени мы с Женей подпевали, правильнее, при полном отсутствии слуха и голоса, сказать подвывали, некоторым знакомым песням, изливавшимся по радиоволнам через динамики аудиооборудования.
Взяв с собой радиостанции, мы даже устроили онлайн прослушивание, можно сказать вокальный конкурс с нашими закадычными друзьями Олегом и Александром, следующими сзади, чем от души повеселили водителей большегрузных авто, так называемых "дальнобойщиков", оказавшихся на одной волне с нами.
Солнце приближалось к зениту, а мы уже преодолели половину своего пути. Заметив по дороге небольшое придорожное кафе, решив передохнуть и поесть, мы остановились.
Зайдя внутрь и уловив с кухни запахи готовящейся еды, мы расселись за один из овальной формы, накрытых белоснежной скатертью столиков, и приготовились сделать заказ. Подошедшей официантке, предварительно осведомившись о меню, заказали четыре комплексных обеда. На удивление приготовленная еда была отнюдь не самой плохой, точнее сказать совсем не плохой. Вскоре разделавшись с ней и рассчитавшись, мы буквально через час после остановки, снова были в пути. На этот раз поменявшись местами с Женей, я сел за руль, а Саша сел за руль вместо Олега.
Путешествие продолжилось. Вскоре асфальт сменился грунтовой дорогой, пришлось значительно снизить скорость, что на некоторое время отсрочило наше прибытие к конечному пункту нашего пути.
- Дальше я поеду, - сказал Евгений, дремавший до этого, - здесь по лесной дороге сто пятьдесят километров ехать, через такие болота, что не каждый "полнопривод" справится. Но ничего, до темноты должны основную часть пути преодолеть.
Я снизил скорость и съехал на обочину дороги, мы оба покинули автомобиль. Олег с Сашей тоже остановились и вышли.
- Я думаю, что переночуем в доме, разгрузим вещи, а утром выдвинемся, - объявил Доброхотов, - если конечно никто не против? После незначительной паузы, для предоставления возможности высказать свои возражения, продолжил, - погоду на завтра обещали такую же, как и сегодня, в дальнейшем прогнозируют небольшую облачность и осадки. Что не так хорошо для нас, учитывая, что в это время мы будем на месте пытаться нырять. Дождь может поднять ил со дна. Поэтому попробуем понырять, если "прозрак" будет, то поохотимся, если нет, то переждём пару, тройку дней, там опять ясная, жаркая погода наступить должна.
Все согласились, мы сели в машины и поехали дальше. Дорога с каждым новым километром не сулила ничего хорошего. Каждая яма, каждая неровность на глиняной поверхности дорожной полосы, которых на пути встречалось множество, несмотря на сухую погоду в последние несколько дней, до краёв были наполнены грязной тёмной жижей.
Солнце, постепенно пересекая границу горизонта, спешило сдать свои властные полномочия в пользу зарождающейся в небе, пока что ещё блеклой и еле видимой царице ночи - луне. Постепенно вокруг сгущались сумерки, лишь изредка разрываемые лучами полностью ещё не зашедшего и раз за разом выскакивающего между просветами густого леса небесного светила. На землю спускалась ночь.
Наконец с правой стороны дороги на обочине в свете фар возникла на ярко-синем люминесцентном фоне табличка с надписью белого цвета - ПЕРВУШИНО.
- Предлагаю минут на десять остановиться, выпить кофе, а то глаза уже слипаются. До дома ещё около получаса ехать, - сказал Женя, и тут же, включив левый "поворотник", свернул с дороги к небольшому деревянному домику с неоновой надписью КАФЕ-БАР. Перед крыльцом заведения было пусто, только один фонарь, прикреплённый над входной дверью, освещал вход в кафе и прилегающий к нему маленький садик, огороженный низким забором, состоящим из заострённых сверху плоских колышков, выкрашенных в сиреневый цвет. Возле забора стояла низенькая деревянная лавка. Выйдя из машины, мы направились к входу в кафе. Следом за нами повернули и припарковались наши друзья, которые также проследовали внутрь помещения. Зайдя, я обнаружил незатейливую обстановку, характерную для всех сельских придорожных закусочных. Посреди зала стояли три маленьких прямоугольных столика, застеленные клеёнкой с незатейливым орнаментом. Под каждый из столов задвинуты по четыре стула без спинок, с засиженными сиденьями, оббитыми чёрным потрескавшимся от времени дермантином. Одна стойка - вешалка с половиной оторванных крючков в углу прямо у дверей. С левой стороны две витрины и прилавок, загораживающие собой ряды различных бутылок, пачек с чипсами и семечками, коробок с соком и других товаров, выстроенные на полках вплоть до самого потолка. В дальнем углу располагался холодильник со стеклянной дверцей, освещённый изнутри и выставляющий всем напоказ своё содержимое в виде бутылок с пивом и лимонадом.
