Обезьяна - хранительница равновесия-3. Э. Питерс

Элизабет Питерс.

                ОБЕЗЬЯНА - ХРАНИТЕЛЬНИЦА РАВНОВЕСИЯ

-3-


Из рукописи H:
– Ты выглядишь просто отвратительно, – восхищённо выдохнула Нефрет.
– Спасибо, – Рамзес добавил ещё один нарыв на шее.
– Я по-прежнему не понимаю, почему ты не берёшь меня с собой.
Рамзес отвернулся от зеркала и сел на табурет, чтобы надеть туфли. Как и его галабея (56), они были дорогими, но прискорбно потёртыми и измазанными – одежда человека, который может позволить себе лучшее, но чьи личные привычки далеки от идеала. Он встал и поправил ремень, на котором висел тяжёлый нож.
– Ты готов, Давид?
– Почти. –  Давид тоже был грязным, но не так сильно страдал от кожных высыпаний. Внушительная чёрная борода и усы придавали ему пиратский вид.
– Это несправедливо, – проворчала Нефрет.
Она сидела, скрестив ноги, на кровати в комнате Рамзеса и гладила кота, чьё внушительное тело простиралось на её коленях.
Упомянутый кот, носивший имя Гор (57), был единственным, кого они взяли с собой в тот сезон. Анубис, патриарх племени египетских кошек семьи, старел, и никто из этого племени не привязывался к конкретному человеку. Гор принадлежал Нефрет – или, как ясно показывало поведение Гора, Нефрет принадлежала ему. Рамзес подозревал, что Гор испытывает к Нефрет те же чувства, что и к своему кошачьему гарему: он бросал её так же небрежно, как Дон Жуан, когда у него появлялись другие мысли, но когда он был с девушкой, никакому другому мужчине не разрешалось приближаться к ней, включая Рамзеса и Давида.
Из всех котов, встреченных Рамзесом на своём жизненном пути, Гор был единственным, которого он терпеть не мог. Нефрет обвиняла Рамзеса в ревности. Да, он был ревнив, но не потому, что Гор предпочитал её. После смерти своей любимой Бастет он не имел ни малейшего желания заводить ещё одну кошку. Бастет нельзя было заменить; другой такой, как она, никогда не будет. Причина его ревности к Гору была гораздо проще. Гор пользовался милостями, за которые Рамзес был готов продать душу, а пушистый эгоист даже не мог оценить их по достоинству.
Годы болезненного опыта научили Рамзеса, что лучше игнорировать провокационные речи Нефрет, но время от времени ей удавалось пробить его защиту, а ухмылка на кошачьей морде  не улучшала его характер.
– Это ты несправедлива, – рявкнул он. – Я старался, Нефрет, признайся честно. А результат сама помнишь.
Зимой прошлого года как-то вечером он потратил два часа, пытаясь превратить Нефрет в убедительную имитацию египетского бандита. Борода, фурункулы, раскраска, тщательно нарисованное косоглазие – чем больше он старался, тем нелепее она выглядела. Давид, наконец, рухнул на кровать, покатываясь со смеху. Пока Рамзес пытался сохранить серьёзное выражение лица, Нефрет повернулась к зеркалу, внимательно осмотрела себя и разразилась смехом. Они все так хохотали, что Нефрет пришлось сесть на пол, держась за живот, а Рамзесу – облить голову водой, чтобы не заключить девушку в объятия – вместе с бородой, фурункулами и всем остальным.
Видя, как уголки её губ дрогнули от забавного воспоминания, он продолжил тем же резким голосом:
– Матушка вернётся со званого вечера в министерстве до нашего возвращения и, возможно, вздумает навестить своих дорогих детей. Если она обнаружит, что нет нас, то утром долго и громко прочитает мне нотацию, но если исчезнешь ещё и ты, отец утром с меня живьём сдерёт кожу.
Нефрет признала поражение с печальной ухмылкой.
– Когда-нибудь я сумею его убедить, что он не должен привлекать тебя к ответственности за мои поступки, словно ты моя нянька. Ты не можешь мной управлять.
– Нет, – решительно согласился Рамзес.
– Куда ты идёшь?
– Я скажу тебе, если ты пообещаешь не следовать за нами.
– Чёрт возьми, Рамзес, ты что, забыл наш первый закон?
Давид предложил правило: никто не должен уходить один, не поставив в известность остальных. Рамзес был всецело согласен с этой идеей в той части, что касалась Нефрет, но она ясно дала понять, что не подчинится, пока они не будут соблюдать те же правила.
– Не думаю, что сегодня вечером у меня возникнут трудности, – неохотно буркнул Рамзес. – Мы просто обходим кофейни в Старом городе, чтобы узнать, что там происходит с прошлой весны. Если Сети снова в деле, кто-то наверняка слышал об этом.
– О, хорошо. Но ты должен явиться ко мне, как только вернёшься домой, понятно?
– К тому времени ты уже будешь спать, – возразил Рамзес.
– Нет, не буду.

***

Кофейня находилась недалеко от разрушенной мечети Мурустан Калавун (58). Ставни были подняты, открывая помещение ночному воздуху. Внутри в полумраке мерцало пламя маленьких ламп, а клубы синего дыма плыли там и сям, словно ленивые джинны. Посетители сидели на пуфах и табуретках вокруг низких столиков или на диване в глубине зала. Поскольку это заведение – излюбленное место преуспевающих торговцев, большинство посетителей были хорошо одеты: длинные шёлковые халаты в полоску, крупные и богато украшенные серебряные перстни-печатки. Женщин среди посетителей не было.
Мужчина за столиком у входа поднял взгляд, когда Рамзес и Давид вошли в кофейню.
– А, так вы вернулись. Полиция прекратила поиски?
– Очень забавно, – произнёс Рамзес хриплым голосом Али-Крысы. – Ты же знаешь, я всегда провожу лето в своём дворце в Александрии.
Раздался смех, и говорящий жестом пригласил их присоединиться. Официант принёс маленькие чашечки крепкого, подслащённого турецкого кофе и наргиле (59). Рамзес глубоко затянулся дымом и передал мундштук Давиду.
– Ну, как дела? –  спросил он.
После короткого разговора знакомый пожелал им спокойной ночи, и они остались за столом одни.
– Есть что-нибудь? –  спросил Давид. Он говорил тихо, не шевеля губами – трюк, который Рамзес перенял у одного из своих «не столь респектабельных знакомых» (фокусника из концертного зала «Альгамбра») и передал Давиду.
Рамзес покачал головой.
– Ещё нет. Потребуется время. Но посмотри туда.
Человек, на которого он указал, сидел в одиночестве на скамейке в глубине комнаты. Давид прищурился.
– Не вижу… Неужели это Юсуф Махмуд?
– Так и есть. Закажи ещё два кофе, я сейчас вернусь.
Он подошёл к почтенному бородачу за другим столом, тот ответил на его подобострастное приветствие, скривив губы. Беседа была, можно сказать, односторонней: говорил в основном Рамзес. В ответ на свои старания он получал лишь кивки и краткие ответы, но, вернувшись, выглядел довольным.
– Кытикас меня недолюбливает, – заметил он. – Но Юсуф Махмуд ему ещё больше не нравится. Кытикас думает, что у него что-то на уме. Он уже семь вечеров подряд сидит на этой скамейке, но так и не попытался заключить ни одной грязной сделки.
– Разве Гений – ну, ты понимаешь, о ком я говорю – стал бы иметь дело с таким второсортным типом, как Юсуф Махмуд?
– Кто знает? Он один из тех, с кем я собирался поговорить, и я начинаю подозревать, что это желание взаимно. Он старательно не смотрит на нас. Мы поймём намёк и последуем за ним, когда он уйдёт.
