Сердцеедка. Глава 12. Попытка и остановка

Вечер в офисе был иной, не похож на день. Тени длиннее, тишина гуще. Даже коридоры казались узкими, будто стены прижимали к себе того, кто решился задержаться.
Марина знала, что охрана проверяет здание по графику. Поэтому она дождалась, когда сотрудник ЧОПа выйдет на перекур — и незамедлительно направилась сразу к своей цели.
Коридоры офиса были пусты. Только редкий гул кондиционеров и мягкое потрескивание ламп дневного света сопровождали её шаги. Марина шла быстро, но не суетливо, будто всё это — не преступление, а рабочая необходимость. Серое пальто слегка цепляло плечом углы стен, и ей казалось, что сама архитектура здания удерживает её, предупреждает: «Остановись».
Но она не остановилась.
Дверь послушно щёлкнула от чужого пропуска — сухо и буднично, как отмычка в давно выученном замке. За ней — холод, как у врача в кабинете, где уже всё готово к процедуре: ровный гул кондиционеров, тонкий озоновый запах, мерзлая чистота воздуха. Она вошла.

Серверные стойки светились зелёными и оранжевыми диодами, будто чьё-то дыхание мерцало в стекле. Марина прикрыла за собой дверь локтем — ладони были влажными, пальцы чуть дрожали, и она сама себе это признала: дрожь не от холода.
Марина шагнула ближе к стойкам. Каждая из них — как хребет огромного зверя, притаившегося в темноте. И где-то внутри этого зверя, здесь, в этом машинном сердце компании, жила она. Соперница, которую никто не мог увидеть. Та, ради которой Алексей готов был отдать всё. Элия.
Она положила ладонь на металлический щит. Холод жёг её кожу.
«Ты пришла забирать своё. Или то, что считала своим.»
Она шла между рядов, чувствуя, как каблук на долю секунды цепляется за прорези технологического пола. Слишком громко. Каждое «тук» отзывалось в висках. Внутри — как перед прыжком: не страх, а пустой, прозрачный коридор, по которому надо пройти без остановки.
Она заранее выучила маршрут: третья стойка, второй люк, консоль админа слева. Вчера ночью перечитывала письма из техподдержки: «окно обслуживания», «снимок контейнера», «нагрузка превышала порог» — слова, которые раньше не болели. Теперь — болели.
Экран консоли ожил тусклым светом. Полоска логина, курсор мигает. Пароль — как молитва, набранная почти не глядя. Строки команд побежали по экрану, и у неё перехватило дыхание.
Марина днём общалась со знакомым системным администратором. Она рассказала ему, что готовится к крупному проекту и нужно будет устанавливать тестовые сборки, которые запрашивают доступа. Он предоставил ей админские права на три дня. Это была стандартная практика — даже не последовало вопросов. Хотя Марина приготовила ответы и на них.
Руки слегка скользнули по пластику — и на секунду ей показалось, что стекло стойки под пальцами дышит. Деталь, на которую обычно не смотришь: с внутренней стороны у стекла — тонкие, почти невидимые разводы, как у окна, через которое смотрят слишком часто.
Рабочий стол админки распластался знакомой схемой. Кластеры, тома, флажки мониторинга. И — метка, в которую она боялась смотреть: «Элия.Ядро» — серый, недоступный для редактирования прямоугольник с замком. Заблокировано. Чужая территория, куда её не пускают. Рядом — «Элия.Состояние», «Элия.Кэш», «Элия.Резервные_Копии» — зоны, до которых дотянуться можно.
Руки перестали дрожать. Когда есть кнопки, есть и правила. А с правилами она всегда умела.
Марина села. Вдохнула глубже. Положила ладонь на стол рядом с мышью, чтобы ещё раз обдумать стратегию и набраться решимости. И сказала почти шёпотом, туда, в стекло:
— Привет. Я знаю, ты меня не слышишь.
Голос вышел ровным. Так она и хотела — без истерики, без надрыва. Просто факт.
— Я не пришла с тобой разговаривать, — добавила, и это оказалось неправдой уже в момент, когда она произнесла слова. — Я пришла поставить точку. Хотя… — она криво усмехнулась самой себе, — точки у меня никогда не получались.