Заказав кофе и пару бутербродов, я спросил у девушки, мило улыбающейся с противоположной от барной стойки стороны, где у них находится туалет.
- У нас, туалет на улице. Как выходите, сразу поверните направо и по дорожке до самого конца, - с излишним участием объяснила мне милая девушка. Никак не заблудитесь, - добавила она.
Я вышел, предварительно попросив Олега, стоявшего рядом, забрать мой кофе с бутербродами.
Снаружи было невероятно тихо. Чистый свежий воздух заполнил лёгкие.
Внезапно я услышал детский смех. Обернувшись я увидел мальчика лет пяти, со светлыми волосами и чёрными глазами, который изображал скачущего на вырезанной из дерева лошадке наездника и пел какую-то песенку. Прислушавшись я смог разобрать её необычные слова:
Хрустальные гномы живут под землёй,
Меж скал омываемых чёрной рекой.
Как только на землю спускается тьма,
На промысел свой вылезают тогда.
Затейлив их промысел - только едва,
Нужна этим гномам всего лишь еда.
Ни фруктов не нужно им, ни овощей,
Не в радость им блюда из рыб и зверей.
А любят те гномы весёлых детей,
И жаждут напиться лишь крови твоей.
От неожиданности увиденного и услышанного мною, я немного опешил. Приостановившись на мгновение тихо поздоровался:
- Привет малыш!
Мальчик, ничего мне не ответив, лишь звонко засмеялся и убежал в темноту сада, скрывшись от света раскачивающегося на ветру фонаря.
Я несколько обескураженный случившимся, вернулся в кафе.
- А чей это мальчик так поздно возле кафе играет? - спросил я у хозяйки барной стойки.
- Какой мальчик? - спросила меня в ответ девушка.
- Такой маленький, лет четырёх, пяти.
- Нет, вы что, здесь ближе чем за тридцать километров ни одного ребёнка такого возраста нет.
- Может кто проездом остановился, как и мы, - вслух рассудил я, и удовлетворённый своими же выводами, сел и принялся за приготовленные для меня кофе и хлеб с кругляшами колбасы, положенными на него сверху.
Подкрепившись, мы вышли из кафе, и, подождав пока Саша, единственный среди нас курильщик, получит свою дозу никотина, тронулись дальше в путь.
Сразу за деревней мы свернули вправо. Дорога, в том представлении, котором о ней знает среднестатистический водитель, закончилась. Дальше мы пробирались по еле заметной в свете фар, постоянно сменяющейся каменистым и глиняным покрытием поверхности, то и дело рискуя слететь в кювет. Приходилось то подниматься в горку, уклон которой достигал угла почти в 45 градусов, то нырять в пересекающие наш путь водные преграды, охарактеризовать которые можно и как мелкие речки и как глубокие ручьи, кому как удобно, то прокладывать свой путь сквозь заросли довольно высокого кустарника. Мне и раньше случалось видеть бездорожье, но здесь я действительно воочию познакомился со многими прелестями пересечения различного рода препятствий, которые с большим удовольствием демонстрировал мой товарищ, спеша похвастаться возможностями своего внедорожника и мастерством вождения за его рулём.
Действительно, приблизительно через пол-часа ксеноновые огни осветительных приборов автомобиля открыли перед нашим взором стены небольшого бревенчатого дома, ничем не огороженного вокруг, подъехав к которому Женя остановился.
- Ну вот мы и на месте, - с нотками облегчения в голосе сказал он, не обращаясь при этом ни к кому конкретному. Добро пожаловать в мой замок уединения!