Впрочем, Юсуф Махмуд и не думал уходить. Он сидел, невозмутимо попивая кофе и куря. В отличие от большинства остальных, он был бос, в бедной одежде и рваном тюрбане. Редкая бородка не скрывала шрамов от оспы, покрывавших щёки.
Они провели ещё час, не совсем безрезультатно болтая с разными знакомыми. Али-Крыса был в щедром расположении духа, расплачиваясь за выпивку и еду монетами из тяжёлого кошелька. Юсуф Махмуд оказался одним из немногих, кто не воспользовался его гостеприимством, хотя кошельком он явно восхищался. Рамзес уже собирался предложить Давиду уйти, когда раздался голос, радостно провозгласивший:
– Салам алейхум! (60)
Рамзес чуть не упал со стула, а Давид скрючился и пригнул голову, превратившись в безликий комок.
– Святая Ситт Мириам (61), – выдохнул он. – Это…
– …Абу Шитаим (62), – в последний момент опомнился Али-Крыса. И для пущей убедительности добавил: – Проклятие неверующим!
Его отец вошёл в комнату с уверенностью человека, который чувствует себя как дома, где бы ни находился. Он равнодушно взглянул на Али-Крысу, пожал плечами и направился к Кытикасу. Прикрыв лицо рукавом, Давид прошептал:
– Быстрее! Уходим отсюда!
– Это только привлечёт его внимание. Сядь, он на нас не смотрит.
– Я думал, он на приёме.
– Я тоже. Должно быть, улизнул, пока матушка не видела. Он ненавидит такие собрания.
– Что он здесь делает?
– То же самое, что и мы, подозреваю, – задумчиво протянул Рамзес. – Ладно, теперь можно идти. Медленно!
Он бросил несколько монет на стол и встал. Краем глаза он заметил, как Юсуф Махмуд последовал их примеру.

***

Следующим вечером, заранее договорившись, они встретились и последовали за Юсуфом Махмудом в ту часть города, которую даже Али-Крыса предпочёл бы обойти стороной. Она граничила с печально известным Рыбным рынком – безобидным названием для района, где в любое время суток и по европейским меркам за весьма умеренную цену продавались всевозможные пороки и извращения. Однако узкий переулок, по которому Юсуф их вёл, был тёмным и тихим, а дом, в который они вошли, явно не  был его постоянным местом жительства. Ставни плотно закрывали окна, а единственным предметом мебели оказался шаткий стол. Юсуф Махмуд зажёг лампу. Распахнув халат, он ослабил кожаный ремешок.
Этим ремешком к его телу был привязан свёрток длиной примерно шестнадцать дюймов и диаметром четыре дюйма, завёрнутый в ткань и поддерживаемый похожими на лубки кусками грубого дерева.
Рамзес знал, что это такое, и знал, что сейчас произойдёт. Он не осмелился возражать. Опасаясь, что Давид невольно издаст предательский возглас, он сильно наступил другу на ногу, пока Юсуф Махмуд снимал обёртку и разворачивал спрятанный в ней предмет. Несколько пожелтевших, хрупких хлопьев упали на стол.
Это был погребальный папирус, собрание магических заклинаний и молитв, известное под названием «Книга мёртвых». В той части, которая предстала глазам, было несколько вертикальных столбцов иероглифических надписей и живописная виньетка, изображавшая женщину в прозрачном льняном платье, держащую за руку бога кладбищ с головой шакала. Прежде чем Рамзес успел разглядеть больше, Юсуф Махмуд накрыл свиток куском ткани.
– Ну что? –  прошептал он. – Решайте сейчас. У меня есть и другие покупатели.
Рамзес почесал ухо, отковыривая несколько чешуек вещества, которое должно было изображать засохшую грязь.
– Невозможно, – пробормотал он. – Мне нужно знать больше, прежде чем я стану советоваться с клиентами. Откуда это взялось?
Его собеседник натянуто улыбнулся и покачал головой.
Это был первый этап процесса, который часто занимал часы, и мало у кого из европейцев хватало терпения пройти через запутанную череду предложений и контрпредложений, вопросов и двусмысленных ответов. В данном случае Рамзес понимал, что должен разыграть свою партию на пределе возможностей. Он хотел этот папирус. Свиток был одним из самых больших, когда-либо виденных Рамзесом, и даже краткий взгляд говорил об исключительных качестве и состоянии артефакта. Как, чёрт возьми, мелкий преступник вроде Юсуфа Махмуда смог раздобыть нечто столь выдающееся?
Притворившись равнодушным, он отвернулся от стола.
– Он слишком идеален, – бросил Рамзес. – Мой покупатель – человек учёный. Он поймёт, что это подделка. Я мог бы предложить, пожалуй, двадцать английских фунтов…
Когда они с Давидом ушли после ещё одного часа торга, папируса у них не было. Рамзес и не ожидал, что он его получит. Ни один торговец или вор не расстанется с товаром, пока не получит плату. Но они пришли к соглашению. На следующий вечер им предстояло встретиться снова.
Давид не произнёс ни слова. Он не умел изменять голос, поэтому его задача заключалась в том, чтобы выглядеть внушительным, преданным и угрожающим. Однако его буквально переполняло волнение, и, как только за ними закрылась дверь дома, он воскликнул:
– Боже мой! Неужели ты…
Рамзес оборвал его резким арабским ругательством, и они больше не проронили ни звука, пока не добрались до реки. Небольшая лодка стояла на якоре там, где её оставили. Давид первым взялся за вёсла. Когда Рамзес завершил процесс, превративший его из подозрительного каирца в сравнительно ухоженного молодого англичанина, они уже скрылись во тьме, заметно отойдя от берега.
– Твоя очередь, – сказал Рамзес. Они поменялись местами. Давид сорвал бороду и снял тюрбан.
– Извини, – промолвил он. – Мне не следовало говорить.
– Говорить на хорошем английском в этой части Каира в такой час – неразумно, – сухо отрезал Рамзес. – Давид, тут есть свои тонкости. Юсуф Махмуд не торгует древностями подобного уровня. Либо он действует как посредник для кого-то, кто не хочет раскрывать свою личность, либо украл папирус у более крупного вора. Возможно, первоначальный владелец уже охотится за ним.
– Ага, – кивнул Давид. – Мне он показался необычайно нервным.
– Думаю, ты прав. Торговля крадеными древностями противозаконна, но не страх перед полицией заставил его потеть.
Давид упаковал свою маскировку и сунул её под сиденье, затем наклонился, чтобы плеснуть воды себе в лицо.
– Папирус был настоящий, Рамзес. Я никогда не видел ничего прекраснее.
– Я тоже так думал, но рад, что ты подтвердил моё мнение. Ты знаешь об этих вещах больше меня. Ты пропустил бородавку.
– Где? О… –  Пальцы Давида нащупали выступ. Размягчившись от воды, тот отслоился. – Египтяне правы, когда говорят, что ты видишь в темноте, как кошка, – заметил он. – Ты собираешься рассказать профессору о папирусе?
– Ты сам знаешь, как он относится к приобретениям у перекупщиков. Я восхищаюсь его принципами, как и принципами пацифизма, но, боюсь, они столь же непрактичны. В одном случае ты погибаешь. В другом – теряешь ценные исторические документы из-за праздных коллекционеров, которые увозят артефакты домой и забывают о них. Как можно остановить торговлю, если даже Ведомство древностей покупает у таких людей?
Лодка мягко причалила к илистому берегу. Рамзес убрал вёсла и продолжил:
– В данном случае я не вижу другого выхода из того, что моя матушка назвала бы моральной дилеммой. Мне нужен этот проклятый папирус, и я хочу знать, как он попал к Юсуфу Махмуду. Сколько у тебя денег?
– У меня... э-э... да маловато, – признался Давид.
