Примадонна и её тени

 
Эпиграф: «Говорят, что время лечит. Но оно же и старит наши воспоминания, превращая серьёзное в комическое.»

С чего начать? Думаю, с того, что подтолкнуло меня написать этот текст. У одного из друзей прочитала реакцию на интервью, которое дала известная дама не менее известной журналистке. То, что обе не в фаворе, — все знают. Послушав интервью, хотя и не до конца, пришла к выводу, что реакция на интервью интереснее, чем оно само. То есть реакция говорит не об интервьюируемом, а скорее о тех, кто его обсуждает.

К примеру, один из уважаемых людей вспомнил даже то, что она говорила около двадцати лет тому назад — когда была ещё относительно молодой. Ну мало ли что мы все говорили или думали. Я и себя вспомнила: в те годы я не интересовалась тем, что интересует меня теперь. Прошло много лет. Даже я сама изменилась. Люди ведь не только деградируют со временем, но и эволюционируют, или — если точно сказать по-русски — развиваются.

Когда-то ей нравился этот человек. Тогда она не думала о его биографии, его послужном списке, кем был, где работал. Для меня такие вещи были важны. А почему? Жизнь так складывалась, что мною всегда интересовались. Кто? Они. Сами можете догадаться. Мне он никогда не нравился, а ей нравился. Чем? А кто знает — может быть, своим спортивным обликом, энергичной походкой? Как можно осуждать за то, что было двадцать лет тому назад?

А что касается самой певицы, то впервые я её увидела в мастерской художника, о котором она говорит как о человеке, сыгравшем большую роль в её судьбе. Я ведь её помню ещё не очень известной. Приехали в мастерскую к художнику большой компанией — после празднования Нового года в гостинице «Космос». Тогда там работали французы, а одна из моих учениц, ставшая впоследствии подругой, была замужем за французом. Хотя его звали Жан, в кругу называли Ваней или Иваном. Он работал тогда в Москве. В те годы в Москве  гостиницу «Космос» строили французы — это был совместный проект СССР и Франции. Помимо французских архитекторов и инженеров были и югославские строители.

Однако отвлеклась от основной темы — интервью Примадонны. Узнав о её замужестве со Стефановичем, я удивилась. Я ведь и сама его знала — до их женитьбы. Его теперь почему-то именуют московским плейбоем. На меня такого впечатления он не произвёл. Где и как я с ним познакомилась, уже не помню. Помню лишь то, что в ту самую новогоднюю ночь 1976 года я его увидела в мастерской Анатолия Брусиловского. Там же была и она, но ещё не очень известная. Она сидела в чалме из белого махрового полотенца, без косметики, сидела в углу, явно желая, чтобы на неё не обращали внимания… Кто она — я ещё не знала.

Ну а Брусиловский, о котором она говорит, что он многое для неё сделал, был известным художником с большими связями. Кстати, именно они — его бывшие друзья — и строят ей козни пятьдесят лет спустя. Вполне понятно, что знаменитый художник привлекал к себе внимание не только представителей богемы, но и сотрудников определённых ведомств. Ведь ему позволяли продавать иностранцам за валюту свои картины — «Знаки зодиака». А в те времена за это сажали, была ведь статья о нарушении закона о валютных операциях. Так что он был не только талантлив, но и приспосабливаться умел. А ведь как иначе было выжить в СССР?

Именно в его мастерской я встретила как-то культурного атташе Франции — у него была подруга из русских, как её звали, не помню. Однажды он дал мне почитать по-французски книгу Солженицына — «В круге первом». Вскоре мне позвонили из пятого отдела КГБ. А ведь кто мог сообщить в КГБ, что мне дали эту книгу? Догадайтесь сами. В итоге позвонив по телефону, мужской голос сказал, что зайдёт ко мне, адрес мой был ему известен. Отказать не могла, и вот он появился на пороге моей однокомнатной квартиры. Я уже была разведена, жила с дочкой.

Пришёл. На редкость невзрачный человек. Начал интересоваться тем, что я читаю. О книге Солженицына ему было известно, но я её читала по-французски, да и книга не была моей, никому давать читать не могла. Он это понимал. Почему-то порекомендовал читать других авторов — в 1980-е годы существовала «деревенская проза». Он мне даже книгу какую-то принёс — как видно, чтобы вернуться.