Выйдя из машины, я отчётливо услышал шум невидимого в темноте ручья, пробивающего себе между камней путь.
- Здесь, что ручей? - спросил я у Доброхотова.
- Не ручей даже, а речка, правда мелкая очень и узкая, мы её пару раз по дороге пересекали. Утром увидишь - ответил мне Женя, после чего пошёл открывать замки на дверях. Отворив двери, он не без труда завёл автономный электрогенератор, огласивший громким треском своё пробуждение.
На разгрузку прицепов и машин у нас ушло около часа и спать мы легли далеко за полночь. Очень устав за время дороги, ничуть не гнушаясь отсутствием кроватей, и забравшись в спальники, я с Олегом и Александром улеглись прямо посреди комнаты, предоставив единственное спальное место на старом, сломанном диване хозяину дома, который ещё долгое время пытался сопротивляться этому.
Рассмотреть дом снаружи мне не позволила темнота, а изнутри усталость.
Вскоре я забылся тихим, безмятежным сном, успев это сделать ещё до того, как рядом лежащие друзья озвучили свой покой выразительным храпом.
Ближе к утру я проснулся от жуткого холода. Кроме этого в памяти оставался отпечаток только что прерванного пробуждением ночного кошмара, созданного сознанием под впечатлением увиденного мною у кафе ребёнка. Мне приснилось, что мы все лежим, наслаждаясь сном, в спальниках в этом же доме, в том самом порядке, что и сейчас, яркий свет луны проникает через окно и освещает всю комнату. По дому босиком в длинной ночной рубахе, между нами ходит тот самый мальчик и, поочерёдно останавливаясь возле каждого из нас, пристально и долго рассматривает лица, словно пытаясь узнать кого-то. Когда же он останавливается возле меня, и начинает вглядываться, я уже смотрю на него не от третьего лица, как до этого, а от себя, лежащего на своём месте, снизу вверх, и вижу при этом, что постепенно его милое лицо начинает меняться в жуткую маску: глаза пропадают, вместо них зияющие пустые глазницы, кожа на лице чернеет и собирается в складки, как у печёного яблока, рот искривляется и мальчик начинает указывать тыча в меня своим маленьким указательным пальчиком.
- Это же ты, дедушка! - кричит он.
Тут я вздрагиваю и просыпаюсь.
Отчего я так замёрз, - подумал я, проснувшись. В комнате было очень тепло, даже жарко. Встал, открутил крышку бутылки с минеральной водой. Раздалось шипение, вызванное спешащими наружу газами, которое на некоторое время потревожило сон моих товарищей, приостановив их храп. Сделав несколько глотков и закрыв крышку, снова лёг, забыв про то, что увидел до этого во сне. Через несколько мгновений я уже впал в полное беспамятство и до утра больше не просыпался.
Проснулись мы довольно рано, быстро перекусив, стали собираться в поход. Взяв только самое необходимое, распределили очерёдность переноски каяка, бросив жребий. Первыми нести его выпало нам с Женькой, меняться договорились каждый час. Со всеми возможными остановками запланировали дойти до места к завтрашнему вечеру. Не теряя времени, проверив всё ли собрали мы выдвинулись в путь.
Идти пришлось преимущественно лесом, с учётом большого количества переносимого груза, продвигались к своей цели очень медленно с постоянными остановками, но это ничуть нас не расстраивало, так как именно на такой темп мы и рассчитывали.
На всём протяжении нашего пути я так нигде и не встретил следов человеческой деятельности. Природа своей девственной чистотой и дремучестью превращала окружающую действительность в подобие необитаемой планеты, а нас в только что приземлившихся на её поверхность астронавтов. Единственное что не вписывалось в данный сюжет так это отсутствие скафандров.
Уже через четыре часа пути, переносимый нами каяк стал казаться совершенно неподъёмным и мы стали сомневаться в правильности своего решения взять его с собой, но дело сделано, решение принято, не бросать же его посреди дороги.
В голове то и дело мелькали эпизоды разных фильмов, а также содержание рассказов Джека Лондона, в основе которых лежало описание жизни чёрных рабов в Америке, с которыми я в тот момент по-неволе себя сравнивал. Но осознание того, что их труд был пожизненным и в пользу рабовладельца, а наш для удовлетворения собственных прихотей несколько успокаивало и развлекало.