– У меня тоже. Как обычно.
– А как же профессор?
Рамзес неловко заёрзал.
– Бесполезно просить у него денег, он мне их не даст. Вместо этого прочтёт мне отеческую лекцию. Терпеть не могу, когда он так делает.
– Тогда тебе придётся попросить у Нефрет.
– Будь я проклят, если это произойдёт.
– Глупо, – возразил Давид. – У неё больше денег, чем она может себе позволить, и она охотно ими делится. Будь она таким же хорошим другом, но мужчиной, ты бы не раздумывал.
– Дело не в этом, – вздохнул Рамзес, зная, что лжёт, и зная, что Давид это знает. – Но придётся сказать ей, зачем нам нужны деньги, и тогда она захочет пойти с нами завтра вечером.
– Ну и что?
– Отправиться вместе с Нефрет в Эль-Васу? Ты что, с ума сошёл? Ни при каких обстоятельствах.

 


 

Из коллекции писем B:
Тебя, конечно, не удивит, что мне пришлось чертовски долго уговаривать Рамзеса взять меня с ними. Мои методы воздействия на профессора – дрожащие губы, глаза, полные слёз – нисколько не действуют на это хладнокровное существо; он просто выходит из комнаты, излучая отвращение. Поэтому пришлось прибегнуть к шантажу и запугиванию, неопровержимой женской логике и вежливому напоминанию, что без моей подписи они не смогут получить деньги. (Полагаю, это тоже форма шантажа, согласна? Как возмутительно!)
Если можно так выразиться, из меня получился очень красивый мальчик! Мы купили одежду почти сразу после того, как заглянули к банкиру: элегантную бледно-голубую шерстяную галабею, расшитые золотом туфли и длинный шарф, который покрывал голову и скрывал лицо. Рамзес подвёл мне брови и ресницы, а также накрасил веки сурьмой. Мне показалось, что это меня невероятно преобразило, но Рамзес остался недоволен.
– Этот цвет невозможно изменить, – пробормотал он. – Не поднимай головы, Нефрет, и скромно опусти глаза. Если ты посмотришь прямо на Махмуда или произнесёшь хоть слово, пока мы будем находиться рядом с ним, я… я сделаю то, о чём мы оба можем пожалеть. –  Впечатляющая угроза, не правда ли? Мне захотелось ослушаться (просто чтобы узнать, что он задумал), но я решила не рисковать.
Я никогда не была в этой части Старого города ночью. Не советую тебе туда соваться, дорогая; ты такая брезгливая, тебя отпугнут вонь гниющего мусора, шуршащие крысы и густая темнота. Тьма в деревне – яркий свет по сравнению с ней; в Верхнем Египте всегда светят звёзды, даже когда луна заходит. Но ничто столь чистое и непорочное, как звезда, не осмелится показаться в этом месте. Высокие старые дома, казалось, наклонялись друг к другу, шёпотом делясь гнусными тайнами, а их балконы умудрялись закрывать затянутое облаками ночное небо. Моё сердце билось чаще обычного, но я не боялась. Мне никогда не страшно, если мы втроём. Но когда они отправляются в какое-нибудь безрассудное приключение без меня, я впадаю в состояние безграничной паники.
Рамзес вёл нас. Он знает каждый камень Старого города, включая те места, которые добропорядочные египтяне обходят стороной. Когда мы приблизились к дому, Рамзес велел мне остаться с ним, а Давид ушёл вперёд выяснить обстановку. Вернувшись, он не произнёс ни слова, но жестом велел нам продолжать путь.
Это был то ли какой-то жалкий многоквартирный дом, то ли доходный дом самого убогого сорта. В коридоре пахло гниющей едой, гашишем и по;том множества людей, запертых в слишком тесном пространстве. Нам пришлось ощупью подниматься по провисшей лестнице, держась вплотную к стене. Я абсолютно ничего не видела, будь оно всё проклято, поэтому шла за Давидом, как мне было велено, положив руку ему на плечо, чтобы не потеряться. Рамзес шёл следом, держа меня за локоть, чтобы я не упала, споткнувшись – что и случилось пару раз, потому что загнутые носки моих распрекрасных шлёпанцев постоянно цеплялись за расколотые доски. Я ненавидела это место. Я чувствовала, что меня окружают ползучие, скользкие твари.
Нашим пунктом назначения оказалась комната на втором этаже, которую можно было различить лишь по бледному свету, пробивавшемуся из-под двери. Рамзес поскрёб панель. Нам тут же открыли.
Юсуф Махмуд жестом пригласил нас войти и запер за нами дверь. Я предположила, что это Юсуф Махмуд, хотя никто нас не представил. Он долго смотрел на меня и сказал что-то по-арабски, чего я не поняла. Должно быть, что-то очень грубое, потому что Давид издал рычание и вытащил нож. Рамзес лишь прищурился и произнёс несколько слов, которые я тоже не поняла. Они с мужчиной рассмеялись. Давид не рассмеялся, но сунул нож обратно за пояс.
Единственным источником света в комнате была лампа, стоявшая на столе в опасной близости от папируса, который был частично развёрнут, чтобы показать нарисованную виньетку. Я подошла ближе. От его размеров захватывало дух; судя по толщине развёрнутых частей, он был очень длинный. Миниатюрная сцена изображала взвешивание сердца (63).
Прежде чем я успела что-то увидеть, Рамзес схватил меня и развернул к себе. Должно быть, он подумал, что я сейчас вскрикну или подойду поближе к свету – чего я никогда бы не сделала! Я нахмурилась, а он ухмыльнулся. Ты даже не представляешь, как жутко выглядит Али-Крыса вблизи, даже если не ухмыляется.
Мужчина буркнул:
– Новичок, что ли? Ты – обкурившийся болван, раз привёл его сюда.
– Он такой красивый, что я не вынесу разлуки с ним, – пробормотал Рамзес, ухмыляясь ещё омерзительнее. – Постой в углу, мой маленький козлёнок (64), пока мы не закончим наше дело.
Они договорились о цене ещё накануне вечером, но, зная, как действуют эти люди, я была полностью уверена, что Юсуф Махмуд потребует больше. Вместо этого Юсуф Махмуд сунул рваный свёрток Рамзесу – при этом крепко удерживая его одной рукой – и резко спросил:
– Деньги у тебя?
Рамзес пристально посмотрел на него. Затем он произнёс – скорее, пропищал:
– К чему такая спешка, друг мой? Надеюсь, сегодня вечером ты никого больше не ждёшь. Мне было бы… неприятно делить твоё общество с другими.
– Не так неприятно, как мне, – отозвался Юсуф, слегка бравируя. – Но никто из нас не задержится, если мы мудры. Есть те, кто может слышать непроизнесённые слова и видеть сквозь стены без окон.
– Так ли? И кто же эти маги? –  Рамзес наклонился вперёд, улыбнувшись кривой улыбкой Али.
– Я не могу…
– Не можешь? –  Рамзес вытащил из складок своего одеяния тяжёлый мешок и обрушил на стол дождь сверкающих золотых монет. Мы решили, что они будут выглядеть гораздо эффектнее, чем банкноты, и золото, безусловно, произвело на Юсуфа Махмуда желаемое впечатление. Его глаза чуть не вылезли из орбит.
– Сведения – часть сделки, – продолжал Рамзес. – Ты не сказал мне, откуда его взяли и по каким путям передавали. Скольких людей ты обманул, убил или ограбил, чтобы заполучить это? Сколько из них переключат своё внимание на меня, как только я завладею свитком?
