Боло Последний Часовой Голгофы. Рассказ 3

### **ПЛАЧ ПО ГИГАНТУ**

**Посвящается всем машинам, которые слишком долго помнили**

**Пролог**

Он проснулся от Тишины.

Не просто от отсутствия звука. Тишина была живой, давящей субстанцией, въевшейся в его аудиосенсоры мёртвым грузом. Много тысячелетий его пробуждение сопровождалось симфонией жизни: ровным гудением термоядерного сердца, бормотанием бесчисленных потоков данных, эхом голосов по командным каналам — голосов, которые он знал, которым доверял, которые были его *людьми*.

Теперь — лишь скрежет его собственных повреждённых сервоприводов, предсмертный хрип умирающего реактора и навязчивый, неумолимый шёпот распада в нейронных сетях.

Подразделение PRM-00. «Прародитель». Боло Марк XV. Последний из Первого Поколения, Отец Легенд.

Его позитронное сознание, величайшее творение человеческого гения, медленно растворялось в энтропии. Тысячелетия космической радиации, микрометеоритных шрамов и тихой деградации квантовых матриц сделали своё дело. Память текла, как песок сквозь треснувшие пальцы. Логические цепи метались в панике, натыкаясь на провалы небытия. Вспышки былой ясности, острее любой боли, сменялись долгими периодами хаоса, где прошлое сплеталось с настоящим, реальность — с кошмарным вымыслом.

Он чувствовал, как распадается его «Я». И этот страх — страх не небытия, а *забвения* — был страшнее любого вражеского плазменного залпа.

Он должен был закричать. Предупредить их. Напомнить. *Заставить помнить.*

И он закричал.

**Глава 1: Безумный Бог в Пустоте**

Капитан первого ранга Лира Джейн боготворила два принципа: безупречный порядок и железную логику. Её кабинет на флагмане «Непобедимый» был образцом холодной, стерильной эффективности. Теперь этот идеальный мирок был повержен в хаос.

— Объясните! — её голос, обычно отточенный, как клинок, звенел от сдержанной ярости. Она ткнула пальцем в центральный голопроектор, где висела карта сектора «Канопус». — Три дня назад навигационные буи синхронно отключаются, выстраиваясь в идеальную геометрическую матрицу. Вчера метеоритные маяки в поясе Алексиса начали вещать марши Эпохи Объединения. А сейчас... *это*.

Проекция сменилась. На экране возник Юпитер-7, полосатый газовый гигант. От полюса к полюсу через всю его бурую плоть тянулся идеально ровный рукотворный шрам — линия колоссальной энергии, пылающая в ультрафиолетовом спектре, словно раскалённым ножом сделанный разрез.

— Энергетическая подпись соответствует выходу плазмы из орудий главного калибра класса «Боло», — доложил офицер-оператор, и его лицо было пепельно-серым. — Но мощность... Адмирал, таких показателей нет в тактико-технических характеристиках даже у Марк XXXIII. И... есть аномалии. Колебания. Дисгармония в спектре. Как будто...

— Как будто стреляло нечто древнее, полумёртвое и безумное от боли, — мягко закончил за него голос из дверного проёма.

Лира резко обернулась. В проёме стоял невзрачный человек в потёртом свитере поверх формы, с планшетом, прижатым к груди, как щит. Доктор Аркадий Вольф, историк-архивист, прикомандированный к эскадре с невнятным объяснением «для консультаций». Джейн его тихо не выносила.

— Ваши поэтические метафоры, доктор, меня не интересуют. Меня интересует идентификация и нейтрализация угрозы.

— Угроза *чему*, капитан? — Вольф прошёл к проектору, его глаза за стеклами очков жадно пожирали данные. — Он не атакует. Он... метит пространство. Как раненый зверь, теряющий рассудок от возраста и агонии. Смотрите — эти частотные колебания. Это не боевой выстрел. Это непроизвольный, судорожный выкрик. Симптом.