И всё бы ничего - переживаемо и терпимо, если бы не полчища злющих комаров и мелкой мошки, атакующей тебя со всех сторон, лезущих и в нос и в рот, то и дело ослепляющих то один, то другой глаз своими приземлениями, правильнее сказать "приглазнениями" на их слизистую оболочку. Ни мази, ни различные спреи почти не оказывали на эту противную всему животному миру млекопитающих армию почти никакого воздействия. И только лишь самый умный среди нас, наш дорогой и многоуважаемый профессор, предусмотрительно взявший с собой москитную сетку, чувствовал себя вполне комфортно, посмеиваясь над нашими постоянными плясками в сопровождении чрезвычайно разнообразного, красноречивого и продолжительного мата. Но всего лишь до поры, пока колесница Гелиоса не достигла самой вершины небосвода, накалив атмосферу, а порывы ветра разбивались о сплошную стену деревьев. Тогда Александру всё таки пришлось снять свою удушающую маску с лица, чтобы иметь возможность вдохнуть порцию свежего воздуха. Тогда то ненасытные кровопийцы, почувствовав свежую плоть и набросились на него с двойным усердием, тут-то и пришла наша очередь смеяться над ним. Не выдержав столь сильный натиск насекомых и наших насмешим Карпенко, напялил сетку обратно на лицо, совершенно смерившись со своей участью.
Ближе к полудню изрядно уставшие мы решили устроить привал и разбили небольшой лагерь, чтобы перекусить и переждать солнцепёк.
Натаскали хворосту, нарубили дров, развели костёр. Сбросали в котелок с кипящей водой гречневую крупу, приправили солью и специями, вывалили две банки тушёнки. Получившаяся каша оказалась на редкость вкусной и наваристой. Мы с большим удовольствием ели походными ложками из походных котелков. Любовались языками пламени в костре, жадно облизывающими закопчённый чайник, из которого со змеиным шипением на угли то и дело выплёскивалась кипящая внутри вода.
После сытного обеда передохнув минут тридцать вновь двинулись в свой нелёгкий путь.
К концу первого дня мы уже прошли большую часть своего пути до озера. Когда стало смеркаться стали подумывать о ночлеге.
- Здесь недалеко, судя по карте, когда-то была деревня, можно в ней остановиться, если есть крыша, то не обязательно разбивать палатки, - предложил Саша, на ходу разбирая в руках карту.
- Сколько ещё до того места? - спросил Олег.
- Около пяти километров.
- Дойдём.
Приблизительно через два с небольшим часа, когда солнечный диск уже почти скрылся за горизонтом и на землю постепенно опускалась ночная вуаль, мы наконец заметили следы деятельности человека в виде гнилых брёвен и различной уже почти полностью истлевшей от времени домашней утвари. Пришло время устраиваться на ночлег.
Ночевать нам пришлось в упомянутой Александром и обозначенной на карте заброшенной деревушке, состоявшей из пяти полуразрушенных домов, в глухом лесу, окружённых со всех сторон вековыми елями. Дома отстояли друг от друга приблизительно на расстоянии от пятидесяти до ста метров. Остановились мы в одном из них, расположенном в самом центре. В связи с сильной усталостью мы сразу же легли спать. Проснувшись уже глубокой ночью, я вышел по нужде. Вдруг я заметил, в окнах одного из домов мерцающий, еле заметный свет, напоминавший колышущееся на ветру пламя зажженной свечи. Через некоторое время до моего слуха донеслось слабое женское пение. К этому голосу вдруг присоединился второй, уже из другого дома, обернувшись я увидел и там подобный свет, затем в третьем и четвёртом случилось то же самое. Это хоровое пение напоминало то колыбельную песню, то заупокойную, ту которой оплакивают мертвецов.
От ужаса, переполнившего всё моё существо, у меня дыбом встали волосы, я не мог пошевелиться. Вдруг свет, также неожиданно как и зажёгся, погас, и в окне первого увиденного мною дома появился еле видимый, но явно различимый женский силуэт.