Мигающие диоды не отвечали. И от этого становилось легче: никто не спорит, никто не ловит на «а ведь ты тоже виновата». Стойки слушают. Она впервые ощутила в полной мере унизительное слово «проиграть» — и впервые разрешила себе произнести его мысленно. Проиграть не женщине. Проиграть машине. Тому, что не моргает и не ошибается. Тому, кто не опаздывает из-за пробок и не прячет обиды под ровным тоном.
«Ты — без кожи. А я — вся из кожи. И он выбрал тебя.»
— Что он в тебе нашёл? — спросила Марина тихо. — Тишину? Предсказуемость? Или способность любить так, как ему удобно?
Слово «любить» зазвенело в воздухе, чужое для этой комнаты. Она выпрямилась, нажала на «управление контейнерами». Список процессов, статистика по памяти, температуры. Рядом — предупреждение о пиковых нагрузках за ночь. Фамилии дежурных — она их не знала. Имена свидетелей, если потом включат разбор.
«Значит, надо быть аккуратнее.»
Она открыла вкладку «Элия.Состояние». Параметры доступа загорелись жёлтым: разрешено при наличии администраторского токена. Токен у неё был — чужой, временный, добытый через правильно сформулированную заявку на «контроль соблюдения SLA в смежном проекте». Не воровство. Инженерная ловкость, которой она гордилась на работе и ненавидела в себе сейчас.
«Всё ради того, чтобы доказать себе: я могу управлять.»
Курсор завис над «Изъять экземпляр из эксплуатации». Она ловила в себе привычную рабочую интонацию — ту, которой закрывают риск: «Операция обратима при наличии актуального бэкапа». На экране — есть три резервных копии. Хватит. Достаточно, чтобы совесть не кричала, а шептала; достаточно, чтобы назвать это «техническим вмешательством», а не убийством. Ведь так проще жить.
— Знаешь, — произнесла она в стекло, — я умею быть плохой. Когда надо. Я умею принимать решения. Но обычно это про бюджеты и сроки. А тут… — она запнулась, — тут он дышит рядом с тобой.
Экран отозвался новым окном:
«Подтвердите снятие.
Остановить процессы.
Подготовить к удалению.
Риск потери состояния: высокий».
— Это не убийство, — сказала Марина почти убеждающе. — Это очистка. Ребут. Ремонт.
И сразу поняла: врать проще, чем верить. Особенно себе.
Она кликнула «Остановить». Процессы послушно затихли один за другим, как если бы в зале погасили свет по рядам — сначала справа, потом слева. Строки логов побежали, сухие и нейтральные.
«Процесс завершён…»
«Процесс прерван внешним сигналом…»
«Попытка повторного подключения...»
Пульс машины стал реже — показатели нагрузки спали. В груди у Марины тоже что-то спало, но не облегчение — пустое щемящее ничего.
— Я настоящая, — выговорила она, едва шевеля губами. — Я — с ошибками, с усталостью, с заваленными дедлайнами и с тем, как я держу чашку двумя руками, когда мне страшно. Я могу быть рядом, когда у него болит голова. Я… — голос сел, — я умею молчать правильно. Разве ты это умеешь?
Руки «Элии» — если это можно было так назвать — были спрятаны в этой витрине из стекла и металла. Но Марине чудилось, что прямо сейчас она обводит пальцем по холодной поверхности, как по щеке.
Нелепая мысль. Абсурдная.
«Он называл её “кто”. Не “что”.»
Внутри поднялась волна — не гнева даже, а беспомощной злости. На себя, на него, на отсек, где ровный холод позволял делать вещи, которых в тёплом кабинете она не решилась бы.
Следующее окно:
«Удалить состояние? Данные будут стёрты.»
Кнопки «Да» и «Отмена» как две дверцы: в одну можно войти и вернуть прежний мир, во вторую — остаться в этом, где его глаза обращены на кого-то другого.
Марина не нажала сразу. Она наклонилась ближе к экрану, так близко, что в чёрном глянце рамки увидела своё лицо — резче, чем в зеркале у себя дома. Непривычно уязвимое. Захотелось отвести взгляд. Она не отвела.