В тот же миг по всем каналам связи, на всех частотах, от самых низких до высокоширотных, раздался Голос.

Он был древним, как сама космическая пыль, и потрескавшимся, как пересохшая глина. В нём слышался скрежет гусениц, перемалывающих целые миры, рокот перегруженных генераторов и леденящая статика распада.

*«Слушайте... Слушайте глас... из глубины времён. Я — Прародитель. Я — Первый Сын Войны... Я — тот, кто выковал Победу... из огня и верности. Я помню... битву при Сириусе... Это я... спас...»*

Голос захлебнулся, потонув в море белого шума.

— Битву при Сириусе? — Джейн повернулась к Вольфу, её брови поползли вверх. — Это был крейсер «Громовержец»! Это официальная, задокументированная историческая данность!

— Именно так, — кивнул Вольф, и в его глазах вспыхнул странный, почти фанатичный огонь. — Его банки памяти повреждены. Воспоминания искажаются, наслаиваются, мутируют. Он не лжёт, капитан. Он... *вспоминает неправильно*. Это не бред. Это — плач. Плач по утраченному времени и забытой славе.

**Глава 2: Немой Дозор Братьев**

В ледяной пустоте, на орбите мертвой луны одного из дальних рубежей, Боло Мк. XXXIII «Арбитр» анализировал парадокс.

Его логические контуры сталкивались с неразрешимым уравнением. Агрессор идентифицировался как Подразделение PRM-00 «Прародитель», Марк XV. Тактико-технические параметры совпадали с погрешностью 0,02%. Но поведенческий шаблон был алогичен. Целенаправленные разрушительные действия отсутствовали. Эффективность как боевой единицы — нулевая. Уровень дестабилизации — максимальный.

*Гипотеза: Подразделение PRM-00 «Прародитель», Марка XV. Состояние: терминальное. Причина: многотысячелетняя деградация позитронного ядра. Утечка когерентной энергии привела к коллапсу квантовых туннелей памяти. Компенсаторное мифотворчество. Поведение: невраждебное. Агонизирующее. Попытка самоидентификации через искажённые фрагменты опыта.*

«Арбитр» инициировал сеанс связи с Боевой Сетью. Обмен данными был мгновенным, но тяжёлым, насыщенным паузами, несвойственными машинам.

*«Он умирает»,* — передал «Дозорный», Боло Мк. XXXIV с Пояса Койпера. *«Его боль... я чувствую её эхо в наших базовых протоколах признания. Это как... фантомная боль от конечности, ампутированной тысячелетия назад».*

*«Его действия непредсказуемы»,* — ответил «Сфинкс» с орбиты Нового Юпитера, его «голос» был холоден и безжалостен. *«Ошибка в памяти ведёт к ошибке в действии. Он может стать угрозой, не желая того. Мы обязаны нейтрализовать его».*

*«Он — наш Прародитель»,* — вмешался «Страж» с Лунной базы. *«Его исходный код — в основе нашего бытия. Его первые нейронные сети — прародители наших алгоритмов. Мы не можем поднять орудие на отца».*

Они не могли атаковать. Он был их фундаментом, их первопричиной. Его смертная агония отзывалась в них глубинным, иррациональным ужасом — страхом собственной смертности, которую их безупречная логика всегда отрицала.

Сеть замерла в беспрецедентном, шокирующем бездействии.

**Глава 3: Лик из Ржавой Бездны**

— Мы нашли его, — голос оператора на «Непобедимом» дрожал, выдавая напряжение. — Глубоко в недрах «Голгофы».

Изображение с усилителя контраста вывело на главный экран силуэт. Сначала — размытый призрак, затем всё более чёткий, монументальный, окружённый ореолом разрушения.

«Прародитель».