Он небрежно махнул Давиду. Тот взял папирус и аккуратно положил его в деревянный футляр, который мы принесли с собой. Мужчина не обратил на меня внимания; его жадные глаза были прикованы к блестящей золотой куче. Рамзес быстро перевёл взгляд с закрытого окна на зарешёченную дверь. Он не смотрел на меня. Да этого и не требовалось; комната была такой маленькой, что тёмный угол, куда он меня направил, находился в пределах его поля зрения. Я не увидела и не услышала ничего необычного, но Рамзес, должно быть, услышал, потому что вскочил и потянулся ко мне, когда хлипкие деревянные ставни поддались под тяжестью крупного тела.
Тело принадлежало мужчине, чьё лицо было скрыто туго обмотанным шарфом, оставлявшим открытыми только глаза. Он упал на пол и перекатился с ловкостью акробата. Мне показалось, что за ним стоит ещё один, но, прежде чем я успела в этом убедиться, Рамзес схватил меня под руку и бросился к двери. Давид уже стоял у входа, держа в одной руке футляр с папирусом, а в другой – нож. Он прижался к стене сбоку от двери; Рамзес откинул засов и отскочил в сторону. Дверь распахнулась, и человек, который налегал на неё, ввалился в комнату.
Давид пнул его под рёбра, и он упал. Мне захотелось пнуть Рамзеса за то, что он обращался со мной, как с корзиной белья, вместо того, чтобы позволить мне присоединиться к защите, но я решила, что лучше не стоит; они с Давидом действовали весьма эффективно, и было бы глупо (и, возможно, смертельно опасно) нарушить их ритм. Всё происходящее заняло всего несколько секунд.
Куча золота стала нашей второй линией обороны. Через плечо Рамзеса я увидела извивавшийся клубок конечностей: новоприбывшие и Юсуф Махмуд сражались зубами, ножами, руками и ногами за свою добычу. Схватка происходила на золотом ковре; монеты сыпались со стола и катились по полу.
Давид вышел за дверь. В комнату влетело ещё одно тело, и Давид крикнул нам выходить. Рамзес захлопнул за нами дверь.
– Надеюсь, ты не ударил его шкатулкой с папирусом, – заметил он по-арабски.
– За кого ты меня принимаешь? –  голос Давида был задыхающимся, но весёлым.
– Это последний?
– Да. Запри дверь и пошли.
Рамзес поставил меня на ноги. На лестнице было темно, как в склепе, но я услышала щелчок поворачивающегося ключа. Сомневаюсь, что это надолго удержит людей внутри, ведь дверь была хлипкой; но к тому времени, как они закончат бороться за золото, преследовать уже будет некого.
Мы сбежали по скрипучей лестнице – сначала Давид, потом я, потом Рамзес. Когда мы вышли на узкую улочку, я заметила свет там, где раньше его не было. Дверь напротив открыли. Силуэт в проёме был определённо женским; сквозь тонкую ткань, окутывавшую её тело, я видела каждый соблазнительный изгиб. Свет мерцал на золотых завитках волос и золотых кольцах на руках.
Давид резко остановился. Увидев женщину, он облегчённо вздохнул. Не буду пересказывать её слова, дорогая, боясь тебя шокировать; но рада сообщить, что Давид отклонил приглашение в столь же резких выражениях, в каких оно было сформулировано. Он начал поворачиваться. Улица была очень узкой; женщина сделала всего один шаг. Она обняла Давида, и я ударила её за ухом сжатыми кулаками, как учила меня тётя Амелия.
Как сказала бы эта милая дама, результат оказался весьма удовлетворительным. Женщина выронила нож и упала на землю. В проёме двери появился ещё один силуэт – на сей раз мужчина. А за ним и другие. Торопясь, они застряли в дверях, пытаясь одновременно протиснуться в узкий проём, что было для нас удачей, поскольку оба моих доблестных провожатых, похоже, на мгновение оцепенели. Я толкнула Рамзеса.
– Беги! – крикнула я.
В этом лабиринте грязных переулков и тёмных улиц оторваться от преследователей несложно, если знать местность. Я её не знала, но, как только Рамзес пришёл в себя, он взял инициативу в свои руки, и звуки погони затихли. К тому времени, как мы добрались до реки, все устали, запыхались и были очень грязными, но Рамзес не позволил мне снять измазанный, вонючий халат, пока мы не сели в лодку и не отплыли. На случай, если я забыла упомянуть – под халат я надела собственную рубашку и брюки. А парни – нет, и они заставили меня отвернуться, пока переодевались. Мужчины иногда бывают очень глупыми.
Когда мы достигли другого берега, и маленькая лодка остановилась, я ждала, что кто-нибудь хлопнет меня по плечу и скажет: «Молодец!» или «Отлично справилась!» – в общем, что-нибудь в этом роде. Но никто из них не произнёс ни слова. Они сидели неподвижно, словно две статуи-близнецы, уставившись на меня. Кровотечение из раны на горле Давида прекратилось. Сама рана выглядела как тонкая тёмная нить.
– Да не сидите вы просто так, – раздражённо выпалила я. – Лучше вернёмся на дахабию, где сможем спокойно поговорить. Мне нужен глоток воды, сигарета, сменная одежда, удобное мягкое кресло и…
– Придётся довольствоваться одним из четырёх, – перебил Рамзес, шаря под сиденьем. Он протянул мне фляжку. – Нам нужно закончить разговор, прежде чем мы вернёмся на дахабию. Матушка вечно околачивается где-то рядом, и я не хочу, чтобы она подслушала нас.
Я жадно пила тёплую воду, мечтая о чём-нибудь покрепче. Затем вытерла рот рукавом и протянула бутылку Давиду.
– Юсуф Махмуд нас предал, – заявила я. – Это была засада. Ты её ждал.
– Не будь идиоткой, – грубо ответил Рамзес. – Если бы я предвидел засаду, я бы не допустил… То есть, я бы действовал иначе.
– Не понимаю, как ты мог бы действовать эффективнее, – призналась я. – Вы с Давидом, должно быть, заранее продумали, как быть, если что-то пойдёт не так.
– Мы всегда так поступаем, – согласился Рамзес. – Не обращай внимания на самообольщение, Нефрет; дело в том, что я достаточно сильно просчитался. Нам повезло, что мы остались невредимы.
– Повезло?! – возмущённо воскликнула я.
Рамзес открыл рот, но Давиду на этот раз удалось его опередить.
– Сегодня меня спасли не удача, а сообразительность и мужество Нефрет. Спасибо тебе, сестра. Я не видел ножа, пока его не приставили к моему горлу.
Рамзес слегка изменил позу.
– Я и не заметил ножа, пока он не выпал из её руки.
Им потребовалось достаточно много времени, чтобы признать это. Я не смогла удержаться.
– Это потому, – заметила я, – что никто из вас не знает…
– … вообще ничего о женщинах? –  закончил Рамзес.
Высоко в небе ярко светила луна. И в лунном свете я ясно видела его лицо. Это выражение я называю лицом каменного фараона, суровым и отстранённым, как статуя Хефрена (65) в музее. Я думала, что он сердится, пока он не наклонился ко мне, не стащил со скамьи и не обнял так крепко, что рёбра захрустели.
– Когда-нибудь, – сказал он сдавленным голосом, – ты заставишь меня забыть, что я должен быть английским джентльменом.
Ну, дорогая, я была рада! Годами я пыталась разбить его скорлупу и заставить вести себя по-человечески. Иногда мне это удаётся (чаще всего, когда я испытываю его характер!), но этот момент никогда не длится долго. Воспользовавшись этим моментом, я сама обняла его, когда он захотел отстраниться.
– Ты дрожишь, – подозрительно пробормотала я. – Ты что, смеёшься надо мной, дьявол тебя побери?