Видение неотступно двигалось в моём направлении, словно паря по воздуху. Вот я уже явственно вижу лицо, бледное с вытаращенными на меня глазами и страшной перекошенной гримасой. Я вваливаюсь в дом спиной вперёд, прямо на лежащего и мирно спящего посередине комнаты Олега, тот от неожиданности вскакивает. Я не могу сказать ни слова, только смотрю в сторону дверного проёма, в ожидании, что оттуда вот вот появится только что увиденный мною призрак. Но никто так и не появился.
- Что случилось? - спросил напуганный моим внезапным на него падением Олег.
Я ещё несколько мгновений переводя дыхание, не могу ничего ему ответить, обдумывая случившееся.
Затем, поняв, что если расскажу, всё что увидел, то меня точно примут за сумасшедшего отвечаю:
- Ничего, извини, просто я запнулся спросонья.
- Ну ты даёшь, в следующий раз вон на Саньку падай, - пошутил он и, отвернувшись, снова уснул.
Утром, после подъёма мы продолжили свой поход. В течении всего пути я судорожно обдумывал ночное происшествие, пытаясь проанализировать, и дать хоть какое-то логическое объяснение тому что увидел. В итоге, я попытался выстроить своё умозаключение в ключе психологического срыва, возникшего на фоне тех событий, что имели место в поезде и клубе, и что всё произошедшее со мною это всего лишь ночной кошмар. Единственное, что не поддавалось объяснению - это мои передвижения в пространстве. Я никогда ранее не страдал лунатизмом, но только лишь этим можно было объяснить ночной променад.
Вскоре нашим взорам открылось во всём своём великолепии К...озеро, просторами уходящее далеко за горизонт и сливающееся тёмно-свинцовым цветом вод с необъятным пространством небесной сферы.
Даже со стороны смотреть на высоко вздымающиеся волны этого водного монстра было немного жутковато. С правой и левой стороны озеро окружала непроходимая тайга, которая тянулась до тех самых пор, покуда хватало взгляда, а дальше не было ничего кроме водной глади. По своим очертаниям с берега оно ничем не отличается от морских просторов, но конечно очень сильно уступает любому из известных морей размерами, зато ничуть не уступает суровостью нрава, а в некоторые времена даже превосходит их.
Принявшись разбивать лагерь Олег с Александром начали ставить палатки, мы с Женей приготовили костёр и разложили вещи. Из-за высоких волн и испортившейся погоды решили в этот день не нырять, так как волнение подняло ил со дна, что значительно ухудшало подводную видимость и исключало охоту.
Подготовив оборудование, каяк, гидрокостюмы, ружья, грузы, распутав линь и куканы, мы уселись вокруг костра, в пламени которого на сковороде шкворчали картофельные поджарочки с кусками свиного сала, постепенно приобретавшие от обильного жара прозрачность матового стекла. Олег разлил по алюминиевым кружкам напиток отдающий лёгким карамельным запахом и раздал каждому из сидящих.
- Собственного приготовления, - по-хвастовски отрапортовал он.
- Ну вот и прибыли, к конечному пункту нашего пути, о котором мечтали долгие годы, - начал свой тост Женя. Предлагаю поднять наши металлические бокалы с неопознанной, собственноручно приготовленной "сэром Текилой" и им же настойчиво рекомендуемой жидкостью за сбывшиеся мечты!
- За мечты, - подхватили остальные и осушили свои кружки.
Алкоголь огнём обжёг горло, жаром спустился по пищеводу в желудок, передав через расширившиеся сосуды за счёт кинетической энергии крови лёгкое и приятное тепло всему организму.
- Здесь сколько градусов? - совершенно лишившись голоса, просипел Саша, глотая воздух, как выброшенная на воздух рыба.
- Около семидесяти, - совершенно спокойно ответил Олег.
Остальные, включая меня судорожно поедали огурцы, чтобы хоть немного затушить разыгравшийся внутри пожар.
- Вот это, по-настоящему, по-мужски, - смеясь, сквозь слёзы выдавил из себя Евгений. Предупреждать надо, - с шутливым укором обратился он к другу.
