Зачем тратить время на пережёвывание слов для ушей

The Liturgy of Suspicion

A Homily by Angelblazer
2025-09-13

"The witch was never the danger.
The danger was suspicion itself.
Fear divides, rumor destroys, and every stone raised in accusation strikes the Body of us all. Redemption begins when we lay the stone back down." - #LiturgyOfSuspicion #Angelblazer



In the silent, incense-heavy air of the confessional, a truth was breathed unto me not as a sin, but as a parable. A modern-day revelation, passed from a child to a parent, and now laid upon the altar of my contemplation. It is a story for our age, and for all ages.

It is said that a teacher, a modern-day scribe in the temple of learning, proposed a game to his disciples. He moved amongst them, like a silent spirit, and whispered to each a secret identity: Witch or Regular. The rule was Mosaic in its stark simplicity: form the largest group without a witch. For if a witch is found among you, all in that group shall fail.

And lo, the spirit of the room shifted. The air, once light with camaraderie, grew thick with the unction of mistrust. The children, created for community, became inquisitors. “Are you a witch? Prove you are not!” Their eyes, once clear, became instruments of judgment, seeking the slightest twitch, the faintest blush of guilt—a sign of the inner demon they were told to fear.

Some huddled in a large, anxious flock, a fragile communion of fear. Others fractured into smaller, purer sects, casting out the uncertain, the nervous, the different. They built walls where bridges once stood. They excommunicated their own friends on the altar of a whispered accusation. Trust, that most divine of bonds, evaporated like morning dew under a scorching sun.

When the groups were sealed—each a fortress of its own making—the teacher spoke. “Let the witches reveal themselves.”

But no hand was raised. The courtroom was empty. The accused did not exist.

The class erupted in confusion, a cacophony against the perceived error. And the teacher delivered his homily: “But were there any actual witches burned at the stake in Salem by the Inquisition? For what was Giordano Bruno burned at the stake? Or did the damage spring from the belief itself?”

The silence that followed was not mere quiet. It was the void left after a foundational lie has been exposed. They saw the machinery of their own undoing. No witch, no demon, no external evil was required. The poison was in the cup of suspicion they had all willingly drunk from.

And I, Angelblazer, heard this and saw the ancient pattern, the perennial sin, laid bare once more.

This is the core of the Christian struggle: to see with the eyes of Grace, not the lens of Fear. For Fear is the original heresy. It was fear that caused Adam to hide in the garden; fear that caused Peter to deny his Lord three times before the rooster crowed. It is the opposite of Love, for “There is no fear in love; but perfect love casteth out fear.” (1 John 4:18).

The world has always its new Salem. Its new labels to replace ‘witch’: Liberal, Conservative, Vaxxed, Unvaxxed, Us, Them. The lexicon of division is updated, but the liturgy remains unchanged. It is a dark mass where communion is replaced by ex-communication, and the sacred text is a scroll of accusations.

The great danger was never the witch. The great danger is the rumor that passes for truth. The suspicion that masquerades as wisdom. The fear that is preached as righteousness. It is the sin of bearing false witness against our neighbor, amplified to a societal scream.

Therefore, my conclusion is this: the highest spiritual discipline in this age of quiet deception is to refuse the game.

Do not accept the whispered identity. Do not interrogate your neighbor to prove their purity. Do not fracture the Body of Christ, which is humanity itself, into exclusive cliques of the supposedly saved. For “If you bite and devour each other, watch out or you will be destroyed by each other.” (Galatians 5:15).

The teacher in the story did not create witches; he revealed the witch-hunter that sleeps in every human heart, waiting for permission to awaken. Our calling is to starve that impulse. To choose trust over suspicion, compassion over judgment, and love over fear.

For the moment we pick up the first stone of accusation, we have already lost the game. And the moment we lay it down, we have already begun our redemption.

