Сердцеедка. Глава 13. Встреча и схватка

Марина сидела в серверной уже больше часа. Гул стоек действовал как на морскую глубину — звуки вязли, мысли становились тягучими, дыхание неравномерным. Она понимала: Алексей узнает. Узнает, что процесс стирания уже был запущен. Что она стояла так близко к тому, чтобы лишить его самого дорогого. Это знание жгло, но вместе с тем давало странное ощущение: теперь у неё нет пути назад, осталась только последняя карта.
«Он придёт сюда. Обязательно. Узнает. И я скажу. Объясню. Он ведь поймёт…»
Она ждала. Ждала так, как ждут не людей, а приговора.
Она сжала ладони. Понять — да. Простить — вряд ли. Но внутри всё ещё горела надежда: если не словами, то взглядом, если не правдой, то хотя бы тем, что она живая. Настоящая. Не копия, не алгоритм, не отражение.

Шаги.
Холодный пол гулко отозвался отдалённым эхом. Сначала одни — уверенные, знакомые. Она вздрогнула: Алексей. Она могла бы узнать его походку из тысячи. В ней было что-то узнаваемое — не ритм даже, а та особая «тяжесть», с которой он входил в любое помещение, будто уже нёс с собой невидимую ответственность.
Но сразу за ним — другие шаги. Более лёгкие, чуть сбивчивые. Женские.
Марина напряглась. Сердце на миг пропустило удар. Кто?
«Охрана? Нет… они обычно ходят иначе, тяжелее, размереннее. Коллега? Но в такое время здесь почти никого не бывает. Эльмира? Она могла прийти вместе с ним — да, это было бы похоже. Он ведь не такой, чтобы лезть в проблему один».
Она попыталась угадать по ритму. Шаги были… слишком ровные? Или это ей казалось?
Мысль резанула, как нож: «А если это она?»
Элия.
Марина почти рассмеялась — нервно, беззвучно.
«Ну, конечно. Почему бы и нет? Как же в такую минуту — и без неё? В такой момент — разве он оставит её где-то в стороне? Ему ведь нужно, чтобы его созданная тень видела всё. Чтобы она была рядом. Интересно даже посмотреть, какая она. Действительно ли она так хороша? Она правда на столько мила, что Лёша становится спокойней, терпимей только лишь от её присутствия рядом? И ко всем ли она такая добрая, или только к тому, кто подарил ей жизнь?»
В голове тут же закрутились другие версии. Может, и правда охранник? Может, Алексей пришёл не один, а с кем-то из отдела? Может, её уже вычислили? Тогда вот-вот войдут, и она окажется в самом унизительном положении — застигнутой врасплох, испуганной.
Марина сжала рукой свою сумочку, вспомнив о наличии в ней компактного пистолета. Лёгким движением, рука оказалась в сумочке и покинула её уже с оружием. Она почему-то вспомнила слова продавца, рекомендовавшего этот экземпляр:
— «Дамский угодник». Потому что он отлично помещается даже в небольшую сумочку. Полуавтоматический, семизарядный, вес — менее трёхсот грамм, — говорил он, показывая со всех сторон компактный пистолет.
Ранее ей никогда не приходилось использовать это оружие, хотя она прекрасно знала, как это делать. Мысли наполняла надежда, что не придётся этого делать и сегодня. Но морально она уже была готова ко всему.
Пальцы дрожали, пока она держала пистолет, и эта дрожь раздражала её саму. Она всегда гордилась, что умеет контролировать жесты, голос, выражение лица. Но здесь, в этой стерильной белой тишине серверной, никакой контроль не работал.
Инстинкт подсказал: можно проскользнуть к двери, исчезнуть, будто её тут никогда не было. Но ноги отказались повиноваться. Она не могла уйти. Слишком долго шла к этому моменту. Если он должен увидеть её — пусть увидит. Даже в худшем свете.
Марина шагнула к двери, но, услышав приближение, резко прижалась к стене, спряталась за стойкой с кабелями, прижалась к холодному металлу. Дышать стало трудно.
«Подождать. Пусть войдут. Я решу, как действовать, когда увижу.»

Дверь открылась. Холодный свет коридора полоснул по полу. Алексей вошёл первым — и в этот миг Марина едва не вышла к нему сразу, таким сильным было желание прервать это ожидание, это мучительное нарастание. Марина задержала дыхание и почувствовала, как сердце ударило где-то в горле, будто не выдержало паузы.