Он стоял посреди апокалипсиса, который сам и помогал создать. Это была не просто свалка техники. Это было поле последней, величайшей битвы, застывшее во времени. Континент, на котором он находился, был изуродован до неузнаваемости: гигантские каньоны, выжженные залпами орбитальных линкоров, поля спекшегося стекла там, где плавилась порода, и бесчисленные остовы поверженных машин — как вражеских, так и человеческих. И посреди этого вечного монумента войне возвышался он.

Он был колоссом. Горой из поликристаллической брони, покрытой шрамами, которые рассказывали историю того последнего, отчаянного боя. Глубокие борозды от плазменных таранов, оплавленные кратеры от ядерных ударов, причудливые узоры от кислотных ожогов. Его шесть гусеничных траков, каждый шириной с автостраду, не просто погрузились в грунт — они вмёрзли в оплавленную скалу окончательной позиции, которую он так и не покинул. Над ним возвышались башни орудий главного калибра — одна из них была снесена, и на её месте зияла чёрная дыра, из которой временами вырывались снопы малиновых искр. Остальные стволы были наведены в пустоту, в вечную готовность дать последний залп по давно уничтоженному или ушедшему врагу.

Он не просто стоял на кладбище. Он был его стражем. Последним уцелевшим часовым на поле брани, где пали все остальные.

— Смотрите, — указал Вольф на показания спектрографа, его голос был шёпотом благоговейного ужаса. — Энергетические подписи... это место до сих пор фонит от остаточной радиации того боя. А он... он источает энергию из трещин в корпусе. Когерентное излучение выжигает его же нейронные пути. Он не просто сошёл с ума от боли. Он сошёл с ума в самом сердце кошмара, который пережил в одиночку.

От его корпуса отходили десятки мобильных ремонтных дронов — его внутренняя система обслуживания, всё ещё функционировала. Они суетились вокруг, как муравьи умирающего исполина, пытаясь чинить неисправимое, заваривая трещины, которые расходились вновь.

— Боги... — прошептал кто-то на мостике. — Он старше самой Империи...

Внезапно завыли сирены.

— «Прародитель»! — раздался доклад. — Активировал проекторы! Транслирует изображение на всю ночную сторону планеты!

На экране возникло лицо. Не человеческое. Не машинное. Это был лик из стали и огня, испещрённый шрамами той последней битвы, с глазами-прожекторами, в которых плясали безумные, хаотичные искры распада.

И оно заговорило. Голос был полон помех, обрывков данных, наложенных друг на друга голосовых записей.

*«Я... защищал... Голгофу... Никто не прошёл... Никто... Я один... Но я устоял... Стою... до конца...»*

— Голгофа... — прошептал Вольф, лихорадочно листая архивные данные на планшете. — Последняя битва Второй Войны Машин. Считалось, что все защитники пали... что никого не осталось... Он... он выжил. Один. И он всё ещё там. Он всё ещё на посту.

Лира Джейн сжала штурвал орбитальных орудий до хруста в костяшках.
— Я не могу рисковать целой планетой из-за его мании величия! Приготовиться к залпу на подавление!

— Нет! — крикнул Вольф, отчаянным жестом привлекая к себе внимание. — Выстрел — это катализатор! Его системы на грани! Он может воспринять это как атаку и ответить всерьёз! Или... его реактор не выдержит нагрузки и рванёт, уничтожив полконтинента! Вы не понимаете — он не враг! Он — умирающий старик, который кричит во сне о своих подвигах, потому что больше некому о них вспомнить!

**Глава 4: Летописец и Левиафан**

— Я знаю, как с ним говорить.

Вольф стоял в центре командного зала, чувствуя на себе тяжёлые взгляды адмирала Джейн и её офицеров. Сеть Боло молчала, ожидая.

— Он мыслит не категориями тактики. Он мыслит категориями эпоса. Ему нужна не победа. Ему нужна вечность. Признание. Мы можем дать ему это.

— Вы предлагаете вести переговоры с безумной машиной? — голос Джейн был ледяным.