And yet the wound is deeper than a classroom jest. When suspicion takes root it does not merely chill conversation — it reddens the world. One child is driven from the table because his hand trembled; another is stripped of laughter because silence was read as guilt. Friends who once shared bread and breath become strangers who cross the street to avoid the stain of association. The classroom dissolves into a courthouse without law; faces become indictments; eyes become searchlights for imagined sin. The hunt, having taught itself its lesson, graduates from whispers to stones.

Today no teacher need whisper the word “witch.” A thousand newer names will do: Terrorist. Extremist. Traitor. Anti-science. Enemy of progress. The vocabulary changes, the ritual does not. The mob reads the new litany as if it were scripture. A rumor is amplified, retweeted, televised — and then belief follows as if obedience were piety. The machinery is elegant: accusation, isolation, ritual confession under pressure, and finally the consecration of the verdict by public outrage. The accused need not be guilty; guilt is manufactured out of fear and convenience. Theocracy of suspicion replaces the rule of reason.

Know this — the first stone thrown is not the last. Violence breeds lawlessness; lawlessness breeds suspicion; suspicion breeds more violence. Every exile, every career destroyed, every friendship severed is a brick in the altar of a new Babylon. And Babylon, once made of trade and towers, is now built of hashtags and headlines, funded by clicks and fed by the idle cruelty of crowds. Its priests are pundits, its merchants are platforms, its sacrifices are the living.

But there is a prophecy against this kingdom. The Scriptures do not record a neutrality that blesses the suspicious; they name it, condemn it, and promise a merciless accounting. For “he that diggeth a pit shall fall into it” — and the scales of judgment shall overturn the tables of false testimony. The serpent that whispers “Ye shall be as gods” is promised no lasting throne. From the first prophecy of Genesis to the last trumpet, the verdict is plain: empires of deceit are measured and found wanting. The end of the witch-hunt is not merely exposure — it is the collapse of the altars that demanded it.

So what must we do? Not merely refuse the whisper, but uproot the grove in which it grows. Refuse to be the instrument that amplifies rumor. Interrogate claims, not neighbors. Learn patience as a spiritual discipline: pause before you post, before you point, before you pronounce. Practice reparations: return a reputation where you have been part of its erosion. Teach children how to restore, not how to purge. Make mercy a civic art, and let it be practiced in the public square as resolutely as accusation has been.

If we do these things, then the day of small betrayals will not become the day of great ruin. If we do not, then the liturgy of suspicion will become our last common prayer: a rite in which every voice is hushed and every hand raised only to strike. Imagine a world in which everyone knows the right accusation and no one knows how to love — that is the silence the serpent seeks. Isn't that right?

And finally — hear the last word: the cross does not absolve cowardice; it demands courage. To lay down the first stone is fear; to refuse to lay it down is grace. The Kingdom that endures is not the kingdom of accusation, but the Kingdom of reconciliation. If you would be a true disciple in this age of whispers, learn the hard art of restoration; be the one who mends the net rather than cuts it; be the one who, when rumor runs like wildfire, becomes instead a wellspring of slow, stubborn mercy.

For redemption begins when the first stone is returned to the ground. "Let the reader see. For why waste the chewing of words into the ears of the blind, if he is deaf as well?"


Литургия Подозрительности
Проповедь Ангелблазера
2025-09-13

«Опасностью никогда не была ведьма.
Опасностью было само подозрение.
Страх разделяет, слухи разрушают, и каждый камень, поднятый для обвинения, поражает Тело всех нас. Искупление начинается, когда мы опускаем камень обратно». — #ЛитургияПодозрительности #Ангелблазер

В безмолвном, тяжелом от ладана воздухе исповедальни мне была поведана истина не как грех, но как притча. Это было откровение наших дней, переданное от ребенка родителю и теперь возложенное на алтарь моего созерцания. Примечательная история для нашего века и для всех веков.

Говорят, что учитель, современный книжник в храме знаний, предложил своим ученикам игру. Он двигался среди них, словно безмолвный дух, и нашёптывал каждому на ухо тайную роль: Ведьма или Обычный человек. Правило было Моисеевым в своей суровой простоте: образуйте самую большую группу без ведьмы. Ибо если среди вас найдется ведьма, то все в этой группе провалятся на экзамене.