Добавлю к тому же, что тот самый персонаж был не только маленького роста, но и похож скорее на нашего слесаря, чем на представителя известного ведомства. Я ему заметила, что вот меня не допускают к работе с иностранцами, хотя я и владею иностранными языками, и всё это из-за мужа, с которым развелась. Зачем тогда требовать того, чтобы я им помогала? Меня и в Союз кинематографистов не допустили работать — сначала согласились, а потом отказали. Помню письмо за подписью главного директора объединения. Позже, уже в приватном разговоре признались, что профессионально гожусь, но увы — биография.

А пока сидел на моём маленьком диванчике в малюсенькой кухне кооперативного дома, то как-то ерзал — что-то там оставил, чтобы проследить за мной. Пару раз вызывал меня в какое-то помещение в центре, уже не помню куда — эдакая явочная квартира. Ну а в итоге, после угроз, которые меня никак не испугали, ибо весь «компромат» касался моего мужа, с которым я уже развелась. Бумагу, что он выложил на стол, подписывать отказалась, сославшись на своего бывшего свёкра Юрия Семёновича Рабиновича — известного в 40-е годы московского адвоката. Он говорил: «Никогда ничего не подписывай».

Поняв, что со мной он теряет время, появился в последний раз со скромным букетом цветов: как видно, забрал то, что установил. А потом просто исчез из моей жизни. Я же тогда подумала про себя: они не всё знают, хотя и претендуют на это. Ничего не расскажешь — ничего и не узнают. В мастерской художника я не обо всём рассказывала, многое не было известно.

Ко всему сказанному могу добавить и то, что талант А.Б  был многогранен — он был также прекрасным фотографом. Именно поэтому моя тогдашняя приятельница — талантливая актриса и красивая женщина Наташа Архангельская — заказала ему свои фотографии. Будучи замужем за французским дипломатом Владом Вишневским, она могла позволить заплатить за них 1000 долларов — и это в восьмидесятые годы. Хотя она и восторгалась этими фотографиями, однако давала понять, что сам фотограф был причастен  к неким структурам - был такой жест, когда человек показывал на плечи, имея в виду погоны. Впоследствии одна  из  фотографий актрисы  стала почти культовой, ибо  фигурирует на многих страницах, посвящённых ей.

Я же с ней познакомилась в семидесятые годы благодаря другу моего тогдашнего мужа Серёже Богословскому — известному реставратору. У неё в ту пору был с ним роман. Получилось так, что именно Серёжа Богословский, устроив её день рождения в ресторане «Архангельское» — намёк на её фамилию, как бы поспособствовал встрече актрисы с дипломатом. Именно на этом праздновании она и познакомилась с Владом Вишневским — французом. В ту пору он был московским корреспондентом агентства France Presse. Он прекрасно говорил по-русски, ибо родился в семье русских эмигрантов.

Я часто бывала у них в доме. Именно это знакомство, как ни странно, сыграло роль в моей жизни. В 1980 году к ним приехал журналист из Бельгии. Шла Московская Олимпиада, Наташа попросила меня показать приехавшему к ним из Бельгии журналисту Москву. Я ходила с ним и на открытие самой Олимпиады. Как-то, приехав в Москву в момент июльского пленума 1991 года, он понял, что в стране грядут перемены. Поэтому сказал: «Как только откроют границы, обещай мне, что я буду первым, кому ты не откажешь в приглашении приехать в Брюссель». Так и случилось. Он был очаровательным человеком и встретил меня прекрасно. Ну а дальше у меня были новые знакомства, новые встречи. Я осталась жить в Бельгии, где дважды была замужем, где обрела покой в своём последнем союзе, который длится уже 28 лет.

Однако с какой целью я всё это написала? Да лишь потому, что меня поразили столь противоречивые реакции на интервью певицы. И ведь сколько негодования и осуждения было выплеснуто на неё! И тогда я подумала: как же они смогут поладить в стране, о которой мечтают? Ведь все перессорятся, ибо неспособны идти на компромисс — в дипломатическом смысле этого слова, а не тривиальном. Вот и вспомнила басню Крылова «Квартет»:

«А вы, друзья, как ни садитесь,
Всё в музыканты не годитесь».

14 сентября 2025 года, Брюссель