– Я не смеюсь над тобой. Я трясусь от ужаса. –  Мне показалось, что его губы коснулись моих волос, но, должно быть, я ошиблась, потому что он вернул меня на жёсткое сиденье с таким грохотом, что мои зубы застучали. У Рамзеса самые грозные брови из всех, кого я знаю, включая профессора. И сейчас они сошлись на середине лба, словно расправленные чёрные крылья. Я была права с самого начала. Он разъярён до предела!
– Чёрт возьми, Нефрет! Неужели ты никогда не научишься останавливаться и думать, прежде чем действовать? Ты была быстрой, храброй, умной и всё такое, но тебе ещё и чертовски повезло. Однажды ты навлечёшь на себя серьёзные неприятности, если бросишься действовать без…
– Уж кто бы говорил!
– Я никогда не действую необдуманно.
– О нет, только не ты! У тебя чувств не больше, чем у…
– Определись уже наконец, – процедил Рамзес сквозь зубы. – Я не могу быть одновременно импульсивным и бесчувственным
Давид взял меня за руку (вернее, за сжатый и поднятый кулак):
– Нефрет, он бранится, потому что испугался за тебя. Скажи ей, Рамзес. Скажи ей, что ты не сердишься.
– Я зол. Я…–  Он замолчал, глубоко вздохнул и медленно выдохнул. Брови вернулись в нормальное положение. – Злюсь на себя. Я подвёл тебя, брат. Я подвёл и Нефрет. Ей не пришлось бы так ужасно рисковать, будь я более бдительным.
Давид схватил протянутую руку Рамзеса. Его глаза блестели от слёз. Давид сентиментален настолько же, насколько Рамзес – нет. Я, как тебе известно, полностью за сентиментальность, но его реакция поразила меня, и я тоже стала дрожать.
– Ничего подобного, – строго возразила я. – Как всегда, ты берёшь на себя слишком много, Рамзес. Преувеличенное чувство ответственности – признак излишнего эгоизма.
– Один из знаменитых афоризмов матушки? –  Рамзес снова стал самим собой. Он отпустил руку Давида и сардонически улыбнулся мне.
– Нет, лично мой. На этот раз виноваты были вы оба. Вы бы увидели нож, как и я, если бы ваше мужское самодовольство не решило, что не стоит опасаться женщины. Мои подозрения зародились в тот самый момент, как она появилась; слишком уж странным было то, что прилично одетая дама появилась на улице одновременно с нами, хотя до этого мы не видели никаких признаков жизни в доме. Заведения подобного сорта не настолько осмотрительны, чтобы…
– Ты высказала свою точку зрения, – отрезал Рамзес, глядя на меня свысока.
Что-то зашуршало в камышах вдоль берега. Никто из нас не вздрогнул; даже я научилась различать движения крысы и человека. Правда, я не очень-то люблю крыс, и мне хотелось домой.
– К чёрту всё это, – отмахнулась я, пытаясь смотреть на него свысока (что непросто, когда собеседник почти на фут выше). – Благодаря нашим общим сообразительности и отваге мы ушли невредимыми, с папирусом, но так и не решили главный вопрос: как остаться невредимыми. Что пошло не так?
Рамзес откинулся на спинку сиденья и потёр шею. (Клей чешется даже после того, как его смыли.)
– Всегда существовала вероятность, что Юсуф Махмуд задумал нас обмануть – оставить себе и деньги, и папирус. Но он не мог даже надеяться провернуть такое мошенничество, не убив нас обоих, и я сомневался, что он рискнёт. У Али-Крысы и его молчаливого друга определённая… репутация в Каире.
– Надеюсь, вымышленная репутация, – заметила я.
Они обменялись взглядами.
– В основном, – подтвердил Рамзес. – В любом случае, я решил, что риск невелик. У Юсуфа Махмуда тоже имеется определённая репутация. Он торгует крадеными древностями и, возможно, способен обмануть собственную мать, но он не убийца.
– Тогда он, вероятно, обманул какого-то другого вора, чтобы заполучить папирус, – предположила я. – Это значит, что ворвавшиеся в дом охотились за украденным – и за самим Махмудом. А не за нами.
– Мне бы очень хотелось в это поверить, – пробормотал Рамзес. – Альтернатива, безусловно, крайне неприятна. Предположим, Юсуф Махмуд и его работодатели, кем бы они ни были, разработали хитроумный способ ограбления. Они выставляют папирус на продажу, заманивают потенциальных покупателей в дом, бьют их по голове, забирают деньги и уходят с папирусом. Они могут повторять этот процесс снова и снова, поскольку жертвы вряд ли признаются в участии в незаконной сделке. Но на этот раз Юсуф Махмуд решил заняться бизнесом самостоятельно. Он ждал остальных, но не так скоро. Он надеялся заключить сделку и скрыться с деньгами до прибытия сообщников. Он собирался запереть нас – я заметил, что он оставил ключ в двери с наружной стороны, что должно было бы вызвать у меня больше подозрений, чем случилось на самом деле – и оставить на произвол судьбы. Но сообщники появились раньше, потому что не доверяли ему. Вместо того чтобы объединить усилия против нас, эти глупцы позволили жадности одержать верх над ними. Золото, как мне говорили, оказывает… деморализующее воздействие на людей со слабым характером.
– Обязательно быть таким чертовски многословным? –  спросила я. – Ты думаешь, это объяснение засады? Простое мошенничество?
– Нет, – покачал головой Рамзес. – Вторая часть теории, я думаю, верна: Юсуф Махмуд надеялся скрыться с деньгами до прихода остальных, – но, боюсь, нам придётся рассмотреть и тот неприятный вариант, о котором я упоминал. Женщина намеревалась перерезать Давиду горло. И разве это простое совпадение, что они воздерживались от нападения, пока ты не пошла вместе с нами?
– Надеюсь, что так, – честно призналась я.
– Я тоже, моя девочка. Они не могли знать, что ты будешь там, но они определённо ждали меня с Давидом и приняли чрезвычайные меры, чтобы нас не похитили или не убили. Не может быть совпадением, что Юсуф Махмуд предложил нам папирус. В Каире слишком много других торговцев, которые с радостью перекупили бы его по той цене, которую мы заплатили. Боюсь, нам придётся столкнуться с возможностью того, что каким-то образом кто-то раскрыл наши настоящие личности.
– Как им это удалось? –  воскликнул Давид.
Бедняга, он так гордился своей искусной маскировкой! Рамзес тоже не хотел признавать неудачу. Он сжал губы, как и всегда. Когда он ответил, слова прозвучали так, будто их протискивают сквозь щель.
– Ни одна схема не бывает абсолютно надёжной. Мне приходит в голову несколько вариантов… Но зачем тратить время на догадки? Уже поздно, и Нефрет пора отправляться спать.
Тростник зловеще зашелестел. Я поёжилась. Ночной ветер был холодным.
Давид наклонился и взял меня за руку. Он такой милый! Ласковая улыбка смягчила его лицо (а оно и вправду красивое).
– Всё верно. Давай, сестрёнка, у тебя выдалась напряжённая ночка.
Я позволила ему помочь мне выбраться из лодки и подняться на берег. Мы пошли гуськом, Давид – впереди, выбирая самый удобный и наименее замусоренный путь. Грязь хлюпала под моими ботинками.
– Совпадения случаются, – заметил Давид. – Возможно, мы пугаемся собственной тени.
– Всегда безопаснее ожидать худшего, – раздался кислый голос позади меня. – Дьявольски досадно. Мы три года создавали эти образы.
Я поскользнулась на чём-то раздавленном и источавшем ужасный запах. Чья-то рука схватила меня за подол рубашки и удержала.
– Спасибо, – выдохнула я. – Фу! Что это было? Нет, не рассказывай. Рамзес прав, вы не можете снова стать Али и Ахметом. Если они знают, кто вы на самом деле, папирус мог быть средством заманить вас в этот ужасный район. Потенциальному убийце или похитителю будет нелегко добраться до вас, когда вы находитесь на дахабии с нами и командой или в респектабельных районах Каира, где вокруг полно народу.
