Нарцисс Араратской Долины. Глава 176

Ранним понедельничным утром, 19 июля, Марго отвезла меня на своей машине в «Шереметьево-2». И в 10 часов утра я, рейсом 193, улетел в Ереван, где, через три часа, меня встретил мой старший брат Игорь; который уже был там, по каким-то своим бизнес-делам. Мой брат подрабатывал в одном московском офисе: они поставляли в Ереван компьютеры. Игорь уже тогда в компьютерах начал хорошо разбираться, именно это его и кормило. И в 15.30 я приехал домой, на улицу Комитаса, в пятиэтажный дом из розового туфа, под номером 5а, на третий этаж, в квартиру 24. Меня радостно встретила моя мама, с которой я не виделся более четырёх лет. Мы только иногда общались по телефону. Ей уже было шестьдесят шесть, но она довольно бодро себя чувствовала, если не считать сердечных приступов, с которыми она прожила половину своей жизни. Моя мама ещё немного поживёт в Ереване, а потом переберётся насовсем на Украину, в город Красноармейск (его потом переименовали в Покровск): там жила семья её старшего сына Игоря. Конечно, она могла бы продолжать жить в Ереване, но она скучала по своим внучкам. Я уж и не помню, почему она так решительно переехала. Видимо ей, всё-таки, было немного одиноко и тяжело жить совсем одной, несмотря на то, что её часто навещали наши ереванские родственники, да и мама к ним часто ходила в гости. И были ещё подруги и соседи: тётя Алла, тётя Рита, верхняя соседка Рина… Так что нельзя сказать, что мама жила одна-одинёшенька, в своей скорлупе. В Ереване же она прожила около сорока лет, и этот город ей не был каким-то чужим. Хотя она так и не смогла научиться армянскому языку, и в этом смысле мы с ней были похожи. Я тоже практически не говорил на нём, хотя всё хорошо понимал, на простом бытовом уровне…

                Так что, я прилетел в Ереван, где когда-то прошло моё детство и моя ранняя юность. И это был самый жаркий период года, но я тогда от жары не страдал, будучи ещё довольно худым. К тому же, ереванский климат сухой, и пот с тебя тут же испаряется. Это не Бангкок и не Бомбей. И я в тот же день, как прилетел, сходил радостно-возбуждённый к своей кузине Белле на работу, в центральную республиканскую больницу, где она работала врачом-рентгенологом. Посидел у неё немного и обратно решил пройтись пешком. Уже был вечер. Дул вечерний приятный ереванский ветерок, который иногда поднимал пыль, и надо было зажмуриваться, чтобы соринки не попали в глаза. Я тогда носил контактные линзы, и мне это доставляло сильное неудобство. Очки я носил только дома и когда рисовал. По дороге я купил бутылку холодного местного пива, и где-то её по-быстрому жадно осушил. Если бы я писал дневник сейчас то, несомненно, уточнил бы, что это было за пиво (скорей всего это был «Котайк»), и где именно я её употребил. Такие мелочи очень важны для мемуариста. Дорога домой шла через Киевский мост, и немного мрачноватую улицу Киевян (то есть Киевская); ну и там далее начиналась улица Комитаса; если не считать небольшую улочку Касьяна (если не путаю), где висела мемориальная доска, с рельефом великого армянского поэта Паруйра Севака, который там жил, до 1971 года. Поэт тогда трагически погиб в автокатастрофе вместе со своей грузинкой-женой…

                Как я писал ранее, именно моя кузина Белла ввела меня в антропософию. Если бы не она, то я вряд ли стал бы интересоваться всеми этими делами, и в том числе и астрологией. Она мне открыла в этот прекрасный мир узенькую дверь, и меня туда сильно затянуло. Возможно, что я там бы оказался и через кого-то другого, но опять же, сильно сомневаюсь. В той же Москве я, в тот период, с антропософами вообще не сталкивался. Они, конечно же, там обитали в очень небольшом количестве, но судьба меня с ними не сводила. Может поэтому, я и нашёл розенкрейцеров, опять же по воле случая, через статью про них в журнале «Столица». Общался же я тогда, в основном, только с художниками. А среди них не было ни антропософов, ни астрологов, ни розенкрейцеров, ни мормонов, ни масонов. Художники, в этом смысле, люди не очень далёкие. Опять же не хочу никого обидеть, ибо зачем художнику всем этим интересоваться, когда и так хватает своих тараканов в голове. А если ты верующий, то ходи в обычный нормальный храм, и не выпендривайся. Тот же Пётр был баптистом, и ему вполне хватало этой простой лютеранской веры, где всё чётко, без лишних фантазий. Да и его в эту веру привела его бабушка, насколько я помню. Пётр не носил креста и к обрядности относился крайне отрицательно. Меня он дразнил масоном, хотя масонов уважал и, в этом смысле, был прогрессивном мыслящим либералом…