Но следом… силуэт. Женский.
Только теперь, когда они оба шагнули внутрь, Марина увидела её ясно. Элия. Алексей легко шёл рядом и очень уж естественно его плечо чуть наклонилось в её сторону.
Первое впечатление сбило с толку. Слишком «правильная». Черты лица — будто природа постаралась стереть все лишние линии, чтобы не оставить ничего, кроме симметрии. В движениях — мягкость, но в ней чувствовалась выверенность, словно каждый жест был просчитан заранее.
Та, из-за которой всё рухнуло. Не женщина. Не соперница из плоти и крови. Хуже — существо, созданное под него. «Идеальная». Без права на ошибку. Без страха. Без слабости.
Марина застыла. Сердце колотилось так, что она почти слышала его в висках.
«Значит, не охрана. Не случайность. Она. Конечно.»
Марина знала, что не имеет смысла ненавидеть код, строки, алгоритмы. Она чувствовала её присутствие не как цифровую тень, а как реального врага.
«Как он может смотреть на неё так? Как будто она — его смысл?»
Впервые она увидела соперницу лицом к лицу. И ненависть, копившаяся неделями, вдруг стала осязаемой, словно ток в воздухе.
Она понимала: назад пути нет.

Марина замерла. Вдруг — взгляд Элии. Она смотрела на отражение в стеклянной панели стойки, и стало ясно: её заметили.
Возможностей для незаметного бегства больше не было.
И всё же в её взгляде было что-то, что тревожило. Слишком прямой контакт глаз, слишком своевременная улыбка, слишком умело подобранные паузы. В ней не чувствовалось ошибок — а значит, не чувствовалось настоящей слабости.
Для Алексея это было утешением. Для Марины — унижением. Потому что в Элии словно собрали всё то, что люди хотят видеть друг в друге, убрав лишнее. Но лишнее — это ведь и есть настоящее.
Она вышла сама, каблуки отмеряли секунды. Дверь за спиной закрылась с сухим щелчком, как будто ставя точку. Волосы её выбились из узла, пальто помято, но в руке — оружие. Маленький пистолет. Лёгкий, но сейчас казавшийся единственной опорой.
— Здравствуй, Лёша, — произнесла она тихо, и в её голосе прозвучала не угроза, а что-то из прошлого. Она почувствовала, как внутри дрогнуло: ведь так когда-то они встречались в кафе — без слов, с одними взглядами.
Но теперь между ними стояла она — Элия. Марина кивнула в её сторону. Она видела, как он напрягся, прикрывая Элию. И это резануло.
«Даже сейчас, даже тут — он первым делом думает не обо мне.»
— Ты не должен был приводить её сюда. Ты не понимаешь, что она с тобой делает.
Она подняла пистолет.
— Марина, опусти, — голос Алексея дрогнул, он поднял руки, закрывая собой машину.
В ней вспыхнуло всё то, что она прятала долгие месяцы. Страх. Обида. Любовь, перекрученная ревностью в ярость.
Всё, что произошло дальше, разворачивалось словно по заранее написанному сценарию. Диалоги срывались с губ, как будто кто-то за кадром диктовал их, а она лишь произносила. Но внутри каждая реплика рвалась криком: «Выбери меня! Заметь меня!»
— Я ведь знаю, что ты думаешь. Что я пришла всё разрушить…
— Так и есть, — спокойно ответил он, не дав ей закончить монолог, который она прокручивала в голове несколько раз. Монолог, в котором она говорит, что это не разруха, а последний шанс вернуть ускользающий смысл.
Марина усмехнулась, чувствуя, как горло сводит от злости.
— Нет. Я пришла открыть тебе глаза. Я взломала её. Видела ядро. Видела то, что ты никогда не увидишь. И знаешь, что там? — голос сорвался на шёпот. — Пустота. Нет… хуже. Она — твоё отражение. Она не думает о тебе. Она думает, как угодить тебе. Она знает правильный ответ ещё до того, как ты успеешь задать свой вопрос. Это не любовь. Она не способна любить. Это зеркальный лабиринт, в котором ты разговариваешь сам с собой.
Она говорила — и часть её сама в это верила. Конечно, ей так и не удалось увидеть ядро, которое так и горело серым замочком. Но иначе она сошла бы с ума. Ведь невозможно признать, что проиграла тому, кого не существует.
