Внезапность озарений
К этому времени у меня уже были написаны несколько произведений. Если свою первую повесть «Нилгири» я писал по впечатлениям от поездки в южные штаты Индии, то повесть «Клен» родилась на берегу Балтийского моря в тот самый майский день, когда я прогуливался по пляжу и подбирал выброшенный волнами янтарь. Собрал полную горсть, и потом, сидя на дюне, рассматривал каждую крупинку на свет, чтобы обнаружить внутри нее древнего пленника. А потом увидел старика. Повесть «Нилгири» к этому времени была уже написана. Получилось умеренно крупное произведение, хорошо причесанное как на пробор, уже вполне зрелое, с решительным взором лирического героя, погруженного в свои воспоминания о путешествии, которое сложилось вполне удачно. Впечатления от поездки смешались с волнительными сновидениями, что добавило рассказанной истории ярких красок и образов. Работалось над ней легко, как будто я снова ходил по тем самым тропам в джунглях и записывал все что видел и о чем размышлял. На этот раз мной завладела идея, возникшая у моря, среди дюн, поросших высокой травой, песчаных обрывов с деревьями, которые в немой безысходности толпились у края бездны, а иные уже склонялись над ней покорные судьбе, что влекла их к гибели, ведь с очередным штормом они сорвутся, и морские волны подхватят их, чтобы растерзать.
В хорошую погоду видно далеко. Дикий безлюдный пляж там, в дымчатой дали, заканчивался высоким мысом. А морской горизонт прочерчивал отчетливую линию между водой и небом, по которому ползли перламутровые облака. Пересмотрев свои находки, я высыпал их в карман куртки и задумался о старике, одиноко бредущем по пляжу и что-то высматривающем у себя под ногами. Время от времени он осторожно наклонялся, опираясь на палку, и подбирал янтарь; ну конечно у него была палка, куда ж без нее? На нем было распахнуто пальто, вокруг шеи намотан синий шарф, седые волосы гладко приглажены назад. Я представил старика так отчетливо, что можно было и в самом деле поверить в его существование, но это была всего лишь иллюзия или мираж, созданный моим умственным взором. Не я ли это в далеком будущем? Над головой засмеялись чайки, словно они уловили эту мою эфирную мысль, и она рассмешила их. Но кто знает? Старик тоже сел на песок и принялся рассматривать свои находки на просвет. Я тотчас представил, что за годы жизни на побережье у этого человека набралась большая коллекция янтаря с насекомыми внутри. Ведь он может приходить на берег каждый раз, когда взволнованное штормом седое море вновь разбросает на берегу свои дары. Но стихия корыстна и алчна: она отдает янтарь и взамен берет землю. У старика есть свой дом в деревне. Я видел такой дом окруженный садом, он стоял возле обрыва. Старик живет там и борется с коварной стихией. Год за годом обрыв приближается к его саду. Нетрудно себе представить, сколько сил и упорства требуется старику, чтобы этот обрыв остановить. А кем был этот старик? Наверняка он работал школьным учителем и собирал янтарь, чтобы показывать его своим ученикам на уроках биологии, физики, химии. В деревнях не хватает преподавателей, и учитель физики вполне может заменить биолога или химика. С такими мечтаниями, обдумывая свежий замысел, я встал с песка и направился к высокому склону, вернее сказать к его пологому участку, где была тропа наверх, чтобы вернуться в деревню, сесть в автобус и ехать в город. Дома за письменным столом я сделаю наброски своих мыслей о поездке. Пока я поднимался среди зарослей облепихи, шиповника и сухих прошлогодних колосьев травы, образ старика все еще не выходил из головы. Он представлялся мне человеком крепкого духа, борющимся со стихией, которая угрожала его дому. И отчетливая картина этой борьбы рисовалась перед моими глазами.