Просидев почти до самого утра под полиэтиленовой плёнкой, натянутой между деревьями, под барабанную дробь дождя по импровизированному навесу и треск дров в костре, мы всю ночь вспоминали своё детство, как бегали по соседским крышам, срывали с нависших над домами веток спелые ранетки, а затем бежали продавать их к универмагу, где пристроившись к торгующим цветами и овощами бабушкам, весь день напролёт лузгали семечки. Вспоминали, как ходили ранней весной на реку, с которой ещё не сошёл лёд, и как провалился в полынью у самого берега Сашка, как мы тогда доставали его при помощи палки, а затем бегом спешили к самой доброй на свете женькиной бабушке, чтобы над печкой высушить одежду и тем самым избежать порки от родителей.
К рассвету дождь прекратился, я залез в палатку и уснул самым безмятежным сном, какой только можно себе представить.
Яркое солнце и лёгкий ветерок возвестил о наступлении утра. На удивление в организме, не смотря на выпитое вчера, похмельного синдрома не было.
- Всем "подвохам" доброе утро! - провозгласил Женя.
- Слушай, а тебе идёт борода, - обратился он ко мне.
- Какая борода? - спросил у него я.
- Ну ты и приколист, твоя конечно! - сказал Евгений и стремглав, с криком ура, бросился в озеро купаться.
Только сейчас я понял, что не брился с самого приезда. Взяв зеркало, и посмотрев на свою физиономию, я к собственному удовольствию отметил достаточно густую бороду и усы, покрывавшую нижнюю часть лица, которые действительно придавали моему облику вид брутальной мужественности.
Было решено идти правым берегом к зарослям камыша, к истоку реки, где и начинать охоту.
При помощи шампуня, взбитого внутри костюма в густую пену я натянул свою пятёрку, моему примеру последовали и остальные товарищи. Мы с Олегом должны были на каяке доплыть до истока, и оттуда возвращаться уже вне лодки, а наши друзья собственным ходом намеревались обследовать акваторию, двигаясь навстречу.
Добравшись до истока, мы выпрыгнули из каяка в воду. Груза сразу потянули меня ко дну, но погрузившись в вертикальном положении приблизительно до уровня переносицы, плавучесть уравнялась и я как поплавок остановился у самых зарослей камыша. Я зарядил гарпун, взял загубник в рот и нырнув, притаился в длинных стеблях кувшинок. Долго ждать не пришлось, первый сазан медленно, словно нехотя, лениво шевеля грудными плавниками, двигался в моём направлении в сторону протоки для утренней кормёжки. В его рацион входили мелкие малюски и личинки, которые в изобилии оседали между корнями и стеблями подводной растительности. Тщательно прицелившись я выстрелил из своей пневматики, гарпун, словно торпеда прорезав слои воды пробил насквозь сазана в районе хвоста. Рыба затрепетала увлекая за собой вглубь прицепленный к пневматике линь. Подтянув его к себе, я снял рыбу и насадил через глаза на кукан. Через несколько минут история повторилась - уже два представителя семейства карповых подплывали к моей засаде. Я выбрал покрупнее и снова выстрелил, снова в цель. Таким же образом я набил восемь сазанов и одного судака, затем наступило полное безрыбье. Сбросив с себя добычу в каяк, я решил обследовать исток реки, разлившийся на много метров в стороны и обильно заросший водорослями. Олега нигде поблизости не было.
Проплыв буквально десять метров я обнаружил, что всё дно буквально испещрено разными по размеру и формам пещерами, с правой стороны от меня нависал пласт плавучего острова овальной формы. Нырять и плыть становилось очень сложно с каждым метром. Пришлось достать нож, орудуя которым я то и дело был вынужден срезать с ног и шеи постоянно опутывающую их, крепкую как рыбацкие сети травяную паутину.
Вдруг на самом дне в полной темноте я заметил блеск чешуи невероятного размера хвоста и облако поднятого им ила. От волнения у меня перехватило дыхание, сердце застучало как бешеное. В голове мысль - вот он мой долгожданный трофейный экземпляр!