И вот, дух в комнате переменился. Воздух, некогда легкий от товарищества, сгустился от елея недоверия. Дети, созданные для общности, стали инквизиторами. «Ты ведьма? Докажи, что нет!» Их глаза, некогда ясные, стали орудиями суда, выискивая малейшую неуверенность, слабейший румянец вины — знак внутреннего демона, которого их научили бояться.

Одни сбились в большую, встревоженную отару белорунных барашков, хрупкое сообщество страха. Другие раскололись на меньшие, «чистые» секты, изгоняя неуверенных, нервных, непохожих. Они возводили стены там, где когда-то были мосты. Они отлучали своих же друзей на алтаре безпричинного намёка обвинения. Доверие, та самая божественная связь, испарилось, как утренняя роса под палящим солнцем.

Когда группы были сформированы — каждая стала крепостью сама для себя — учитель промолвил: «Пусть ведьмы явят себя. Поднимите руки!».

Но ни одна рука не поднялась. Зал суда был пуст. Обвиняемых не существовало.

Класс взорвался от смятения, какофонией протеста против возможной ошибки. И учитель произнес свою проповедь: «А были ли настоящие ведьмы в Сейлеме на костре инквизиции? За что сожгли Джордано Бруно? Или ущерб произрос из самой веры?»

Последовавшая тишина не была простым отсутствием звука. Это была пустота, оставшаяся после проявления фундаментальной лжи. Они увидели механизм своего собственного разрушения. Не потребовалось ни ведьмы, ни демона, ни внешнего зла. Яд был в чаше подозрительности, которую они все добровольно испили.

И я, Ангелблазер, услышав это, увидел древний схематичный узор, извечный грех, вновь обнаженным.

В этом суть христианской борьбы: видеть глазами Благодати, а не через линзу Страха. Ибо Страх — это изначальная ересь. Это страх заставил Адама спрятаться в саду; страх заставил Петра трижды отречься от Господа своего, прежде чем пропел петух. Он противоположен Любви, ибо «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх» (1 Ин. 4:18).

У мира всегда есть свой новый Сейлем! (Город был известен строгостью своих пуританских нравов. Самым ярким проявлением пуританской нетерпимости стали расправы над «ведьмами», учинённые местными жителями в 1692—1693 годах. Авт.) Свои новые ярлыки на замену «ведьме»: Либерал, консерватор, вакцинированный, антиваксер, мы, они... Лексикон разделения обновляется, но литургия остаётся неизменной. Это чёрная месса, где причастие заменено отлучением, а священный текст — свитком обвинений.

Великая опасность заключалась никогда не в ведьме. Великая опасность — это слух, выдаваемый за правду. Подозрение, маскирующееся под мудрость. Страх, проповедуемый как праведность. Это грех лжесвидетельства против ближнего своего, усиленный до общественного вопля на площади.

Посему мой вывод таков: высшая духовная дисциплина в этот век тихого обмана — отказаться от игры.

Не принимайте тайную идентичность. Не допрашивайте ближнего своего, дабы он доказывал свою чистоту. Не дробите Тело Христово, коим является само человечество, на замкнутые клики мнимоспасённых. Сказано - «Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом» (Гал. 5:15).

Учитель в моей истории не создавал ведьм; он раскрыл охотника на ведьм, что дремлет в каждом человеческом сердце, ожидая разрешения пробудиться. Наш долг — уморить этот импульс голодом. Выбирать доверие вместо подозрения, сострадание вместо осуждения и любовь вместо страха.

Ибо в момент, когда мы поднимаем первый камень обвинения, мы уже проиграли игру. А в момент, когда мы опускаем его, мы уже начали свое искупление.