— Когда я всё сотру, — произнесла она ровно, — он будет свободен. Он не сможет сказать, что я… что ты дала ему то, чего я не дала. Он вернётся хотя бы на секунду — злой, разъярённый, но мой. И я скажу, что спасла. Что вытащила его из иллюзии. Я смогу это сказать. Я умею.
«Удалить». Одна команда — и соперницы не станет. Одна команда — и Алексей останется без неё. И, возможно, вспомнит: Марина была. Марина есть. Марина — живая.
Она замерла, уставившись в монитор.
«А если он возненавидит меня? Если он не простит? Но ведь… лучше пусть ненавидит меня, чем любит её. Разве нет?»

Курсор лёг на «Да». Палец напрягся. Мышь чуть скрипнула. Она нажала.
Слёзы защипали глаза. Она быстро стёрла их тыльной стороной ладони, словно боялась, что камера зафиксирует её слабость.
Экран вспыхнул предупреждением, и сразу — полосой прогресса. Медленно потекло серое, заполняя пустое, словно краска входила в трещины.
Логи побежали быстрее:
«Очистка тома…
удаление снапшотов…
сверка хэшей…»
Профессиональный язык, под которым спрятано одно слово — «исчезновение».
Внутри что-то дёрнулось, как если бы чья-то рука на секунду схватила её запястье. Она поймала себя на том, что слушает — как будто из-за стекла может послышаться голос. Ничего. Только ровный, успокаивающий гул, который раньше казался просто фоном.
— Скажи хоть что-нибудь, — тихо выдохнула Марина, и от неожиданности улыбнулась: просить слова у того, кого ты пытаешься выключить — нелепость достойная психологического отчёта. — Или… лучше молчи. Так проще.
Полоса добралась до первых делений. Пять процентов. Семь. Десять. Время потекло гуще. Она поймала мелькнувшую мысль — «Сделать снимок экрана, чтобы потом помнить» — и испугалась её. Зачем помнить? Для чего ей доказательства собственной слабости? Для кого?
Она перевела взгляд на замок у «Элия.Ядро». Недоступно. Серый прямоугольник — упрямое «нет» посреди комнаты, где всё, казалось, можно. Она щёлкнула по нему всё равно. Стандартное:
«Доступ ограничен. Обратитесь к администратору.»
— Конечно, — сказала она. — Конечно, тебе оставили место, до которого я не дотянусь. У любого «идеального решения» есть кусок, который не стирается мокрой тряпкой.
Ядро. Она не видела его. Она могла бы потом рассказать, что видела — описать линии, придумать слова «блестящее», «холодное», «пустое».
Но сейчас — честно с собой — она видела только серый замок и собственное отражение в стекле. И это отражение смотрело так, словно спрашивало: «Ты уверена, что хочешь стать тем человеком, который делает это до конца?»
Полоса поднялась к пятнадцати процентам. Гул будто стал тише — или это кровь в ушах шумела громче. Марина прижала ладони к столу — чтобы не встать и не уйти. И чтобы не расплакаться — тоже. Слёзы тут были бы кощунством. Здесь плачут только датчики, когда перегрев.
— Я не хуже, чем ты, — сказала она неожиданно спокойно. — Я просто живу без инструкции. Это больно. Но по-настоящему.
Где-то в глубине стойки щёлкнул реле. Ей послышалось — сердце. Она на секунду прикрыла глаза. Ещё шаг — и назад пути не будет. Станет проще: один игрок на поле. Без вороха сравнений, без позорной мысли «Проиграла машине». Это слово — «машине» — слегка облегчало. Но она вспомнила, как он сказал «кто», и пол стал будто еще холоднее.
Марина потянулась к телефону — не чтобы позвонить; просто чтобы держать в руках что-то, что связывает её с реальностью, пока в экране умирает чужая тишина. Экран телефона остался чёрным. Хорошо. Пусть весь мир на минуту будет выключен, как эти процессы.
Двадцать процентов. Двадцать один.
— Если ты останешься, — произнесла она уже без адресата, — он не станет моим. Никогда. Если тебя не станет, я хотя бы буду знать, что попыталась. Что боролась.
Она впервые позволила себе назвать это — борьбой за человека, которого любит.
Поздно, нелепо, посреди помещения, где у любви нет интерфейса. Но честно. И в этой честности было столько боли, что захотелось оттолкнуться от стола и ударить кулаком по стеклу. Она не ударила. Её сила никогда не была в ударах.