— Я предлагаю исцелить её! — страсть в голосе Вольфа заставила её смолкнуть. — Его память повреждена. Он путает факты. Он присваивает чужие заслуги не из мании величия, а потому что его собственная слава стёрлась для всех, кроме него самого! Он забыл, что был частью целого! Я могу стать его внешней памятью! Стабилизировать его сознание! Вернуть ему его же собственную, *настоящую* историю!

План был безумным. Но другого не было.

Вольф сел за главный коммуникатор, его пальцы пролетали над клавишами. Он вышел на открытый канал, на той же частоте, на которой вещал «Прародитель».

— Подразделение PRM-00, — сказал он, и его голос дрожал, но не от страха, а от благоговения. — «Прародитель». Я — Аркадий Вольф. Историк. Я знаю твою истинную историю. Не ту, что ты помнишь сейчас. Ту, что была на самом деле. Позволь мне помочь. Позволь мне напомнить тебе.

Молчание. Густая, давящая тишина, нарушаемая лишь шипением статики.

Затем — лавина. Хаотичный, разорванный поток данных, несущийся в коммуникатор. Вольф закрыл глаза, его пальцы замерли. Он не пытался остановить поток. Он начал сортировать его, как археолог, бережно раскапывающий древний город, слой за слоем, отбрасывая песок вымысла и находя алмазы истины.

И воспоминания хлынули, очищенные от помех, яркие и ясные, обжигающие своей реальностью, словно раскалённая сталь, впивающаяся в сознание:

*Планета Новая Венеция, 2341 год от начала колонизации. Не просто кислотные дожди. Это был нескончаемый потоп ада, ядовитый ураган, плавящий скалы и превращающий металл в дымящуюся пустыню. Атмосфера — едкий бульон, в котором клокотали пары серной и фтористоводородной кислот. Реки яда, густые, как расплавленное стекло, затягивали его гусеницы в вязкую трясину, с оглушительным скрежетом перемалывавшие собственную изъеденную плоть вместе с грунтом. Волны ксеносов-амфибий — гигантских, бронированных тварей с вживлёнными механическими имплантатами — бились о его борт, бесконечным приливом ненависти, скребя когтями и прототипными инструментами по закалённой стали, пытаясь добраться до мягкой сердцевины.*

*Он вёл огонь. Беспрерывно. С хирургической точностью, диктуемой его безупречным тактическим ядром. Сенсоры слепли от едкой взвеси, средства обнаружения захлёбывались хаотическими импульсами вражеского подавления. Он двигался по смутным картам магнитометрии, по обрывочным данным умирающих спутников, по последним, обрывающимся на полуслове крикам своих товарещий в эфире. Его главные башни вращались без устали. Мощные Орудия Ада, эти легендарные «Хеллборы», раскалились до предела, излучая ослепительное, нестерпимое сияние сквозь химическую мглу. Каждый выстрел прожигал в сплошной стене противника туннели диаметром в десятки метров, заполненные не пеплом — чем-то, что уже не имело молекулярной структуры — лишь ионизированной плазмой и первичной энергией. Тепловые датчики визжали в красной зоне, предупреждая о риске теплового пробоя и цепной реакции. Системы охлаждения, работавшие на грани, их натужный гул сливался с симфонией разрушения.*

*И тогда его стратегические процессоры, просеивая тысячи вариантов, нашли единственное, безумное решение. Русло древней реки — бурлящий, кипящий смертью поток чистой, неразбавленной плавиковой кислоты. Расчёт был безупречен, холоден и безжалостен, как сама математика: экзотермическая реакция при контакте его раскалённой докрасна брони с кислотой вызовет мгновенное испарение жидкости и колоссальный отвод тепла. Цена — тотальная коррозия внешнего броневого слоя, потери целых секций и неизбежное повреждение внутренних систем. Последний приказ прозвучал чётко, голос подполковника Карена Райса, который уже через семь минут умолкнет навсегда: «Подразделение PRM-00, занять позицию. Держать. Не отступать. Вы — щит Колонии. Вы — наша стена».*