                Поначалу, мне надо было начать делать себе новый паспорт: сходить в милицию, а перед этим сфотографироваться. Это я тут же сделал, и мне помогал брат Игорь, который со мной ходил, как с маленьким. В такого рода учреждениях я всегда ощущал себя потерянным, и даже, можно сказать, беспомощным. И дело даже было не в армянской языке (хотя и в нём тоже), у меня и в Москве были такие же проблемы. В военкомат меня не послали, и как-то всё легко тогда обошлось. Я немного боялся, что мне опять придётся проходить медкомиссию, и нужна будет справка из военкомата. Меня при слове «военкомат» всегда начинало сильно подташнивать, и я ничего не мог с этим поделать. У меня была хроническая «военкоматофобия». Хотя, я думаю, это у многих наблюдается. Людей вообще с детства приучают много чего бояться. И ты всё время живёшь в страхе. На тему непонятных страхов можно много чего понаписать, но что толку про это всё писать; ведь тут у каждого имеется какой-то свой личный страх, который нужно просто научиться контролировать. И чем чувствительней человек, тем больше у него страхов. Слава Богу, есть творчество, которое позволяет художнику на какое-то время забыть про свои страхи. Другим же людям необходимы другие методы, и самый обычный и простой метод – это умеренно употреблять алкоголе-содержащие напитки, которые нас делают смелее, веселее и нахальнее. А если человек ничего не боится, то употреблять алкоголь ему нет особой нужды…

                И через десять дней, 31 июля, я получил новенький армянский паспорт, по которому я мог теперь ездить заграницу, как настоящий белый человек. До этого у меня никогда не было возможности выехать за пределы нашего бывшего СССР. Впрочем, как и у большинства советских людей. Мой папа никуда не выезжал. Моя мама была только один раз в Болгарии, на Золотых песках. Наверное, если бы не этот так называемый «Железный Занавес», и советские люди могли свободно ездить и глядеть на заморскую жизнь, то мы были бы не такими наивными; и не стали бы так радостно разваливать огромную страну, строя демократию и капитализм. Государство, в идеале, должно быть таким, чтобы ты не хотел из него никуда навсегда уезжать. Да и к тому же, не все страны были рады тебя принять, даже в качестве гостя. Ну, про это мы вскоре все узнали: мы узнали, что так просто в «хорошую» страну не попадёшь. Тебе просто откажут в визе, подозревая, что ты захочешь там навсегда остаться, начнёшь нелегально работать и пользоваться благами западной цивилизации. Увы, даже получив заветный загранпаспорт, ты не сможешь полететь туда, куда захочешь. Особенно если ты «свободный» нигде не работающий художник, не могущий принести в посольство справку с работы, справку о своих доходах, и другие справки. Всё было не так просто, и я вскоре всё это узнаю на собственном печальном опыте. Но, всё равно, лучше иметь загранпаспорт, чем его не иметь: у многих моих московских друзей этого важного документа не было. У того же художника Петра никогда не было загранпаспорта. Я даже не знаю, почему он его себе не сделал. При том, что он был очень свободолюбивым человеком, и всю жизнь мечтал о путешествиях в далёкие страны. Для меня это так и осталось загадкой…

                В моём новом паспорте не было ни одной надписи на русском языке. Только на армянском, и на английском. В паспорте имелось в наличии 32 страницы, из коих для виз предназначалось примерно 20 страничек, то есть на каждую визу давалась одна страничка. Паспорт был действителен до 2009 года, то есть ровно на десять лет. Паспорт имел приятную тёмно-синюю обложку с красивым золотистым гербом независимой Армении. В центре щита, который держали Лев и Орёл, были изображены Большой и Малый Арарат. А на вершине Большого Арарата – контур Ноева Ковчега. Наверное, в соседнем государстве Турция по этому поводу выразили протест, так как гора была расположена на их территории; но, опять же, дипотношений между Арменией и Турцией тогда не существовало, как, впрочем, и сейчас, спустя более четверти века. Возможно, в будущем эти страны начнут нормально общаться и выгодно торговать друг с другом. Ведь даже немцы с евреями сумели наладить отношения. И индусы на англичан не сильно в обиде. Вот китайцы не могут простить японцам их прегрешения. Японцы же американцам всё простили. Прощайте и прощены будете, подставляйте другую щёку, ну и так далее…               
               
                В общем, паспорт я легко получил, и мог теперь ехать, куда меня пустят, как гражданина демократической республики Армения. Впрочем, демократическими тогда были все постсоветские страны, кроме Туркмении. В Туркмении, почему-то, демократия не привилась. Не сильно она также проникла в некоторые другие постсоветские республики, которые постепенно вернулись в нормальное авторитарное прошлое, где есть порядок и не нужны никакие выборы: народ не отвлекается на все эти глупости и спокойно эволюционирует, развивая свой внутренний духовный мир. А что было правильней, мы пока не знаем, так как ещё мало прошло времени со времён распада СССР. И что лучше для одного народа, то совсем не годится для другого. Народ это как Человек, которому нужно постепенно развиваться, и нельзя сразу из третьего класса прыгать в восьмой. Вот мы, к примеру, прыгнули в 1917 году, и ничего хорошего не получилось. Не готовы мы были к социализму с человеческим лицом, где человек человеку друг, товарищ и брат. Опять же, я не Солженицын и сочинять на эту тему сочинения считаю занятием глупым. И товарищ Ниязов, вполне возможно, был прав, когда не дал туркменам западную демократию, тем самым предохранив свой народ от войн и слёз…