О василиске пустыни Руб-эль-Хали...

О василиске пустыни Руб-эль-Хали и зеркале девицы Агнессы

Из хроник брата Бонифация Толедского, записанных в лето Господне 1147

В те дни, когда сарацины проливали кровь христиан в Святой Земле, случилось купцу Гвидо из Пизы пуститься в дальний путь. С ним шли: лекарь Бартоломео из Венеции, который изучал травы египетские и знания арабские; девица Агнесса, дочь франкского рыцаря, везущая приданое в Иерусалим; и я, недостойный, монах Бонифаций, везущий реликвии святых для храма Гроба Господня.

Караван наш держал путь через пустыню Руб-эль-Хали, которую арабы зовут "Четвертью Пустой" — ибо там не живет ни человек, ни зверь, ни птица, а лишь джинны да духи проклятых. Дорога эта была кратчайшая, но опасная более всех прочих.
 
На седьмой день пути, когда солнце стояло в зените подобно оку Немезиды, заметили мы странность: верблюды наши начали беспокоиться, фыркать и пятиться. Проводники-бедуины, люди мудрые в делах пустынных, стали шептаться меж собой и указывать на дальний бархан, который возвышался подобно спине спящего дракона.

— Макрух! — восклицали они. — Проклятое место!

Купец Гвидо, человек дела и расчета, не внимал их словам:
— Суеверие! Идем дальше, время — деньги, а путь далек.

И велел каравану двигаться к тому бархану, ибо там виднелся колодец.

Но едва мы приблизились, случилось ужасное. Из-за песчаной горы выступил зверь, подобного которому не описывал ни Плиний Старший, ни Исидор Севильский в своих "Этимологиях". Был он величиной с молодого быка, но телом птичьим — весь в желтых перьях, которые блестели как злато на солнце. Голова петушиная с гребнем-короной, но взор его был полон такой злобы, что самый дьявол устрашился бы. Крылья же его были не птичьи, а подобные крыльям нетопыря, черные и кожистые, размахом в три сажени. А вместо хвоста — живая змея с головой гадючьей, которая шипела и извивалась.

Узрев сие чудовище, я сразу понял — василиск! Тот самый царь змей, о котором писал философ Эриугена и святой Амвросий. Как говорит Лукан: "Из крови медузы Горгоны излился яд, и где капля упала на ливийский песок, там зародился василиск".

Первым погиб молодой погонщик Ахмед — только взглянул на тварь, и сразу упал, почернев лицом. За ним — старый Юсуф и его верблюды. Трое мертвых в мгновение ока, и смрад такой поднялся, что живые едва не задохнулись.

— Отвратите очи! — закричал я. — Не смотрите на него! Это василиск, убивающий взглядом!

Лекарь Бартоломео, человек ученый, тотчас понял опасность:
— Как пишет Авиценна, — молвил он, не поднимая глаз, — василиск рождается из змеиного яйца, высиженного петухом в полнолуние. Дыхание его отравляет воздух, а взгляд разит насмерть.

Купец Гвидо, хоть и был человеком торговым, не растерялся:
— Что же нам делать? Бежать? Но куда в пустыне?

Тварь между тем приближалась, волоча за собой змеиный хвост. Вокруг нее песок чернел и дымился, а воздух дрожал от зноя неземного.

И тут девица Агнесса, до того молчавшая, вдруг воскликнула:
— Подождите! Я знаю способ!

Достала она из своего саквояжа зеркало — не простое, а венецианское, из хрусталя горного с серебряной оправой, которое было частью приданого ее.

— Я слышала, — говорила она, держа зеркало перед собой как щит, — василиск погибает от собственного отражения. Ибо зло, обращенное на себя, само себя пожирает!

Агнесса, прикрывшись зеркалом, стала осторожно поворачивать его, ловя в нем отражение чудовища.

Василиск, почуяв подвох, зашипел всеми тремя головами — петушиной и двумя змеиными. Крылья его распахнулись, застилая полнеба. Но Агнесса, дева отважная, не дрогнула. Повернула зеркало так, что солнечный луч, отражаясь, ударил прямо в глаза твари.

И произошло чудо, достойное описания! Едва василиск узрел себя в зеркале, как закричал криком таким ужасным, что скалы дрогнули, а песок поднялся столбом до облаков. Начал корчиться и биться, словно в огне адском. Перья его задымились, крылья скрючились, а змеиный хвост обвился вокруг шеи и начал душить сам себя.

Так и околел василиск от собственного яда, ибо не может зло созерцать свою истинную сущность и не погибнуть. И когда испустил он дух свой, то превратился в прах, который разнес ветер пустыни.

Мы же прославили Господа и девицу Агнессу, что спасла нас мудростью своей. И понял я тогда великую истину, о которой потом часто размышлял в келье: зеркало — символ познания себя, а познание себя — путь к спасению или погибели, смотря по тому, что в душе человеческой.

Как говорит святой Павел: "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу". Но василиск, тварь без души, увидев себя, не смог вынести правды о себе.

А мы продолжили путь свой, храня в памяти сие дивное происшествие, коим Промысел Божий показал нам, что и в самой страшной пустыне есть защита для верных.

Конец сказания о василиске