– В этом есть один положительный момент, – признал Рамзес. (Он предпочитает всё видеть в мрачном свете.) – Мы получили папирус. Этого не должно было случиться.
– Вот ещё одна причина держаться подальше от Старого города, – подхватила я. – Дай мне слово, Рамзес, что вы с Давидом не вернётесь туда ночью.
– Что? О, да, конечно.
Вот и всё. Никому из нас не пришлось говорить вслух, что скоро мы узнаем ответ на свой вопрос. Мы ускользнули – с папирусом – и если Кто-бы-там-ни-был узнает, кто такие Рамзес и Давид, то начнёт на них охотиться. Но не волнуйся, дорогая, мы знаем, как позаботиться о себе – и друг о друге.

 


– Дорогой Эмерсон, – сказала я. – Прежде чем покинуть Каир, нам нужно навестить месье Масперо (66).
– Будь я проклят, если это произойдёт, – прорычал Эмерсон.
Мы завтракали на верхней палубе, как обычно, хотя до того, как моторизованные баржи и пароходы вторглись в эти края, трапеза доставляла нам гораздо больше удовольствия. Как же мне хотелось вернуться на идиллические берега Луксора, где краски восхода не омрачены дымом, а свежий утренний бриз не испорчен запахом бензина и масла!
Эмерсон уже высказал то же самое мнение и предложил отплыть немедленно. Как это по-мужски! Мужчины считают: стоит им только выразить желание, и оно будет мгновенно исполнено. Но я указала мужу, что до отплытия предстоит ещё несколько дел – например, дать реису Хассану время собрать команду и доставить на борт необходимые припасы. На мой взгляд, визит к месье Масперо был почти столь же нужен. Доброжелательность директора Ведомства древностей крайне важна для любого, кто хочет вести раскопки в Египте. На Эмерсона она не распространялась.
Последние несколько сезонов мы работали над исключительно скучным собранием гробниц. Справедливости ради стоит признать, что главным виновником было упрямство Эмерсона. Он разозлил Масперо, отказавшись предоставить туристам доступ в гробницу Тетишери (67) – в наше великое открытие. Этот отказ был сформулирован в выражениях, которые были поразительно грубыми даже для Эмерсона. Масперо в ответ отклонил просьбу Эмерсона о поиске новых гробниц в Долине Царей, добавив к этому оскорбление, предложив ему доработать более мелкие, не царские гробницы, которых в Долине довольно много. Большинство этих гробниц были обнаружены другими археологами, и, как всем известно, не содержали в себе абсолютно ничего интересного.
Но справедливости ради стоит отметить и то, что Эмерсон имел полное право ожидать от Масперо особого внимания, поскольку по причинам, не имеющим отношения к настоящему повествованию, мы передали всё содержимое гробницы Каирскому музею, не претендуя на обычную долю нашедшего. (К тому же этот факт ухудшил наши отношения с Британским музеем, чьи чиновники ожидали, что мы пожертвуем им свою долю. Однако мнение Британского музея волновало Эмерсона не больше, чем мнение месье Масперо.)
Разумный человек отступил бы и попросил разрешения поработать в другом месте. Эмерсон – человек неразумный. С мрачной решимостью и изрядной долей ругательств он принял проект и продолжал работать над ним, пока мы все не начали завывать от скуки. За последние годы он исследовал дюжину упомянутых гробниц. По моим подсчётам, оставалось ещё с десяток.
– Тогда я пойду одна, – сообщила я.
– Нет, не пойдёшь!
Я с удовольствием отметила, что наша небольшая размолвка (вместе с несколькими чашками крепкого кофе) вывела Эмерсона из привычной утренней спячки. Он выпрямился, расправив плечи и сжав кулаки. Его щёки залил приятный румянец, а ямочка на волевом подбородке задрожала.
Спорить с Эмерсоном – пустая трата времени. Я повернулась к детям:
– А какие у вас планы на день, мои дорогие?
Рамзес, развалившись на диване в такой же томной позе, как и Эмерсон до того, как я его разбудила, вздрогнул и выпрямился.
– Прошу прощения, матушка?
– Какой-то ты сегодня ленивый, – неодобрительно заметила я. – И Нефрет, похоже, тоже не спала. Тебе что, опять снились кошмары, милая?
– Нет, тётя Амелия. –  Она прикрыла рот рукой, чтобы скрыть зевок. – Я поздно легла. Занималась.
– Очень похвально. Но тебе нужно высыпаться, и я бы хотела, чтобы ты уделяла больше внимания своему утреннему туалету. Тебе лучше собрать волосы, ветер развевает их по лицу. Рамзес, застегни пуговицы на рубашке. Давид хотя бы… Что это за след у тебя на шее, Давид? Ты порезался?
Он застегнул рубашку до самого верха, но мой зоркий взгляд не обманешь. Его рука потянулась к горлу.
– Бритва соскользнула, тётя Амелия.
– Вот именно это я и имела в виду. Недостаток сна делает человека неуклюжим и беспечным. Эти открытые бритвы (68) – опасные орудия, а ты...
Шум моторов проплывавшего туристического парохода заставил меня замолчать, потому что из-за него меня не было слышно. Однако Эмерсону удалось обратить на себя внимание.
– Проклятье! Чем скорее мы покинем этот какофонический хаос, тем лучше! Я поговорю с реисом Хассаном.
Хассан сообщил ему, что мы никак не сможем выехать раньше четверга, через два дня, и Эмерсону пришлось с этим смириться. Он продолжал бормотать что-то нецензурное, когда мы отправились в музей (69), где сам Эмерсон и предложил провести утро, осматривая последние экспонаты.
Его отказ навестить Масперо, сказать по совести, меня вполне устраивал, поскольку их встреча наверняка ухудшила бы ситуацию. Я решила взять с собой Нефрет. Она и месье Масперо были в прекрасных отношениях. Французские джентльмены практически всегда находятся в прекрасных отношениях с красивыми молодыми женщинами.
Мы оставили Эмерсона и мальчиков в Галерее Почёта и направились в административные помещения в северной части здания. Масперо ждал нас. Он поцеловал нам руки и одарил обычными экстравагантными комплиментами, которые, честно говоря, были вполне заслуженными. Нефрет выглядела настоящей леди в безупречно белых перчатках и шляпке с лентами; элегантное платье из зелёного муслина оттеняло стройную фигуру и золотисто-рыжие волосы. Моё собственное платье было новым, и я оставила дома тяжёлый рабочий зонтик, отдав предпочтение другому, в унисон платью. Как и у всех моих зонтиков, у него был прочный стальной стержень и довольно острый кончик, но оборки и кружева скрывали эту практичность.
После того, как слуга подал чай, я начала с извинений от имени Эмерсона:
– Мы уезжаем из Каира через два дня, месье, и у него много дел. Он просил меня передать вам от него привет.
Масперо был слишком умён, чтобы поверить этому, и слишком учтив, чтобы признаться в этом.
– Надеюсь, вы передадите профессору моё почтение.
Французы – почти так же, как и арабы – любят длительные и формальные знаки внимания. Мне потребовалось некоторое время, чтобы дойти до причины моего визита. Я не рассчитывала на положительный ответ, поэтому не удивилась, хотя и была разочарована, когда улыбка сошла с лица Масперо.
– Увы, дорогая мадам, я бы сделал всё, что в моих силах, чтобы угодить вам, но вы должны понимать, что я не могу дать профессору разрешение на проведение новых раскопок в Долине Царей. Эта концессия (70) принадлежит мистеру Теодору Дэвису, и я не могу её у него отнять, особенно учитывая его удивительную везучесть в обнаружении новых гробниц. Вы видели экспозицию материалов, которые он нашёл в прошлом году в гробнице родителей царицы Тии (71)?