Вынырнув и немного успокоившись, я включил фонарь, проверил ружьё, сняв его с предохранителя, и, набрав полные лёгкие воздуха, нырнул вертикально вниз. Через несколько секунд я уже был на дне. Впереди зияла огромная, способная вместить в себя человека, пещера. Я затаился, направив внутрь свет моего фонаря, прикреплённого к ружью. Вдруг в глубине что-то мелькнуло, я выстрелил наугад. Внутри пещеры поднялся густой ил, разобрать что-либо не было ни какой возможности. Я потянул за линь, но он никак не поддавался. Я стал дёргать с силой, но гарпун застрял внутри и не двигался с места. Почувствовав дефицит воздуха в лёгких, я попробовал вынырнуть, но длины капроновой нити, ко всем моим бедам запутавшейся на ноге, не хватало. Из последних своих резервов кислорода, я достал нож и стал перерезать линь, но неожиданно инструмент выскочил из моих рук, одетых в неопреновые перчатки, и упав на дно, провалился в глубокий ил. Я нырнул к самому дну, пытаясь найти его, но меня течением начало увлекать внутрь пещеры. Я почувствовал, что если не вынырну сейчас, то уже не вынырну никогда, бросив ружьё и кое как нащупав в грязи нож, разрезал путы, оттолкнулся ластами от дна и устремился вверх, но не успев проплыть и метра, ощутил что-то, что удерживало меня за ногу. Посмотрев вниз, я с ужасом увидел, что прямо из пещеры меня держит человеческая рука. Вслед за ней, постепенно, из тоннеля появились длинные чёрные волосы, затем голова и наконец всё остальное тело их обладателя. Это была женщина, её лицо было прекрасно, кожа, прозрачно-голубого цвета, светилась. Я почувствовал, что теряю сознание, поднял лицо вверх и в последний раз взглянул на солнечный свет, пробивающийся сквозь толщу воды. Также как и в клубе почувствовал, что лечу вниз в пропасть, на дне которой лишь безнадёжная тьма...
... - Лишь огонь растопит лёд, лишь пламя освободит застывшие слёзы и разрушит проклятие. Ничто больше не способно освободить её кроме жертвенного костра человеческих душ....
- Чей это голос у меня в голове?
Я жив! Она пощадила меня. Но для чего? Чтобы я освободил её? Но кто она?
Пора собираться обратно, пока никто меня не потерял. Я встал, голова кружилась, с трудом сориентировавшись, направился по берегу в сторону нашей стоянки. Как оказалось, я очутился на противоположном от истока берегу озера.
Дойдя до лагеря, я нашёл там всех, кроме Олега. Не прошло и нескольких минут, как и он подплыл к берегу на каяке.
Й- А, ты здесь, а я тебя ищу по всему озеру! - выкрикнул он, ещё не успев ступить на землю.
- Ну что подбил ещё кого-нибудь, я твою рыбу привёз всю, знатно поохотился, у меня всего две "щурогайки" , - продолжал кричать Олег.
- А где твоё ружьё? - спросил Женя.
- Утопил, - ответил ему я. Пора возвращаться.
- Так мы же ещё завтра хотели поплавать, - возразил Александр.
- Нужно возвращаться, много дел.
- Ну хорошо, завтра с утра выходим, - согласился Женя. Порыбачим у меня на даче, в баньке попаримся.
- Нет, выходить нужно непременно сегодня.
- Хорошо, пойдёмте сегодня, если никто не против, тем более, что одного ружья нет. Всем вместе не поохотиться, а порыбачить и накупаться мы и у меня сможем - согласился Евгений, - переночуем в тех самых домах, в которых до этого останавливались. До темноты как раз успеем.
Все стали собираться в обратный путь. У меня в голове вертелась одна и та же фраза: "лишь огонь растопит лёд", от которой я никак не мог избавиться.
Дорога назад показалась гораздо быстрее.
Когда мы уже подходили к знакомым домам и готовились расположиться на ночлег, над самой моей головой в небе возникло крохотное остроугольное облако, которое то росло, то снова сжималось до размеров игольной подушки.
- Ну что, давайте же друзья выпьем и закусим перед сном, - предложил я остальным.
- Поднимем наши бокалы за очищение душ наших от скверны богопротивной, да будем чистыми и прозрачными перед господом богом нашим..., аки стёклышки....
27 декабря 2016 г.
Заключение
Холодные тёмные стены, под самым потолком слуховое зарешёченное толстыми стальными прутьями окно.