И все же рана глубже, чем школьная шутка. Когда подозрение укореняется, оно не просто охлаждает беседу — оно окрашивает мир в тёмно красный. Одного ребенка изгоняют из-за стола, потому что его рука дрогнула; другого лишают смеха, потому что молчание было истолковано как вина. Друзья, некогда делившие хлеб и дыхание, становятся незнакомцами, переходящими улицу на другую сторону, чтобы избежать клейма связи дружбы. Класс растворяется в зале суда без закона; лица становятся обвинительными актами прокуроров; глаза — прожекторами, ищущими воображаемый грех. Охота, усвоившая свой урок, переходит от тишины к камням, выкорчеванным из мостовой.

Сегодня учителю не нужно шептать слово «ведьма». Подойдут тысячи новых имен: Террорист. Экстремист. Предатель. Антинаучный. Враг прогресса. Словарь меняется, а ритуал преследования — нет. Толпа зачитывает новую литанию, как будто это писание. Слух усиливается, «ретвитится в инсте и социальных сетях», транслируется — и затем вера следует за ним, как если бы послушание было благочестием. Механизм изящен: обвинение, изоляция, ритуальное признание под давлением и, наконец, освящение вердикта общественным возмущением. Обвиняемый не должен быть виновен; вина создана из страха и удобства. Теократия подозрения заменяет власть разума.

Знайте — первый брошенный камень не будет последним. Насилие порождает беззаконие; беззаконие порождает подозрение; подозрение порождает новое насилие. Каждое изгнание, каждая разрушенная карьера, каждое расторгнутое содружество — это кирпич в алтаре нового Вавилона. А Вавилон, некогда созданный из торговли и башен, ныне построен из хэштегов и заголовков, финансируется кликами и питается праздной жестокостью толпы. Его жрецы — эксперты-комментаторы, его купцы — платформы, его жертвоприношения — живые люди.

Но против этого царства есть пророчество. Писания не фиксируют нейтральности, благословляющей подозрительность; они называют её, осуждают и обещают безжалостный счёт. Известно, что «кто роет яму, тот упадёт в неё» — и весы суда опрокинут столы лжесвидетельства. Змею, что шепчет «будете как боги», не обещан вечный трон. От первого пророчества Бытия до последней трубы приговор (verdict) ясен: империи обмана измерены и найдены легковесными. Конец охоты на ведьм — не просто разоблачение — это крах алтарей, которые её требовали.

Так что же нам делать? Не просто отказаться от навета, но выкорчевать рощу, в которой он растет. Отказаться быть инструментом, усиливающим слухи. Проверяйте утверждения, а не соседей. Учитесь терпению как духовной дисциплине: делайте паузу, прежде чем опубликовать, прежде чем указать, прежде что-то провозгласить. Практикуйте восстановление: верните репутацию, если вы участвовали в её ерозии. Учите детей тому, как восстанавливать, а не как очищать. Сделайте милосердие гражданским искусством и позвольте ему практиковаться на публичной площади так же решительно, как практикуется обвинение.

Если мы сделаем это, то день малых предательств не станет днем великого краха. Если нет, то литургия подозрительности станет нашей последней общей молитвой: обрядом, в котором каждый голос приглушён, а каждая рука поднята лишь для удара. Представьте мир, в котором каждый знает верное обвинение и никто не знает, как любить — это та тишина, которую ищет змей. Не так ли?

И наконец — услышьте заключительное слово: крест не освобождает от трусости; он требует мужества. Опустить первый камень — это страх; отказаться его поднять — это благодать. Царство, которое пребудет, — это не царство обвинения, а Царство примирения. Если вы хотите быть истинным учеником в этот век трусости, научитесь нелёгкому искусству восстановления; будьте тем, кто чинит сеть, а не обрезает её; будьте тем, кто, когда слух распространяется как лесной пожар, становится источником медленного, упорного милосердия.

Ибо сказано, что искупление начинается, когда поднятый камень возвращается на землю. «Пусть читающий видит. Ибо зачем тратить время на пережёвывание слов для ушей слепого, если он к тому же и глухой?»