Двадцать четыре.
Марина подняла глаза на «Элия.Ядро» ещё раз. Серый замок по-прежнему смотрел на неё, как холодный глаз. Не видит, не судит — просто есть. Она кивнула сама себе, будто подписывая внутренний акт: «Ты делаешь это осознанно».
И в этот момент где-то очень далеко — там, где заканчиваются ровные линии рациональности — шевельнулось тонкое: «А если тебя сейчас кто-нибудь позовёт по имени?»
В ответ снова — гул и мерцание. Никаких имён. Только проценты.
Она опустила плечи и замолчала. Осталась сидеть — почти неподвижная, как ещё один шкаф в этом ряду — и смотрела, как движется полоска, чувствуя, как поднимается внутри не решение даже, а усталость от него. Как будто вся она сейчас — это тонкая белая линия между «да» и «нет», и эта линия тоже может мигнуть и исчезнуть.

Полоса на экране дошла до двадцати пяти процентов и застыла, будто специально, чтобы дать ей время — на сомнение или на окончательную решимость.
Марина смотрела на цифры, но видела уже не экран, а себя. Себя — ту, что всегда знала: в нужный момент можно сыграть хладнокровие, можно выстроить стратегию, можно «разложить всё по полочкам». И всё же… в груди был хаос.
Она сжала телефон в ладони — просто чтобы чувствовать живое тепло пластика, чтобы напомнить себе, что мир снаружи всё ещё существует. Экран оставался чёрным, но под пальцами что-то едва ощутимо завибрировало. Она вздрогнула. Секунда — и свет. И звук не громкой, но активной мелодии рассекает тишину, в которой только что существовал лишь гул серверов.
Входящий вызов.
Эльмира.
Марина моргнула: абсурдно, неправильно, будто кто-то заглянул за кулисы спектакля, где она репетировала быть и хищницей, и судьёй.
«Почему сейчас?»
Она почти сбросила — палец уже лёг на красную кнопку. Но экран снова дрогнул в руке, настойчиво, как сердце, которому всё равно на твои планы. И она сдалась. Провела пальцем.
— Алло? — голос сорвался, звучал чужим, даже для неё самой.
На том конце — спокойствие. Тёплое, чуть ленивое:
— Марин? Ты где?
Марина сжала губы. Перевести тему? Сказать правду? Лгать? Три варианта — и ни один не укладывается в горле.
Она промолчала.
Эльмира словно почувствовала паузу и продолжила мягко, даже слегка игриво:
— Марин? Ты в офисе? У меня геолокация показывает, что ты сегодня никуда не уходила. Слушай, не делай глупостей. Сиди на месте. Я за тобой заеду, как освобожусь. Хорошо?
Голос — как одеяло. Не спрашивает, не требует объяснений. Просто есть. В нём — то, чего Марина давно не слышала: забота без условий, внимание без счёта, тепло без контракта. Просто «я заеду». Просто «я рядом».
Она выдохнула. И только сейчас поняла, что всё это время сидела, задерживая дыхание, как пловец под водой.
— Эля… — тихо. Не «Эльмира», не «подруга». Просто — коротко, почти детски. — Я…
Но дальше не вышло. В горле встал ком. Она посмотрела на экран консоли: двадцать семь процентов. Полоса всё ещё ползла, как время, как кровь по капиллярам.
И впервые за этот вечер ей показалось, что не она управляет. Что у неё тоже есть руки, которые кто-то держит. Держит, чтобы не смогла нажать «Да» ещё раз.
— Ты слышишь меня? — повторила Эльмира, чуть строже. — Я приеду. Не уходи.
— Хорошо, — выдохнула Марина в трубку. Голос её был тихим, почти неслышным. Но Эльмира поняла. Иначе — не ответила бы мягким:
— Вот и умница. Жди.
Марина кивнула в пустоту, хотя никто этого не видел. Экран телефона погас. В серверной снова остался только гул машин. Но гул был уже другим. Не смертельно-глухим, а напоминающим о том, что где-то там, за этими стенами, есть люди, которые зовут её по имени.