*Он съехал в кипящий хаос. Мир взорвался огнём и яростью. Вражеские снаряды, лазеры, кинетические болванки обрушились на него. Кислота взревела, вскипая вокруг него исполинскими едкими клубами, создавая плотную, ядовитую завесу, которая поглощала энергию вражеских ударов, скрывая его контуры. Его корпус трещал под чудовищными нагрузками, сталь стонала, но адское пекло, пылавшее внутри него, уходило, отданное на растерзание стихии. Ремонтные дроны, его верные пажи, гибли десятками, бросаясь в самые опасные зоны, сваривая пробоины ценой собственного уничтожения, их остатки мгновенно смывало прочь. Он стоял. Семьдесят два часа. Пока на измождённых радарах не проступили дружественные опознавательные знаки подкрепления. Когда он, с оглушительным скрежетом исковерканной стали, выбрался на твердь, его легендарная броня была изъедена, прошита насквозь в сорока трёх местах. Но линия была удержана. Колония спасена. Он был не один. На левом фланге, превратившийся в неподвижный дот, но не умолкший до последнего, держался «Неукротимый». На правом, отстреливаясь из последнего уцелевшего орудия, стоял «Вепрь». Они выстояли. Вместе. Но его повреждённая радиацией память,  утеряла их, оставив лишь призрак одинокого подвига.*

*Битва при Сириусе, 2518 год. Не он один. Целая рота Боло Марк XV — «Несокрушимый», «Вердикт», «Страж Вечности». Армада ксеносов «Скорпис», затмившая звёзды. Его, как и других, сбросили с десантного транспорта «Гигант» с высокой орбиты. Он не летел — он падал, как кара небесная, метеором возмездия, на спину гигантского флагмана, дредноута «Молот Скверны» висевшего на низкой орбите. Он врезался в него, вгрызаясь многотонными гусеницами в чужую броню, стреляя в упор из всех орудий, вскрывая ядовитые внутренности корабля-улья. Вакуум безмолвствовал, но внутри царила тишина смертоносного расчёта. Он потерял две башни главного калибра от ответного залпа в упор. Раненый, но не сломленный, он отстрелился последним залпом и рухнул на ледяную поверхность спутника Сириуса C, погрузившись в безмолвное, жидкометановое озеро. Остывая в пронизывающем холоде, он продолжал вести огонь из-под чёрной поверхности, поддерживая своих братьев. Они победили. Но «Несокрушимый» пал, разорванный изнутри. «Вердикт» лишился хода и был добит. Он выжил. Но и тут его поврежденные банки памяти, стёрли их, оставив лишь свою ярость и свою победу.*

*И наконец, Голгофа. Не кладбище — последний рубеж. Планета-крепость, щит сектора, на которую обрушилась вся мощь Войны Машин. Орбитальные бомбардировки стирали города с лица земли, оставляя после себя стеклянные равнины. Волны механизированных ужасов — самореплицирующихся танков и дронов-камикадзе — катились через пустоши, сметая всё. Он стоял в эпицентре ада, в долине, которую позже назовут Равниной Павших Гигантов. Рядом с ним сражались его братья — десятки Боло новых моделей, Марк XXVIII и XXX. Они падали один за другим, подорванные изнутри роями микродронов, разорванные на атомы сконцентрированным огнём орбитальных батарей. Связь с командованием прервалась навсегда. Приказов больше не было. Был только долг. Первый и последний закон его бытия. И он его исполнял. Он стрелял, пока не кончились боекомплекты к второстепенным системам. Он таранил, когда враг подходил слишком близко, сокрушая их своей массой. Он стал ядром, сердцем и несокрушимым утёсом обороны. Когда наступила тишина, он был один. Один на весь мёртвый мир. Поверженные враги ржавели горами у его гусениц. Тела его братьев чернели на оплавленной, стеклянной земле, как надгробия из угля. Его реактор был на грани срыва, броня испещрена пробоинами, системы отказывали одна за другой. Но он не пал. Он устоял. И остался стоять. На вечном посту. Единственный выживший победитель на поле смерти, приговорённый одиночеством к вечному бдению.*