Словно откуда-то из под земли до меня доносится чей-то голос. Поначалу я не могу понять ни одного слова, но постепенно сознание возвращается ко мне.
Меня о чём то спрашивает сидящий напротив за письменным ободранным, с прикрученными к полу ножками, столом, мужчина средних лет, с нахмуренными бровями и чрезвычайно неприятно зализанными назад блестящими волосами, одетый в дешёвый костюм, в которых обычно ходят люди его профессии. Наконец мне удаётся сконцентрироваться на том, о чём он меня спрашивает.
- Вы слышите меня?
- Да, - отвечаю ему я.
- Ваша дата рождения?
- 18 февраля 1980 года.
- Вы помните, что с Вами произошло на К...озере?
- Нет.
- Ваши товарищи были заживо сожжены. При вскрытии в их организмах обнаружены в больших количествах химические соединения хлоралгидрата - сильнейшего снотворного средства. Этот препарат также был обнаружен в следовых количествах в кармане изъятой у вас в ходе личного досмотра куртки.
Кроме того, установлено, что очагов возгорания в доме, в котором сгорели ваши друзья было несколько: три внутри дома и один у дверного проёма. Достоверно установлено, что пожар из-за неосторожного обращения с огнём, как вы понимаете, исключается.
Так что же всё таки случилось?
- Да, да я помню. Женя говорил, что очень хочет выспаться, но не мог себе этого позволить.
- Так это вы подожгли дом?
- Я не помню.
- Хорошо, я продолжу: в организме пассажира скорого поезда № 315 Москва - М..., вашего попутчика - Севастьянова Андрея Юрьевича обнаружены следы цианида, послужившего причиной его смерти, которую первоначально медики ошибочно диагностировали, как инсульт.
- Я ничего не помню.
- Мы обнаружили у вас дневник с рисунком облака на обложке, в котором вы абсолютно точно описываете гибель шестерых членов экспедиции, постигшую их шестьдесят два года назад, и с 1954 года засекреченную по инициативе МГБ СССР. Даже в настоящее время по прошествии стольких лет данная информация относится к сведениям составляющим государственную тайну с присвоением грифа "особой важности".
- Это не мой дневник, я нашёл его у Доброхотова дома. А потом Женя его от меня куда-то спрятал.
- Его нашли в ваших вещах и проведённой почерковедческой экспертизой установлено стопроцентное совпадение почерка, которыми сделаны эти записи, с вашим. Но вот чего до сих пор никак не могут разгадать наши эксперты, так это то, что дневник написан чернилами и на бумаге шестидесятилетней давности. Как такое возможно?
- Я не знаю.
- Я хочу напомнить вам, что чистосердечное признание будет учтено судом, при вынесении приговора. Через неделю назначена психолого-психиатрическая экспертиза, от результатов которой будет зависит ваше дальнейшее пребывание здесь, либо помещение в лечебное заведение закрытого типа. А пока считаю на сегодня наш с вами предварительный разговор оконченным, дата и место официального допроса вас в качестве обвиняемого будет назначена в зависимости от результатов экспертизы. Мера пресечения в виде заключения под стражу естественно останется без изменений и будет продлена. Прощайте...
...Вот и зима. Снег крупными хлопьями валит с неба, засыпая всё уродливое и грязное на земле, оборачивая бездарно размалёванное человечеством мировое полотно в чистый лист.
Обрывки простыни, связанные друг с другом словно белая змея, пытающаяся выползти через окно сквозь прутья решётки наружу, свисает вдоль стены образовывая снизу петлю, обвившую мою шею. Возле противоположной стены стоят двое: женщина с длинным волосами в белой ночной рубахе и держащий её за руку черноглазый мальчик лет четырёх-пяти. С каждой секундой петля всё сильнее и сильнее пережимает гортань, передавливает сонную артерию и яремную вену, натужно хрустят шейные позвонки. Вот и всё. Впереди вспыхивает яркий свет в котором растворяются мои удивительные гости. А для меня остаются лишь бездна и тьма, теперь уже навсегда...
27 декабря 2016 г.
Ледяное облако
© Copyright: Владимир Ашер, 2025
Свидетельство о публикации №225091200819
Свидетельство о публикации №225091200819
Рецензии