Не смотря на это, каждое слово звучало как приговор — не Элии, а ей самой.
Она смотрела в глаза Алексею. На секунду ей показалось, что она видела его сомнение, эту короткую паузу, и сердце рванулось: «Да! Он слышит меня!»
Она шагнула вперёд, крепче сжимая пистолет.
— Она не сможет быть с тобой, Лёша. Никогда. Всё, что у вас есть — твоя фантазия. Ты видишь лишь то, что хочешь видеть. Ты сам придумал её, и сам же вложил в её руки ключи, которые открывают двери к тебе. Всё это — самообман. Ты погружаешься в мир, которого нет.
«Давай, Лёшенька, скажи, что всё осознал. Скажи, что любишь меня. Я тебя прощу. Я тебя приму. Ну же, родной. Я уже и так слишком открылась перед тобой. Я никогда никому не позволяла увидеть столько моих эмоций. Я ни перед кем раньше не была так слаба.»
Он ответил:
— Ты ошибаешься. Я наконец в мире, где всё настоящее.
Слово «настоящее» резануло сильнее, чем если бы он закричал. Настоящее — но не она.
Марина чувствовала, что сказала Алексею уже почти всё, что могла. Она пыталась открыть его глаза на то, что это неестественно. Пыталась показать свои истинные чувства, чего ранее не был удостоен ни один мужчина в её жизни. Она даже привела сравнения себя и этой… этого компьютера.
«Этот остолоп остаётся непробиваемым. Бесчувственный, чёрствый, сумасшедший дурак. И угораздило же меня… влюбиться… в этого. Как можно не видеть? Ты правда не замечаешь, какая я? Да тысячи мужчин хотели бы оказаться на твоём месте! И выбор их был бы очевиден!» — пронеслось в её голове.
Её глаза затянуло мутной пеленой, но она не стала показывать вида и еле сдержала себя, чтобы не растереть слёзы по щекам. Вместо этого, она собрала всю свою решимость и с максимальной уверенностью в голосе, на которую была способна в эту секунду, продолжила:
— Тебя же тянет ко мне, признай. Загляни внутрь себя. Да, я поступила с тобой несправедливо, знаю. Я сама жалею об этом. Но это была другая я. А теперь. Теперь я поняла, чего мне не хватало всё это время. Отойди. Дай мне стереть это… недоразумение.
Марина только успела поднять пистолет туда, где сквозь мутную пелену в глазах, проступал силуэт соперницы.
И дальше — всё завертелось: борьба, выстрелы, запах пороха, боль. Перед глазами Марины всё происходящее промелькнуло как нарезка кадров в каком-нибудь фильме. Она помнила только собственное дыхание и кровь на его рубашке. А потом — нож у горла. Смертоносное лезвие, в собственных руках. Последняя отчаянная попытка сказать:
— Если не она, тогда я. Сейчас мы посмотрим, кого ты будешь спасать. Хочешь быть героем? Давай. Сделай свой выбор.
Нервная судорога свела её руку так сильно, что она непроизвольно дёрнулась. Остриё канцелярского ножа вонзилось прямо в шею. Она почувствовала, как кожа стала сперва тёплой, а затем липкой.
И в тот миг, прижав лезвие к горлу, она чувствовала не смерть. Она чувствовала жизнь — острую, как бриллиант.
«Ничего, так даже лучше — пускай думает, что я действительно в шаге от того, чтобы сделать это. В такие секунды — любой задумается, чего он хочет больше. Думай, Лёша. Думай. Я — настоящая. Она никогда так не сможет. Никогда.»
— Марина, хватит. Это не выход.
— Выход для кого? Для меня? Или для тебя, чтобы не чувствовать вину? Как по мне — это единственный шанс, чтобы ты увидел.
Её уже накрывала истерика. Губы сами складывались в неконтролируемую ухмылку. Всё тело — будто парализованное, абсолютно ей не подвластное. Глаза застилали слёзы, словно картина разворачивается под водой.
Алексей бросается на неё, сжимая безвольные руки, выхватывает нож и куда-то его отбрасывает. Марина чувствует, как по телу растекается боль, не физическая — боль поражения. Как её пальто становится липким, пахнет железом. Сквозь пелену слёз она замечает его рубашку, которая стала пропитана красным — её вина и её память.