В тот же вечер по возвращении домой, после чаепития, я записал те мысли, образы, диалоги, что возникли в моей голове на побережье. Идея увлекла меня. Я живо принялся развивать свою новую историю. Писал о людях, с которыми мой старик мог быть знаком, о беспощадном обрыве, об одиночестве. Образы героев являлись мне из моих собственных впечатлений о людях, с которыми я работал, которых встречал в городских кафе и на деревенских улицах. Они приходили в мой рассказ, играли свою роль и оставались в нем навсегда. День за днем я размышлял о судьбе стрика, писал о нем, разворачивая и перекраивая сюжеты. И дал ему имя Петр Левин.
Однажды по пути на автовокзал, проходя мимо строительной площадки, которую готовили под возведение нового здания, я увидел молодой клен и задумался: неужели его снесут или все-таки оставят расти в будущем дворе? И тотчас же явился мой Левин. Он попросил у рабочих лопату, выкопал проросток клена (пришлось изменить его возраст, ведь не мог же он выкопать рослое дерево) и поставил его в ведро из-под проданной на рынке облепихи, а вернувшись в деревню, посадил клен в своем саду. С этого дня, с этого сюжета, события в моей истории стали развиваться быстрее, они разветвлялись, разрастались и вскоре рассказ превратился в повесть.
Иногда кажется, словно бы в утренней тишине во время работы с новым текстом образы персонажей и события приходят из ниоткуда, или кто-то нашептывает их, а я записываю под эту диктовку свыше. Но это иллюзия. Появляется удивительное ощущение от того, что на бумаге мои мысли преображаются в картины большой истории. Удачная находка, образ, события вдохновляют. А желание как можно скорее увидеть свою повесть завершенной влечет к столу, к бумаге, к продолжению работы.
Уже в те годы меня не оставляла мечта создать большое произведение. Из Греции и позже из Малайзии я привез идеи двух романов и написал их. Но и этого было недостаточно. Я все больше понимал, что мне нужно объемное, необычное, важное произведение, которое превосходило бы своей значительностью все то, что мною создано прежде. Но я не чувствовал зрелости нового замысла. Шли годы, мысли о большой книге посещали меня, я искал подходящий сюжет, делал наброски, но каждый раз рвал и выбрасывал их, а потом возникали новые. Роман едва созревал в голове, и писать его не получалось, все чего-то не хватало для работы над ним.
Однажды в одной газете мне попалась маленькая статья о театре. Я пробежал ее глазами и почувствовал слово. Тема статьи не имела ничего общего с задуманным романом. И все-таки одно слово в этом очерке зацепило меня, захватило мое сознание и никак не выходило из головы. И стали возникать новые связи, подходящие свежие решения, точные образы. Вскоре появился удачный набросок первой главы. Вся идея романа представилась мне целиком. Я принялся за работу. Получается, что давно задуманный текст вышел из единственного слова, которое промелькнуло в газетной колонке. И слово это – «самопознание». Вокруг него и стали разворачиваться события романа, как раскрываются лепестки бутона, чтобы показать миру суть самого прекрасного цветка. Я продумывал образы героев, выстраивал сюжетные линии, перемешивал их, как детали мозаики, раздавал десятки имен и описывал обстановку. Постепенно вырисовывались картины любви и ненависти, поиска своего места в мире и проявления крепости человеческого духа. Рукописный текст разрастался в тысячи страниц. Первое возникшее название «Квартет наших стихий» вскоре преобразовалось в другое – «Изящное искусство стихий».
Ко времени написания этих строк мой новый роман готов лишь наполовину. И я понимаю, что работа над ним будет продолжаться еще очень долго. Он уже разделился на четыре части. В нем будут четыре героя, связанных друг с другом дружбой и силой любви. Но мне все еще неизвестно, куда приведет судьба каждого из них, чем закончится эта история, есть лишь туманные соображения, которые становятся более отчетливыми по мере продвижения к финалу.
Свидетельство о публикации №225091300498