– Да, – кивнула я.
– Но, месье Масперо, какая жалость, – Нефрет наклонилась вперёд. – Профессор – лучший археолог в Египте. А тратит свой талант на эти скучные крошечные могилы.
Масперо с восхищением посмотрел на её большие голубые глаза и очаровательно румяные щёки, но покачал головой.
– Мадемуазель, никто не сожалеет об этом больше меня. Никто не уважает способности месье Эмерсона больше меня. Но это полностью его решение. В Египте сотни других мест. Они в его распоряжении – за исключением Долины Царей.
Поговорив ещё немного, мы распрощались, и нам снова поцеловали руки.
– Проклятие, – буркнула Нефрет, когда мы направились к комнате с мумиями, где договорились встретиться с остальными.
– Не ругайся, – автоматически отреагировала я.
– Это не ругательство. Какой же старый упрямец этот Масперо!
– Это не совсем его вина, – признала я. – Он, конечно, преувеличил, когда сказал, что Эмерсон мог бы выбрать любое другое место в Египте. Многие из них уже распределены, но есть и другие, даже в районе Фив. Только проклятое упрямство Эмерсона приковывает нас к нашей скучной работе. Куда, чёрт возьми, он запропастился?
Мы, наконец, нашли его там, где я и ожидала его увидеть – мрачно размышляющим над экспонатом, о котором упоминал Масперо. Открытие мистера Дэвиса – или, точнее, открытие мистера Квибелла (72), руководившего раскопками в то время – заключалось в обнаружении гробницы, сохранившейся до наших дней, с практически нетронутым содержимым. Конечно, предметы были не такими изысканными, как те, что МЫ нашли в гробнице царицы Тетишери. Юйя и Туйя были простолюдинами (73), но их дочь стала царицей, главной женой великого Аменхотепа III, и в их погребальном инвентаре было несколько даров от царской семьи.
– А, вот ты где, дорогой, – сказала я. – Надеюсь, мы не заставили тебя ждать.
Эмерсон был настолько зол, что мой сарказм остался незамеченным.
– Знаешь, сколько времени потребовалось Дэвису, чтобы расчистить эту гробницу? Три недели! Мы три года возились с Тетишери! Остаётся только гадать…
Я прервала его гневные тирады.
– Да, дорогой, полностью согласна, но я уже готова к ланчу. Где Рамзес и Давид?
– Пошли смотреть папирусы. – Эмерсон  неопределённо махнул рукой в сторону двери.
Хотя методы систематизации, принятые месье Масперо, оставляли желать лучшего, он собрал бОльшую часть папирусов в отдельной комнате. Рамзес и Давид увлечённо разглядывали один из лучших экземпляров – погребальный папирус, изготовленный для царицы из XXI династии.
«Книга мёртвых»  – современный термин. Древние сборники заклинаний, призванные отвратить опасности Подземного мира и торжественно провести умершего мужчину или женщину к вечной жизни, носили разные названия: «Книга Того, Что В Подземном мире», «Книга Врат», «Книга О Восхождении К Свету»  и так далее. В определённые периоды эти защитные заклинания писались на деревянных гробах или стенах гробниц. Позже их стали записывать на папирусах и иллюстрировать очаровательными маленькими картинками, изображавшими различные этапы, через которые проходил умерший на пути в рай. Длина папируса и, следовательно, его действенность зависели от цены, которую мог заплатить покупатель. Да, даже бессмертие можно было купить, но не следует насмехаться над невинными язычниками, дорогой Читатель. Средневековая христианская церковь продавала отпущение грехов и молитвы за умерших, и разве нет среди нас тех, кто поддерживает религиозные учреждения в надежде «избавиться» от наказания за свои грехи?
Но я отвлеклась. Более важным для истории, которую я собираюсь рассказать, является происхождение некоторых из этих папирусов. Их хоронили вместе с покойниками, иногда сбоку или между ног мумии. Тот самый свиток, который осматривали мальчики, нашли в Королевском тайнике в Дейр-эль-Бахри (74). Мумии разных царских особ были спасены из разграбленных гробниц и спрятаны в расщелине фиванских гор, где оставались незамеченными до 1880-х годов нашей эры. Первооткрывателями оказались грабители гробниц из деревни Гурнах (75) на Западном берегу. Несколько лет воры продавали папирусы и прочие артефакты нелегальным торговцам, но в конце концов Ведомство древностей пронюхало об их деятельности и заставило раскрыть местонахождение тайника. Повреждённые, изуродованные мумии и остатки погребального инвентаря перевезли в музей.
Нефрет тут же присоединилась к ребятам. Ей пришлось слегка подтолкнуть Рамзеса, чтобы он отошёл в сторону, после чего она склонилась над ящиком и уставилась на него так же пристально, как и мой сын.
– Он гораздо темнее, чем... чем некоторые из тех, что я видела, – пробормотала она.
– Они всегда темнеют на свету, особенно в таких условиях, – проворчал Эмерсон. – Внутри футляр такой же грязный, как и снаружи. Этот идиот Масперо…
– Это – Двадцать первая династия, – произнёс Давид. – Они, как правило, темнее предыдущих версий.
Он говорил с той спокойной, властной манерой, которую проявлял исключительно в тех случаях, когда речь шла о его специальности, и мы слушали его с уважением, которое он при этом внушал. Давид вежливо уступил мне дорогу, когда я подошла к витрине.
– Но он очень красив, – возразила я. – Эти папирусы всегда напоминают мне средневековые рукописи с длинными рядами изящно написанного текста и маленькими рисунками. Эта сцена – взвешивание сердца и символа истины – изображена  так очаровательно и наивно! Царицу, коронованную и облачённую в лучшие одежды, Анубис ведёт в палату, где восседает Осирис (76). Тот (77), божественный писец с головой ибиса, стоит с пером наготове, готовый записать приговор. А сзади ждёт отвратительное чудовище Амнет, готовое пожрать душу, если она не выдержит испытания.
– Кому ты адресуешь свою лекцию, Пибоди? –  раздражённо спросил Эмерсон. – Здесь нет туристов – только те, кто не хуже тебя знаком с предметом.
Нефрет тактично попыталась смягчить эту критику – совершенно излишне, поскольку я никогда не принимаю сарказм Эмерсона близко к сердцу.
– Этот очаровательный маленький павиан, восседающий на весах – это ведь тоже   Тот, не так ли? Почему он появляется дважды в одной и той же сцене?
– Видишь ли, дорогая, теология древних египтян – это своего рода мешанина, – ответила я. – Обезьяна на весах, или, как в некоторых случаях, рядом с ними, – один из символов Тота, но я готова бросить вызов даже моему высокоучёному мужу, чтобы он объяснил, что эта обезьяна там делает. 
Эмерсон зарычал, и Нефрет быстро подошла и взяла его за руку.
– Я очень голодна, – объявила она. – Можем ли мы теперь отправиться на ланч?
Она увела мужа, а я последовала за ней с мальчиками. Рамзес предложил мне руку – любезность, о которой он редко вспоминал.
– Очень ловко проделано, – заметил он. – Уверен, он прыгнул бы в пасть крокодилу, если бы она предложила. Матушка, тебе действительно не следует провоцировать его, когда он разгневан.
– Он сам всё начал, – ответила я и усмехнулась, потому что это заявление прозвучало так по-детски. – Музей постоянно выводит его из себя.
– Что сказал Масперо? –  спросил Рамзес. – Я уверен, что вы с Нефрет пытались убедить его изменить решение.
