Мыло

Субботний вечер настоян на травах, на парном молоке. Избы от заката оранжевы и торжественны. И даже крапива не шумит, притихла и как будто стала выше. Параходными гудками мычат, плетутся с лугов отяжелевшие выменем коровы. Бабы зазывно, певуче тянут:
- Майка, Майка, иди, моя хорошая! - и тут же нарочито строго: - Ить, куды ты пошла, зараза! Но-ка домой! Домой, скотина! 

И коровы, смачно шлепая лепешками по придорожной пыли, послушно расходятся по дворам, а там слышно, как тугие струи молока мелодично стучат о подойник.
 
Соседский хрипатый петух не ко времени пробует голос в огороде. И там женщина вопрошает его:
- Господи, прости, к ночи петь взялся, уж не к покойнику ли?!

Вдоль забора тихо бродит старушка, шевелит лыжной палкой крапиву - ищет куриное яичко, бубнит себе:
- Пушшай поет,молодой ишшо! В суп не попадёт, дак одуматца. А я, вот кукареку-то услышу, дак как будто живу ишшо.

Время согнуло ее, видно, ноша прожитых лет уже не под силу.

По всей деревне топятся бани. Еремино пропахло дымком, березовыми вениками и чем-то еще тёплым, вкусным, от печки, от стряпни.

И я, как все, тоже топлю баню. Все у меня приготовлено. Вот тут у водостока с бочкой, на скамейке - полотенце, белье да кусок мыла. Хоть и не совсем кусок, так голубой обмылок, да мне на промывку и его хватит. А пока топится баня, не лишне бы собрать кружку малины к чаю.

Когда с кружкой скрипнул калиткой в ограду, заметил, как сорока с обмылком мелькнула в черемуху. Вот те на! Зачем сороке мыло, уж не в баню ли собралась?

На бревне, у магазина, рядком дымят разомлевшие краснорожие послебанные мужики. Судачат о вечном о покосах, о рыбалке, и, конечно, о погоде:
- Август на исходе, а лето нонче так и не видели. Картошку-то копать пора, а она цветет ишшо.

И сколько мне помнится, разговоры эти одни и те же из года в год, как по записи:" И зимы ноне не было, слякоть да грязь, и лета нет, холод да дожжи". И совсем уж запамятовали, как недели две тому назад от жары изнывали да дымокурами скотину от гнуса спасали.
- По телевизору-то передают погоду, да хоть бы в окошко-то выглянул кто. Мелют че попало, все супротив, там дожж, а оне безоблачно, да без осадков.

На замшелом коньке амбара стоит во весь рост сорока и пускает в розовое небо огромные радужные мыльные пузыри. Пузыри летят высоко-высоко. Там парит одинокий вечерний коршун. Он тычет их клювом-шилом, и пузыри лопаются праздничным фейерверком над субботней умытой деревней.

Розовый, как после бани, поросенок сидит, привалившись к забору, и зачарованно смотрит на сороку. Ласточки на проводах толкают друг дружку бочком, смотрят в небо, смотрят на сороку, смотрят на деревню, на разомлевшего поросенка, и, счастливые, тихо хохочут.

Теперь-то все знают, зачем сороке в субботу мыло.