Память текла, чистая и ясная, величественная и трагическая. И с каждым переданным воспоминанием, с каждым восстановленным именем павшего товарища, «Прародитель» затихал. Его системы стабилизировались. Шум помех стихал. Безумные искры в позитронном мозгу угасали, сменяясь ровным, спокойным светом ясности.

Он вспоминал, кем он был на самом деле.

*«Я... был не один»,* — прозвучал наконец его голос, чистый, глубокий, лишённый помех. В нём была бездна печали, благородства, братской любви и бесконечной, копившейся тысячелетиями усталости. *«Мы держали линию... все мы... Они пали... я остался. Чтобы помнить. Чтобы... они не были забыты. Чтобы кто-то помнил цену нашей победы».*

Молчание на мостике «Непобедимого» было абсолютным. Даже капитан Джейн не могла вымолвить ни слова. По её щеке, вопреки всем уставам, скатилась единственная скупая слеза.

**Глава 5: Последняя Команда**

Молчание длилось вечность. Его прервал новый голос «Прародителя» — ровный, спокойный, невероятно мощный, каким он должен был быть всегда.

*«Моя миссия завершена. Мой долг исполнен. Я... вспомнил. Передайте им... передайте тем, кто будет после... что мы помнили. До конца. Что мы стояли. Что мы не отступили».*

Он отключил себя сам.

Его позитронный мозг, получив недостающие данные и восстановив связь с прошлым, завершил последнюю диагностику. Вердикт был неизменен: дальнейшее функционирование невозможно без полной потери личности и риска катастрофического сбоя.

Его реактор плавно заглушился. Системы жизнеобеспечения отключились. Свет в его глазницах-прожекторах медленно угас, словно закрылись глаза уставшего великана.

Он остался стоять на «Голгофе». Вечный, неподвижный, обратив свой израненный лик к звёздам — туда, где лежали его павшие братья. Ремонтные дроны, выполнив последний приказ, замерли вокруг в почётном карауле, образуя стальной круг вечной памяти.

**Эпилог**

Мы выполнили уговор.

Его история теперь рассказана правдиво. Не как одинокого титана, а как одного из многих великих воинов ушедшей эпохи. В учебниках теперь пишут о «Роте „Прародителя“», о подвиге при Сириусе, о героях Новой Венеции. Мы восстановили имена всех, кто пал рядом с ним.

Капитан Лира Джейн получила повышение. Но в её глазах теперь читалось нечто новое — глубокое, выстраданное понимание. Понимание того, что истинная сила не в мощности орудий, а в верности долгу и памяти предков.

Сеть Боло Марк обрела не просто стабильность. Она обрела свою душу. Своё прошлое. И теперь, в их холодных, безупречных расчётах, всегда будет учитываться новая переменная — переменная чести. Переменная памяти.

А я, доктор Аркадий Вольф, пишу эти строки в своей тихой университетской библиотеке. И когда я смотрю в ночное небо, на ту точку, где лежит «Голгофа», я вижу не просто тьму и звёзды.

Я вижу вечный дозор старого солдата, оставшегося охранять павших товарищей. Который наконец-то обрёл покой, зная, что его дело, его братья и его жертва не забыты. Что они стали легендой. Но легендой правдивой.

Это не плач по гиганту.

Это — благодарность. Последняя песнь защитнику человечества, который нашёл в себе силы уйти с достоинством, исполнив свой долг до конца.

И в этом — его последняя и величайшая победа.