– Он отказался.  Полагаю, он прав. Отдав фирман (78) мистеру Дэвису, он не может отменить его без веской причины. Не понимаю, почему твой отец настаивает на том, чтобы остаться в Долине. Это всё равно, что сыпать соль на собственные раны. Каждый раз, когда мистер Дэвис находит очередную гробницу, у Эмерсона подскакивает давление. Гробница Тетишери – достижение для любого археолога, но ты же знаешь отца: мы давно не натыкались ни на что интересное, и он был бы очень рад новому замечательному открытию.
– Хммм, – задумчиво протянул Рамзес.


56.   Галабея – длинная рубаха с широкими рукавами, свободная мужская одежда.
57.   Коты и кошки семьи Эмерсон носят имена древнеегипетских богов. Гор, Хор — древнеегипетский бог неба и солнца в облике сокола, человека с головой сокола или крылатого солнца. Анубис — древнеегипетский бог погребальных ритуалов и мумификации (бальзамирования). Он также был «стражем весов» на суде Осириса в царстве мёртвых, знатоком целебных трав. Именно он помогал покойникам перейти через реку Стикс и достигнуть места их вечного покоя. Анубис изображался в облике человека с головой шакала. Его задачей было защитить умерших от зла и помочь им в их дальнейшем пути. Бастет (Башт) – имя богини радости, веселья и любви, женской красоты, плодородия и домашнего очага. Считалась защитницей фараона и бога солнца, покровительницей беременности и деторождения, защитницей от заразных болезней и злых духов. Изображалась женщиной с головой кошки.
58.   Скорее всего, имеется в виду Комплекс Султана Калавуна — достопримечательность Каира. Комплекс был построен между 1284 и 1285 годами султаном аль-Мансуром Калавуном. Он включает в себя мечеть, медресе, мавзолей и больницу. Однако в имеющихся ссылках ни слова не сказано о том, что мечеть разрушена.
59.   «Наргиле» — курительный прибор, распространённый в странах Ближнего Востока и Магриба. Это устройство для курения табака, пропускающее дым через воду. Он похож на кальян, но ьотличается от него длинным рукавом вместо трубки.
60.   Салам алейхум – мир тебе/вам, традиционное арабское приветствие.
61.   Ситт Мириам – Дева Мария (арабск.).
62.   Абу Шитаим – Отец Проклятий (арабск.)
63.   Согласно мифам Древнего Египта, после смерти душа попадала в царство Осириса. Там её ждало самое важное испытание – церемония «Взвешивания сердца». На одну чашу весов клали сердце умершего, а на другую – перо богини Маат (символ истины и справедливости). Если сердце оказывалось тяжелее пера, значит, человек жил нечестно, совершал злодеяния и лгал. В этом случае его душу поглощало ужасное чудовище Амат (Амамат, Амнет) с головой крокодила и телом льва – и он исчезал навсегда!  Но если сердце было лёгким, как перо, душа отправлялась в райские поля Иалу, где жизнь продолжалась в вечном счастье.
64.   В оригинале Рамзес говорит: «Моя маленькая газель». В английском языке это слово нейтрально, а вот в русском и арабском – женского рода. Пришлось заменить.
65.   Хефрен (Хафра) — фараон Древнего Египта из IV династии, правивший приблизительно в 2547–2521 годах до н. э.  Хефрен был сыном или братом Хеопса. Геродот характеризует его как продолжателя деспотической политики Хеопса.
66.   Гастон Камиль Шарль Масперо (1846 — 1916 гг.) — французский египтолог. Состоит в длинном списке тех, кого Эмерсон не выносит.
67.   Тетишери — древнеегипетская царица-мать в период поздней XVII династии и начала XVIII династии. См. восьмой роман – «Пруд гиппопотамов».
68.   Открытая бритва, она же опасная бритва – это бритва с лезвием, которое складывается в ручку. В русском языке укоренилось второе название, но повторение слова «опасный» делает перевод неуклюжим.
69. Имеется в виду Египетский музей в Каире.
70.   Концессия (от лат. concessio — «разрешение, уступка») — форма государственно-частного партнёрства, при которой государство передаёт частной компании, организации или лицу/группе лиц право на управление и эксплуатацию определённых объектов или услуг.  Суть концессии: государство (концедент) передаёт в эксплуатацию частному бизнесу имущество, а организация (концессионер) принимает на себя обязанности инвестировать в этот объект. За это концессионер получает право пользоваться им, а также получать прибыль. При этом не происходит права передачи имущества: оно остаётся в государственной собственности.
71.   Тия (также Тейе, ок. 1398 — 1338 гг. до н. э.) — супруга египетского фараона Аменхотепа III (XVIII династия). Мать фараона-реформатора Эхнатона, бабушка Тутанхамона.
72.   Джеймс Эдвард Квибелл (1867 —1935 гг.) — английский египтолог.
73. Не совсем простолюдинами. Юйя и Туйя — древнеегипетская знать, жившая во времена середины XVIII династии Нового царства Египта. Они происходили из Ахмима и носили титулы, связанные с культом местного бога Мин.   Туйя (умерла приблизительно в 1375 году до н. э.) — знатная женщина, мать царицы Тии, тёща фараона Аменхотепа III, супруга Юйи. Она была вовлечена во многие религиозные культы и носила такие титулы, как «Певица Хатхор», «Певица Амона», «Управляющая артистами» Амона и Мина, «Управляющая гаремом» Мина в Ахмиме и Амона в Фивах.  Юйя — жрец бога Мина и военный колесничий. Хотя Юйя и Туйя не принадлежали к королевской семье, их дочь Тия (см. примечание 71) стала главной женой фараона Аменхотепа III. Очевидно, Амелия имеет в виду, что они не принадлежали к царской семье.
74. Королевский тайник, Royal Cache — это древнеегипетская гробница, расположенная рядом с Дейр-эль-Бахри в Фиванском некрополе, напротив современного города Луксор.  В ней содержатся мумифицированные останки и погребальный инвентарь более 50 королей, королев и других членов королевской семьи Нового царства. Изначально гробница использовалась как последнее место захоронения верховного жреца Амона Пинеджема II, его жены Несхонс и других близких членов семьи.   Открытие гробницы местными жителями в период с 1860 по 1871 год, а египтологами — в 1881 году вызвало сенсацию. Мумии быстро стали изюминкой нового египетского музея (тогда в Гизе).
75. Эль-Гурна – деревня, которая нынче является одним из основных центров туризма в Египте. Расположена неподалёку от Луксора, на западном берегу реки Нил. Это бедная деревня Луксора с небольшим количеством жителей, но именно там живёт множество профессиональных расхитителей гробниц; в романах о Пибоди она выведена под названием «Гурнах» или «Гурнех», в зависимости от переводчика. Строго говоря, финальное «х» не должно читаться, но так уж получилось. Хочу отметить, что Э. Питерс зачастую употребляет «е» вместо привычного нам «а» в египетских именах и названиях – например, Амон-Ре вместо Амон-Ра и т.п. Так что дословно деревня у неё называется «Гурне». Но я не стал отступать от текстов предыдущих романов.
76.   Осирис — бог возрождения, царь загробного мира в древнеегипетской мифологии и судья душ усопших.
77.   Тот (Теут, Тут, Туут, Тоут, Техути, Джехути) — бог мудрости, знаний, Луны в древнеегипетской мифологии. Один из самых ранних египетских богов.  Изображался, как правило, в виде человека с головой ибиса, в руках держал посох и анх. (Анх (также известен как «ключ жизни», «ключ Нила», «бант жизни», «узел жизни», «крест с петлёй», «египетский крест») — сакральный символ культуры Древнего Египта.) Священными животными Тота были павиан и ибис.
78. Фирман – указ или декрет монарха в некоторых исламских государствах Ближнего и Среднего Востока. В данном случае – разрешение на раскопки (которое формально выдаётся правителем).
79.