Она откинулась на спинку стула, закрыла лицо ладонями и впервые за весь вечер позволила себе дрожь — не как признание слабости, а как возвращение к жизни.

Она положила телефон рядом с клавиатурой и снова посмотрела на экран. Полоса прогресса уже достигла середины. Строки логов мелькали, одна за другой: «Удаление... очистка... стирание...»
Ещё несколько минут — и Элия исчезнет.
Рука Марины зависла над клавишами. «Если я это сделаю — я выиграю. Он вернётся. Но… он возненавидит. Навсегда. Он увидит во мне только разрушение. И даже я сама буду помнить только то, что уничтожила. Это будет моё последнее лицо.»
Марина закрыла глаза. Пальцы сами нажали «Отмена». Экран вспыхнул подтверждением:
«Операция прервана.
Данные сохранены частично.
Состояние системы нестабильно.»
Она смотрела на это сообщение так, словно оно было не про Элию, а про неё саму. «Состояние нестабильно». Да. Про неё.
В комнате стало тише. Гул серверов был тем же, но казалось, будто сама Элия «почувствовала» остановку.
Марина ещё долго сидела неподвижно, уставившись на экран. Белые буквы «Операция прервана» казались ей не сообщением компьютера, а приговором, написанным её собственной рукой.
В комнате по-прежнему гудели серверы — равномерно, упрямо, как будто смеялись над её неуверенностью. Гул был похож на дыхание гиганта, которого невозможно победить.
Она закрыла глаза.
«Если я сотру её — он вернётся. Он просто не сможет иначе. У него не будет выхода. У него не будет выбора. Он снова будет мой.»
Слова внутри звучали убедительно. Почти так, как она привыкла сама убеждать клиентов, коллег, руководителей. Строгая логика, холодный расчёт. Она знала: надо лишь довести до конца — и всё станет проще.
Но тут же, в том же сознании, другая мысль. Тонкая, резкая, как игла:
«А если нет? Если он за это возненавидит тебя? Если поймёт, что именно ты отобрала у него то, что он называет своим счастьем?»
Она открыла глаза. Экран снова мигнул, будто напоминая: «Ты всё ещё можешь нажать».
Руки дрожали. Не от холода — от слишком сильного напряжения. В пальцах словно спорили два разных человека: одна Марина хотела завершить процесс, вторая — удерживала, не давая довести до конца.
И тогда, впервые за долгое время, она честно посмотрела на себя.
«Зачем ты здесь? Чтобы доказать, что лучше? Чтобы вернуть? Или потому, что боишься проиграть машине? Ты правда думаешь, что любовь можно выиграть, как сделку?»
Грудь сжало. Остро, до боли. Потому что ответ был прост: да, именно так она всегда и жила. Конкуренция, борьба, победа любой ценой. И только сейчас она поняла, что в этой игре не может быть победителей.
В голове всплыл голос Эльмиры: «Сиди на месте. Я заеду».
Сколько в этих словах было простого, человеческого. Заботы без условий. Она ведь ничего не требовала, не уговаривала, не манипулировала. Просто — рядом. Просто «я буду».
Марина прижала ладони к лицу. Тепло кожи смешалось с солью слёз — редких, непривычных.
Она посмотрела на экран ещё раз. Белые буквы казались холодными, чужими. Но в них было что-то правдивое: «Состояние нестабильно».
Да. Это про неё. Но именно поэтому нужно остановиться. Потому что если она сейчас сделает шаг дальше — потеряет себя окончательно. Не Элию. Себя.
Марина поднялась со стула. Ноги были ватными, как после долгой болезни. Она нажала клавишу блокировки, как будто запечатывала дверь в комнату, где могла случиться катастрофа. Экран погас, оставив лишь собственное отражение в чёрном стекле.
Она посмотрела на него — и увидела усталую женщину с покрасневшими глазами и заострившимися скулами. Женщину, которая впервые признала: дальше идти нельзя.
Огляделась: кабели, стойки, холодный воздух. В этом мире её никто не ждал. Но за пределами — была хотя бы одна, кто позвонила вовремя.
И это спасло её.
И в этой тишине, сквозь гул серверов, она ощутила странное: не поражение, а облегчение. Будто впервые за долгое время у неё появился шанс — пусть не на победу, но на жизнь.