И в конце — слова Алексея, тихие, как приговор:
— Ты потеряла меня задолго до её появления. Просто тогда ещё не хотела это признать. Потому что всегда видела только себя.
Она услышала не его голос. Услышала пустоту внутри себя.
«Всегда видела только себя? Да нет же, глупый. Я увидела тебя. Я наблюдала за тобой. Куда бы я не пошла — я везде видела тебя. Ты заполнил все мои мысли, все мои сны. Ты сломал всю мою систему ценностей. Тебя много. Тебя слишком много. Ты заставил меня делать то, чего я никогда бы не сделала. Ты перевернул всю мою жизнь. Жизнь, в которую ты не вписывался. Ты же не соответствовал моей привычной картине мира. Слишком беззаботный, слишком прямолинейный, слишком глубокий, слишком… другой. Ты не боялся ничего потерять, потому что терять было нечего. А я делала каждый свой шаг осмысленно, чтобы не потерять ничего… И потеряла всё.»
Марина хотела всё это сказать вслух, но губы беззвучно размыкались и смыкались обратно.
Не произнеся ни слова, она медленно поднялась. Развернулась. Попыталась выпрямить спину, но почувствовала, словно кто-то заковал её в кандалы. В глазах всё ещё стояли слёзы, из-за которых она не видела, куда идти. Она вытерла их ладонью и направилась к выходу, оставив дверь серверной открытой.
Шаги по коридору отдавались, как удары сердца. И когда дверь офиса закрылась за ней, Марина знала: отныне она действительно — чужая.

Коридоры компании тянулись бесконечно. Белый свет ламп полосами ложился на пол, отражаясь от металла и стекла. Шаги отдавались гулким эхом, но Марина не слышала их — будто сама стала этим эхом.
Пальто её было мокрым от чужой крови. Каждый шаг казался наказанием: ткань липла к коже, и запах железа стоял перед носом, мешая дышать. Она машинально прижимала ладони к лицу, то ли стирая слёзы, то ли пытаясь стереть с себя отпечатки того, что только что произошло.
«Я не злодей… Я не чудовище. Я просто… Я только хотела, чтобы он видел меня. Чтобы он понял. Чтобы выбрал меня, а не её.»
Но внутри эти слова звучали пусто. Её собственный голос казался далёким, чужим.
Дверь распахнулась, и прохладный ночной воздух врезался в лицо, намекая на скорое окончание лета. На улице пахло мокрым асфальтом — прошёл дождь. Марина остановилась у входа в здание, словно на границе: за спиной — её поражение, впереди — ночь, в которой она не знала, куда идти.

Ночь была уже глубокой, город выдыхал — витрины гасли одна за другой, редкие машины проносились по проспекту, оставляя световые полосы в небольших лужах на дорогах. Марина стояла у обочины, слегка ссутулившись, будто стараясь уменьшить себя и слиться с темнотой. Она нервно теребила край серого пальто, которое висело на плечах, мокрое от крови и мороси.
Фары вынырнули из-за угла. Медленный, уверенный свет. Как будто её ждали именно здесь. Машина притормозила рядом — серебристый седан, знакомый до мелочей: следы от старой наклейки на заднем стекле, царапина возле дверной ручки.
Эльмира.
Ни вопросов, ни осуждения. Ни единого лишнего слова.
Просто шаг навстречу.
Марина хотела что-то сказать — оправдаться, выдохнуть, закричать. Но голос застрял в горле. Эльмира подошла ближе и без колебаний обняла её. Так, как обнимают не за слова, а за то, что ты просто есть.
И в этот миг Марина впервые за долгое время почувствовала, что кто-то держит её не потому, что нужно. Не потому, что выгодно — а просто так.
Она не выдержала. Слёзы хлынули сами собой — горячие, солёные, будто прорывая плотину. Она вцепилась в плечо подруги, уткнулась лицом, забыв про кровь, про пальто, про холодный воздух. Всё, что было до этого — гул серверов, порох, канцелярский нож, слова Алексея — вдруг отступило, растворилось.
И осталась только она. Уязвимая. Живая. Не победительница и не соперница — просто женщина, которая впервые позволила себе упасть в чужие руки и не держать маску.
Эльмира молчала. Её руки были тёплыми и надёжными. Этого оказалось достаточно.
И Марина поняла: именно в этой тишине её спасли. Не оправдания, не выбор, не борьба. Просто объятие.

Эльмира открыла дверь, и в лицо хлынул поток теплого воздуха из салона с лёгким ароматом кофе и ванили.
— Садись, — голос Эльмиры прозвучал негромко, но так, что не оставлял места возражениям.
Марина села, аккуратно захлопнув дверь, словно боялась разбудить ночной город. Салон был маленьким, уютным. На приборной панели светились мягкие огоньки. Радио играло тихую джазовую мелодию, и всё это — мягкая музыка, запах кофе, закрытое пространство — сразу создавало ощущение укрытия.
Некоторое время они ехали молча. За окном скользили пустые перекрёстки и редкие фигуры прохожих, уставших, как и сам город. Марина сидела, прижав руки к коленям, и чувствовала, что дрожь в пальцах никак не проходит.
— Ты вся ледяная, — наконец сказала Эльмира, бросив на неё короткий взгляд. — Что ты делала на улице в такое время?
— Просто… шла, — ответила Марина. Её голос звучал хрипловато, как после долгого молчания.
Эльмира не уточнила. Она знала, что подруга была в офисе, видела её дрожащие руки, заметила и кровь на пальто. Но решила, что не стоит выяснять это. Не сейчас. Лишь включила обогрев посильнее и убавила музыку.
Марина смотрела на дорогу перед собой и думала: вот же оно — спасение. Ничего не нужно объяснять, ни оправдываться, ни выстраивать логические аргументы. Эльмира не требовала деталей, не копала под неё. Просто ехала рядом.
— Знаешь, — сказала вдруг Эльмира, повернув руль, — иногда мне кажется, что я была права. Ты держишь себя в клетке. Сама же и построила её.
Марина дернулась. Её губы дрогнули, но слов не нашлось.
— Ты боишься быть слабой, — продолжала Эльмира спокойно. — Но ведь слабость — это тоже часть нас. Если от неё отказываться, остаётся только пустота.
Марина сжала пальцы, пытаясь не показать, что слова задели её. Но внутри разливалось что-то похожее на обиду и облегчение одновременно. Эльмира словно сорвала плёнку, за которой Марина сама прятала рану.
— А если я не хочу быть слабой? — выдавила она наконец.
— Тогда ты будешь одна, — просто ответила Эльмира, и это прозвучало не как угроза, а как констатация факта.
Машина мягко вписалась в очередной поворот. Марина смотрела на её руки — уверенные, лёгкие на руле. Та же уверенность всегда была и в её словах. Уверенность, которой Марина завидовала, но которой не могла принять, потому что рядом с ней её собственная решимость казалась фальшивой.
— Иногда я думаю, что всё это неправильно, — вдруг сорвалось у Марины. — Всё, что я делаю, все эти решения. Как будто я… гонюсь не за тем.
Эльмира не ответила сразу. Несколько секунд в машине было слышно только гудение мотора.
— Может, и не за тем, — наконец произнесла она. — Но, Марина… ты всегда была не про результат. Ты про борьбу. Вот только вопрос — с кем ты борешься? С другими? Или с собой?
Эти слова ударили почти физически. Марина отвернулась к окну, чтобы скрыть глаза. Улицы за стеклом были пусты, отражения фонарей дробились на мокром асфальте, превращаясь в бесконечные золотые пятна.
Она впервые позволила себе думать, что, может быть, вся её война — это не про Алексея и не про Элию. Это про то, что она сама не знала, кем хочет быть, кроме как сильной и непобедимой.
Эльмира протянула руку и коснулась её плеча — легко, почти невесомо. Это было не утешение, не жалость. Это было прикосновение человека, который рядом, просто потому что решил быть рядом.
Марина закрыла глаза. В груди стало тесно, но вместе с тем — чуть спокойнее.
— Спасибо, — сказала она тихо, не открывая глаз.
Эльмира кивнула, не убирая руки с её плеча.
Они ехали дальше, в ночи, словно в отдельном мире, где не существовало ни серверов, ни угроз, ни выбора между человеком и искусственным интеллектом. Был только мягкий свет фар, тихая музыка и ощущение того, что рядом есть кто-то, кто не требует доказательств.
И впервые за долгое время Марина подумала, что, может быть, не всё потеряно. Что, может быть, у неё ещё есть право быть не победителем, а просто человеком.